Эпиграф:

"Центром заговора в армии в то лето (1941) была ставка фельдмаршала фон Бока, группа армий которого наступала на Москву. Генерал-майор фон Тресков из окружения фон Бока, первоначальный энтузиазм которого в поддержку национал-социализма настолько развеялся, что он примкнул к заговорщикам, даже стал одним из вожаков. Ему помогали Фабиан фон Шлабрендорф, его адъютант, и еще два заговорщика, которых они пристроили к фон Боку в качестве адъютантов: граф Ганс фон Харденберг и граф Генрих фон Леендорф, оба потомки старых немецких фамилий. Они поставили перед собой задачу убедить фельдмаршала согласиться на арест Гитлера во время одного из его визитов в ставку группы армий. Однако убедить Бока было трудно. Хотя он и проповедовал отвращение к нацизму, но высоко поднялся именно при нацизме и был слишком тщеславен и честолюбив, чтобы рисковать на этой стадии игры. Однажды, когда фон Тресков попытался было указать ему, что фюрер ведет страну к катастрофе, Бок закричал: "Я не позволю нападать на фюрера!" Тресков и его молодой адъютант были обескуражены, но не испугались. Они решили действовать самостоятельно. Во время посещения фюрером 4 августа 1941 года штаба группы армий в Борисове они планировали захватить его по пути с аэродрома в район расположения фон Бока. Но действовали они все еще как дилетанты и не учли мер безопасности, которые предпринимала охрана фюрера. Передвигался Гитлер в окружении своих телохранителей из СС, от автомобиля, присланного на аэродром штабом, отказался, поскольку сюда заранее прибыла целая кавалькада автомашин, и два офицера штаба не смогли даже приблизиться к фюреру. Это фиаско - нечто подобное, вероятно, происходило и раньше - явилось для армейских заговорщиков поучительным уроком."

Уильям Ширер. Взлет и падение Третьего Рейха.

1. Из «Дневника Мисси» (1), 19 мая 1941 г.

<...> Позже у общих знакомых интересный разговор с фон Хасселем (2). К сожалению, никаких политических подробностей. Беседа зашла о римской истории и заговорах против римских императоров - подходящая тема для фон Хасселя! Он удивлялся, почему правителей, подобных Калигуле или Домициану, терпели так долго, если устранить их все равно оказывалось потом так легко. Загадка, по-моему, небольшая: решиться на убийство диктатора - дело почти безопасное, и уже чувствуешь себя героем; а пытаясь на деле осуществить такое решение, рискуешь жизнью. При этом никакого «последнего срока» у тебя нет! В этом случае соблазн постоянно откладывать необратимый шаг изо дня в день, дожидаясь более подходящего времени, легко становится непреодолимым, и промедление тянется до бесконечности. Я, конечно, не сказала всего этого фон Хасселю; это было бы жестоко, он оказался бы очень уязвлен, тем более, что все это правда и так близко его касается. Вместо этого я напомнила ему историю убийства Аврелиана: я привела ее, конечно по памяти, но сейчас не могу отказать себе в удовольствии выписать ее прямо из Scriptores: «Письмоводитель составил список имен, в котором имена тех, на кого Аврелиан действительно гневался, были перемешаны с именами тех, о ком он не думал ничего плохого, и добавил к ним свое имя, чтобы проявляемое им беспокойство вызвало больше доверия. Список он прочитал отдельным лицам, имена которых в нем значились, добавляя, что Аврелиан решил всех их убить, и что они, если они настоящие мужчины, должны позаботиться о своей собственной жизни. Страх овладел теми, кто заслужил кару, а скорбь - теми, кто не имел вины, и они внезапно напали на государя и умертвили его». Сразу видно, что необходимость спешно спасать свою жизнь оказалась более сильнодействующим средством, чем давняя ненависть к политику! Фон Хассель был немного взволнован, как он сам объяснил - тем, что сам ничего не помнил об этой истории. «Стоило учиться в трех университетах (3) , чтобы Вы, Мисси, припоминали мне историю Рима!» - с притворным отчаянием все время восклицал он. Больше его, кажется, ничего не задело!

2. Ульрих фон Хассель - генерал-фельдмаршалу Хансу Гюнтеру фон Клюге.

Господин генерал-фельдмаршал!

Как Вам известно, за последние бурные и драматические годы я неоднократно имел честь и возможность беседовать с Вами о том, что определенные мероприятия правящего режима не только преступны и нетерпимы, но и отнимают у него всякое право на существование, так как вносят в среду германского народа дух политического и нравственного разложения, подрывают его доброе имя и грозят лишить его будущее необходимого государственного достоинства. Инструкции и приказы, полученные вермахтом перед началом русской кампании, не говоря о прочем, во всяком случае должны были продемонстрировать Вам это со всей ясностью! Однако, соглашаясь с изложенной точкой зрения в целом, Вы категорически высказались против ее практического воплощения, считая таковое неоправданным, по крайней мере на данном этапе войны. Таким образом, всякую дальнейшую дискуссию по этому вопросу следует считать бесполезной!

Тем не менее, в пояснение дальнейшего содержания этого письма, я считаю необходимым еще раз обосновать свои соображения по данному вопросу. Для Акции именно настоящий момент представляется наиболее подходящим. Большая военная победа над Россией, только что одержанная, исключает немедленное воздействие переворота на положение фронта. Именно сейчас наши противники будут дезорганизованы предполагаемой переменой больше, чем мы. Объединенные исключительно страхом и ненавистью по отношению к А. и полным недоверием к его политике, перед лицом нового режима они с неизбежностью окажутся разрознены, растеряны и склонны к переговорам в большей степени, чем когда бы то ни было... Что же касается германской стороны, то присущая нашему народу дисциплинированность и готовность отвечать на внезапную опасность еще большим сплочением и напряжением всех сил, без сомнения, нейтрализует потрясения, вызванные переворотом. Итак, каково бы ни было сейчас соотношение военных и политических факторов между нами и нашими противниками, Акция может лишь дополнительно изменить его в нашу пользу!

С точки зрения внутренней обстановки для Акции также едва ли может представиться лучший момент. Из четырех группировок вермахта, силы которых вообще нужно принимать в расчет, три ( «Запад», «Север» и «Центр» ) возглавляются военачальниками, враждебно относящимися к режиму (4), а командование четвертой ( «Юг» (5) ) во всяком случае не сделает ничего, чтобы защитить его. Роль связующего центра между ними сможет взять на себя начальник Генерального Штаба (6) . Столь благоприятная обстановка может измениться в любое время с отстранением любого из названных мной лиц. Наконец, за последний месяц Вы имели достаточные возможности оценить грандиозный масштаб военных приготовлений, технических, организационных и людских ресурсов России и ее волю к сопротивлению, чтобы осознать невозможность удовлетворительно разрешить русский вопрос военным путем. Я позволю себе заметить, что в настоящее время вся стратегия наступательных операций держится на уверенности в том, что со взятием Москвы дело будет кончено само собой. Нет необходимости указывать, насколько легкомысленной представляется такая уверенность в свете общеизвестных фактов русской истории... Только смена большевистской системы режимом, дружественным Германии и опирающимся на широкую поддержку населения, позволит нам избежать гибельного кризиса на востоке. Вам хорошо известно, что нынешняя политика Германии совершенно исключает такое развитие событий. На то, чтобы изменить ситуацию, нам отпущено очень немного времени, так как принятый сейчас образ действий вскоре настолько восстановит против нас население занятых областей, что думать о каком бы то ни было сотрудничестве с ним окажется невозможным! Таким образом и в этой, ключевой для нашей судьбы сфере, мы больше не можем медлить с необходимыми изменениями.

Дальнейшая нерешительность приведет лишь к тому, что самим ходом событий наши враги окажутся нерушимо связаны друг с другом, а наш народ - с существующим режимом, и оба этих единства будут разрушены только вместе с неизбежным в этом случае разрушением Германии! Я не должен, господин генерал, говорить Вам, в чем при таких обстоятельствах состоит Ваш долг перед отечеством и народом.

Однако, коль скоро подобные соображения не оказываются для Вас достаточно убедительными, передо мной встает настоятельная необходимость применения иных методов для достижения цели. Таким образом, в настоящий момент я должен безотлагательно известить Вас о существовании обширного собрания документов, содержащего исчерпывающие доказательства причастности Вас и ряда других старших офицеров вермахта к полностью оформившемуся заговору, ставящему себе целью немедленное уничтожение фюрера, верхушки партии и национал-социализма военными средствами. Наряду с Вами среди ведущих заговорщиков фигурируют командующие всех групп армий на востоке (7), командующий группой армий «Д» и всеми войсками на Западе (8), главнокомандующий сухопутными силами (9), несколько командующих армиями (10), начальник Генерального штаба (11), начальник управления военной промышленности и вооружений (12), полицай-президент Берлина (13), начальник абвера (14) и ряд гражданских лиц (15) , через которых Вы поддерживали связи с оппозиционными силами внутри страны и нашими врагами за рубежом. Если Вам покажется, что Вы или иные перечисленные мной лица никогда не заходили так далеко, то повторю, что упомянутые мной документы целиком изобличают всех вас в самых радикальных намерениях. Значение этих слов Вам сможет разъяснить лицо, доставившее Вам это письмо. Документы, о которых идет речь, сообщают, что путч назначен на середину августа этого года, т.е. через сорок - сорок пять дней. Существенно, что спустя ровно месяц, считая от настоящего момента, упомянутые мною документы и их копии попадут в руки высших лиц нацистской иерархии. Отсчет этих событий уже начался; остановить его теперь невозможно. Вы сами, господин генерал-фельдмаршал, можете легко оценить эти факты и составить себе представление о том, что последует за получением высшим руководством НСДАП, СС - РСХА и самим фюрером указанной мной информации. Репрессии, неизбежные и тем более яростные, что для предотвращения предполагаемого переворота у режима останутся считанные дни, обрушатся на вермахт и обезглавят его. Даже те офицеры, что уцелеют в этой резне, которой суждено будет намного превзойти достопамятные всем события 1934 года, попадут под постоянное подозрение. Между армией и режимом навсегда поселятся неограниченное недоверие и взаимная вражда. К командирам всех уровней будут приставлены нацистские надзиратели, к которым и перейдет реальный контроль над боевыми операциями. Я полагаю что Вы, господин генерал-фельдмаршал, не можете не согласиться со мною в том, что в таких обстоятельствах не только выиграть, но и вести войну будет совершенно невозможно! Дезорганизация и хаос, которые в этом случае с неизбежностью постигнут Германию, намного превзойдут последствия предполагаемого переворота, вызовут скорый крах как внешнего, так и внутреннего фронта и бросят наше отечество под ноги питающих к нам сегодня смертельную и мстительную ненависть иностранных государств.

Я повторяю, что при сохранении высшим руководством вермахта прежей линии поведения описанный мной ход событий явится совершенно неизбежным. Единственным средством, способным предотвратить катастрофу, будет, господин генерал-фельдмаршал, действительное совершение Вами и Вашими товарищами по оружию того переворота, в подготовке которого Вас обвиняют, до истечения названного мной выше срока!

Господин генерал-фельдмаршал! Я не сомневаюсь в том, что если бы речь шла только о Вашей жизни, Вы предпочли бы пойти на казнь по ложному обвинению в преступном сговоре и нарушении присяги, нежели нарушить ее в действительности. Однако если Вы не последуете моему совету, в могилу вслед за Вами и Вашими соратниками с неизбежностью будет увлечен вермахт, а с ним вместе и вся Германия! В разъясненных мной обстоятельствах Вы, несомненно, должны будете правильно постичь свой свой долг. Для его выполнения у Вас остается не более месяца. Механизм, если можно так выразиться, уже запущен, и никто в целом мире не мог бы остановить его сейчас, даже если бы захотел.

Письма такого же содержания разосланы мной генерал-оберсту Беку (16), генерал-фельдмаршалу фон Леебу, генерал-фельдмаршалу фон Боку, генерал-фельдмаршалу фон Вицлебену, генерал-оберсту Хёппнеру, генерал-оберсту Гальдеру, генерал-оберсту Бласковицу (17), генералу от инфантерии Томасу, генералу от инфантерии фон Брокдорф-Алефельдту (18) , адмиралу Канарису, графу фон Хельдорфу и некоторым другим лицам. Все они находятся в том же положении, что и Вы. В скорейшем соединении с ними - залог Вашего общего спасения и спасения государства и народа!

Господин генерал-фельдмаршал! В свете некоторых других сообщений, которые будут переданы Вам дополнительно, Вы, несомненно, получите право считать, что я сыграл с Вами дурную шутку. Мне нечего сказать Вам в свое оправдание. Я могу только поклясться перед нашим Богом и Отечеством всем самым дорогим для меня в том, что:

- я не вижу сегодня более важной и неотложной задачи, чем вернуть в жизнь Германии изгнанный из нее дух справедливости и великодушия, не отказываясь в то же время от положительных и внушающих уважение достижений последнего десятилетия;

- я не вижу иной силы, способной достичь этой цели, кроме сочувствующих ей старших офицеров германских войск;

- я не вижу иного способа побудить их сделать это, нежели тот, что я применил.

Примите, господин генерал, уверения в моем неизменном уважении.

Да здравствует победа!

Регирунгсрат фон Хассель.

5 июля 1941 года.

3. Меморандум Адама Вернера фон Тротт цу Зольц от 9.07.1941.

Уважаемый господин фон Хассель, предоставляю Вам краткий отчет о результатах моей поездки к фельдмаршалу фон Клюге. Утром 7 июля я был проведен к нему полковником фон Тресковом и, оставшись с ним наедине, предъявил ему составленное Вами послание. Генерал-фельдмаршал фон Клюге с первых же слов проявил значительное нерасположение к беседе со мной. «Мне хорошо известно, кто такой этот фон Хассель, - заметил генерал-фельдмаршал. - Это один из тех гражданских, что вечно болтает о заговорах, не понимая, что это значит для солдат. Я не имею чести состоять с ним ни в знакомстве, ни в переписке. Чего ради я должен читать это?»

«Отказавшись от беседы со мной, Вы станете причиной непоправимого зла, -сказал я. - Ради собственного блага и ради блага Германии Вы должны прочитать письмо! Господа фон Тресков и фон Харденберг могут поручиться за то, что я, во всяком случае, не обману Вашего доверия...» «В противном случае Вас здесь бы и не было», - холодно ответил генерал-фельдмаршал. Он нехотя взял Ваше письмо и, наскоро пробежав его, швырнул на стол с видом крайнего изумления и негодования. От меня не укрылось, что он был растерян и взбешен. «Да он с ума спятил от ничегонеделания, Ваш приятель, - закричал генерал-фельдмаршал. - Я в жизни не вел с ним никаких бесед! Я не имею никакого касательства к заговорам против фюрера и национал-социализма, и то же самое относится ко всем, кто здесь перечислен! Да Браухич скорее застрелится, чем даст себя втянуть в такую игру! Никаких материалов, о которых идет речь в этом письме, нет и вообще быть не может! Что это за сведения, которые Вы должны дополнительно мне сообщить? Что за намеки Вы мне разъясните? Кто из нас рехнулся, Вы или я?»

«Постарайтесь трезво взглянуть на обстановку, господин генерал-фельдмаршал, - как можно спокойнее ответил я. - Как Вы могли понять из письма, материалы, о которых идет речь, существуют. Их сфабриковал и размножил сам господин фон Хассель, так как не видел иных средств достичь своей высокой цели. Его дипломатический опыт и технические возможности, которыми он располагает со времен своей службы посланником в Риме, позволили ему сделать это с наивысшей степенью достоверности, в особенности включая свидетельства Вашей связи с разведками иностранных государств... Таковы факты, бесполезно было бы подвергать их сомнению или суду. Я прошу Вас, господин генерал-фельдмаршал, внимательно перечитать письмо с учетом всего сказанного мной».

В этот напряженный и драматический миг господин фон Клюге вполне подтвердил передо мной свою репутацию быстрого и проницательного ума. Мгновенно осознав положение вещей, он быстро подавил волнение и молча перечитал письмо, на этот раз с тем вниманием, которого оно заслуживало. Затем он с видимым равнодушием сказал: «Человек, который был способен вообще измыслить все это дело, равным образом додумался бы и до того, чтобы блефовать им. Чем Вы докажете мне, что ваше досье действительно существует?» Тогда, согласно нашей договоренности, я вручил ему переданные мне Вами копии двух документов досье. Изучив их, он со вздохом положил бумаги на стол и молчал не более минуты. От его первоначального замешательства, как видно, не осталось и следа. Затем он вновь взял письмо и, со словами: «Ну что же, узнайте хотя бы, что Вы мне привезли» - зачитал мне его, сопровождая почти каждую фразу язвительными и уничтожающими репликами. Дойдя до одного из заключительных пассажей, он с холодной усмешкой сказал: «А что, этот господин фон Хассель и вправду полагает, что швырнув мою голову на плаху, он еще не дал мне достаточных оснований для мятежа, или здесь он попросту лишний раз издевается надо мной?» Выдержав его взгляд, я ответил в соответствии с нашей предварительной договоренностью: «Мы предполагали, что поскольку дело касалось бы собственно Вашей жизни, Вы предпочли бы безвинно пойти на смерть, нежели нарушить присягу фюреру». Генерал-фельдмаршал совершенно спокойно сказал: «Как жаль, Ваш господин фон Хассель совсем не знает людей!» Без какого-либо перерыва он добавил: «Вы понимаете, все это не оставляет мне особенного выбора. Можете передать своему сообщнику, что его ожидания оправдались, по крайней мере в отношении меня. Если его дьявольский план увенчается успехом, я буду стоять на том, чтобы после победы его назначили министром иностранных дел. Если он будет выкручивать руки нашим партнерам хотя бы наполовину так успешно, как ему удалось это сделать со мной, он станет величайшим героем рейха со времен Бисмарка!»

После этих слов мне оставалось только откланяться как гражданскому лицу, исчерпавшему, собственно говоря, пределы своей миссии. Говоря о технической стороне дела и наблюдая его развитие вот уже третий день, я с радостью могу засвидетельствовать, что господин генерал-фельдмаршал фон Клюге целиком оправдывает свою славу «лучшего коня в конюшне». Его способности вождя и организатора кажутся мне почти граничащими с гениальностью, а Ваши аргументы в более чем достаточной мере придают ему столь недостававшей здесь ранее воли к действию. Твердо решившись вверить свою судьбу великому замыслу, он следует по раз избранному пути, не позволяя себе отвлекаться на колебания и сомнения. Если в силах человеческих сделать еще что-либо для успеха нашего дела, можно не сомневаться, что генерал-фельдмаршал фон Клюге добьется этого и не потеряет ни одной частицы отпущенного нам времени. Мне кажется, что он уже мысленно примеряет на себя роль первой шпаги нового рейха. Я могу только пожелать, чтобы Ваши миссии к остальным лицам увенчались тем же успехом.

С надеждой на успех нашего общего дела

Адам фон Тротт цу Зольц,

Орша, 9 июля 1941.

Из посмертного издания: Стефан Цвейг. «Звездные часы человечества». Лондон, 1943.

Предисловие Сомерсета Моэма.

<...> Ложная многозначительность и приподнятость; малопривлекательная напыщенность; сентиментальный колорит; искусственная драматичность, не находящая лучшего способа нагнетать напряжение, чем до смешного злоупотреблять настоящим временем; многословные глухие предвещания общеизвестных событий - все это у Цвейга часто бывает невыносимым, и, осмелюсь сказать, невыносимо немецким. Но как раз это и обостряет наш интерес к книге, написанной германцем еврейского происхождения, бежавшим из Германии десять лет назад и покончившим с собой в прошлом году, когда стало ясно, что она уже никогда не сойдет с пути пруссачества и милитаризма. (17 сентября 1942 Бек заявил в рейхстаге, характерно мешая в своей речи нацистскую и противонацистскую фразеологию: «Времена Системы [Веймарской республики], как выразились бы эти прохвосты, никогда не вернутся!»). И если мы поймем, что объединяет такого человека, как он, с другими людьми, воспитанными в лоне германской культуры, при всей их взаимной враждебности и разногласиях, то, возможно, сумеем разгадать наших могущественных противников.

У. Сомерсет Моэм

Звездные часы человечества. XI. Огонь в Борисове.

<...> Совещание фюрера с командованием группы армий «Центр» назначено на 4 августа. Ставка фон Бока располагается в Борисове - маленьком городке, затерянном посреди белорусских болот на берегах Березины. Ему и предстоит стать ареной разыгрывающейся драмы. Второй раз за два века Березина обрушивает свои воды на кремнистое русло истории Европы.

На аэродроме в четырех милях от Борисова фюрера встречают его генералы. В пестрой толпе, собравшейся здесь, они единственнные, кто знает о том, чему суждено произойти. Между тем они стоят в двух шагах от пропасти. Один из адъютантов фон Бока, посвященный в заговор, не выдерживает мучительного ожидания. Не владея собой, решается он пробиться к фюреру и предупредить его об опасности. Но фюрер окружен кольцом из десятков автомашин, сотен телохранителей и служащих. Они не пропустят заговорщика к фюреру, а он не желает посвящать в свою страшную тайну никого, кроме самого вождя - он хочет быть спасителем, а не доносчиком. С досадой машет он рукой и уезжает, ничего не добившись. Стена, возведенная вокруг фюрера его собственными приближенными, преграждает ему последний путь к спасению; неуязвимая кольчуга душит своего обладателя.

Тем временем кортеж добирается до Борисова; посреди толпы черных и серо-зеленых мундиров фюрер устремляется к своей судьбе. Военачальники, возглавляющие группу армий «Центр», идут рядом с ним. С надеждой - или, быть может, с затаенным предчувствием? - вглядывается диктатор в лица своих полководцев; в ответ он встречает только взгляд своих палачей. Все, кто окружают его здесь - его враги; в своих помыслах они обрекли его на гибель еще годы назад; то, что состоится теперь - лишь исполнение давно вынесенного приговора. Эрик Хёппнер, великан-танкист, дважды - в 1938 и 1939 - давал согласие на это убийство и намерен был послужить ему силой и оружием. Ханс фон Клюге тогда же был готов уничтожить вождя Германии в сговоре с ее злейшими врагами, укрывшимися на неприступном британском острове. Федор фон Бок никогда не заходил так далеко, начиная с апреля 41-го года он всего лишь - всего лишь! - прислушивается к шумным заявлениям своего начальника штаба и племянника, Хеннинга фон Трескова, призывающего силой покончить с нацизмом и его вождями. Личные адъютанты фон Бока - Генрих фон Харденберг, потомок самого Бисмарка, и Генрих фон Лендорф-Штейнорт - товарищи и единомышленники фон Трескова, они полны решимости устранить диктатора, чего бы им это не стоило. Кто встанет на его защиту? В группе армий «Центр» пять армий, и командиры четырех из них - Штраус, Вейхс, Гудериан и Гот - ничего не знают о заговоре и никогда не поддержат его; в дни войны верность присяге и вождю для них превыше всего. К тому же никто из них не может противиться обаянию национал-социалистского правителя, ведущего их страну от победы к победе. Но ни один из них не вызван на совещание фон Боком. Зато на него прибыл Хёппнер из группы армий «Север» - как представитель командующего там фон Лееба, еще одного заговорщика с самого 1938-го, - будто бы для обсуждения ситуации на стыке армейских групп. С того мгновения, как Гитлер вступает в их круг, он обречен.

Совещание состоится в чудом уцелевшем здании школы. Ступая по покосившемуся крыльцу, неумело сбитому из некрашеных досок, всемогущий диктатор не замечает собственного портрета. Агитационный русский плакат, порванный, но хорошо различимый, свисает со стены: штык красноармейца пронзает низкий лоб звероподобного вождя Германии, тянущего руки через границу. Зато самые молодые из заговорщиков, Харденберг и Тресков, видят его. «Предзнаменование!» - шепчет каждый из них одними губами.

Верховный главнокомандующий и его полководцы рассаживаются в одном из классов. По случайному совпадению это класс истории. За спиной Гитлера, как всегда, становятся двое телохранителей из СС; целый эсэсовский отряд оцепил школу. Но по обе стороны от Гитлера, за дверями и в коридорах сидят и стоят только люди в серо-зеленом. Дичь загнана в ловушку. Ей осталось нанести смертельный удар.

Совещание посвящено вопросу, по которому вот уже три недели Гитлер ведет нескончаемые споры со своими генералами. Наступление на севере и на юге захлебнулось; твердыни Киева и Ленинграда кажутся пока неприступными. Суждено ли группе армий «Центр», не обращая на это внимания, совершить отчаянный рывок прямо вперед, на Москву, или она остановится, а ее танки будут отданы флангам, пока фронт вновь не выровняется в одну прямую огненную линию от Балтики до Черного моря? Гитлер настаивает на втором исходе; он требует повиновения. Командиры группы армий «Центр» сопротивляются ему. Диктатор думает, что понимает их: им не хочется стоять на месте, их властно влечет за собой роковое слово «Москва». Он ошибается. Быть может, Гот и Гудериан и вправду стали бы спорить с ним именно из-за этого; но у тех, кто сейчас находится рядом с ним, на уме иное. Самые жаркие стратегические споры для них сейчас - лишь прикрытие той холодной, ожесточенной решимости, что поднимается со дна потаенных глубин их души.

Фон Бок докладывает оперативную обстановку. Пуская в ход все силы своего прусского красноречия, он вновь и вновь взывает к Гитлеру с просьбой не останавливаться к западу от Смоленска; он добивается приказа о неудержимом наступлении на Москву. Диктатор недоволен: до каких пор его воле будут оказывать противодействие? В спор, выдвигая аргументы «за» и «против», ввязываются все новые генералы; голоса становятся все громче; Клюге и Хёппнер одновременно оказываются у большой карты, висящей на стене, рядом с фон Боком. Увлеченный спором, Гитлер не замечает, что со своими телохранителями оказался почти изгоем в полутемной задней части класса; справа, слева, спереди от них не осталось ни одного человека. Те, кто сидел по бокам, будто сами собой передвинулись к карте; впереди с самого начала не садился никто, чтобы не закрывать обзор фюреру. Вокруг диктатора зияет лишь раскаленная жарой пустота.

Тем временем Хёппнер все более ожесточенно спорит перед картой с Клюге о положении дел на стыке групп армий «Север» и «Центр». Хёппнер требует от соседней группировки остановиться и обеспечить представляемому им северному воинству фланг (хотя на деле он считает необходимым как раз стремительный бросок на Москву, и к дьяволу фланги!). Защищая свою условленную заранее правоту, он извлекает увесистую папку с материалами, будто бы подготовленными в штабе Лееба: сейчас перед лицом фюрера он докажет заносчивым военачальникам фон Бока, что им следует остановиться и помочь соседям по фронту. Внезапно он роняет папку, и оба - Хёппнер и Клюге - так стремительно нагибаются за ней, что едва не сталкиваются лбами. Гитлер раздраженно усмехается; ряд столов перед ним не позволяет ему увидеть предвкушаемый момент столкновения. Впрочем, генералы уже поднимаются - Гитлер подается вперед, инстинктивно стремясь разглядеть, кто же из них перехватил у другого злополучную папку?

Час настал. Мощная фигура Хёппнера и сухощавая - Клюге так и не поднимаются из-за стола; вместо них над его поверхностью стремительно взлетают лишь стволы их автоматических пистолетов, выхваченных в те краткие доли секунды, когда под прикрытием школьных парт они склонялись к ненужным им обоим бумагам. Смертоносный ураган свинца обрушивается поверх столов на противоположный конец комнаты. В следующую секунду очереди смолкают; угрюмо смотрят полководцы рейха на дело своих рук. Трое человек - двое в черных мундирах и один в серо-зеленом - с разнесенными в клочья головами, сбитые со стульев, корчатся у стены. Никто из них не успел осознать, что произошло - или нас заставляет думать так лишь слепое превосходство, с которым убийца смотрит на свою жертву? Как бы то ни было, сейчас у убийц нет времени для размышлений. Не для того они пошли на... [следуют три неразборчивые буквы; на этом обрывается последнее произведение Цвейга, ему суждено было остаться незаконченным] .

Из секретного дневника унтерфельдфебеля Конрада Лоренца (взвод связи генерал-фельдмаршала фон Клюге) за 4 августа 1941 года.
[опубликовано в 1967: Лоренц К. «Моя увлекательная жизнь». Берлин]

<...> 23.00 Сегодня самый значительный день моей жизни! В полдень я встал на караул у дверей класса, где разместился военный совет. Мы - я и мой напарник К. - оба хорошо слышали, какой там раздавался шум! Как видно, спорили жарко. Вдруг голоса смолкли, и через секунду вместо них раздались пистолетные очереди! Позднее нам объявили, что их было три, но я-то хорошо слышал, что их было на одну меньше. Умный человек не станет болтать обо всем, что знает. Следом в коридор выбежал Умник Ханс и заорал: «Солдаты! Свершилось страшное злодеяние! Фюрер убит предателями СС по наущению партийных бонз! Мы застрелили обоих непосредственных исполнителей, но не дайте уйти остальным изменникам!» Этот приказ здорово запоздал: раздававшиеся со двора очереди показывали, что кто-то уже начал заботиться об эсэсовцах из охраны - либо по собственному разумению, либо по приказу, отданному загодя. В один миг все было кончено, и мы стояли в строю, а перед нами разглагольствовали самые большие люди в этой группе армий. У них выходило так, что один из эсэсовцев, приставленных охранять фюрера, внезапно, ни с того ни с сего, застрелил его той самой первой очередью из пистолета-автомата, которой я не слышал. Но Умник Ханс и Большой Эрих не сплоховали и тут же расстреляли обоих на месте; вот это я слышал, и все остальные тоже. Зачем стрелял тот эсэсовец, тот, кто это сам увидел, понять бы не смог; может, солнце напекло ему голову, но наши генералы откуда-то уже прознали, что это - дело рук чинуш из партии и СС. Вермахт всегда отделял нашего фюрера от этого сброда, только он сам по своей доброте и доверчивости поддавался им, вот и поплатился. Сейчас им уже дают жару от Днепра до Атлантического Океана. «С предателями будет покончено сегодня же по всей империи!» Впервые видел сразу двоих фельдмаршалов и впервые слышал, чтобы двое человек вообще могли так орать.

Вечером случайно подцепил разговор Умника Ханса с адъютантом Комгруппармий. Они стояли у окна и не очень-то обращали внимание на часовых. Записываю дословно. Адъютант: «Вам не кажется, что это чересчур уж глупо? Ну кто поверит, что его убрали Борман, Гиммлер, Мюллер и Гейдрих?» Умник Ханс: «Хеннинг, Вы противоречите сами себе. Это именно чересчур уж глупо, и именно потому наши добрые немцы, как выражается фон Вицлебен, в это поверят». А.: «Но не все». Умник Ханс: «Оставьте! У наших людей ум обратно пропорционален национал-социализму. Тот, кто достаточно глуп, поверит, и в силу этого пойдет с нами. Тот, кто недостаточно глуп, не поверит, и в силу этого тоже пойдет с нами. Просто они пойдут каждый за своим». А.: «Каждому свое? Я видел такие надписи в местах, на которые Вам едва ли захотелось бы посмотреть». Умник Ханс: «Мне и не придется на них смотреть. Отныне на них будут смотреть главным образом те, кто их организовал. Притом изнутри».

Не думаю, чтобы такой разговор стоило сейчас кому-нибудь пересказывать. Кто помалкивает утром, доживет до вечера.

«Августовское пронунсиаменто» Людвига Бека.

Соотечественники и товарищи!

4 августа рейхсканцлер Германии Адольф Гитлер пал на Восточном фронте в Борисове от германского оружия. Ответственность за эту смерть тяжким бременем ложится на тех, кто, столь долго злоупотребляя его доверием, опутал его зловещими измышлениями национал-социализма и втянул в деяния, несовместимые с высоким предназначением фюрера германского народа.

В этот час, в сознании своей ответственности перед Богом и отечеством, германский вермахт берет на себя всю полноту распоряжений судьбами народа и государства. Я, генерал-оберст Бек, с согласия и одобрения моих боевых товарищей принял пост имперского регента, полномочия главнокомандующего вермахтом, рейхсканцлера, рейхспрезидента и министра иностранных дел. Отныне в Германии нет и не будет иной идеологии, кроме солдатской чести.

Приказываю:

- НСДАП, СС-РСХА и все их организации объявляются преступными и запрещаются. Их ответственные функционеры берутся под «охранный арест». Для расследования дел гражданских и военных служащих, запятнавших себя сотрудничеством с этими организациями в том, что касается их преступной деятельности, создаются гражданские и военные суды. Долг всякого подданного Империи оказать им всяческое содействие.

- Всем функционерам, облеченным исполнительной властью, надлежит незамедлительно передать свои полночия в полном объеме военным властям соответствующих уровней. Всем прочим служащим и работникам - продолжать неукоснительно выполнять свои обязанности. Уклоняющиеся от них понесут суровую ответственность по законам военного времени.

- Безопасность, неприкосновенность и правоспособность лиц восстанавливается в соответствии с нормами, действовавшими по состоянию на 1 ноября 1918 года. Дееспособный и гражданский статус различных лиц, ограниченный, претерпевший ущерб или изменившийся к худшему на основаниях и в пределах, не предусмотренных указанными нормами, безотлагательно восстанавливается. Это касается также расовых и чрезвычайных законов.

- Все меры по поддержанию порядка на территориях, где действующая власть обеспечивается силами германского рейха, должны проводиться в строгом соответствии с нормами и узаконениями на этот счет, существовавшими на 1 ноября 1918 года. Все приказы, противоречащие этим нормам, утрачивают силу. Свобода и безопасность лиц, лишенных их по причинам и в степени, не предусмотренными такими нормами, должна быть безотлагательно восстановлена, за исключением тех случаев, когда это угрожало бы безопасности вермахта и государства.

Трудом и мужеством мы завоюем государственное достоинство и почетный мир! Да здравствует победа!

Имперский регент, генерал-оберст Бек. Берлин, 5 августа 1941 года.