«Современное» общество - это общество, имеющее сложную промышленную экономику, которая держится на обмене / товарно-денежных связях (а ни на чем другом, кстати, промышленная экономика держаться не может). Под функциональным описанием социума понимается такая схема, которая при наибольшей краткости поможет хотя и грубо, но относительно точно классифицировать, объяснить и предсказать его поведение и судьбу. Схемы, предлагаемые гуманитарным мышлением, для этих целей обычно непригодны. Предлагаемая здесь схема основана на выделении двух значимых параметров - «физиологии» и «психологии» социума. Разберем эти параметры и их возможное наполнение.

Параметр 1. «Физиология» социума.
В этой области важно только одно: соотношение государственной и частной эксплуатации в экономической жизни социума. Современность в этом смысле куда проще архаики: все остальное в ней единообразно, так как в нормальной промышленности по определению может эксплуатироваться только наемный труд. Рабам нельзя поручать сложные комплексные операции, а «долевые» (крепостническая и арендная) формы эксплуатации [когда работники оставляют себе долю произведенного и ей живут (а остаток отдают эксплуататору)] отпадают, так как промышленным работникам нечего делать с долей произведенного ими продукта (к примеру, мембранами для телефонных трубок). Им остается только отдать все произведенное эксплуататору [1] и получить от него взамен паек на условиях свободного найма.

Таким образом, любое современное общество - это общество, строго говоря, «капиталистическое». Однако первостепенное значение для его судьбы имеют различия в составе и характере господствующего класса, т.е. собственников / организаторов производства и обмена. В этой области возможны три базовых варианта:

1) Нанимателем / собственником является только (или почти только) государство. Иными словами, господствующий класс сводится (или почти сводится) к правящей бюрократии. Именно такой строй именуется у нас «социализмом» (точнее было бы определять его как «государственный капитализм»). Никакого другого «социализма» в природе не бывает.
Примеры: СССР и прочий соцлагерь.

2) Нанимателями / собственниками в сопоставимых долях являются и государство, и частные лица, причем государство распоряжается всей экономикой, силой устанавливая для нее правила игры (цены, условия найма, курсы валют и т.п.) и активно вмешиваясь в нее. Как правило, в таких системах наиболее могущественные частные эксплуататоры сами объединяются в корпорации, сложным образом соподчиненные (и реальными экономическими связями, и просто силой власти) друг другу и государству. Такой тип экономики именуется обычно «корпоративным», «государственно-корпоративным» или «фашистским». В последнее время часто употребляется термин «азиатский капитализм», относящийся к «драконам» ЮВА и Японии, устроенным сходным образом.
Примеры: (кроме только что названных): Германия Гитлера, Италия Муссолини, Израиль, Египет, Сирия, Ирак.

3) Подавляющую долю в экономике составляет сектор частной эксплуатации, государство - «ночной сторож». Его вмешательство в экономику почти полностью ограничивается экономическими же шагами (т.е. кредитно-финансовыми играми) но ни в коем случае не прямыми властными / силовыми воздействиями. Такая экономика сегодня называется «либеральной» или «рыночной», а то и просто «цивилизованной».
Примеры: ведущие страны современного Запада.

Разумеется, есть переходные формы и в целом, и по отдельным структурным частям (так, государство может монополизировать или подмять под себя внешнюю торговлю, а внутри страны оставить преобладающим частный сектор и т.д.). Францию и Швецию, к примеру, можно отнести к «зоне перехода» между типами 3 и 2, нынешний Китай и нэповскую Россию - к «зоне перехода» между типами 1 и 2. Однако единая «координатная прямая» (от меньшей к большей доле государства в экономике) здесь вырисовывается вполне четко.

Что значит положение на этой координатной прямой для населения страны? Здесь мы должны оценить качественные значения государственной и частной эксплуатации в современном обществе. Как правило, когда современный человек пытается произвести такую оценку, он пляшет от печки «эффективности». Общим местом здесь стал тот постулат, что частная эксплуатация гораздо эффективнее государственной, поскольку благо частного эксплуататора зависит от эффективности и успеха эксплуатации напрямую, а благо чиновника - весьма опосредованно (непосредственно оно определяется расположением начальства), т.е. в КПД эксплуатации больше заинтересован эксплуататор частный. А раз частная эксплуатация эффективнее, ей и надо отдавать первенство. Имено на этом простеньком рассуждении держится вся либеральная экономическая пропаганда последнего десятилетия.

Спорить с началом этого рассуждения не приходится: частник действительно эксплуатирует с куда большим КПД, чем государство, допуская гораздо меньше ошибок и «потерь на трение». Но какое отношение это имеет к общей сравнтельной оценке частной и государственной эксплуатации? Разве сама по себе эффективность может быть или не быть предпочтительна? С кем лучше иметь дело - с умелым и эффективным киллером или с не особенно умелым и не особенно эффективным продавцом в магазине? Ясно, что разговор об эффективности процесса допустимо начинать лишь тогда, когда выяснится, желательно ли для нас само его направление. А именно в этой области государственная и частная эксплуатация могут быть совершенно несопоставимы.

В самом деле. Эффективность эксплуатации для подавляющей массы населения страны (которую, естественно, образуют не собственники / организаторы производства, а непосредственные производители, т.е. не эксплуататоры, а эксплуатируемые) означает, собственно, что из нее необычайно эффективно нечто выкачали. Вообще говоря, ничего радостного в этом для страны нет. Радостное - или нерадостное - зависит исключительно от того, что потом эксплуататор с этим выкачанным сделает, а также от того, в каких размерах (не с каким КПД, а именно в каких размерах) он выкачивает. Здесь же возможны следующие случаи.

А. Государство часть средств всегда потратит на свои собственные прибамбасы (содержание двора, престижные проекты, экспансию и военное строительство, не дающие отдачи основной массе населения, расхищение казны начальством, ошибочные и бессмысленные начинания), а часть - на действительные общенациональные нужды. Таким образом, какая-то доля выкачанного заведомо вернется к той самой основной массе населения, из которой его выкачали. Если эта доля достаточно велика, то налаживается взаимовыгодный, нормальный и необходимый «обмен веществ» в социуме, позволяющий всем слоям населения сохранять или улучшать (конечно, разными для «верха» и «низа» темпами) свое положение. Если эта доля слишком низка, государство фактически становится паразитом. Само по себе это еще не полная катастрофа: если при этом сам уровень эксплуатации невысок, то общество не захиреет и «обмен веществ» сохранится: клоп хоть и паразит, крови много не высосет. Однако государство тем-то и отличается от частника, что может, пользуясь своей непомерной силой, эксплуатировать подданных в грандиозном масштабе, истощая и буквально моря народ изнурительными податями и повинностями (Петр, Сталин).

Итак, государственная эксплуатация может быть полезной для населения страны (А1), а может быть и губительной для него (при паразитарности, помноженной на тяжесть эксплуатации) (А2) . Выбор здесь, как легко понять, зависит исключительно от доброй и злой воли государства, а также от возможности и желания народа влиять на эту волю и ставить ей предел.

Б. Частный эксплуататор в промышленно-товарно-денежном обществе всегда вложит выкачанное в производство и / или обмен, т.е. в экономику. Больше ему просто некуда девать полученное, разве что оклеивать купюрами стены. Однако все это совершенно не обязательно будет полезно для населения. Польза или вред такого хода дел всецело зависит от того, кого обслуживают названные производство и обмен, т.е. от того, для кого именно производятся товары и с кем меняются. Здесь же возможны следующие варианты:

Б1. Производство обслуживает основную массу населения собственной страны (а сверх нее - любого желающего). Именно - и только - в этой ситуации создается нормальный «круговорот веществ» в социуме: частные организаторы производства, взятые в целом, вкладывают то, что они вытащили из эксплуатируемых, в производство товаров, для этих самых эксплуатируемых и предназначенных. «Верх» и «низ» оказываются экономически повязаны: чем выше покупательная способность «низа», тем больше товаров и за большую цену сможет ему впарить «верх». Соответственно, верх богатеет вместе с низом (хотя и разными темпами), а не за счет ухудшения его положения. Именно так устроена экономика современного Запада, где главные гиганты - это производители недорогой продукции массового спроса.

Качественно здесь получается совершенно та же картинка, что и в случае А1: эксплуататор выступает как полезное звено «круговорота веществ» в обществе. А поскольку частный эксплуататор рачительнее и разумнее государственного и несравненно меньше тратит на чисто престижные / амбициозные цели, то и выходит, что такая частная эксплуатация полезнее любой государственной. Именно здесь ее эффективность идет ей в плюс.

Б2. Промышленное производство обслуживает узкую феодальную и / или бюрократическую элиту собственной страны, а та вышибает средства на покупку промышленных товаров из народа обычной силой государственного принуждения. Ясно, что здесь частная эксплуатация в промышленности вместе со всей ее эффективностью оказывается для народа весьма вредна. Основной его массе достижения промышленности икаются одним-единственным образом - увеличением поборов в пользу начальства, чтобы то могло приобретать растущий ассортимент промтоваров. Именно так обстояло дело в Европе XV-XVII вв., в России XIX в., в шахском Иране нашего времени.

Б3. Эксплуататор вообще вкладывает полученные средства не в свою, а в иностранную экономику (вкладывает деньги в иностранное производство или покупает иностранный товар). В этом случае он, конечно, тоже имеет для народа сугубо отрицательное значение: он изымает из населения страны средства и не возвращает их ему в какой бы то ни было доле и виде, а передает на сторону.

Во всех трех случаях частный эксплуататор, говоря фигурально, с повышенной (сравнительно с государством) эффективностью выкачивает кровь из эксплуатируемого населения. Но в случае Б1 он затем перекачивает эту кровь по всему организму, т.е. работает как повышенно эффективное сердце. За что ему, конечно, наше рабочее мерси. В случае Б2 он работает как эффективное внутреннее кровоизлияние. А в случае Б3 он бесперебойно выбрасывает выкачанную кровь наружу, т.е. выступает как повышенно эффективная колотая рана. Ясно, что его эффективность в первом случае идет ему в лишний плюс, а во втором и третьем - в лишний минус. То есть как таковая, до выяснения обстоятельств, она вообще ничего не значит.

Подведем итоги. Случай Б1 лучше для страны, чем случай А1 - «хорошая» частная эксплуатация лучше, чем «хорошая» государственная. Случаи Б2-Б3 не просто хуже, чем А1, а диаметрально противопоставлены ему: лучше ехать в не самом эффективном «Запорожце», чем в самой эффективной душегубке. (Случай Б2 отдельно мы больше рассматривать не будем: он встречается только в архаических или полуархаических социумах, а Россия вышла из этой категории в 30-х годах). Соотношение случая Б3 со случаем А2 оценить труднее. По разорению и бедствиям людей случай А2 - самый тяжелый, так как государство давит сильнее частника. Однако и тратит оно, в отличие от частника типа Б3, на вещи, способные пригодиться людям если не теперь, то хотя бы в будущем. В случае же Б3 из общества просто безвозвратно вытекают силы. С точки зрения настоящего лучше вариант Б3, с точки зрения будущего - А2 (но только если в этом самом будущем его сменит А1 или Б1; «вечный» А2 - это Монтана). Иными словами, после Сталина хотя бы остается громадный, хорошо оборудованный концлагерь, который при наличии доброй воли легко преобразовать в пригодный для жизни большой город; после Гайдара / Березовского остается только выжженная земля (но само это сравнение имеет смысл лишь в том случае, если у обоих есть это самое «после». Вечный Сталин хуже вечного Гайдара, так как для современников Сталин вообще хуже Гайдара).

От чего же зависит характер реализации частной и государственной эксплуатации, т.е. выбор между А1 и А2 (при госмодификации современного социума) и выбор между Б1 и Б3 (при модификации частной)? Ответ совершенно очевиден в обоих случаях. Государственный аппарат не составляется из специально отобранных садистов, так что реализация варианта А2 не может объясняться особенной злобностью бюрократической верхушки. Правда, чисто материальные аппетиты начальства и в самом деле могут быть такими, что никакой народ их не вытянет (пример чему - нынешняя Россия). Однако «стратегическое решение» на эксплуатацию типа А2 принимает вовсе не все начальство в целом, а лишь его высший, очень узкий слой, который сможет набить себе брюхо по самое некуда при любом типе эксплуатации - что А2, что А1. Стало быть, и не в алчности правителей дело. Остается лишь объяснение, лежащее в плоскости общественной психологии, а не физиологии. Современное государство позволяет себе вариант А2 в том и только в том случае, если идеология общества носит надперсоналистский, «сверхценный» характер [2] , и народ представляется всего лишь материалом для реализации очередного Великого Проекта (осуществляемого и толкуемого, естественно, государством - больше это делать просто некому). Конечно, не всякое «сверхценное», мифологизировавшее само себя и свои задачи государство пойдет на эксплуатацию типа А2, но никакое другое на нее не пойдет заведомо.

Что же касается выбора между Б1 и Б3, то он насквозь «физиологичен». Частный эксплуататор, естественно, думает в первую очередь о своем частном интересе (именно на этом и держится его эффективность). Если национальная экономика более развита, а массовый национальный покупатель лучше платит и больше спрашивает, чем прочие, то частник вложит средства в национальную экономику и получится вариант Б1. Если зарубежная экономика более развита и гарантирует существенно большую прибыль, то частник будет вкладывать средства по варианту Б3: он себе не враг.

При прочих равных, естественно, выгоднее вкладывать в свою экономику: «за морем телушка - полушка, да рупь перевоз». В 1800 г. «перевоз» (включая необеспеченность собственности и интересов за рубежом, т.е. риск) стоил столько, что при любом соотношении развития экономики «у себя» и «за морем» обслуживать норовили - по необходимости - в первую очередь ближнюю экономическую округу, т.е. национальную экономику. Таким образом, в XIX в. частный капитализм по необходимости устремлялся в сторону Б1. Однако в наше время вывоз капитала на другой конец мира ни технически, ни по последствиям не представляет собой большего труда или риска, чем вложение в соседнее село. Итак, в нынешние времена польза или вред частной эксплуатации почти целиком определяются исходным уровнем развития экономики данной страны сравнительно с соседними странами. Если страна и без того относится к группе лидирующих, то ее частник вложит деньги в нее саму (точнее, частники всей этой группы стран в целом будут наперекрест вкладывать во всю эту группу, что по результату даст то же самое), по варианту Б1. Если же она средне- или, не дай бог, слаборазвитая, то частник будет вкладывать выкачанные средства в экономику других, более развитых стран, и утвердится погибельный для страны вариант Б3.

Из сказанного следует два важных вывода. Первое. Средне- и слаборазвитые страны могут позволить себе только «социалистическую» или «фашистскую» экономику. При этом они будут достаточно замедленными (иногда - очень замедленными), малоэффективными темпами богатеть. Зато при «либеральной» экономике они будут очень быстро и эффективно - нищать и разваливаться. Только и без того лидирующие страны могут позволить себе «либеральную» модель экономики; для них она явится одновременно и самой полезной (так как здесь эффективность частной эксплуатации работает на общество, а не против него) [3]. В этом и заключается великий секрет либералов - правильный ответ на вопрос о том, почему немцу обустраиваться по-частнокапиталистически здорово, а русскому карачун [4] .

Параметр 2. «Психология» социума.
Как видим, наш правильный ответ не имеет никакого отношения к излюбленному пустословию отечественных и мировых интеллектуалов на тему о том, что, дескать, «Запад есть Запад, Восток есть Восток, эгрегоры их не друзья». Мы развалились от того самого средства, которое вознесло Запад на вершины могущества, вовсе не потому, что для нас и западников действуют принципиально разные «эзотерические» законы бытия, а как раз потому, что законы для нас действуют совершенно одинаковые и вполне рациональные (вот только исходные обстоятельства у нас разные). И здесь мы подходим ко второму значимому при описании современного общества параметру - общественной психологии.

Здесь тоже можно выделить множество модификаций, различающихся, так сказать, по степени преданности социума и его элиты «сверхценной идее» (неважно какой). «Нижней» точкой отсчета здесь будет релятивистская модель, при которой общество считается обычной стаей / командой людей, сбившихся в кучу ради наиболее безопасного и комфортного выживания, держащегося на их взаимных обязательствах, призванных обеспечивать таковое. Все остальное - государственность, культура, нормы - рассматриваются как вторичные ценности, технические средства достижения указанных целей, и ценятся исключительно постольку, поскольку обеспечивают их и требуют при прочих равных меньше личных жертв для своего функционирования.
Примеры: древний Ближний Восток; юкагиры и полинезийцы; дравидская (в меньшей степени индоарийская) Индия. Чрезвычайно близко к этому (только во внутренних, а не во внешнеполитических делах!) подошел нынешний Запад.

Далее следуют общества, признающие себя сосудами и слугами некоей «сверхценной идеи», Великого Проекта а-ля Дугин (это может быть религиозный, в частности иудео-христианский или мусульманский, культуртрегерски-воспитательный, элитарно-иерархический, либеральный, социалистический, националистический, био-евгенический «великий проект»; других история вроде бы не знает). Под «сверхценной идеей» понимается некое начало, несущее в основном неудобства каждому в отдельности и не приносящее им очевидных благ, но тем не менее считающееся исключительно, даже приоритетно нужным и важным для всего общества в целом [5] . Упорядоченное различение между обществами этого рода разумно проводить по тому критерию, сколь многим (и многими) они на деле готовы пожертвовать и жертвуют ради своей «сверхценной идеи». Например, нынешний Запад преподносит себя как сосуд либерально-мондиалистской сверхценной идеи, однако не пожертвует ради нее и сотой долей процента своих обычных, «земных» интересов. Нацистская Германия (рассматриваемая как целое) была адептом иного Великого Проекта; как выяснилось, она и в самом деле была готова воевать и погибать за него до последнего клочка земли. Россия XVIII-XX в. за свои сверхценные идеи (культуртрегерски-иерархическую в начале, социалистическую в середине, либеральную в конце) умирать, в общем, категорически не желала, но обычно проявляла готовность по-скотски жить ради них. Естественно, разные социальные группы занимают в этом вопросе разные позиции; кроме того, все они совершенно по-разному относятся к собственным жертвам и жертвам других социальных групп (последние всеми переносятся с особенной стойкостью; cр. совершенно непревзойденное мужество, с которым отечественная столичная интеллигенция переносит бедствия отечественных провинциальных простолюдинов в последнее десятилетие).

Таким образом, в области психологии тоже вырисовывается единая координатная прямая, на которой общества размещаются по степени реального проникновения в их жизнь «сверхценностей» - от нулевой до максимума (Северная Корея? Иудея V в. до н.э.?). Чем выше координата, тем больше безответственности и несоразмерного и / или произвольного насилия проявляют относительно друг друга члены социума (особенно «верх» по отношению к «низу»), и тем менее комфортна и безопасна жизнь основной массы населения (смотри главу IV о принципе ННО). В частности, при достаточно высокой «сверхценностной» координате и одновременном могуществе государства неизбежной становится разбойная госэксплуатация типа А1. Например, в истории России сверхэксплуатация населения государством встречалась только дважды - при Петре и далее (сверхценный иерархически-просветительский миф!) и ранних большевиках от Ленина до Сталина (сверхценный большевистский миф!) [6] .

Положение и поведение крупного «современного» (т.е. товарно-промышленного) социума может быть более или менее исчерпывающе классифицировано, описано и объяснено при задании ему всего двух координат - «физилогической» и «психологической», устанавливающих его место на описанных выше координатных прямых. Поскольку параметры, отраженные этими координатами, в сущности, счетные, или могут быть выражены как счетные (доля государства в экономике, доля продукции, сил, времени и жизни, тратящаяся на «сверхценности»), это открывает перед нами возможности формализации и широкого применения математических методов, в том числе по исследованию динамики изменения обоих параметров, т.е. изменения характера общества и хода самой его истории.