К сожалению, начиная с середины XIX века общественно-политическая мысль и государственное строительство в большинстве стран мира (во всяком случае в России) были, по-видимому, монополизированы муравьями. Об этом явно свидетельствует судьба термина "Империя" в современной политологической и околополитологической литературе. Вполне серьезные деятели говорят об имперском предназначении той или иной страны, о необходимости или, наоборот, о бремени имперского выбора, об истинной или ложной закономерности гибели империй в современную эпоху и т.д. Теперь можно легко представить себе компанию, в которой несколько молодых людей с одинаковым энтузиазмом пьют за грядущую Российскую Империю; уверены ли они в том, что пьют не то чтобы за одни и те же, а хотя бы за сколько-нибудь сходные вещи?

В самом деле, Империя - это великое государство; Империя - это надрегиональное могущество, Большой Пистолет, колесничная армада три тысячи лет назад, танковая - пятьдесят лет назад, авиаармада - сегодня. Между тем все эти вещи способны определить единое ценностное понятие не в большей степени, чем простой пистолет способен породнить солдата с бандитом. И точно так же, как этих двоих, следует отличать друг от друга Империю-Армию и Империю-Банду (далее, соответственно, Империи А и Б).

Об Империи А можно говорить тогда, когда люди объединяются в сообщество и учреждают сильную, иерархическую, "имперскую" власть для того, чтобы она охраняла и гарантировала их справедливые клятвы, данные во имя их взаимного личного (а не "суммарно-общего") блага, и обеспечивала их взаимную ответственность друг перед другом (и, в той мере, в какой к этому их обязывают непрочные обещания, данные соседям, - перед внешним миром). Такая империя хранит мир клятвы, охраняющей совместимые коренные желания соподданных (самые обычные и вполне обывательские) - то есть их комфорт, безопасность, взаимопомощь и ненападение.

Об Империи Б можно говорить тогда, когда люди учреждают "имперскую" власть для того, чтобы их вожаки, возглавляющую эту власть, могли, пользуясь своей силой, поступать по своему произволу друг с другом и с самими этими людьми, а все вместе члены общества - с внешним миром. Такая империя нарушает внутренние и внешние клятвы и открыто похваляется этим, декларируя тотальную безответственность; точнее, она провозглашает высшую ответственность перед некоей толкуемой ей сверхценной идеей, которая и освобождает ее напрочь от ответственности простой.

Надо поистине сильно поработать над собой, чтобы вогнать эти два сообщества в одну человечески значимую категорию. Разумеется, "имперский" аппарат у той и другой Империи одинаков; однако с точки зрения аксиологической, оценочной, модальной (применять здесь можно любой термин, речь идет о том, что заставляет нас выбирать, чего хотеть, к чему стремиться и чему служить) они так же противоположны, как П.П.Кирсанов и Базаров, даром что пистолетами, как видно из сцены дуэли, владели они оба. То, что объединяет Империи А и Б, никак нельзя считать человеческой ценностью, - это лишь совокупность технических средств; то же, что переживается ими как действительные ценности, прямо противоположно. Кстати, нет ничего глупее, чем считать, что Империя Б есть своего рода недоразвитая - или, наоборот, доведенная до своих логических последствий, - Империя А (ошибка, в которую регулярно впадают многочисленные англо-американские авторы параллелей между Гитлером и Наполеоном). Бандит не является ни недоразвитым, ни до конца развившимся офицером, независимо от грубости или утонченности манер того и другого.

Соответственно, одна из самых неудачных расхожих политических теорий этого столетия - это идея "естественного" перерождения Империи Б в Империю А, в истории России лучше всего представленная сменовеховством. Идея эта кратко может быть сформулирована так: "Рано или поздно пистолет, находящийся в руках бандита, сам преобразит его в полицейского". На бытовом уровне идиотизм подобных предположений вполне очевиден, на политическом, в сущности говоря, тоже.

(Здесь следует упомянуть еще одну форму достойного человеческого общежития, конкурирующую с имперской. Чтобы определить ее, достаточно заменить в формуле Империи А слова "учреждают сильную... власть" на слова "учреждают парцеллярное самоуправление". Тогда вместо Империи мы имеем дело с community, общиной. Большая территория и большие богатства, усложняющие управление и требующие усиленной охраны от соседей, исключают этот путь для многих стран и, в частности, для России. Из этого правила есть всего одно - зато какое! - исключение: США. Это государство, располагая базой, требующей, по общим правилам, имперской организации, пробавляется организацией земской. Исключение, впрочем, кажущееся, так как "коммунальное" устройство США могли позволить себе только потому, что от начала времен не нуждались в серьезной охране сухопутных границ.

Кстати, противоречие между, выражаясь марксистским языком, американским базисом и американской же надстройкой по недоразумению наводит суеверный страх и ненависть на носителей настоящих имперских традиций, особенно в России. Вероятно, так мамлюк смотрел бы на автомобиль: "Если он такой большой, то как он едет без всадника? Не иначе, как силой демонов и колдовства!" Тем не менее, тигру неразумно видеть в большой панде лесное воплощение дьявола на том единственном основании, что все прочие еноты по размерам значительно меньше панды).

Чтобы противопоставление Империй А и Б выразилось яснее, а также чтобы подчеркнуть несовместимость Империи А с классическим современным либерализмом, разберем несколько конкретных примеров, почерпнутых из истории сталинской Империи - несомненной разновидности Империй Б - и ее остатков второй половины XX века.

1) Завоевание Прибалтики в 1939-1940 гг. С точки зрения приверженцев либерализма, такая акция недопустима в принципе (что на практике означает, что ее будут осуществлять от имени какой-нибудь ООН, утопая в морях лжи и стараясь неизменно представлять противника демоническим существом; это довольно сильно разрушает собственную же национальную психику, как и всякая коренная ложь). С точки зрения приверженцев Империи Б (к каковым, тем самым, относится 90 процентов сегодняшних имперцев России) это отличное предприятие. С точки зрения Империи А бескровное покорение чужой страны есть наилучшее дело из всех возможных, а депортация и расстрелы неугодных тебе, но ничем не провинившихся перед тобой жителей этой страны, включая ее прежних правителей, есть, напротив, дело беспримерно гнусное (смотри замечательную беседу, которую Державин - образцовый имперец А - вел с Шешковским по поводу поляков).

2) Депортация немцев в 1941 году. С точки зрения либералов, причинение подобного ущерба невинным согражданам лишь на том основании, что неопределенно большую их часть естественно подозревать в сочувствии врагу или в прослоении его агентами, - есть деяние в принципе нетерпимое, независимо от тяжести положения. На практике это означает, что такой ущерб причиняют молча и извиняются за него через 50 лет, когда компенсировать его, слава Богу, уже некому (американцы и американские граждане - японцы); кстати, насильственная эвакуация обычных киевлян куда-нибудь в Ташкент никаких вопросов у тех же либералов не вызывает и считается нормальной военной мерой. С точки зрения г.Проханова, обсуждаемая мера была вполне естественным делом (причем здесь он позволяет себе сослаться как раз на презираемых им во всех остальных случаях американцев. Впрочем, как патриоты этого типа, так и либералы обожают оправдывать любые гнусности тем обстоятельством, что кто-то когда-то их уже совершал). Империя А действует в подобных ситуациях, исходя из того очевидного принципа, что если команда требует жертв от своих членов, то она должна похвалить их и считать себя перед ними в долгу. Устранение этнических немцев из армии в 1941 году, равно как и их вывоз в глубокий тыл вполне допустимо считать мерой, оправданной небывалой тяжестью положения. Тем самым общество потребовало от своих не уличенных ни в какой вине граждан одной из самых тяжелых жертв - жертвы социальным статусом и возможными заслугами. В таких условиях Империя А может остаться собой только в том случае, если объявляет: "Мы в долгу перед вами, и то, что вы устраняетесь из армии и эвакуируетесь в Казахстан, - это и есть ваша жертва и служба, востребованная вашей родиной, как для фронтовика - фронт, а для чиновника киевского райсобеса - выезд в Ташкент. Мы сожалеем о вашей жертве, как сожалеем об их жертвах; мы не посягаем на ваше доброе имя! По миновании бедствия ваше положение будет вам возвращено, а ваши жертвы - скомпенсированы по возможности и в порядке справедливой очереди". Поступая же наоборот, объявляя этих людей "потенциально плохими", изменниками, т.е., лишая их доброго имени и виноватя их в том, что мы же должны причинить им ущерб ради своего блага, прикрепляя их навсегда к земле, опутывая правовыми ограничениями и полицейским досмотром, не пуская на родину и окутывая всю эту историю гробовым молчанием, страна проявляет, с точки зрения Империи А, исключительную подлость.

3) Январские события в Вильнюсе в 1991 г. С точки зрения либералов удерживать Литву было не меньшим преступлением, чем ее присоединять. С точки зрения Империи Б, в данном случае представленной инициаторами всей истории с Комитетами, дело, к сожалению, не довели до конца. С точки зрения Империи А надо было вооруженной рукой арестовать всех тех членов Верховного Совета Литвы, которые голосовали за немедленное отделение, а равно и поддерживавших их общественных активистов - за явную формально и фактически государственную измену, после чего ввести в Литве военное правление. Прятаться же за спину каких-то анонимных Комитетов, пытаться представить дело так, что все необходимые меры осуществляет чуть ли не сам литовский народ, брать для этой цели телецентр, стрелять в каких-то обывателей и во всеуслышание врать, что они стреляли в себя сами, - есть дело вопиюще гнусное; ведь Империя и существует для того, чтобы брать на себя ответ за исполнение клятв и кару клятвопреступников.

4) Чеченская война 1994-1996 гг. Ситуация сводится к тому, что в некоторой части страны власть захватили мятежники. Государство с определенного момента приложило все усилия, чтобы доказать, что это очень плохие люди сами по себе, после чего начало с ними регулярную войну, отлично зная, что в ее ходе неизбежно погибнут десятки тысяч тех самых порабощенных мятежниками соподданных, которых надо было освободить и вернуть в лоно отечества. Война, впрочем, окончилась полным поражением, но применительно к нашей теме это не имеет никакого значения.

С точки зрения либерала, мятежники - никакие не мятежники, а свободолюбивые люди, осуществляющие свое право на самоопределение, чаяния коих надо немедленно удовлетворить, а уж если не удовлетворять целиком, то во всяком случае помириться с ними без стрельбы на чем-нибудь взаимоприемлемом (на практике - путем автоматического объявления приемлемого для них приемлемым и для нас). Если либерал по каким-то причинам слегка опатриотел, то он предпочтет указывать, что ни при каких обстоятельствах нельзя ради подавления врага жертвовать своим мирным населением. При этом, впрочем, у либералов нет ни малейшего сомнения в том, что, освобождая Россию от оккупировавших ее немцев, Советская Армия поступала совершенно правильно, хотя при этом она вынуждена была второй раз разгромить собственные города вместе с населявшими их согражданами ради того, чтобы добраться до этих самых немцев.

Точку зрения Империи Б исчерпывающим образом выразил генерал Дейнекин, крайне сожалевший о том, что Ельцин запретил поначалу войскам в Чечне массированное применение тяжелой авиации.

Для Империи А мятежники суть люди, которые должны либо лежать в земле, либо сидеть в тюрьме, либо, в крайнем случае, капитулировать и быть прощенными из милосердия или из расчета. Все это, кстати, не имеет никакого отношения к их личным и политическим достоинствам; они могут быть связаны с криминалитетом и убивать старушек, а могут быть чистейшими людьми и подкармливать нищих, могут вселять уважение или брезгливость - дело от этого не меняется, так что тратить время на доказательство их демонизма есть мера, способная только расстроить психику народа (понемногу приучающегося к тому, что воевать надо не против мятежа / измены, а только против Плохих Парней).

Однако почему вообще надо подавлять мятеж? Для Империи А (да и вообще по здравому смыслу) возможен только один ответ: мятеж есть нарушение клятвы, образующей и сохраняющей общество (как поле взаимопомощи, ненападения и солидарности). Но если при подавлении мятежа мы неизбежно должны будем убить многих невинных граждан, которых та же клятва обязывает нас защищать, то нарушим ее сами. Так если клятва священна, то мы в этом случае не можем подавлять мятеж, а если нет, то чем оправдать его подавление? Отсюда естественный вывод: если перед подавлением мятежа есть малейшая возможность вывезти из требующих карательного похода районов "своих", то есть людей, продолжающих признавать себя гражданами России (или вообще как-то «развести» их с виновными), то это надо сделать в приказном порядке и не считаясь с затратами, а воевать только затем; если же сделать этого нельзя, то воевать надо только при крайней опасности мятежа [1]. Советская Армия, по необходимости разгромив при освобождении собственную страну, поступала правильно, потому что занимавшие ее немцы несли с собой величайшую опасность, и это понимали все, включая самих разгромленных; а гипотетический префект, бомбардирующий жилой квартал из-за того, что его управдомы провозгласили себя императорами и держат в заложниках жителей, поступает на редкость омерзительно, и это тоже понимают все, кроме самого префекта. Поскольку никаких усилий по вывозу своих не делалось ни перед войной, ни в ходе ее, а чеченский мятеж явно стоит ближе к истории с управдомом, чем с немцами (хотя бы потому, что его терпели три года, и Россия разваливалась от чего угодно, только не от этого), - то с точки зрения Империи-Армии Ельцинская Россия совершила в Чечне страшное преступление против своих сограждан и своей чести (ничуть не менее страшное оттого, что до и после этой войны она также совершала там не менее низкие, хотя и менее болезненные преступления своим бездействием) [2] .

5) Как в этом случае следует относиться к российским участникам Чеченской кампании? С точки зрения либералов - как к палачам и убийцам, если они считали, что должны исполнить полученный ими приказ, или как к несчастным жертвам преступной власти, - если считали, что не должны, но боялись дезертировать (на практике это означает, что на тех и других в одинаковой степени плюют). С точки зрения Империи Б это славные герои, дравшиеся за правое дело. С точки зрения Империи А, эти люди в любом случае заслужили благодарность своей страны, хотя и дрались за преступное дело, поскольку ответственность за преступление несет их страна, а ответственность за исполнение своего долга перед ней - они сами. Герои же они лишь в том случае, если осознавали свое положение и не допускали себя до того, чтобы считать явное преступление правым делом только потому, что его предписала им Родина.

Полагаю, что приведенных примеров вполне достаточно. На русском материале самым коротким определением будет такое: Империя А - это Империя Солоневича, Деникина и А.К.Толстого. Если угодно, это брежневское государство с заменой обязательной марксистской идеологии на социальный гедонизм египетского образца, или, что то же самое, современный Египет без мусульманства. Империя Б - Петра I, Сталина или Проханова / Дугина. Империя А - персоналистское образование; она держится на клятве, ответственности, вине, наказаниях и заслугах и находит свое самооправдание в наилучшем выживании, т.е. максимальном комфорте и безопасности (и свободе - в тех пределах, в которых она совместима с безопасностью и комфортом и укрепляет их) своих соподданных. Империя Б держится на произволе, оправданном политической целесообразностью, и возведении разнообразных храмов и парадизов на костях подданных. Несомненно, Империя А в русской истории воплощена на неизмеримо слабейшем уровне, чем Империя Б - так ведь и результат налицо.

Следующий вопрос: какие теоретические основания могут привести в пользу своего варианта Империи сторонники Империи Б? Как можно заметить на практике, обоснования эти бывают трех сортов. Сорт первый: Государство как таковое объявляется некоей надчеловеческой ценностью, его могущество есть высшая цель всей национальной жизни, народ - всего лишь сосуд, материал и кормовая база государственности. Ярким примером является государство Петра I, поставившее на карачки всю страну, чтобы создать военно-технический потенциал, позволивший ему осуществить внешние захваты, еще полтораста лет не приносившие пользы никому, кроме военной бюрократии, составлявшей это самое государство. Поскольку эта схема полностью противоречит обычной справедливости do ut des уже сама по себе, государство, однажды выведенное из-под действия этой справедливости, вполне последовательно освобождает себя от необходимости следовать ей и в отдельных приемах; тот, кто признал Государство надчеловеческой ценностью, не будет, разумеется, удивляться, что на службе ему применяются нечеловеческие средства. Сегодня эта схема представлена самыми разными людьми от Проханова до Баркашова.

Что можно противопоставить этой схеме? Логически - ничего, как и любому другому последовательному безумию. В самом деле, почему бы Государству не быть сверхценностью? Оно имеет на это ровно те же права, что публичные дома, библиотеки, клубы велосипедистов, открытая экономика (так оно у Чубайса) и вообще любые другие социальные институты. Кроме абсолютной произвольности основной посылки, все остальное здесь в порядке.

Зато можно выдвинуть аргумент, так сказать, практический. В наших условиях, например, все сторонники приведенной схемы смертной ненавистью ненавидят того же Чубайса. Но, собственно говоря, почему? Петровская верхушка разорила страну исключительно ради удовлетворения своих прихотей; чубайсовская также. Правда, у первой прихоти заключались в военной славе и властном могуществе, а у второй - в богатстве, но что от этого меняется, если речь идет исключительно о ее собственной славе, могуществе и богатстве, воздвигнутых на костях и за счет всей остальной страны? До какого рабства и низости надо дойти для того, чтобы с восторгом покоряться оккупанту-спортсмену, но чувствовать себя крайне униженным, покоряясь оккупанту-сибариту? Это ведь в чистом виде пассивный гомосексуализм, перенесенный в социальную сферу.

Со второй схемой, так сказать, социал-дарвинистской, можно ознакомиться по выступлениям Жириновского или Лысенко. Выглядит она примерно так: "Мир представляет собой большие джунгли. Это, конечно, очень печально, и не доставляет нам никакого удовольствия, но делать нечего, что есть, то есть. Остается выживать так, как это возможно, а для этого наилучшим образом подходит Империя Б: с внешним миром она не церемонится, как и подобает в джунглях, а полнейшая бесцеремонность во внутренних делах помогает ей сохранить и усилить свое могущество для внешней борьбы. Кстати, так вообще все живут, только остальные врут, а мы, по крайней мере, откровенны" (последний пассаж особенно не нов: любой настоящий бандит полагает, что все, в сущности, такие же, только остальные трусливее и лицемернее). Того же Владимира Вольфовича конструкции подобного рода вдохновляют, к примеру говоря, на обещания индийских походов с одной стороны и каких-то феерических таймырско- азербайджанско-негритянских депортаций - с другой.

Эта схема вызывает особое удивление. Если государство, то есть некая группа носителей власти, действуя от имени части подданных (как правило, качественного и количественного большинства), берет на себя смелость открыто и, так сказать, программно нарушать клятвы и перед соседями, и перед любым собственным подданным, мотивируя это благом прочих подданных и самой власти, - как подобает в джунглях, - то что помешает частному человеку, действуя от имени собственной семьи или просто от собственного имени, поступать так же по отношению к другим людям и самому государству во имя своего блага? Почему, собственно, Родина - т.е., сто пятьдесят миллионов неких людей - официально может для своей пользы произвольно ограбить или убить Ивана Иванова, а Иван Иванов не имеет аналогичного права по отношению к этим ста пятидесяти миллионам как вместе, так и по отдельности? Отсюда ясно, что если Иваны Ивановы в самом деле проникнутся идеей "джунглей", ницшеанского социального отбора, то из них нельзя будет составить не то что Империи - любого стиля - а даже кружка хорового пения. Не случайно все Империи Б держались лишь до тех пор, пока население продолжало жить старыми представлениями об общей клятве, и не случайно сами Империи Б эти представления так тщательно культивировали - в вопиющем противоречии с основами собственного миропонимания. Никаким здравым путем замазать это противоречие невозможно; остается отвечать на соответствующий вопрос истерикой или сапогами, да надеяться на то, что население по своей тупости никогда его не задаст. Опыт Советского Союза показывает, что надежды последнего рода совершенно иллюзорны.

Третью схему можно считать устаревшей; она применялась в относительно вегетарианские времена и использует формулу: "В чрезвычайных видах общественного блага..." В России сколько-нибудь серьезных адептов этой формулы, пожалуй, не было (исключая декабристов - участников военного мятежа и заговора на истребление всей династии), зато Французская революция была укомплектована именно ими. Смысл схемы был когда-то определен римлянами в пословице: "Частному человеку нельзя, государству дозволено", или, иными словами, "То, что человек не должен совершать для себя, он вправе сделать ради других". Этот принцип, по идее, призван снять главную проблему Схемы Два за счет устранения мотива "джунглей", неизбежно продуцирующего конфликты всех со всеми. Однако здесь немедленно возникает обратная проблема: если помимо государства т.е., частным или корпоративным образом, люди могут и должны соблюдать клятвы друг перед другом, то что дает им право и необходимость нарушать их через посредство государства?

В самом деле, довольно легко показать, что несправедливость, которую достойный человек не стал бы совершать ради себя, он не должен был бы делать и ради государства, т.е. для других. Пусть кто-нибудь в какой-нибудь стране, по образцу афинянина V в. до н.э., скажет: наш согражданин Х очень богат и влиятелен. Если он решит захватить тиранию, ему будет это легко, и мы уже не сможем исправить это, или, вернее, сможем, но дорогой ценой. Давайте изгоним его ради общего блага в превентивном порядке!

Представим эту ситуацию следующим образом: названный оратор обращается к каждому человеку поодиночке и говорит: "Вот лично ты берешь на себя обречь этого человека на изгнание ради того, чтобы лично ты не потерпел ущерба от его теоретически возможной тирании?" Ясно,что каждый пристойный человек должен на это ответить: "Если ради своего спокойствия я изгоню этого человека без доказательств, то я окажусь преступником и нарушу свою клятву перед ним. Так пусть лучше он окажется мерзавцем (в том случае, если он и вправду хочет установить тиранию), чем я (в том случае, если без доказательств изгоню его ради своего спокойствия)". А тот, кто так не ответит, будет бесспорный клятвопреступник и изменник (как и всякий, причиняющий зло соседу на том едином основании, что от этого ему может быть лучше), и его преступное решение преступно же принимать во внимание. Надеюсь, никто не оспаривает, что частная этика, поскольку речь идет о двух людях (Х и вопрошаемый) требует именно такого ответа. Тогда у нас получится, что каждый за себя отрекся от изгнания Х, а кто не отрекся, тот скотина. Где же то общество, ради чьего блага оратор хотел изгнать Х, если все порядочные люди общества отказалисьот такого блага, объявив его для себя вовсе не благом, а позором, унижающим их имя? Таким образом, "общественная" этика легко разложима на сумму "параллельных частных этик". Как может сумма отрицаний дать утверждение? Очевидно, что если дело несправедливо для каждого, то оно несправедливо и для всех, что и значит, что никакой общественной этики, стоящей над или вне частной, нет в природе.

Пропагандистские концепции, призванные оправдать Империю Б, до такой степени изобилуют зияющими логическими провалами, что в более рациональный век защищать их было бы просто невозможно, да и сегодня они эксплуатируют в основном эмоциональные стереотипы, сформированные предыдущими эпохами. Вовсе не случайно сторонники Империи Б так любят оперировать эзотерическими, "глубинными" законами истории или "сверхценными" категориями, - в области очевидной жизненной реальности им просто нечего сказать.

Известный интерес представляет собой социально-психологическая база имперских концепций А и Б. Эпохе господства военных корпораций, или феодалитета, за редчайшими исключениями соответствует концепция Империи А. В европейской истории Империя Б рождается и поддерживается исключительно бесструктурными массами мелких и средних горожан, и выходит на авансцену истории одновременно с ними, на рубеже XIX - XX вв. Люди этого слоя по самому образу своей жизни не входят в корпорации, не привыкли ни к какой ответственности и не призваны заботиться ни о ком, кроме самих себя. Вполне естественно, что социальный мир клятвы кажется им фикцией, прикрывающей войну всех против всех, свободу они могут представить себе только в виде вялотекущей анархии веймарско-ельцинского типа, а дисциплину - только в виде тотального рабства Империй Б. Империя Б - это государство масс (кстати, первые проекты Империи Б - Утопия Мора и Государство Маккиавелли - были рождены именно представителями городской среды).

Отечественные сторонники Империи Б, как правило, очень любят военную знать, могучих и доблестных князей. Им стоило бы задуматься над тем, что сами эти князья отшатнулись бы от них и от их плебейских империй с чрезвычайным отвращением, как Лееб от Гитлера, и что типичные для них рассуждения имеют хождение исключительно у черни (будь то чернь полисная или современная) или у тыловых коррумпированных чиновников (как в конфуцианских империях "общего блага" на Дальнем Востоке).

Сопоставление исторических судеб Империй типов А и Б также наводит на интересные выводы. Римская мировая держава в высшей степени серьезно относилась к своему слову, довольно твердо соблюдала клятвы и договоры и относилась к своим подданным с редкими по тем (а частично и по всем последующим) временам милосердием и ответственностью (что, кстати, вовсе не значит особенно большого милосердия и ответственности - просто они были значительно больше, чем у других). По сей день она остается наиболее замечательным примером Империи А. Просуществовала она около 600 лет (начало II в. до н.э. - начало V в. н.э.); при этом, начиная с того момента, когда около начала IV в. она решила, что высшие соображения сверхценного (христианского) порядка ставят ее над обычной человеческой справедливостью, ей осталось жить всего столетие (и какое столетие!). Русская и Британская империи были полубезумны, так как всерьез полагали себя носителями некоей провиденциальной сверхценной миссии (Англия - культивирования цивилизации как таковой, Россия - просвещения и сохранения особого высшего типа духовности), однако старались давать и держать слово и, за редкими исключениями вроде Петербургской империи XVIII в., довольно ответственно относились к подданным (Россия в большей степени, Англия в меньшей). Русская империя существовала около 400 лет (начало XVI - начало XX в.), Британская - 250 (начало XVIII - вторая половина XX вв.). Сталинская империя в действительности презирала клятвы и готова была беспрерывно нарушать их и по отношению к внешнему миру, и по отношению к подданным; однако она постоянно пыталась уверить подданных, а в известной степени и саму себя в том, что она действует согласно обычной справедливости (так, Сталин объявил, что Финляндия напала на СССР, а его враги были шпионами других держав; Ленин, например, не нуждался бы ни в той, ни другой лжи, поскольку не стремился соответствовать "старой" справедливости даже на словах). Она продержалась ровно 50 лет (1939-1989). Гитлеровская империя презирала клятвы открыто, по крайней мере, на уровне верхов; она существовала 7 лет (начиная с аншлюсса). Добавлю, что наполеоновская Империя, соблюдавшая суть клятвы по отношению к своим подданным, открыто игнорировала любые договоренности по отношению к внешнему миру. Бонапартизм внутри Франции держался десятки лет (культ Наполеона - и по сей день), а французская империя в Европе - 8 (1805-1813). В общем, люди не любят, когда их надувают.

Отечественным Маккиавелли, сторонникам даже не права на бесчестие, а прямо-таки обязанности его, стоило бы задуматься над тем, почему это подобная позиция так скверно оправдывает себя именно с прагматической точки зрения (возможно, им было бы не менее полезно вспомнить, что сам Маккиавелли был одним из наиболее трагикомических неудачников в политике за всю историю Европы).

Обсужденные выше вопросы для России - точнее, для тех ее граждан, которые собираются делать социальный или политический выбор с учетом каких бы то ни было общих соображений, - представляются далеко не праздными, поскольку Россия по характеру территории и населения, а теперь и по определенной тем и другим социально-политической инерции обречена быть "Империей". Оттого, что эта мысль чрезвычайна банальна и высказывалась всеми без исключения экспертами, судящими "от жизни", а не "от идеи" (тех экспертов, которые пришли к тем же выводам "от идеи", мы отводим принципиально; "от идеи" вообще можно прийти к чему угодно), она, к сожалению, не стала менее насущной. Однако перед тем, кто согласился с ней, естественно встает следующий вопрос: какую Империю должна и может нести Россия - Империю А или Империю Б? Что при прочих равных надо выбирать Империю А, признают на словах даже самые ревностные сторонники Империи Б. Дело не в этом. Вопрос в том, что надо выбирать, если реальный выбор остается осуществлять между быстрой гибелью, медленной гибелью и Империей Б. Отвечать на этот вопрос можно по-разному; я хотел бы обратиться лишь к тем, кто полагает, при всей высокопарности этой формулировки, что своего брата (как и самого себя) лучше видеть мертвецом, чем изменником. Итальянец, герой Мериме, убивает своего сына за то, что тот выдал доверившегося ему и, стало быть, всему роду человека полиции. Требовать такой староримской суровости, пожалуй, не следует. Но требовать того, чтобы подобный итальянец хотя бы не поддерживал сына в его предательстве, можно и должно. Всякая попытка поддерживать в России строительство Империи Б "за неимением лучшего" должна быть тем самым категорически заклеймена, по крайней мере с позиций достойной любви к собственному отечеству. Разумеется, сама по себе любовь к отечеству может толкнуть и на противоположный выбор, вот только вызывает эта любовь не большее уважение, чем мать, становящаяся по родственной любви сообщницей приходящегося ей сыном маньяка-убийцы.

Итак, участвовать допустимо только в строительстве Империи А, но ни в каком другом (охрана того благого и дельного, что осталось нам от прошлого, конечно, в любом случае является правым делом, но она не строительство). Однако способна ли сегодняшняя Россия создать и поддерживать Империю А? Приведенные выше примеры 4-5, когда по самым принципиальным и в то же время самым очевидным вопросам раздавались только голоса либералов и имперцев Б, внушают на этот счет большие сомнения. Разберем, однако, дело подробнее.

Никакой народ не может породить форму своего общежития сам по себе; на это способны только те или иные возглавляющие его группы элиты. Переберем, одну за другой, элиты нынешнего дня. Надеюсь, что ни у кого не возникнет надежды на то, что Империя А будет основана каким-нибудь опатриотевшим Чубайсом. Последние сменовеховцы, надеявшиеся на сходный оборот дела, сложили свои скорбные головушки в 1938 году; да и потом, неужели народ, дошедший до того, что спасать его некому, кроме опатриотевших Чубайсов, способен на что бы то ни было благое, а тем более на Империю А?

Остается оппозиция. В газете "Завтра" в 1996 был напечатан репортаж известного капитана Шурыгина на следующий сюжет: русское подразделение в Чечне берет пленного и хочет выведать у него, где стоит его отряд. Пленный отказывается отвечать. Командир подразделения грозит убить его и оставить без погребения (что для мусульманина, по его мнению, должно быть особенно непереносимо). Прочие воины желают исторгнуть нужные показания пытками, причем обнаруживается, что русская армия в Чечне обессмертила себя введением в русский язык нового глагола - "пытнуть". Пленный, однако, колется сам по себе; тем не менее общее мнение таково, что его все равно следует убить, а боевой друг командира, воглавляя большую группу военнослужащих, желает убивать его долго и с большими мучениями; как выясняется, таково вообще его обыкновение, поскольку он мстит за погибших и замученных товарищей. Командир предотвращает расправу, громит чеченский отряд и, убедившись на деле в правдивости показаний пленного, отпускает его, - сам умиляясь собственному милосердию. Общая интонация репортажа, как всегда у Шурыгина - по-мужски сдержанный, но иногда прорывающийся через сдержанность восторг.

Тому, кого еще не стошнило, предлагаю представить себе подобный репортаж из армии прошлого века, сообщающий о прошлой Кавказской войне (пленных на ней в аналогичных случаях, конечно, били, но относились к этому несколько по-другому). Поскольку из двух действующих сторон чеченцы за истекшие сто лет нисколько не изменились (с чем согласны все, включая то же "Завтра"), остается считать, что изменилась российская сторона, причем довольно сильно [3] .

Конечно, "Завтра" - это еще не вся оппозиция. Но, положа руку на сердце, может ли кто-нибудь представить себе, что распря между "Завтра" и другими оппозиционными группами может начаться из-за подобного репортажа? Что какой-нибудь политик, культуртрегер или военачальник разразится негодующими возгласами по поводу осквернения в изложенной статье истинного облика русской армии? Да нет, с их точки зрения - как и с точки зрения капитана Шурыгина, - облика русской армии такая история нисколько не оскверняет [4] .

В 1996 году на ОРТ прокрутили видео- и аудиозаписи, которые делали сами солдаты и офицеры Чеченской войны. Какой-то ОМОН представил потрясающую запись собственных радиопереговоров времени мартовского штурма Грозного в 1996 году. Взвод ОМОНА отрезан в каком-то здании, не может выйти, поскольку все вокруг простреливается, и настойчиво требует помощи у своих. Помощь невозможна, и из штаба по рации дают последний совет: "Найдите какую-нибудь чеченскую семью, возьмите ее в заложники и выходите, прикрываясь ей". Командир отрезанного подразделения отвечает с отчаянием: "Да тут такие звери, им все равно, что чеченцы, что кто, они все равно стрелять будут". Конец истории неизвестен.

Замечательно, что эту пленку представил для прокручивания по ТВ сам названный ОМОН. Иными словами, описанная ситуация рассматривалась несколькими десятками вооруженных людей как долженствующая вызвать к ним сочувствие, а не отвращение; и точно так же рассуждали телевизионщики, подававшие всю передачу, и особенно этот эпизод, в ключе: "Вот в какие бедственные, горькие, тяжелые ситуации попадают наши мальчики в Чечне из-за бездарей-генералов" (собственно говоря, именно ради дискредитации армии как структуры ТВ и затеяло всю эту передачу).

Опять-таки, может быть, кто-нибудь из писателей, политиков и военачальников возвысил голос и сказал, что нет, не такова наша армия! это отдельные эксцессы! это фальсификация предательских СМИ, наконец! Нет, никто не возвысил и не сказал. Вот только Дейнекин публично пожалел, что президент с самого начала не дал ему полномочий применять в массовом порядке тяжелую авиацию при "освобождении" несчастного, трижды проданного российского гражданства в Чечне от дудаевцев, жилья, имущества и жизни [5] .

Дело не в самих по себе эксцессах, которые бывают всюду и всегда и порочат только тех, кто их осуществляет. Дело в реакции элит и корпораций на такие эксцессы, коль скоро последние стали известны самим элитам и корпорациям, а уж тем более всему социуму. Именно на этом поле нам и суждено было претерпеть полную катастрофу: элиты и корпорации России не просто не реагируют на эпизоды вроде предыдущих, они вообще не подозревают, что тут есть о чем говорить. Они в массовом порядке присвоили себе право на бесчестье и успешно осуществляют его во всех без исключения областях. Тому можно подыскать и много других примеров; я выбрал приведенные только потому, что обращение с врагом или с мирным населением, подозреваемом в поддержке врага, или просто с мирным населением, путающимся у тебя под ногами, - лучше, чем что бы то ни было иное, позволяет отграничить доблесть от подлости.

Независимо от того, сколько отдельных граждан морщатся от отвращения по вышеперечисленным поводам, погоду во всех без исключения сферах российского общества делают и будут делать персонажи совершенно иного склада, - что, как мы только что видели, доказывается экспериментально. Эти люди, эта оппозиция, эта армия смогут вытянуть Империю А? Да вы смеетесь!

Может быть, есть "третья сила"? Да, она даже наверняка есть. В 1996 г. мы все имели возможность наблюдать ее в действии применительно все к той же Чеченской войне. Третья сила в лице Лебедя с развернутыми знаменами перешла на сторону первой, объявляя, что поступает так только для того, чтобы сделать конкретное благое дело: забрать всех "своих" - как русских, так и чеченцев, - с пораженной мятежом территории, расселить их на родине (потому что родина - это не то место, где ты родился, а те люди, которым ты поклялся), а с оставшимися - по самоопределению "не-своими" - разобраться не в ущерб собственной стране. Что из этого вышло, все видели своими глазами; третьей силе удалось доказать, что на свете может быть вещь более омерзительная (хотя и менее разрушительная), чем Чеченская война - именно, заключенный ею Чеченский мир. Когда Лебедя, посланного в Чечню вязать и разрешать с чрезвычайными полномочиями, спросили, почему же первая, самая главная, единственно главная вещь - спасение и эвакуация "своих" - не только не была сделана, но даже и не начиналась, - он сослался на бездействие госпожи Регент, черномырдинской начальницы по делам беженцев. Но не беда, в 1999 мы все же дождались светлого праздника - Миннац орагнизовал «утечку» своей очередной разработки, в которой так все и прописано - вывоз и расселение граждан, признающих себя гражданами России. Неприятно только, что это черновик, что по нему никто никогда ничего не делал и делать не собирался, что он опоздал на 7 лет, и что он остался либо незамечен, либо обруган отечественным, с позволения сказать, общественным мнением.

Может быть, есть еще какая-нибудь сила, третья с половиной? Может быть. Правда, останется считать, что эта сила последние годы лежала замертво и никак себя не проявила - даже какими-нибудь словами, которые хоть сколько-нибудь отличались бы от тех "планетарно" гнусных речей и молчания, которыми прославили себя первые три. Готов поверить в существование таких замечательных людей - а Примаков даже является, если поддаваться собственным надеждам, их образцом - но в каком, спрашивается, смысле они могут быть "силой" [6] ?

Общие выводы: единственный компонент Империи, который доступен пониманию и деланию российского гражданства в его нынешнем виде - это Большой Пистолет. Российская Империя сегодняшнего дня - и любого из завтрашних дней в обозримой перспективе - может быть только Империей Б.

В этом столетии российская городская толпа (наиболее мерзкий компонент которой являет собой, пожалуй, "тусовка" - то есть как бы суб-толпа - "идейной" интеллигенции) дважды отказывалась от Империи А, делая выбор в пользу Империи Б - или либерального развала. В первый раз - когда она не пошла за белым движением (носителем наиболее чистого типа Империи А не только в России, но и в достижимом идеале); во второй - в роковое пятилетие 1988-1993 гг. Замечу, что во второй раз Империю А этой толпе никто, собственно, и не предлагал, и она от нее "не отказалась", а просто ее "не просила". В такой перемене характера событий нельзя не усмотреть определенной деградации.

Первый выбор на неопределенное время убил душу России, второй на наших глазах убивает ее тело. Вскоре после третьего выбора Империи Б, если он состоится, все проблемы отпадут разом вместе с тем последним, что остается у социума по утрате "души" и "тела" - т.е., вместе с собственным именем и самосознанием в форме государственной традиции.

Попытаюсь сформулировать то, что на основании всего изложенного кажется мне твердым и несомненным.

Первое: если работать не на Империю А, то только на себя самого, и тогда уж не голосить о судьбах Отечества.

Второе: работать на Империю А в настоящее время - и еще в продолжение многих лет - можно единственным способом: по мере сил охранять и обустраивать тот кусок России, который был дан тебе судьбой; если судьба дарует России Империю А, она унаследует твой труд, а если нет, то охрана хотя бы придаст достойный социальный смысл твоему существованию. Булочник, серболог, торговец видеоклассикой или видеопорнухой на Горбушке, врач, ракетчик - все это солдаты Империи А, по крайней мере на своем рабочем месте; коллективный Проханов, коллективный Путин или Чубайс, коллективный сегодняшний омоновец - ее исконные враги, и с ними ей нецелесообразно вступать даже во временные комбинации.