А) Основная геополитическая проблема России, приведшая ее (вместе с большей частью восточной Европы) к краху, заключалась в игнорировании золотого правила: автаркический сосед - враг, враг врага - друг ( = дружить надо «через голову»). В итоге геополитическая эволюция 1800-2000 сводилась к следующему:

(0) Равновесие сил Австрии, Пруссии, России на востоке континента, Англии с Францией на западе и обеих систем вместе (держалось весь XVIII в.) было взорвано французской Революцией и Империей.

(1) В этой ситуации Россия однозначно бросила свой вес на чашу Срединной (германской абсолютистски-монархической) Европы против Франции. В 1801 Александр категорически разорвал русско-французский союз, сложившийся на исходе правления Павла. В 1804-1805 гг. Россия начала войну против Франции на стороне третьей коалиции без единого реального повода. Тильзитский союз для имп.Александра был вынужденным, исполнять его Россия никогда и не собиралась. В 1809 Александр его предал, на 1811 готовил в условиях полного мира первый удар по французской системе в Польше и Германии; выяснение этого французами и фактический выход Александра из режима антианглийской блокады подготовили 1812 год. Такая политика диктовалась исключительно идеологическими соображениями и маниакальным стремлением Александра выглядеть насадителем и охранителем мировой и внутрироссийской цивилизации; единственным аналогом является политика Горбачева. Александр поддерживал не Пруссию или Австрию, а просвещенный абсолютизм дворянской монархии (которого не было ни в Англии, с ее фактическим купечески-олигархически-республиканским устройством, ни во Франции - империя Наполеона не ставит себе целью никого «цивилизовать», это не аристократически- -воспитательная империя знати, а военно-крестьянская империя нации, вроде Египта Насера, Садата и Мубарака) против «плебейства» и «торгашества».

(2-3) В итоге в начале XIX в. родилась могучая Срединная (германская) Европа [с 1866-1870 выяснилось, что ведет там Пруссия, но это уж была их внутренняя разборка], которая с самого начала оказалась совершенно неприступна ни для Востока, ни для Запада, но сама могла им грозить. До середины XIX в. она консолидировалась порегионально, в 1850-х -1878 / 1879 - кристаллизовалась под гегемонией Пруссии. На первой фазе Россия питала себя фантастическими иллюзиями того, что она - протектор-гегемон и старший сочлен для семьи монархий Срединной Европы, на второй - Срединная Европа стерла эти иллюзии в порошок одним движением бровей. В 1854 достаточно было австрийского ультиматума, чтобы российская армия убралась из Валахии-Молдавии, в 1856 другой австрийский ультиматум заставил Россию пойти на мир, лишившись черноморских крепостей, в 1878 позиция Бисмарка на Берлинском конгрессе лишила Россию ее балканских завоеваний.

(4-5) После Берлинского конгресса 1878 г. Россия, осознав, куда ее завело протежирование Срединной Европе, лихорадочно начала искать выхода, и вскоре нашла его в сближении с Францией как противовесом центральным державам (1893 - антигерманский военный блок с Францией). «Союз через голову» был заключен, но было уже поздно. Срединная Европа набрала такой невиданный военно-политический и технический потенциал, что не смирилась перед лицом этого союза и после осознания положения дел и достаточно короткой подготовки швырнула этот потенциал в борьбу за всеевропейское, а вместе с ним и мировое господство. Борьба эта шла тридцать лет с перерывами (1914-1945; тот факт, что само появление большевистской России, нацистской Германии и сама вторая мировая война являются прямыми порождениями первой, в доказательствах не нуждается; ср. Фош о Версальском мире: «не мир, а перемирие на 20 лет [пока не подрастет новое поколение солдат взамен выбитого]»). В ходе этой борьбы Срединная Европа дважды крупно разносила Восток, а один раз Запад, и дважды рушилась сама. В итоге она ни разу не смогла победить, но и своих противников ослабила в такой степени, что на этом фоне в два прыжка - и в точности в связи сначала с первой, а потом и со второй мировой войной - выросла Америка как мировая империя.

(6) Дальнейшая борьба между Американской и Русской сверхдержавами привела, по причине неравенства экономического потенциала и, особенно, исключительно низкого социально-психологического качества российских элит сравнительно даже с американской, к краху России.

Весь цикл, как видим, фактически был предопределен в начале XIX в. Раз поднявшуюся Срединную Европу остановить было уже невозможно; прочно одолеть соседей она тоже практически не могла; зато катастрофически ослабить их и себя в ходе борьбы, создав не то что военно-политический вакуум, но, так сказать, всеевропейское поле пониженной военно-политической плотности - могла заведомо; этот «полувакуум» могли заполнить только США и СССР. Выбор 1801-1814 гг. прямо подготовил ситуацию 1950; из нее могли быть самые разнообразные выходы (как показывает пример Китая, крах России объясняется не экономическим отставанием, а разрухой в головах элиты и национального большинства, причем разруха эта царила в разных формах в головах элиты с петровских времен, приведя ее к окончательному сумасшествию к концу XIX в.; к этому же времени она глубоко проникла в народ, приведя его к такому же сумасшествию к концу XX-го), но в любом случае после 1950 г. дело шло уже о русской рулетке, когда любая ошибка становилась для Америки - очередной, а для России - последней.

Штаты в XX в. совершили много глупостей размаха горбачевской перестройки - и ничего, успевали выправлять. Россия сделала две (во-первых, надежды тов. Сталина, а-ля Александр I, на крепкий союз с Германией против Запада при гегемонии России (1), - и тоже по идеологическим причинам; во-вторых, «примирение с Западом по-горбачевски», включая Большую Реформу) - одна ее чуть не убила, другая убила.

Б) Вторая основная проблема России (вызывавшая, в частности, и проблему А), заключается в ценностной и информационной разрухе, царящей, как упоминалось, в головах ее элит, а равно и всех слоев, эти элиты выдвигающих. Монархи и диктаторы России могли быть и прекрасными, и даже просто блестящими национальными правителями (Екатерина II, Александр II, Александр III, Брежнев), но, во-первых, и на них это помрачение умов до известной степени сказывалось, а во-вторых, с такими элитами и им мало чего удавалось добиться. Историческое правило для Англии: блестящих правителей нет вовсе, при нормальных дела идут блестяще, при плохих - нормально, при ужасных - кое-как. Правило для России: при прекрасных правителях дела идут кое-как, средне-нормальных не бывает, при плохих - ужасно (для государства и населения или только для населения, на костях которого резвится и достигает величия государство), при ужасных она гибнет. Деятельность Александра II или Брежнева напоминает попытку остановить и развернуть поток леммингов, устремляющихся в Енисей; они и вправду отклоняют этот поток на хорошие пастбища, но чуть только они утратят дееспособность, как поток рвется к Енисею с новой силой.

В свою очередь, разруха эта имеет глубокие и неустранимые причины, связанные с разностью, так сказать, информационных потенциалов Европы и России по состоянию на 1700 г. Основным источником разрухи (прямым) является некритическое заимствование европейских концепций и тотальное применение их в России к месту и не к месту. При этом заимствующий не берет в расчет не только того, что Россия на Европу не весьма похожа, но даже и того, что в самой-то Европе из этих концепций действительно применяется одна десятая и с оговорками, а остальное только на словах гуторят, и далеко не всегда это применение ведет Европу к добру, а не к худу; наконец, сами эти теории упрощаются при заимствовании и применении до идиотизма, так что и здравая сама по себе мысль начинает идти во вред (самый яркий, но далеко не самый масштабный пример - кукуруза Хруща).

Петр на 100-150 лет превратил страну в концлагерь, обеспечивающий веселье шляхетства, применяя теорию «регулярного государства» европейского предпросвещения, хотя в самой Европе эта теория в реальность переходила очень слабо, а где переходила, там все общины - и городские, и сельские - показывали ей зубы, совершенно не желая, чтобы их «строили» без дела и сосали из них налоги на устроение придворных парадизов (наиболее блестящее «регулярное государство» Европы, успешнее всего строившее парадизы на средства, «не по понятиям» выкачиваемые из подданных, - Французская монархия - и в трубу вылетело громче и страшнее всего по этим причинам). Удачно это сходило только там, где государство - по причине ли силы общественных корпораций, по причине ли своей умеренности - не высасывало из страны соки и не воспитывало ее, а только командовало ей и поощряло рост экономического потенциала самого населения, беря «по понятиям» и на дело (Скандинавия, Пруссия Фридриха II, Австрия при Йозефе II).

Весь XIX в. и правительство, и общество в России было под полным гипнозом стандартной европейской концепции «комплексной социальной-и-политической эмансипации», по которой ослабление экономического угнетения низов со стороны верхов неотделимо от расширения политических свобод; «прогрессисты» радели за то и другое вместе, «консерваторы» выступали против того и другого вместе. Между тем в Российской империи политическая свобода была равносильна свободе высших и средних слоев бесконечно грести под себя, дезинтегрируя и прямо разрушая государство и разоряя (или, в лучшем случае, ограничивая чуть ли не неолитическим уровнем потребления) основную массу населения (2), а проблема обеспечения достаточного количества земли для крестьян и повышения покупательной способности народной массы была главной экономической проблемой. Иными словами панацеей для России был бы «цезаризм / бонапартизм» - поощрение «кулака» и крепкого крестьянина, забота об их земельном достатке, охрана крестьянства от массового разорения, некоторые гарантии рабочим + железное подавление «революционной интеллигенции» и антиправительственных поползновений аристократии и средних слоев. Но сочетать это в рамках заимствованного европейского мировидения (где эти принципы до появления итальянского фашизма лежали в разных, считавшихся тотально противоположными, идеологических «наборах») было невозможно. В итоге Россия «дергалась», теряя то на одном направлении, то на другом, пока недостаточное продвижение по пути социально-экономического обеспечения основной массы населения в сочетании с чрезмерным предоставлением политических свобод не взорвало ее окончательно. Характерно, что Столыпин интуитивно нащупал правильный курс: усиленно вешать эсеровских бомбистов, усиленно обеспечивать землей крестьян - но мог проводить его (особенно во второй части) и слишком ограниченно, и слишком запоздало.

В XX веке Россия попробовала осуществить еще две европейские теории - марксизм / социал-демократический проект и теорию открытой либеральной экономики (кстати, легко заметить, что нынешнее процветание Европы базируется в точности на сочетании этих двух блоков). От разгрома, причиненного реализацией первой теории, страна пришла в себя только около 1960 г., а в наследство получила от него все-таки отличную тяжелую, в том числе военную промышленность, и потенциал сверхдержавы. От разгрома, причиненного реализацией второй теории, непонятно, оправится ли страна вообще, а наследство от него сведется к выжженной земле (поскольку элитное жилье капитанов новой революции, размещенное в Москве и Испании, национальным наследством не назовешь). В обоих случаях российские прогрессоры совершенно игнорировали тот факт, что сами же европейские авторы перенятых ими теорией строго оговаривали их поле применимости, и Россия туда никаким боком не попадала. (3)

Хотелось бы подчеркнуть, что дело вовсе не в том, что теории это европейские, а в упомянутой выше разрухе в головах: «что ни делает дурак, все он делает не так». Если Россия примется осуществлять «свой особый» путь, эффект будет тот же или еще хуже (хотя, казалось бы, уж некуда - но пример Болгарии при коммунистических правителях а-ля Зюганов в 1990-х доказывает, что еще очень даже есть куда), потому что и раньше использовать европейские теории по-умному, а не «как всегда», не мешало ничего, кроме отсутствия совести и здравого смысла (сравни с Японией, Египтом и Китаем), а при таком отстутствии и отечественные теории не помогут (скорее наоборот: европейские теории хотя бы доводили до ума люди с некоторым царем в голове, только заимствовали и осуществляли граждане без оного. Отечественные теории уже и придумывать должны будут люди без царя в голове - за отсутствием сколько-нибудь значимого числа остальных - с понятными последствиями).

При этом наполеоновская империя - создание гения одного человека, а не Франции как социума - не пережила бы своего создателя, так что не только не стала бы новой угрозой России, но, напротив, ее неизбежный распад создал бы вакуум и в самой Срединной Европе, который, кроме России, занимать было бы попросту некому; это обеспечило бы России превосходную, просто автоматическую возможность вмешаться и получить часть франко-имперского наследства вплоть до Рудных гор - Эльбы - Альп минимум и до Рейна максимум.

А поскольку Англия была бы устранена из Азии еще при жизни Наполеона, (причем доминирующие позиции на Инде отошли бы именно к России - больше просто не к кому), то на этой фазе Россия автоматически оказалась бы единственной доминирующей силой во всей Евразии к востоку от Рейна и Альп! В свою очередь, Америка в этих условиях никогда не могла бы подняться до положения гегемона мира (возможность бы не появилась) - она была бы заключена в рамках «доктрины Монро».

Перспективы такого геополитического положения ясны. Подчеркнем, что все это просто автоматически следовало бы из первых же двух шагов:

- при Наполеоне: устранение Срединной Европы (к Франции), Турции (к Франции и России), Англии из Азии (англ. сфера влияния - к Франции и России);

- приобретение части наполеоновского наследства (прежде всего Срединной Европы и Балкан) при неминуемом распаде империи Наполеона в первые же 15-30 лет после его смерти.

Для того, чтобы стать после этого повелителем большей части Евразии, стараться России было бы уже не нужно; наоборот, ей нужно было бы сильно постараться, чтобы им не стать.

Вторая беда России также могла быть преодолена, пожалуй, только в союзе с Наполеоном. Дело в том, что разумно устранить обезьянничанье у Европы после Петра было практически невозможно. Выбор был невелик: либо такое обезьянничанье - либо не менее (а когда так даже и более) дурацкое славянофильство / «элитарный консерватизм» Тютчевско-Аксаковско-Леонтьевского образца. Осуществить разумный отказ от послепетровского европеизма ни в реальности, ни в альтернативке правдоподобным образом было бы нельзя, не прибегая к марсианским гипноизлучателям.

Тем не менее некая половинчатая с принципиальной точки зрения, но крайне важная реально подвижка произойти все же могла и здесь: могло бы случиться, что обезьянничать в Европе Россия стала бы у кого-то, чей опыт хорошо подходил бы к самой России. Принцип обезьянничанья от этого лучше бы не стал, но реальные последствия его применения в данном конкретном случае оказались бы весьма благодетельны - и, может быть, изменив жизнь страны в лучшую сторону, даже способствовали бы оздоровлению ее психики и отказу от самого обезьянничанья. Представим себе для примера, что было бы, если бы Россия в 1985-1990 принялась бы подражать не Европе, а Китаю того же 1990 года!

Между тем горе России заключалось в том, что в Европе с толком подражать ей было в XVIII-XIX веках попросту некому - за исключением той же военно-буржуазно-крестьянской Наполеоновской империи! Ее опыт, даже воспринятый некритически (сочетание сильной военно-бюрократической, имперской власти, с неким представительством от земли, достаточно раболепным в спокойных условиях, но подающим голос в критические моменты - при Наполеоне такой «совещательный парламент, голос нации» отлично существовал и работал; сочетание государственной заботы о некоем прожиточном минимуме для всех, с соответствующим регулированием цен и прямым «потрошением» фондов частных магнатов при крайней необходимости, - с протекционизмом собственному промышленному производству и его капитанам, тем же частным магнатам [при несомненном приоритете государственной власти]; гражданское равенство при реальном выдвижении элиты не за счет ограбления, порабощения и «опускания» массы, при чрезвычайной заботе государство об опоре на массовые крепкие крестьянские хозяйства. Короче, в социально-экономическом аспекте это нынешний Китай или нацистская Германия с поправкой на условия 1800 г. - и при этом, в отличие от фашистских и корпоративных держав XX века, без иррациональной воинствующей идеологии, массовых политических преступлений и несправедливых притеснений и казней, с сохранением чести и великодушия, Наполеону вполне свойственных; «здорово-плебейский» характер государства, полное отсутствие шляхетско-культуртрегерских мифов, оправдывающих паразитарность и / или жестокость элиты и одинаково чудовищно деформировавших историю России в 1720, 1930 и 2000 гг., кто бы ни считался кастой прогрессоров, воспитывающей и цивилизующей «туземцев» за их счет и на их костях - петровские опричники, большевики или либералы; программное и общеизвестное отвращение Наполеона к «идеологам» как таковым) - этот опыт оказался бы для России в высшей степени благодетелен и прямо отвечал ее основным потребностям.

Особенно важно это было бы для правления Николая I: по своим царским качествам вполне пригодный правитель - ответственный, дельный, честный, справедливый в меру своего понимания справедливости, ограниченно великодушный (не по зову сердца, а из чувства чести в своем понимании - эмоционально / подсознательно он был человек скорее отрывисто-злой), достаточно рационалистический, заботящийся о государстве - он вместе с тем унаследовал петровскую легенду о царе, воспитывающем и «образующем» шляхетство и о шляхетстве, воспитывающем и поддерживающем в добродетельном виде народ, сам по себе представляющий массу ленивых варваров-туземцев, лежащую «вне истории». Имел бы Николай другую головную начинку (эта шла от русского общества первой половины XIX в.), он был бы государем, что называется, на крепкую четверку с плюсом, и для России весьма полезным. Подражай он Наполеону, а не собственному брату (которого очень не любил - лично он был совершенно другим человеком - но базовую мифологию которого полностью воспринял), эффект был бы именно такой.

Напротив, для осуществления союза с Наполеоном прекрасно подошли бы: Николай, неизменным задушевным желанием которого было разделить Турцию со всяким, кто согласится участвовать в таком разделе; Павел - сам не в себе, но при всем том куда более полезный для основной массы населения страны царь, чем утонченный Александр, и куда лучше чувствовавший и защищавший национальный интерес (если понимать под ним не своекорыстный интерес дворянской элиты, а совокупный интерес монархии и простолюдинов), да к тому же и прямо договорившийся с Наполеоном о вражде с Англией и разделе всего Востока в 1800-1801 гг.; люди типа Державина и Кутузова - сам Кутузов был таким упорным сторонником континентального союза с Францией и экспансии на юг, что сознательно выпустил Наполеона из России осенью 1812 и до последнего часа противился намерению Александра дальше воевать с Наполеоном в Европе (в частности, хитрый старик фактически парализовал наступление собственных войск зимой 1812-1813, так что к активным действиям Александр смог перейти только по его смерти!). При всем своем царедворчестве, осенью 1812 г. он как-то раз прямо сказал английскому эмиссару Вильсону, что вообще не видит пользы в полном сокрушении Наполеона и его империи, так как «выгоду от этого извлечет не Россия и не какая-либо иная держава континента, а те, кто и сейчас своим тиранством на морях всех в отчаяние приводят» - то есть Англия! Еще раньше он, как известно, принял под Москвой Лористона, взял у него послание Наполеона к Александру и переправил его самому Александру. «Патриотическая» школа русской историографии сочла за лучшее проглотить это и даже рисовать позицию Кутузова на этих переговорах в духе «войны до победного конца». В действительности Александр был разъярен поведением Кутузова в этой истории именно как «профранцузским»: он-то, в отличие от авторов популярных работ, отлично знал, что с самого начала строжайше предписывал Кутузову ни в какие переговоры не вступать, никаких эмиссаров Наполеона не принимать, никаких посланий от них не брать и не передавать. Кутузов попросту наплевал на все эти громоносные приказы, что в данных обстоятельствах говорит само за себя. Да и мог ли Кутузов - служилый худородный (не столично-элитный и не особенно поместный) человек времени Екатерины, всю жизнь проведший в войнах на юге, а по своим индивидуальным качествам совершенно внеидеологический человек, добродушно-хитрый циник, всегда видевший в простолюдинах таких же живых людей (если угодно, животных), как и все прочие, и чувствовавший перед ними достаточную ответственность (приблизительно как старший, привилегированный член семьи - «большак» - перед младшими или офицер перед рядовыми солдатами и мирными жителями = отношение к делу служилых XVII века, до внедрения культуртрегерского мифа Петра) - мог ли он относиться к делу как-то по-другому?

Итак, варианты для осуществления альтернативки лежат между 1801 и началом 1813 года. Перечислим несколько из них:

а) Павла не убивают, он правит... ну, до 70-летия: мужичок был крепкий - то есть примерно до 1815 года. Александр и Константин после неудачного заговора 1801 сидят где-нибудь в монастыре, Павлу преемствует Николай.

б) Русские в 1807-1808 одерживают несколько блестящих побед на юге, выводящих их за Дунай (война с турками там шла еще с 1806). В этом случае Александр волей-неволей вынужден был бы прочно втянуться в южную экспансию, да так и не вышел бы из нее.

в) Наполеон в декабре 1812 удерживает Литву (это было более чем возможно), в 1813 наносит Александру новое тяжелое поражение (о возможности и даже вероятности такого хода дел с чисто военной точки зрения пишут редко, но отттого оно не становится менее ясно); Александра устраняют заговорщики, правит номинально 17-летний Николай, фактически - магнаты типа Кутузова и чуть ли не с ним во главе. Прекрасный вариант: при нем Николай (который сам по себе обдумывал и готовил отмену крепостного права, но с самого начала был так напуган декабристами - в данном варианте не появляющимися в принципе - что так и не осуществил эту меру), скорее всего, проведет отмену крепостничества и прочие полезные реформы Александра II еще в 1820-х-30-х (параллельно с реформой государственных крестьян, которую он провел вполне реально именно как черновик освобождения), отнюдь не потакая «свободам» в стиле судов присяжных, оправдавших Веру Засулич. Неприятная сторона варианта: Срединная Европа уже не раздавлена (Австрия и Пруссия - победоносные союзники Наполеона), Россия с неясными шансами на успех должна оспаривать у Наполеона первенство по сравнению с ними - и уже среди его фактических вассалов, а не союзников.