Материалы к квенте Тэвара Рауката, авари на службе Мордора

• Тэвар рассказывает о себе
• Рассказ о Ведьме Золотого Леса
• Рассказ о разговоре между восточным и западным квенди

Тэвар рассказывает о себе

(1) Мое имя - Тэвар, сын Тэннара, сына Тэурсэ, таргайна третьего очага виндан-авари. Означает это мое имя «Многожеланный». Не нужно чрезмерных усилий, чтобы понять его и по-другому, как «Многожелающий». Это, быть может, более соответствует моему складу. Чаще, однако, я был и остаюсь известен под прозвищем Раукат, «Орчонок», так как одно из поколений моей кости брало жен из раукар, и так я иду от мужчин и женщин авари и от женщины из раукар. Говорили, что числе ее собственных предков из раукар был один из аннойр в обличье рауков, то есть Большой Рауко. Тогда в нашей кости течет кровь авари, раукар и аннойр, ставших фаэрнэ.

(2) Поморские люди, веря легким языкам айльда, наших отбившихся родичей, думают, что всего этого никак не могло случиться. Из-за этого у меня было немало поединков, пока я жил в их землях. Ведь квенди доброго рода не должен молчать, когда происхождение его ставят под сомнение. На деле ничего удивительного тут нет: в «Свитках утраченных рассказов» говорится, что в нолдо Мэглине текла кровь рауков, и что иные нолдор смещались с рауками. В повествовании «Халфлинг», где говорится о прославившемся недавно своими разбоями халфлинге Билбале, указывается, что в нем была смешана кровь айльда и халфлингов, а в иных копиях написано: раукар и халфлингов. В последние годы слышно, что Круман, царь Клык-горы, берет в названные сыновья детей от женщины рауко и мужчины человека, называя их раукаратан, и детей от женщин из людей и мужей рауко, называя их атараукар. Из всего этого видно, что раукар живут вовсе не так замкнуто, как уверяют легкие языки айльдар, Отбившихся. Прочим их речам следует давать и того меньше веры.

(3) О таких, как я, у нас говорят: «он будто сын Авара от младшей жены». Мне ведь не сиделось дома, и я хотел провести время, повидав края Эндора и вступившись в дела и великие противоборства мира, на той стороне, к которой я буду более расположен, частью потому, что она больше приглянется мне, частью потому, что она покажется мне более правой.

Как квенди из хорошего рода виндан-авари, я был обучен многим вещам, в особенности всему, относящемуся к лесам и тем, кто скрывается в них. Четыре других искусства были музыка, заклятия, языки и оружие. Все это много помогало мне в моих путешествиях.

Поглядев на мир и увидев его пустыни и округа, я решил поступить на службу Темной Стране. Из всех великих и славных дел, о которых я слыхал, более всего привлекала меня с детства Война Аннойр, которая идет от начала времен, меняя множество обличий и то расширяясь, то сужаясь, как река. Как говорится:

Привольно на службе Господину-Тьме:
отстоял свое на часах - иди веселись;
радостно и шумно в лагерях,
и Господина нет и следа.

А в этом смысл и честь Господина-Тьмы,
что он не заходил туда
и всем, кто выполнил службу,
дарует отпуск от себя.

А у часовых Господина-Света тесная жизнь:
не прилечь им, не отдохнуть.
Им без восторгов о Свете
и поесть нельзя.

И всё-то ярятся против врагов Света,
а попробуй не поярись,
когда всякий час смотрит с неба тебе в душу
внимательный Свет.

Привожу эту харадскую песню на нашем языке, не соблюдая лада и количества слогов, ибо строй нашей речи и харадской не сообразны друг другу.

4) Это все верно, я сам видел то, о чем говорится в песне. Поморские люди называют себя детьми и рабами Господина-Света. В Поморье человеку не дают поступать по своему сердцу, даже если до этого никому не должно бы быть никакой нужды, пока не сверят, сообразно ли это поучениям Господина-Света, или нет. При этом они не могут и не хотят привести никаких достойных обсуждения оснований, почему бы им надо в первую голову подлаживаться к этим поучениям и требовать этого друг от друга. Если кто-либо не делает так, они наседают на него, вмешиваясь в его дела непрошеными советами или силой, вовсе не считаясь с этим человеком. Их Господин-Свет тоже не считается с чьими-либо желаниями и ставит это себе в закон, а они гордятся тем, что во всем повинуются такому господину, и требуют предаваться ему целиком, даже желаниями и мыслями, что бы он ни делал. Если им случится даже мимолетно, про себя, захотеть чего-то, что противно вкусам Господина-Света, они держат это за большую вину и требуют раскаяния за нее, вот как!

А в Темной Стране иной раз приходится оказывать больше повиновения, но, в противность поморским, никто не ждет от тебя, чтобы ты принимал свое повиновение в поучение, радость и главное дело собственной жизни. Там не мешаются в прочие твои дела и видят при прочих равносильных тем больше свой заслуги, чем больше оставляют на волю самому тебе. Там не думают, что ты можешь не дать клятвы, а уже быть в долгу; и там не думают, что можно дать клятву без условия.

Как говорится в стародавней песне из Ангмара:

У знати всегда много высоких речей -
молитва, месть, слава.
А я из купеческих сынков - ценю торговую честь.

Быстро идет время,
медленно приходят чины.
Мне нашлось бы место и у южан, но милей мне на Севере.

У южан ты еще не рожден, а уже в неоплатном долгу
пред этим, кто скрывается в небе.
А я не должал ни друзьям, ни врагу - такой разговор не для меня.

Пускай правители мира
ведут своих богов сражаться в облаках, словно воздушных змеев.
Моя забота - мои кони и всадники.

Эту песню я люблю, потому что в ней говорится словно и обо мне.

Все это хорошо подходит к тому, что я и раньше слыхал о Войне Аннойр, и о том, кто в ней прав, как об этом думают авари.

Поэтому я не стал наниматься на службу к кому-либо из поморских.

(5) Я рассудил, кроме того, что могу принести немало пользы Темной Стране, потому что рауки, люди и фаэрнэ Темной Страны - это народ гор, подземелий и крепостей, и они мало знают лес и тех, кто скрывается в нем. Хотя их враги, айльдар, с которыми и мы, авари, повздорили некогда, держатся в лесах.

Итак, под именем Тэвар Раукат, «Орчонок, исполненный желаний», я поступил в войска Темной Страны за ее подданство, а к нему дом и участок в Уарад-даро. Серебром мне платят за время службы.

За семнадцать лет, что я живу в Уарад-даро и служу его царю Кортару (говорят, это тот самый Кортар, о котором рассказывается в наших преданиях; это было бы не так удивительно, потому что самые сильные фаэрнэ, те, что до воплощения были первыми среди аннойр, способны продержаться дольше, чем можно было бы подумать, глядя на них), я ни разу не пожалел об этом. Я знаю наречия мира, и меня посылали говорить с ближними и дальними; я знаю лес, и меня посылали вести отряды в лесах; я знаю души людей, и меня посылали делать Верных Свету неверными.Не обо всем можно рассказать.

(6) Ныне, слышно, собираются вести отряды против Клык-горы, на Крумана. Он, говорят, знался с нашим царем еще за Пределами, до Начала. Тогда или позже между ними произошло много такого, о чем не следует вспоминать.

К Клык-горе можно идти разными дорогами. Тайные дороги идут через Великий лес, и ими владеют те, что скрываются в лесу. Поэтому начальник тысячи боев Аргашт, ураук, передал мне, чтобы я ждал Приказа и готовился к этому.
Если надо воевать, будем воевать.

Рассказ о Ведьме Золотого Леса

Ведьма Золотого Леса собрала остаток своего народа, чтобы уйти на Запад. В ее последнюю ночь в Лесу караулы были сняты с границ Лориэна и присоединены к ее табору, потому что им больше нечего было охранять. Благодаря этому конный чужак смог той же ночью беспрепятственно въехать в Лес и углубиться в него. По разрезу глаз и прижатым ушам всадника всякий мог бы узнать, что он из квенди. Черная накидка с серебряным узором и такой же цвет конского убора наверное показывали, что он не имеет отношения к альдар. Всадник был безоружен, не считая длинного ножа за поясом, но при встрече с альдар это все равно, что не иметь никакого оружия.

На рассвете всадник приблизился к табору Ведьмы, которая в это время распоряжалась выступлением в поход. На расстоянии недальнего полета стрелы, в виду ее палатки он наиграл на флейте сигнал приветствия. Ведьма спросила его через своих кнехтов, кто он такой и чего он хочет.

- Я из виндан-авари, зовусь Орчонок Тэвар, - сказал всадник, - и пришел пожелать вам всем, как дальней родне, счастливого пути в том хорошем деле, что вы затеяли.

С этими словами он отвел накидку, и альдар увидели, что он одет в черную куртку с багровым оком на плече, а на его рукавах и груди прикреплены богатые серебряные знаки военного достоинства.

Альдар Леса подняли большой шум и взяли его на прицел, но Правительница Леса велела им до времени молчать. Она сказала:

- У меня не бывает родных среди тех, кто носит такие цвета, как ты. Или, может быть, ты приехал издалека и не знаешь, что они значат?

- Было бы удивительно, забудь я, что значит цвет моего войска и моей страны, - ответил Тэвар, - поскольку я свыше двухсот лет был на службе мордорского царя. Когда в последней большой войне победила твоя сторона, а он исчез, не оставив приказов и распоряжений, я вывел на восток своих подчиненных и много другого народа, а затем оставил службу. Кстати, теперь, когда наши счеты рассчитаны, я хотел бы поздравить тебя с той победой в подобающих случаю выражениях.

Альдар Леса приняли это как оскорбительную дерзость, но Правительница Леса снова остановила их и сказала Тэвару: - Говори, полуорк.

- Начать стоит мне с того, Кэлтриэл нолтэ, - сказал Тэвар, - как мои отцы рассорились с твоими. Тогда альдар ради даров Амана отказались от своей земли, чтобы им из милости дали приживать в чужом доме под чужой властью. Потом твой род снова пришел в Срединный Мир, и ни пламя, которым вас сжигал Моргот, ни гибель всей вашей земли при его поражении, ни гостеприимство, с которым вас, трижды бездомных, снова звал к себе Аман, не могли заставить вас вернуться за море. Тогда мы сказали в своих лесах: “Сладок, видно, аманский мед, если нолтар не заставишь пригубить его второй раз, что с ними не делай! Прав был наш отец Авар!” А когда валарские друзья и любимцы из Аталантэ подошли на кораблях к берегам Срединного Мира, ты, Кэлтриэл, и твой народ сразу убежали от моря и скрылись сюда, в глухой лес за Горы Тумана. Из этого мы снова увидели, как полюбился тебе Аман и все, что оттуда идет. Потом все бедствия, которые обрушили на вас мордорские умайар, не побудили вас уйти из падшего Срединного Мира в неувядающие земли, куда вас звали беспрерывно, и мы уверились в своей правоте в третий раз. После гибели мордорских умайар Инканус, майа-наместник Срединного Мира, объявил, что вы совершили здесь все, что могли, и больше не нужны здесь, и место вам в Амане, но и тут вы не пошли в Аман. А теперь вы все-таки уходите, и это поневоле, поскольку, говорят, сами земля и воздух Срединного Мира больше не могут вытерпеть и питать вас. Я этому верю, потому что по своей воле вы ни за что ни уходили бы отсюда, если уж не ушли до сих пор, несмотря ни на что. Отсюда можно заключить, что сейчас вы доведены до последней крайности. А ведь вы сами добыли себе это своей победой над нами. Вот я, ваш родич, и явился поздравить вас с победой, которая сделала с вами то, чего не мог сделать ни Моргот, ни мордорский умайа - вышвырнула вас из Срединного Мира.

Кнехты Кэлтриэл хотели застрелить его, но он сказал: “Я еще не договорил своей речи и пожеланий. Неужели моя родня захочет укоротить первый разговор, который восточный квенди ведет с западными после стольких лет?”

Хотя его слова были насмешкой, Кэлтриэл снова сделала знак, чтобы они дали ему договорить. Он сказал:

“А ведь это не все, с чем вас следует поздравлять. Ведь Верхний Мир не пустует от квенди вашей крови, которые не пошли с вами в Эндорэ за Камнями, а все это время держали дом в Амане. На их вкус вы не больше, чем строптивые смутьяны, по злобной глупости навлекшие на себя много бед и не стоившие даже того, чтобы выручать вас. Ведь если бы они думали о вас иначе, они ни за что не оставили бы вас без помощи в те века, когда Моргот избивал ваш народ. А теперь мне занятно думать, какими глазами будут они смотреть на вас, а вы – на них, когда вам придется поневоле воротиться под ту самую руку, под которой они жили в благополучии все это время. Сколько ни бегала в поле безмозглая собака, а пришлось ей все-таки приползти к порогу хозяина, - так они подумают о вас, и вам нечего будет возразить. Это сделала с вами ваша победа, и поэтому вас действительно есть с чем поздравить из-за нее.

В-третьих, среди тех квенди, что живут в Верхнем Мире и встретят вас таким образом, как я сказал, у вас, нолтар, окажется немало кровников из числа тех, кого вы предали и обрекли на смерть в Гавани Лебедей и на Море Льда. С тех пор, как вы ушли из Амана, вы не видели их, а теперь вам придется вечно смотреть в лицо тем, у кого ваши люди предательски убили и бросили на погибель родичей, и они увидят вас в том положении, о котором я говорил – униженными и покорными, поневоле вернувшимися туда, где вы ни за что не хотели оказаться, и где им по праву причитается куда больше чести, чем вам. Такого положения, какое у вас будет перед ними, я не пожелал бы никому, а коль скоро его вам доставила ваша победа, я должен поздравить вас и с этим ее даром, третьим по счету.

А в-четвертых, теперь, когда вы уходите, кому и на что вы оставляете Срединный Мир и свою знаменитую Верность? Людям, нам и тем, кто остался от народа умайар. Верности из всех них прилежит лишь небольшая часть людей, да и это ненадолго, вы ведь знаете этот народ не хуже моего. Он предрасположен к тому, чему можем научить его мы или умайар, а тому, что вы называете Верностью, его природа противится. Даже валарским любимцам понадобилось всего два десятка веков, чтобы отшвырнуть ее от себя. Так что сдается мне, что с вашим уходом Верности в Эндорэ настанет конец! Как бы не пришлось вашему богу через малое время, плача и визжа от злости, топить уж не один остров, а целый мир! Ведь таков его обычай, как всякому известно, - когда он видит, что дела идут не так, как бы ему хотелось, он сначала вовсе отстраняется от мира, надуваясь злобой и обидами из-за того, что ему не оказывают достаточного почета на даровщину, а потом разом дает выход этой злобе и обидам, убивая без разбора все живое сразу – поистине, вы нашли в нем себе достойного хозяина! Но утопит он весь Срединный Мир или не утопит, а ваша Верность исчезнет отсюда вслед за вами; и это тоже сделала ваша победа, и с этим мне особено радостно поздравить вас, да и себя тоже. Вот теперь конец моей речи, потому что мне больше не с чем поздравить вас”.

У альдар не было разномыслия касательно того, что с ним делать, но Кэлтриэл нолтэ снова остановила их. Она сказала: “Если он говорит правду, и в Амане с нами случится то, что он сказал, то в этой беде нам не поможет его смерть, а его убийством мы только покажем, что не смогли найти другого ответа на его верные слова, и убили его, чтобы отвести душу и заглушить стыд своего поражения. Этим мы только больше унизили бы себя, если он прав. А если он, как я хочу полагать, говорит ложь, то лучшей местью ему будет то, что мы оставим его живым здесь с его ненавистью и злобой, а сами будем пребывать в радости и силе в Неувядающих Землях”.

Альдар нашли, что она говорит дело, но Тэвар сказал: “Ты как будто хочешь превознестись надо мной великодушием, Кэлтриэл нолтэ? Так ведь ты великодушна только потому, что тебе нечего терять. Ты отчаялась и не надеешься ни на что, потому что твой дом и народ погибли навсегда, ведь стены делает домом не крыша, а хозяин, а людей народом – не дыхание, а своевластие. В Амане вы будете жить на чужой земле, по законам, которые простерли вам чужаки. Так что невелика цена твоему тепрешнему великодушию. Не такова ты была, когда основала здесь царство и покоряла лесных квенди, или когда изгнала своего мужа, чтобы захватить власть! Вот тогда любо было посмотреть на тебя!”

“Да, это были хорошие времена”, - сказала Владычица Леса. “Однако мне сдается, что ты сказал мне все, что хотел, а я так и вовсе не хочу говорить с тобой. Так что тебе нечего здесь больше делать”.

“Хорошо”, - сказал Тэвар и, сделав знак вежливого прощания, отъехал на ближний холм. Там он остановился и, верхом на коне, смотрел на то, как собираются и уходят альдар. Он вынимал из переметной сумы дикие яблоки, до которых лакомы восточные квенди, грыз их, улыбался и посмеивался. Альдар хорошо чувствуют состояние чужой души – это называется осанвэ – и они нашли, что когда он говорил с Кэлтриэл, тогда он хотел выказать себя и повредить настроению нолтар, а вот смеялся он не напоказ и не ради того, чтобы досадить нолтар, а от души, просто потому, что был доволен, как бывают довольны живые, видя, что их дело обеспечено, а желания исполнены.

Альдар предпочли бы расправиться с ним, но поскольку Кэлтриэл все равно запретила это, некоторым из них пришла охота поговорить с ним. Ведь альдар впервые видели врага, у которого было с ними так много общего, что он хорошо знал их язык и обстоятельства и к тому же приходился им отдаленной родней. Поэтому, когда табор Ведьмы, повозка за повозкой, шел мимо холма, где стоял Тэвар, многие альдар на время отделялись от табора и подъезжали к нему поодиночке или вдвоем, чтобы переброситься с ним несколькими словами, прежде чем возвратиться к своему месту в строю, и он охотно отвечал. Многие их разговоры запомнили и перетолковывали по-разному. Некоторые, поговорив с ним, отъезжали назад в большом гневе. Эрандил, один из гвардейских нолтар, замыкающих походный поезд Кэлтриэл, спросил его: “Пусть твои слова верны, для чего ты приехал и обратился к нам, подставляя голову под наш суд, вместо того, чтобы в безопасности пользоваться тем торжеством, которое ты пытался нам выказать? Ты ведь не мог не понимать, что кладешь голову в пасть дракону, да еще нарочно щекочешь ему небо, чтобы она захлопнулась. Или ты с самого начала рассчитывал на великодушие госпожи?”

“Ничуть, - ответил Тэвар, - да и сейчас не рассчитываю. Но из всего, что мне оставалось делать, этот поступок доставил бы мне наибольшее удовольствие, и при этом он не противоречит моим правилам чести. Даже если бы я заплатил за это удовольствие смертью, оно бы того стоило, и я только что в этом убедился”.

“Хорошо”, - сказал Арандил, и поехал прочь от Тэвара. Однако, отдалившись на двадцать или тридцать шагов, он не сдержался, и со словами: “Так заплати за него!” - выстрелил в Тэвара и пробил ему горло. Тут оказалось, что Тэвар не обманывал его и себя, когда говорил, что для него дело того стоит, потому что и мертвым его лицо сохранило довольное и насмешливое выражение.

Узнав, что ее повеление в отношении Тэвара нарушено, Владычица Леса призвала к себе Арандила и выговорила ему. Однако это дело не получило продолжения. [1]

Рассказ о разговоре между восточным и западным квенди.

При известных разговорах Тэвара-авари с воинами-нолдор королевы Галадриэль случилось следующее. Нолондил, один из командиров гвардейских альдар, замыкавших поход Галадриэль, спросил Тэвара: “Ты, видно, сильно ненавидишь нас, восточный квенди, если нарочно приехал сюда вести те речи, которые вел с нами?”

“Я не ненавижу вас по отдельности, - сказал Тэвар, - но, правду сказать, все вместе вы вызываете у меня ожесточенную вражду, так как я считаю, что вы причиняете Живым Эндорэ слишком много вреда”.

“Что же это за вред? – спросил Нолондил. – Ты ведь, пожалуй, не станешь отрицать, что мы наносили другим меньше обид и обращались с ними великодушнее, чем твои друзья”.

“Если говорить только о здешних альдар, то это, может быть, и так, но с этим пришлось бы поспорить, если говорить вместе о вас и ваших друзьях и союзниках. Вы ведь сами причисляете себя к “свободным народам Запада”, хранящим Верность. Точно так же и у нас: рауки воюют не лучше, чем люди, и порой веселятся таким вещам, которые вызвали бы отвращение у меня или у многих умайар. Рауки нередко радуются, если возникает надобность подвергать врага пытке, а Командующему это занятие до того не по вкусу, что он даже отказался от пытки в памятном деле Баэрэна на Острове Волков. Вы тоже едва ли станете насаживать головы врагов, которых пытали и убили, на колья ограды собственного дома, чтобы их вид ежедневно радовал вас, напоминая об этом деле; а для ваших союзников из людей в этом совсем не будет чего-либо необыкновенного. Но причины моей вражды к вам совсем не в том, насколько великодушно или жестоко вы ведете войну. Разве вы не учите своей Верности всех, кого можете научить, отговаривая их от устройства полезных машин и заклинаний, потому что они неугодны вашему Единому? Разве вы не учите слепо подчиняться тому, что без причины именуете Его волей, и признавать справедливым все, что бы Он ни сделал, даже убийство всего Аталантэ? И все это вы выдвигаете не как догадку, в которой есть что доказывать и оспаривать, а как конечную истину, в которую надлежит безусловно верить”.

“В этом действительно заключается наша Верность, и мы учим ей всякого, кто готов учиться. Однако я не понимаю, почему это вызвало вражду к нам у таких, как ты, мы ведь не делаем этого насильно”.

“А вот видишь ли, на берегу Рунного моря я видел человека, который по нескольку часов в день сгонял с себя никому не видимых безобразных паразитов, которые, как ему мерещилось, покрывали все его тело. Иногда он даже брал нож и срезал с самого себя куски кожи, которые, как ему казалось, были всего более зачервлены паразитами. Так что тело его было наполовину окровавлено, и он причинял себе много утруждения и боли. Он уверял всех других, что они тоже покрыты подобными паразитами, но только не замечают этого, и звал всех счищать их с себя так же, как это делает он”.

“Этот человек был безумец, - сказал Нолондил. – Кто не знает, что короткоживущие часто теряют разум, ибо у них он не так прочен, как у квенди”.

“Именно так; а теперь скажи, что такого вы можете привести в подтверждение своей Верности и ее учения, чего не мог бы привести тот безумец в подтверждение своих слов?”

“Ничего, - сказал, пожимая плечами, Нолондил. – Да мы никому и не говорим, что можем подвердить ее чем-то большим. Ты не хуже меня знаешь, что такое Эстель”.

“А раз так, то, значит, ваша Верность ничем не отличается от безумия, а вы сами сеете безумие среди Живых Арды. Этим-то вы и приносите им вред, тем больший, чем больше вам доверяют из-за вашей вежественности и искусства в других делах. Это и есть главная причина моей вражды к вам”.

“Послушай, восточный квенди, мы ведь не заставляем никого силой принимать нашу Верность. Если ты считаешь, что то, чему мы учим, вредно, то почему ты не находишь наилучшим выходом дать нам выхвалять перед другими то, что считаем достойным мы, а самому, вместе с другими, кто заодно с тобой, выхвалять противоположное, и пусть живые Арды сами выбирают, чему следовать?”

“Помилуй, господин-альда, ты, верно, знаешь, что делает с короткоживущими застывший сок мака? Он доставляет им прекрасные видения и разрушает их разум. Находятся люди, которые продают этот сок другим людям за деньги; я сам видел таких, перед тем, как повесить их. Мне тогда было поручено покончить с торговлей застывшим маковым соком и другими схожими ядами по всему северу Темной Страны. Будь ты повелителем людей, дозволил бы ты торговцам маковым соком свободно выхвалять, разнося повсюду, свой товар, а сам стал бы только, со своей стороны, убеждать людей не покупать его? Или ты остановил бы тех, кто разносит безумие, силой?”

“Я сделал бы второе. Но вот что, полуорк: по учению нашей Верности все происходит наоборот: это вы, кто говорит против Верности, подрывая ее требованием доказательств или иными толками, сеете этим безумие среди Живых Арды. Так что мы в равном положении по отношению друг к другу. А ведь ты бы, верно, осудил нас, если бы мы стали из-за этого враждовать с восточными квенди”.

“Нисколько, - ответил Тэвар, - ты верно сказал, что вы в таком же положении, что и я. Можете ли вы терпеть то, что зараженные опасной болезнью, не считая ее за болезнь и даже выхваляясь ей, разносят ее у пределов вашей страны, среди ваших друзей да и среди вас самих, если у них это выходит? Я никак не стану требовать и желать от вас такой покорности и терпения. Если бы вы были правы в том, как вы оцениваете само положение дел, то нельзя было бы не похвалить народ Аталантэ за то, что в покоренных им странах он приказывал: “Люди Тьмы должны уйти”. Я вовсе не из тех, кто осуждает их за эти приказы сами по себе; а тех людей, кто осуждает их на такой манер, я нахожу слишком слабодушными. Я всегда полагал их зло в том, что они отдавали такие приказы без достаточных и необходимых оснований, на которые можно было бы с очевидностью сослаться, а не в том, что они вообще их отдавали”.

“Что же, ты считаешь, что из-за расхождения в таких вещах, в которые можно только верить или не верить, живым Арды пристало ожесточенно враждовать? Так не думает даже большинство из тех, кто хранит Верность, хотя они придают делам веры по необходимости больше значения, чем такие, как ты”.

“Из-за одного расхождения в таких вещах я не повернул бы головы, мне нет дела до призраков. Но когда этому различию в вещах несмысленных и несчетных вы подчиняете счетные и видимые вещи, в этом я нахожу разумную причину для вражды. На основании пустого слова, которое не имеет никакого доказательства и силы, вы учите признавать добрым и справедливым делом то, что по всем прочим соображениям было бы нестерпимым злодеянием; этим вы растлеваете честь в тех, кто вас слушает. На основании таких же пустых слов вы учите живых не искать того, чтобы жить подольше и послаще, и не придумывать для этого машин и заклинаний; этим вы немало портите их жизнь. Вы открыто провозглашаете наивернейшей и обязательной к исполнению истиной то, чему сами не беретесь привести ни единого доказательства, и учите этому других; этим вы разрушаете их разум. Если бы ваша Верность, вдающаяся в дела, о которых нечего сказать и в которых нечего наблюдать и считать, варилась в собственном соку и не выходила за границы подобных дел, она была бы безобидным безумием, и в ней не было бы повода для большой вражды. Когда-нибудь с вашими последователями из числа людей, может быть, и случится так; тогда они отделят свою Верность от общих с другими дел, и наши последователи смогут жить с ним бок о бок мирно. Хотя это будет то, что называют “бдительный мир, покоящийся на силе оружия”, потому что заставить Верных отделить свою верность от общих дел можно только силой, и только силой можно заставить их не нарушать этого разделения при первой возможности. Но теперь нет и этого - ваша Верность рвется подчинять себе жизнь, с ее делами видимыми и весящими; и вот тут она становится безумием могучим и вредоносным, и с ней все обстоит так, как я сказал”.

“Я понял тебя. Скажи, думают ли и все другие авари, наши недоброжелатели, что на нас можно нападать и нас можно губить из-за одной нашей веры и того, что мы учим ей других живых Арды?”

“Ты не понял меня, потому что так я не думаю и сам. Ты спрашивал меня о причинах, по которым я считаю правильным испытывать к вам вражду, а не о причинах, по которым я считал бы правильным нападать на вас. Если ты испытываешь к кому-то справедливую вражду, это вовсе не значит, что любой способ провести эту вражду в жизнь будет справедливым. Большинство авари полагает, что тем, какова ваша Верность и как вы учите ей, вы даете достаточно оснований к ожесточенной вражде, но не к нападению на вас; для того, чтобы оправдать нападение, нужны и другие обстоятельства. Я нашел эти обстоятельства в тех войнах между двумя ватагами небесных духов и их союзников, в которых вы участвуете все это время сами, по собственной воле. Я полагаю, что эти обстоятельства делают мое участие в этой войне – которая шла уже при моем рождении – на стороне, противоположной вашей, вполне позволительным. Хотя меня к нему ничто и не обязывало, пока я не дал свободную клятву мордорскому царю”.

“Вот как! – сказал Нолондил, - твои слова следовало бы передать Госпоже. Я заговорился с тобой, однако узнал много нового”. С этими словами он пустился догонять колонну альдар. Позднее он вернулся, чтобы переспросить Тэвара о чем-то, но того уже убили.