Антрекот
Средневековая Япония
Ода Нобунага: Чайные церемонии
Ода Нобунага: О пользе правильного воспитания
Ода Нобунага: Своя свою познаша
Ода Нобунага: Дипломатия костюма
Ода Нобунага / Токугава Иэясу: Радости жизни
Как вы относитесь к отцу Ариме
Рассказы Ляо Чжая о фехтовальщиках
Ода Нобунага: Чайные церемонии
Князь Фудзивара, несмотря на свое происхождение и высокий
придворный пост, полагал чайную церемонию пустым времяпровождением, недостойным
настоящего самурая. Посему Его Светлость был чрезвычайно расстроен, узнав, что
его друг и союзник Ода Нобунага настолько увлекся этим нововведением, что в
замке Гифу дня не проходит без чайной церемонии или состязания поэтов, и что
для этих целей построены даже во внутренних покоях специальные павильоны. Еще
более расстроился он, получив вскоре приглашение погостить в замке Гифу, ибо
предвидел, что его убеждения могут прийти в столкновение с новыми привычками
хозяина замка. Будучи, однако, человеком вежливым и осторожным, Его Светлость
все же отправился в замок Гифу. На второй день его пребывания в замке, князь
был приглашен на чайную церемонию, из которой не вынес ничего, кроме скуки и
головной боли. Назавтра была охота, а еще через день Его Светлость получил
новое приглашение. Скрепя сердце, отправился он в чайный павильон, оставив у
дверей его даже своего личного телохранителя, ибо чайная церемония требует
покоя и сосредоточения. Каково же было его недоумение, когда он обнаружил, что
в комнате горят светильники, чайная посуда отодвинута с почетного места куда-то
в угол, а хозяин замка что-то напряженно вычерчивает по карте.
Заметив крайнее удивление Его Светлости, князь Ода сказал:
- Если бы стало известно, что я на часы запираюсь со своими союзниками и
старшими вассалами, не допуская в комнаты даже слуг, соседние кланы уже месяц
назад мобилизовали бы свои войска. Но вся страна знает, как переменчив мой нрав
и до чего я падок на всякие заморские новинки. А потому мы с вами можем без
опаски пить чай в темной комнате.
- А как же настоящие церемонии? - поинтересовался Его Светлость.
- Ну, я действительно люблю правильно заваренный чай. И потом, должен же я
когда-нибудь спать.
С тех пор Его Светлость Третий Министр (по моему, так) Фудзивара стал большим
поклонником чайной церемонии.
Ода Нобунага: О пользе правильного воспитания.
Как-то, уже после победы при Нагасино, Нобунага собрал своих
старших вассалов и союзников и задал им пир в висячем саду своего нового замка
Азучи. Посреди пира он вдруг поднял руку и сказал:
- Я хочу вспомнить о старших самураях моего отца. Отец умер рано, и я вырос бы
как дикий зверь, не зная пути, если бы не его верные вассалы. Они учили меня,
они объясняли мне, что достойно, а что - нет. Они своим примером показывали
мне, каким должен быть самурай. И вот сейчас, когда мы с вами пируем в висячем
саду замка Азучи - и нет пределов тому, чего мы вместе не могли бы достигнуть,
я вспоминаю самураев своего отца и думаю - где бы я был, если бы я их слушал.
Ода Нобунага: Своя свою познаша
Рассказывают, что в молодости Киношита
Токичиро, которого потом стали звать Тоетоми Хидееси, бродил по стране как
коробейник, продавая иголки и приискивая себе господина.
Так и не найдя никого, он вернулся в родную провинцию Овари и узнал, что старый
господин умер, а сын его глуп и лишен вежества и долго не продержится. А еще он
узнал, что в его родном городе будут проходить состязания стратегов (Овари была
выбрана для этого именно за ее ничтожность). И он с ночи забрался под
возвышение для почетных гостей и через щелочку следил, как мастера передвигали
войска в песчаных ямах. Когда последнее сражение закончилось, к яме подошел
молодой дайме Овари, Ода Нобунага, посмотрел, громко рассмеялся, сплюнул в яму
гранатовой косточкой и ушел. И все вокруг только головами качали от такой
глупости и грубости. А продавец иголок украл фонарь и всю ночь просидел над
ямой - и к утру понял, над чем смеялся молодой лорд - и понял, что то, что он
искал по всей стране, ждало его дома. (1)
Ода Нобунага: Дипломатия костюма
"Что ты, еж, такой колючий? Это я на всякий случай. Знаешь, кто
мои соседи?" С соседями у провинции Овари, вотчины Ода, дело обстояло
исключительно невесело. Одни хищники. И пожалуй, самый хищный - Сайто Досан из
Мино. И вот за его дочку и сосватал тогдашний глава клана Ода, Ода Нобухидэ,
своего старшего сына, Нобунагу. А сосватамши, вскоре помер. И поехал молодой
"идиот из Овари" забирать жену. А Сайто Досан по прозвищу "Змей" решил
посмотреть на будущего зятя (которого потом собирался съесть) в неофициальной
обстановке. Переоделся крестьянином и подкараулил кавалькаду на дороге. Молодой
человек, одет черт знает как, вместо седла какая-то штука непонятная, болтает,
размахивает руками, съехал с конем в ручей, свита хохочет. Понятно.
По официальном прибытии - то же самое. Все местные только зубы стискивают и
рукавами закрываются.
А уж после церемонии и всего, пришел он как положено к Досану попрощаться. В
совершенно традиционном виде, с полным знанием церемонии. Досан ему с иронией:
- Я Вашу Милость даже не узнал.
- Да, - говорит Нобунага, - Ваша Милость. Одежда делает человека. Вот по дороге
я видел разносчика дров, так одеть его как самурая да научить вежеству, был бы
похож на Вашу Милость, не отличить.
Досан предложил ему отряд сопровождения, а Нобунага отказался, сказав, что его
люди уже должны были подъехать.
И верно. Как раз увидали их. Приближаются к воротам. То есть люди Досана их на
своей земле проворонили.
И когда Нобунага вышел, Досан сказал
- Мои внуки будут просить у него жизни.
Ошибся. Дети. Хотя впрочем, замок Гифу, который долго потом был ставкой
Нобунаги, он как раз у внука Досана отобрал.
Ода Нобунага/Токугава Иэясу: Радости жизни
Однажды Ода Нобунага прислал своему младшему союзнику Токугава
Иэясу корзинку замечательных персиков, совершенных по форме, цвету и запаху.
Иэясу полюбовался персиками и раздал их приближенным, не взяв себе ни одного.
Когда его спросили о причине, он ответил
- Эти персики слишком хороши. Если бы я попробовал один, он несомненно
понравился бы мне. Мне захотелось бы еще - отсюда недалеко до пристрастия.
Зачем же мне самому создавать себе вредную привычку?
Тогда кто-то из его недоброжелателей сказал:
- А вот господин наш князь Ода перед тем как послать Вам этот дар съел
несколько персиков. Не пестует ли он в себе вредную привычку?
Иэясу сказал:
- Есть два типа людей, у которых не бывает вредных привычек. Те, кто считает,
что будет жить вечно, а потому соблюдают осторожность, чтобы не бросить вперед
себя тень, которая может омрачить их будущее. И те, кто считает, что умрет
завтра, а потому, не пренебрегая радостями, не привязываются ни к одной: мир
велик - жизнь коротка.
Эти слова Иэясу зложелатели передали Нобунаге, добавив, что такой разумный
союзник рано или поздно погубит самого Нобунагу и его дом.
Нобунага улыбнулся:
- Я все равно умру. Все, что я построю, все равно рухнет. Мои дети будут либо
достойны меня, либо нет. А если я начну убивать не для дела, а из страха, то
моя жизнь может быть станет длиннее, а может и нет, но вот моей она быть
перестанет. Награда и наказание тут одинаковы и незачем предавать союзника.
Токугава Иэясу очень хорошо разбирался в людях.
Как вы относитесь к отцу Ариме
Надо сказать, что хотя позиция иезуитов в Японии сильно пошатнулась после того
как черти (а это безусловно были они) принесли в Японию голландское судно
"Лифде" ("Любовь") под командой англичанина Вилли Адамса, самый основательный
удар Обществу Иисуса нанесли их собственные единоверцы со светской стороны
гриба.
В 1609 в гавань Нагасаки пришел очередной португальский "черный корабль"
"Милосердная Богородица", груженый 200 тоннами китайского шелка. Иезуиты были
счастливы - процветающая торговля была залогом их успеха. Но несчастный падре
Жоао Родригес чуть не вырвал себе все волосы, что остались вокруг тонзуры,
когда выяснил, кто командует кораблем. Капитаном "черного корабля" был Андре
Пессоа, бывший губернатор Макао. За три месяца до того городская стража Макао
по его прямому приказу перебила почти весь экипаж японского торгового судна за
"нарушение общественного порядка". Оставшихся в живых заставили дать показания,
что они первыми напали на втрое превосходящий их числом отряд стражников, мирно
проходивший мимо. Потом им отрубили кому что и отправили обратно.
Глава регентского совета Иэясу Токугава еще не решил, как разбираться с этим
случаем, а Пессоа тут же поспешил пополнить список. Когда таможенная служба
даймЈ Нагасаки попросила разрешения подняться на борт, чтобы переписать груз
(это была нормальная процедура), Пессоа приказал прогнать их. ДаймЈ пришел в
ярость, но ему страшно не хотелось ссориться с португальцами, и он заявил, что
осмотрит груз сам. Пессоа ответил, что ни одной желтой обезьяны на борту у него
не было и не предвидится - что было достаточно неосторожно с его стороны,
потому что даймЈ, уже лет 15 как христианин, вообще-то не нуждался в
переводчике, даже если беседа велась на португальском морском жаргоне.
Лучшей возможной местью в этой ситуации был просто подробный доклад о ней.
Получив этот доклад, Иэясу рассвирепел и вызвал Пессоа к себе, гарантировав
ему, впрочем, безопасность. Но Пессоа в Макао таких местных царьков 12 на песо
покупал - и даже иезуитские переводчики не смогли вернуть его ответ в рамки
дипломатического протокола.
Тогда Иэясу вызвал еще одного местного даймЈ Ариму Харунобу и приказал ему
захватить "черный корабль". Моряки, пострадавшие в том инциденте в Макао, были
вассалами Аримы, так что тот радостно взял под козырек и отправился ловить
Пессоа. Собрал 1,200 человек вассалов и 30 лодок и темной январской ночкой 1610
года попытался взять "Богородицу" на абордаж. Вилли Адамс, к тому времени
самурай, начальник кораблестроительных верфей Токугава и командир артиллерии,
пытался объяснить Ариме, что Пессоа по прежней должности своей должен был
собаку тушеную съесть на малайских пиратах, но Арима к варварам относился
примерно так же, как Пессоа к японцам, и советом пренебрег.
Самураи Аримы пребывали в такой уверенности относительно исхода боя, что еще с
середины залива принялись палить в воздух из мушкетов и выкрикивать всякие
речевки в адрес Пессоа. Пессоа же подождал, пока те подберутся поближе, а потом
приветствовал их залпами с обоих бортов, на чем атака и кончилась. Причем,
речевки, видимо, в какой-то мере достигли цели, ибо каждый залп португальца
сопровождался фанфарами.
Следующие три дня повторялась та же история (портовые власти, естественно,
делали вид, что ничего не происходит - бандитов нынче развелось, страх...), а
6го января переменился ветер и Пессоа решил вывести свою карракку в открытое
море, во избежание. Арима за это время усилил свой отряд за счет наемников и
приготовил португальцам сюрприз - плавучую осадную башню достававшую до
верхушки грот-мачты "Богородицы". Башня была обтянута мокрыми шкурами - от
огня. Бредовое это устройство повергло португальцев в такое недоумение, что
несколько самураев даже успело высадиться с него на палубу, прежде чем
корабельная артиллерия снесла башню с лица залива. Абордажная партия
продержалась минут пять, двоих Пессоа зарубил своими руками.
Моряки уже праздновали победу, но тут кто-то наверху решил, что Пессоа все-таки
ему нравится меньше. Случайный выстрел кого-то из людей Аримы угодил прямо в
гранату с уже зажженным фитилем, которую один из матросов уже изготовился было
бросить по нападавшим. Граната, естественно взорвалась, осколки посыпались на
палубу, вспыхнул рассыпанный кем-то порох, загорелся полусвернутый парус на
бизани, а за ним занялись и снасти... Пессоа понял, что кораблю конец, и решил,
что конец этот выйдет несколько громче, чем рассчитывал Арима.
"С бестрепетным сердцем, не говоря ни слова, оставил он свою шпагу и щит в
своей каюте и, взяв в правую руку распятие, а в левую - горящий факел,
спустился вниз и поджег пороховой склад." Уж не знаю, как оно там было -
очевидец, описавший эту сцену, очень быстро сообразил, что происходит, и
спрыгнул в воду - но вышло действительно громко. "Милосердная Богородица"
поднялась над водой, раскололась напополам - и мгновенно затонула "на глубине
32 фатомов", как заметил педантичный Адамс. Пессоа, естественно, не нашли.
Шелка тоже.
Иэясу пришел в крайнее раздражение, но ограничился тем, что отстранил от
должности главного переводчика падре Родригеса со словами "Если они не могут
вежливо разговаривать через своего друга, пусть разговаривают через врага." И
назначил на освободившуюся должность Адамса, к тому времени свободно
объяснявшегося по-японски.
На том бы и кончилось. Но через год из Новой Испании прибыл полномочный посол -
капитан Себастьян Визчьяно. Он помянул нагасакский инцидент как проявление
недружественного отношения к подданным испанской короны и в качестве
компенсации потребовал
а) права обследовать и нанести на карту все побережье страны (Иэясу мгновенно
согласился)
б) дать испанским священникам право въезжать в страну по желанию и
проповедовать в любой точке Японии (Иэясу отказал, заявив что "наша вера
отличается от вашей" и лучше если проповедь будут вести люди, уже знающие
страну - то есть Общество Иисуса.)
в) немедленно передать в руки испанских властей всех голландских и английских
еретиков и пиратов.
Вот тут аудиенция перетекла в совершенно неяпонский скандал, потому что Иэясу
зашипел "как очень большая рогатая гадюка" и сказал, что ему все равно, кто
перед ним, черт с рогами или ангел с крыльями, пока этот кто-то не нарушает
японских законов. (Уж не знаю, Адамс ли добавил переводу красок, Иэясу ли
нахватался христианской терминологии.)
На это Визчьяно презрительно скривился и заявил, что Его Католическому
Величеству вообще дела нет до Японии, но он желает привести все народы мира в
объятия Святой Католической Церкви и так спасти их души, а потому не в
интересах местной власти дразнить гусей. Тут окружающие опомнились и быстренько
вытолкали посла из зала, слегка при этом повредив.
На чем присутствие Испании в Японии и закончилось и началось существование
голландской фактории в Нагасаки.
Рассказы Ляо Чжая о фехтовальщиках
Однажды Цукахара Бокуден, мастер "одного удара", плыл на пароме по своим делам.
А среди пассажиров попался какой-то нахал, который размахивая мечом утверждал,
что он лучший фехтовальщик в стране. Народ, естественно, жмется и соглашается –
куда ж денешься с парома – а Бокуден сидит себе под стеночкой и делает вид, что
это он посреди цветущего луга медитирует.
Хвастун заметил, что он тут не всех еще впечатлил, и заорал, мол, эй, ты, ты
что в сторонке сидишь? Разговор не нравится? Или ты вообще с мечом обращаться
не умеешь.
"Умею",- отвечает Бокуден, не открывая глаз.
"Да ну? А школа какая?"
"Мутекацу-рю". (мутекацу – "победа без приложения рук", рю – "школа")
"Что за бред! Не бывает такой школы! А ну-ка покажи мне, что за мутекацу-рю!"
Тут Бокуден открыл глаза и сказал, что на пароме у них ничего не выйдет –
слишком много народу вокруг. Самурай тут же потребовал пристать к берегу.
Бокуден оглянулся, увидел впереди небольшой островок и попросил паромщика
подгрести к нему. Когда паром подошел к острову, самурай тут же выпрыгнул на
берег, вытащил свой длинный меч и встал в стойку. Бокуден спокойно отдал
паромщику свои мечи и сказал
"Мой стиль - мутекацу-рю. Для победы мне не требуется железо".
Потом взял у паромщика шест и оттолкнулся от берега.
Смог ли самурай выбраться с островка – неизвестно, но кричал он долго.
* * *
Однажды Ягю Дзюбэй (Мицуeси), известный мастер меча, находился в
резиденции дайме, и его вызвал на бой на боккенах находившийся там ронин.
Дзюбэй принял вызов, состоялись две схватки, и обе закончились взаимным
убийством, ничьей (ай-учи). После этого Дзюбэй спросил ронина:
"Ну, ты увидел настоящий результат поединка?"
"Конечно - оба раза была ничья!"
Дзюбэй повернулся к дайме и задал ему тот же вопрос.
"Как и сказал ронин, оба раза была ничья," - ответил дайме.
Дзюбэй с отвращением процедил, что они оба слишком неопытны, чтобы понять,
каков был настоящий исход обеих схваток. Ронин рагневался и потребовал еще
одного поединка, на этот раз на настоящих мечах.
"Зачем делать глупости - ведь у тебя не две жизни?" - спросил Дзюбэй.
Однако жаждавщий славы ронин требовал боя и Дзюбэй сдался.
На этот раз они взяли настоящие мечи.
Бой шел как и раньше - оба ударили одновременно, оба удара пришлись по левому
плечу. С небольшой разницей - противник Дзюбэя упал и тут же умер - удар рассек
ему плечо, перерубил кость и ушел вглубь сантиметров на 20. На самом Дзюбэе не
было и царапины - меч его противника рассек верхнее косодэ, но не прооезал
нижнего.
"Исход боя решает растояние в сун или полсуна.- сказал Дзюбэй, - Из-за того,
что вы не хотели этого признать, я впустую убил человека".
|
