"Если вы такие умные, отчего вы строем не ходите?"
Неизвестный Прапорщик

Итак в 1936 (нашла и время) году Мариэтта Шагинян, советская из советских писательница, впоследствии гонявшая стукачей воплями "Как вы смеете, я сама делегат!", обратилась к наркомтяжпрому Орджоникидзе с… заявлением об уходе из Союза писателей СССР.

"По моему глубокому убеждению, это организация никчемная. Мне кажется, что мы, писатели, должны разойтись по наркоматам, в пределах которых на данный момент лежит материал и тема нашей очередной книги."

Ну а поскольку писать она собиралась о бакинской нефти, то "прошу Вас включить меня рядовым в замечательную армию Наркомтяжпрома, прошу Вас оформить это мое включение (без жалования, так как я зарабатываю книгами очень много)."

Нужно было конечно очень не понимать Советскую Власть, чтобы обращаться к ней с такими предложениями.

Орджоникидзе ответил:
"Удивлен, как это Вы могли уйти из ССП, ведь это наш Союз, СОВЕТСКИЙ Союз, ведь он организован ЦК нашей партии, а Вы его называете "никчемным".
Странно, непонятно, Вы, по-моему, совершаете крупную политическую ошибку..."

И тут начался пандемониум. Был созван Президиум СоюзПиса, вышла статья в "Правде". Надо сказать, что пассаж о жаловании вызвал почти такую же волну ярости, что и само письмо – как она смеет задаром? Проработка валом и оптом.

Сама желательница "как лучше" писала Орджоникидзе так:
"Ваше письмо спасло меня, заставило понять, до чего я докатилась, и помогло честно признать свою вину...
Мой ужасный поступок... Передайте товарищу Сталину и партии, что искуплю свою вину перед ним."

Станислав Рассадин тут обращает внимание на то, что хотя передать надо "Сталину и партии", но вина перед "ним" в третьем лице единственного числа мужского рода. Революционная грамматика. Отмечу, что и этикет революционный. Пренебрегала товарищ Шагинян Союзом Писателей. Писала – Орджоникидзе. А извиняется перед Сталиным. В 40 году вышел скандал вокруг "Тимура и его команды". Повесть (изначально киносценарий) вызвала исключительное неприятие в верхах благодаря двум обстоятельствам – персонажи действовали "по своему усмотрению", без всякой связи с генеральной линией, а также выглядели при этом настолько обаятельно, что тимуровское движение начало расти как снежный ком - опять-таки без всякой санкции сверху. (Тут надо, правда, взять поправку на ветер, то есть на особую общность под названием "советский народ" - один из первых вожатых-тимуровцев, будучи взят за жабры, объяснял "Но ведь книжка же вышла! Как бы она вышла?" И объяснения были приняты.)

И неизвестно, чем бы закончилось дело (особенно в виду "Судьбы барабанщика"), но тут началась война и вопрос о благонадежности Гайдара был решен оптимальным для всех сторон образом. История с "Тимуром" отнюдь не была исключением. Адресат шагиняновских извинений товарищ Сталин, прочитав "Молодую гвардию", возмутился отсутствием в ней партийного руководства и "самоуправством" подпольщиков – и Фадеев быстренько досочинил к роману подпольный горком со всеми причиндалами.

Из всего вышеизложенного делаем вывод - сделав пунктом программы отца Кина "умные нам не надобны, надобны верные", братья Стругацкие в очередной раз впали в необоснованный оптимизм. Верные были не надобны.