Katherine Kinn Хранитель
|
Кто в
страдании не может ни принять того "рубля", о котором Вы
писали, ни дать его - тому, может, и впрямь нужен
Бог-Спаситель, о котором пишет Льюис.
А Льюис пишет
вот
так: ------------------------------------------- Иногда
это похоже на легкое опъянение, иногда - замешательство. Как
будто между внешним миром и мной существует невидимая мягкая,
как одеяло, перегородка. Мне трудно воспринимать то, что
говорят окружающие. Вернее, я не желаю слушать их разговоры.
Мне не интересно, о чем они говорят. С другой стороны, я хочу,
чтобы они говорили исключительно обо мне. Я ненавижу
оставаться один в комнате. Вот если бы "они" разговаривали
между собой, а не со мной. Бывают моменты, они всегда
неожиданные, когда что-то внутри меня пытается уговорить меня,
что не так уж все ужасно, не так безнадежно. Кроме любви в
жизни есть другие радости. Ведь был же я счастлив до встречи с
Х. У меня есть еще много, как говорят, источников
удовольствия. Брось, не так уж все плохо. Я немного стыжусь
этого внутреннего голоса, но это кажущееся облегчение быстро
проходит. Внезапный толчок раскаленной памяти - и весь этот
"здравый смысл" улетучивается, как исчезает крохотный муравей
в пламени свечи. И меня отбрасывает назад, к слезам и
страданию. "Слезы Магдалины". Иногда я предпочитаю эти моменты
агонии, по крайней мере, они честны и чисты. Но это погружение
в море жалости к себе, это противное липко-сладкое
удовольствие, которое испытываешь при этом, мне отвратительно.
Я отдаю себе отчет даже во время этих приступов, что я
искажаю ее образ. Стоит только поупиваться этими настроениями
буквально несколько минут, и вместо живой женщины я проливаю
слезы над куклой. Слава Богу, память о ней так сильна (всегда
ли она будет так сильна?), что такие минуты проходят, не
оставляя видимых следов.
(...) Тем не менее,
возникает вопрос: Где же Бог? Это самый тревожный симптом.
Когда ты счастлив, так счастлив, что не нуждаешься в Нем, ты
даже чувствуешь, что обращение к Нему лишь отвлечет тебя, и
если все-таки ты опомнишься и обратишься к Нему с
благодарностью, Он, по крайней мере ты так чувствуешь,
принимает тебя с распростертыми объятиями. Но попробуй
обратиться к Нему, когда ты в отчаянии, когда все надежды
напрасны, и что тебя ожидает? Двери захлопывается перед твоим
носом и ты слышишь, как дважды поворачивается ключ в замке,
гремит засов - и потом тишина. Нечего больше ждать,
поворачивайся и отправляйся, откуда пришел. Окна темны.
Похоже, что в доме никого нет. И неизвестно, был ли кто там
прежде. Когда-то казалось, да. И прежняя уверенность в том,
что дом был населен, была такой же сильной, как теперь - там
никого нет. Что это значит? Что означает Его явное присутствие
во времена благополучия и полное отсутствие тогда, когда
тебе необходима Его помощь в самый тяжелый момент твоей
жизни?
Сегодня я поделился этими мыслями с С. Он
напомнил мне, что то же самое произошло с Христом: "Почему ты
оставил меня?". Я знаю, но от этого не становится легче и
понятнее. Я не думаю, что существует опасность утратить веру в
Бога. Истинная опасность состоит в возможности поверить в то,
что Он - плохой. Я боюсь не того, что я прихожу к выводу
"оказывается, Бога нет!", но: "Так вот какой Он , оказывается
, и нечего себя обманывать".
Старики покорились и
сказали: "Да будет так". Как часто горькую обиду подавляет
смертельный страх, и притворная любовь, да, именно притворная,
пытается прикрыть истинное чувство ужаса.
Да, проще
всего сказать: Бога нет, когда мы больше всего в нем
нуждаемся, потому что Его - нет, Его не существует. Но тогда
почему Он есть тогда, когда, если быть откровенным, мы можем
обойтись без Него?
(...)
Если бы Бог заменял
собой любовь, мы по идее должны были бы потерять к Нему всякий
интерес. Кому нужна подделка, если у тебя есть подлинник? Но
этого не происходит. Мы оба знали, что помимо друг друга нам
нужно было что-то еще, нечто, чему нет названия, какая-то
смутная потребность. Другими словами, когда любящие вместе, им
больше ничего не нужно, не нужно, к примеру, читать, есть,
дышать.
(...)
Сейчас даже не верится, что мы
бывали счастливы и веселы тогда, когда не оставалось никакой
надежды. Как долго, содержательно и насыщенно проговорили мы в
последнюю ночь!
Хотя нет, мы были не совсем вместе.
Есть граница, за которой это уже не твоя
"плоть". Невозможно до конца разделить слабость, страх и боль
другого существа. То, что переживает другой, конечно, ужасно.
Может быть, вам так же плохо, как близкому вам человеку, но я
бы не стал особенно доверять тому, кто настаивает на этом.
Все-таки разница есть. Ибо, говоря о страхе, я имею в виду
животный страх, смертный ужас, охватывающий весь организм
перед концом, удушье - ощущения крысы в мышеловке. Этот
ужас нельзя разделить ни с кем. Сознание сострадает, тело
сострадает меньше. Уж по крайней мере, телесная
близость знакома любой любящей паре. Весь любовный опыт
тренирует два тела переживать не идентичные, но дополняющие
друг друга, взаимосвязанные, даже если и противоположные
чувства.
Мы оба знали это. Я
испытывал свои собственные, а не ее страдания, у нее были
свои, а не мои. Конец ее страданий означал лишь
"совершеннолетие" моих. Мы пошли дальше каждый своей дорогой.
Эта леденящая душу правда, это ужасное правило уличного
движения ("Вам, мадам, направо, а вы, сэр, следуйте налево") -
лишь начало разлуки, которая есть сама смерть. Эта
разлука ожидает всех. Я думал, почему именно нам с
ней так фатально не повезло, нас разлучили. Но, полагаю, все
любящие думают так про себя, оказавшись в такой же
ситуации.
Однажды она сказала мне: "Если мы даже умрем
в один день и в один час, лежа рядом, все равно это будет та
же разлука, которой ты так боишься". Разумеется, она не знала
больше, чем я. Но она была ближе к смерти, и ей было легче
попасть в цель. Она часто цитировала: "Один ты
пришел в этот мир и один уйдешь". И она говорила, что
она это чувствовала... И было бы совершенно невероятно,
если бы было иначе. Нас свело время, пространство и плоть, мы
общались друг с другом, как по телефонным проводам, стоит
перерезать один проводок - и связь прервана. Так или иначе,
должен же когда-нибудь прерваться наш разговор? Если только не
предположить, что этот вид связи заменяется совсем другим, но
достигающим той же цели. Спрашивается, зачем же было
разрушать старый способ?
Бог - не клоун, который
вытаскивает из-под носа. тарелку супа, чтобы тут же подсунуть
другую тарелку того же супа. Даже природа не устраивает такие
фокусы, она никогда не повторяет дважды одну
мелодию.
Очень трудно выносить тех, которые говорят :
"Смерти нет" или "Смерть не имеет значения". Смерть есть и она
имеет значение, и ее последствия неизбежны и непоправимы. С
таким же успехом можно сказать: "Рождение не имеет
значения".
Я гляжу на ночное небо. Ни в чем я так не
уверен, как в том, что никогда, ни в каком времени и
пространстве я больше не увижу ее лица, не услышу ее голос, не
коснусь ее. Она умерла. Она мертва. Неужели так сложно это
понять?
-----------------------------------------------------
Нельзя
испытывать боль за кого-то. Нельзя уменьшить ее сочувствием -
вряд ли кто-то способен почувствовать мою головную боль,
доводящую иногда до крайнего состояния, физической боли можно
только со-чувствовать. Душевной - тоже.
Можно
со-страдать - но это будет наведенная, фантомная боль. Имеет
значение сам факт сочувствия - тогда переносить страдания
легче. Забота, утешение - вот что дают ваши примеры.
Одиночество человека - его экзистенциальное
одиночество - другой человек разделить не может. Can not.
Невозможно это человеку.
Ну, а для того, чтобы принять
утешение или разделить свое страдание с... ну, пусть с кем-то
- нужно еще пожелать это сделать. Нужно захотеть убрать эту
мягкую прозрачную (или матовую - кому
как)перегородку.
|