|
||||||
|
Заголовок: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 02/05/07 в 12:15:41 В объяснение названия Объяснение весьма простое – это цитата из Юрия Андруховича, который, в свою очередь, несколько видоизменил одну из фраз бессмертного «Швейка», утверждавшую, что «нет в мире ничего прекраснее, чем эта проклятая задрипанная Галичина». Мысль здравая и, возможно, верная. Одним из конкурирующих вариантов было «Под австрийским забором», содержащее польско-русскую игру слов, тем более ценную, что придумать такое мне удается крайне редко. Однако после предварительного размышления отклонено – вряд ли я сумею удержаться в рамках заявленного австрийского периода, классическое требование единства времени и места действия никогда мне не давалось :-[ . Еще одна версия – «Галичина, которая была» - это, как легко догадаться. под влиянием Россий и евреев, которых не было :) . Во второй части цикла несуществующих Россий и наша часть суши удостаивается кое-какого внимания автора или авторов (что-то там с авторством не совсем понятное, ну да ладно). Вот красноречивый пример – из пассажа о «Крестоносцах» Сенкевича Quote:
С последней мыслью трудно не согласиться. В самом деле, вполне себе существует некая виртуальная Галичина, в коей обитают люди и происходят события, в реальной Галичине бывшие в лучшем случае маргинальными, а то не бывшие совсем. Ну, а те, кто не только существовал в реальности, но и стали предметом законной гордости современников и потомков, в этом виртуалье отсутствуют – не было, похоже, ни «Руської трійці», ни «Русалки Дністрової», ни революции 1848 года. Ни Франка, ни НТШ. Сечевых стрельцов тоже не было, а были лишь древние эсэсовцы. Ни «Просвіти», ни «Рідної школи», ни подпольного университета не было тоже. Не было ни «Молодої музи», ни поэтов и художников из АНУМ. (Это я только об украинской Галичине, а существовали ведь еще польская, еврейская, и это не все). Зато, по утверждению автора той же «России, которой не было –2», была некая русинская община. Мне всегда представлялось, что община – нечто довольно немногочисленное и трудно приложимое к группе из нескольких миллионов человек. Но вот эта восхитительная цитата целиком Quote:
Не углубляясь уж в тонкости переговоров с руководителями общины (может, это были депутаты сейма – автору виднее), замечу лишь, что преподавание на «материнском языке» было австро-венгерской образовательной концепцией со времен едва ли не Марии-Терезии, «печать на своем языке» к тому времени тоже существовала десятки лет – а где же печатались все классики украинской литературы?. Так что придется признать, что познания автора «России, которой не было» по части западноукраинской истории крайне смутны. И отклонить и это название тоже. Тем более, что эта холерная Галичина как существовала, так и не думает никуда исчезать, и даже, вопреки многочисленным ламентациям, как-то не теряет присущего ей своеобразия. Наоборот, как была едва ли не самым мифологизированным регионом на советском и постсоветском пространстве, так им и остается. С одной из новейших ветвей на сем мифологическом древе желающее могут познакомиться в довольно уже нашумевшем интернет-романе "Город Львов" (был вот здесь - http://fh.fast.net.ua/lofiversion/index.php?t1948.html), Но это – мифология, так сказать, внешнего назначения, для собственного же развлечения используются тексты несколько иного характера, как например http://misto.ridne.net/viewthread.php?tid=216 Перебрав возможные варианты названий, оставлю за собой право на подзаголовок «Королевство Галиции и Лодомерии в переходные времена». Честно говоря, ни к чему особому этот подзаголовок не обязывает – здесь едва не все времена оказались переходными и трудно найти поколение, на глазах которого не происходили бы очередные головокружительные изменения. И это, наконец, подводит нас к теме первого повествования Политика и измерение времени Это не особенная древность, но лишь 1990 – 91 годы, правда, уже несколько покрытые ностальгической дымкой. К началу 1990 года у нас, несколько раньше, чем на остальном пространстве шестой части земли, окончилась Советская власть. Прошли первые после длительного перерыва выборы не из одного кандидата, после чего и возникла Галицкая ассамблея, распространявшая свои полномочия на три области и возглавляемая ныне покойным Вячеславом Чорноволом. Одним из первых решений новой власти стал переход в другой временной пояс, на 1 час расходящийся с московским. Надо сказать, потребность в этом была и довольно острая – употребляемое раньше время опережало астрономическое на полтора часа, что кое-как можно было терпеть зимой, но летом, еще и с переходом на летнее время, превращалось уже в подлинное мучение даже для умеренных жаворонков (я как раз такая). После чего во всем крае наступило смешение времен. Ответ на вопрос «Который час?» напрямую зависел от политических предпочтений отвечавшего. В крайне сложном положении оказалась железная дорога – внутренние поезда, весь путь которых пролегал в границах этих трех областей, придерживались местного времени, но если поезд хоть ненамного заезжал на чужую территорию, причем независимо от того, следовал он на восток или на запад, то его расписание уже приводилось по московскому времени. Дополнительные штрихи придавала близость Закарпатья, которое за все годы, прошедшие с 1945 года, так и не удосужилось перейти на новое время, фактически придерживаясь «мадьярского» (т.е. среднеевропейского, на 2 часа расходящегося с московским). Да плюс еще довольно своеобразная манера галичан определять время, тогда непривычная многим остальным украинцам, не говоря уж о русских. То есть, я только от свой подруги – русской по происхождению, хотя и неплохо знавшей украинский язык, узнала, что фраза «десять по сьомій» вызывает у нее ступор и долгое размышление, что же имеется в виду – то ли десять минут седьмого, то ли без десяти семь, то ли что-то иное (на самом деле, это «семь часов десять минут», что бы, казалось, трудного, вот употребление разных «квадрансов» - это и впрямь перебор). Потом эта манера была признана вполне литературной и стала общепринятой. И вот так тянулось до конца 1991 года, когда и вся Украина перешла не новое время, почти в точности соответствующее астрономическому киевскому. Но еще долго Павло Зибров в песне о Крещатике, добравшись до строки «за київським часом живу» срывал бурные и продолжительные овации. |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем Mogultaj на 02/05/07 в 20:16:20 Эх, хотел бы я посмотреть на детально разработанную альтернативку, где Данило и Даниловичи - короли Руссии Минор / "королевства Лодомерии" в 1254-1323 / сл. - не выделяли уделов, отбились от соседей и в середине 14 века, воспользовавшись Замятней, доминировали между Карпатами - Днестром, Даугавой, Десной и нижним Днепром. |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 02/08/07 в 10:48:10 Покончив, наконец, с затянувшимся вступлением, переходим к настоящему началу, когда в 1772 году Львов вместе с остальной Галичиной оказался в составе габсбургианской империи, которой как раз правила «единственный великий монарх из этой династии» - Мария Терезия. Австрийская императрица вроде бы с немалыми душевными муками и только под сильным давлением подельщиков – Фридриха и Екатерины, а также собственного сына согласилась принять участие в ограблении соседнего государства. Сама она в письмах рассказывала, как упрекала ее собственная совесть и какой замаранной она себя ощущала, а Фридрих цинично шутил: «Мы с императрицей Екатериной давние разбойники, а как же эта святоша уладит все со своим исповедником». Но тому же цинику Фридриху приписывают и другие слова: «Плакала, но брала, и чем больше плакала, тем больше брала». В его устах это, возможно, было похвалой. Отнюдь не осуждаю достойную монархиню, но искренне жалею – отчего она так мало взяла! Из всех монархов, разделивших Польшу, она, безусловно, была самым порядочным человеком и больше остальных позаботилась о своих новых подданных. Ну, а сами новые подданные? Например, жители города, вроде бы считавшегося форпостом польского патриотизма и величавшегося девизом «semper fidelio»? Они-то как прореагировали? А никак. На такое пофигистское настроение сильно повлияло трехлетнее пребывание в городе русских войск, пришедших сюда в погоне за отрядами Барской конфедерации, а также тот бесспорный факт, что сравнительно с анархией последних лет Речи Посполитой несовершенные, но неукоснительно исполнявшиеся законы Австрийской империи казались весьма отрадной переменой. Единственное, что позволили себе львовяне в этот раз – это разного рода насмешки над новыми властями. Некая графиня Коссаковская, бросив нищему-немцу золотую монету, объяснила свой поступок тем: «А чем он хуже, чем те его соотечественники, что приехали во Львов едва не босиком, а теперь заседают в ратуше?». Говорили также, что жизнь в столице империи, должно быть, стала куда спокойнее, потому что все венское ворье съехалось в новую провинцию, чтобы стать тут чиновниками. «Об одном из старших чиновников администрации Фердинанди злые языки распустили слухи, что он начинал службу как лакей». Множество иных ославили как необразованных и низкого происхождения коррупционеров. И эти суждения были близки к истине. Что поделать, новая провинция империи, измученная столетьем с лишним войн и грабежей, выглядела весьма непрезентабельно и могла привлечь разве тот чиновничий пролетариат, которому нечего было терять. Вот пример одного из таких ловцов счастья, которого смело можно было назвать Ах, этот местный Казанова! Собственно, звали его граф Рудольф Страсольдо, а с настоящим Казановой он был земляком и приятелем. Род Страсольдо происходил из Гориции в Италии, местности, известной сегодня благодаря Хемунгэевому «Прощай, оружие!». Начинал он свою карьеру в Триесте и довольно скоро определились два его главные таланта – долги и женщины, женщины и долги. Воплощению в жизнь двух этих даров Божьих нисколько не помешала женитьба на девушке из богатого и влиятельного рода Ширмей. Но тут, то ли благодаря связям жены, то ли из-за представительной внешности Страсольдо получил назначение в новообретенное королевство Галиции и Лодомерии, конкретно же – в пограничные Броды. И там довольно скоро свел близкое знакомство с бродовскими купцами. Это только писалось «бродовские купцы», а произносилось – «бродовские контрабандисты». О феерических похождениях членов этой сплоченной и сильно интернациональной сообщности, теснейшим образом связанных с русскими пограничниками, я, возможно, еще напишу. Пока же замечу, что «бродовские» - какая-то неблагозвучная форма, раньше по-украински говорили «брідські», «бродські». По-русски, стало быть, бродские. А, поскольку именно в это время доселе бесфамильным (например, евреям) предписали взять фамилии, то все Бродские ведут свое происхождение именно из этого приграничного городка. За деньги этих коммерсантов, полученных, наверное, за не особо бдительное наблюдение за слишком уж рискованными операциями, Страсольдо устроил грандиозное празднование в день принятия местной шляхтой присяги на верность империи. Принимали, кстати, эту присягу не то, чтобы принужденно, но просто-таки опережая друг друга в проявлении верноподданства, даже еще правящий Польшей король Станислав, часть владений которого оказалась в Австрийской империи, через полномочного представителя принес клятву верности. Но устроенная Страсольдо церемония – с вестниками, разъезжавшими по городу в турецкой одежде, огромным имперским орлом и серебряной короной, выставленными в синагоге, раздачей простонародью сладостей, напитков и монет – произвела такое впечатление, что способного организатора перевели в столицу края на должность крайсгауптмана. Здесь, во Львове, жизнерадостный итальянец наконец-то нашел возможность полностью реализовать оба своих таланта. И, хотя давние знакомые, бродовские коммерсанты, продолжали кредитовать своего покровителя, денег стало ощутимо не хватать. А под рукой была такая соблазнительная государственная казна… В итоге все окончилось тем, что граф Страсольдо в 1782 году из Львова исчез – выехал в карете в обществе молодой и красивой панны якобы инспектировать подльвовские деревни, и следы его затерялись. Завесу тайны приоткрыл уже упомянутый Казанова, тоже неоднократно гастролировавший во Львове. (Об одном из его похождений повествует «Бульварный роман» самой модной украинской писательницы прошлого года, Марии Матиос. Впрочем, вполне заслуженную Шевченковскую премию она получила не за эту книгу, а за великолепную «Солодку Дарусю»). Оказывается, беглый граф через соседнюю Волощину уехал в Константинополь, где еще и принял ислам. Должно быть, эта допускавшая полигамию религия вполне соответствовала его витальному темпераменту. Но вскорости оказалось, что исчезли не только граф и оставшаяся безымянной панна, а еще и сума в 20000 флоринов из губерниальной кассы. Чтобы спрятать концы в воду, политэмигрант, еще в своей чиновничьей ипостаси, страшно запутал отчетность, так что даже с точной суммой похищенного разобраться не удалось. Чтобы избежать скандала, родственники брошенной графини часть суммы вернули. Граф Страсольдо тоже не остался чуждым проблемам бывшего отечества и семьи. Он написал галицкому губернатору Бригидо письмо, в котором утверждал, что стал жертвой человеческой подлости и воровства. Государственные деньги он для пущей сохранности держал дома, вместе со всеми собственными сбережениями, и вот все эти деньги и украли во время ремонта дома! Стеная и плача об испорченности людской, граф высказал надежду, что воров поймают, а его деньги пришлют ему через некий варшавский банк. На этом терпение властей и кредиторов лопнуло – имущество графа было выставлено на аукцион (собрали жалкую сумму, меньше 1000 флоринов), а сам он угодил на скамью подсудимых. Разумеется, символически, поскольку реально-то граф пребывал в краю одалисок, фонтанов и шербетов. Под судом оказался его портрет. Этот же портрет должен был замещать грешного графа и во время экзекуции – Страсольдо был приговорен к смертной казни. В самом таком символизме не было ничего необычного – таким образом поступала еще инквизиция: ежели еретик был физически недосягаем, то сжигали его чучело. Несколькими годами раньше во Львове едва не казнили подобным образом покойного Потоцкого (не почитателя Почаевской Божьей матери, а другого, его сын впоследствии женился на знаменитой авнтюристке Софье де Витт, больше известной как Софья Потоцкая), обвиненного в похищении и убийстве дочери соседа, Гертруды Коморовской, но успевшего умереть до начала суда. Так что юридических препятствий для казни портрета не было. Зато относительно способа экзекуции возник жаркий спор. Первоначально предполагалось повесить преступный портрет на городской виселице. Запротестовала графиня, брошенная мужем, но верная как Пенелопа. Ее муж – заявила она – пусть и падший, но дворянин, поэтому имеет право на благородную казнь, а именно отрубление головы мечом, а вешают пусть простонародье и прочих каналий. Под давлением таких аргументов суд изменил свой вердикт. Однако воспротивился городской палач, утверждая, что декапитуляция портрета посредством меча явно превосходит его квалификацию, так что он за подобное и не берется. Но, если господа судьи настаивают, то можно под барабанный бой отрезать портрету голову ножницами. Представив себе подобное зрелище, служители Фемиды присудили портрет к сожжению. Графиня же направила очередной протест непосредственно цисарю (уже Иосифу II), жалуясь на такое жестокое и варварское наказание, приличествующее разве что фальшивомонетчикам. Юридическую дилемму пришлось разрешить императору – он, пусть с некоторыми уточнениями, но вернулся к первоначальному концепту. Портрет гвоздями прибили к виселице, а о преступлениях графа сообщили во всех местных газетах, а также в плакатах на четырех языках. Надо думать, безутешная вдова на сей раз не возражала. |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем R2R на 02/08/07 в 16:14:24 on 02/08/07 в 10:48:10, antonina wrote:
Ждём! :) Quote:
Замечательная история. :) |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 02/12/07 в 11:27:21 Пенитенциарная реформа Заполучив Галицко-Лодомерское королевство в состоянии разрухи*, добродетельная монархиня Мария Терезия и ее сын, просвещенный государь Иосиф II занялись приведением края в божеское состояние. Не углубляясь сейчас в детали проведенной религиозной, хозяйственной, образовательной и прочих реформ, посвятим немного внимания упорядочиванию пенитенциарной системы. Чего там скрывать, состояние ее было жалким. В качестве мест заключения использовались старые арсеналы и остатки укреплений, из которых заключенные, случалось, сбегали, попросту разбирая стены. Да и вообще чувствовали они там себя настолько непринужденно, что орали песни и вывешивали для просушки разнообразные части гардероба. Все это крайне не понравилось Иосифу II, посетившему Львов в 1773 г. А надо сказать, что цисар отличался склонностью к экспериментальной проверке всего, вызвавшего его интерес. Например, посещая крепость Шпильберг в Моравии Его Величество на себе испробовал применявшееся в то время наказание для строптивых заключенных – так называемое «стояние в железе», то есть, в особых кандалах. Следствием получасового стояния императора в железе стало упразднение этого вида наказания сначала в Шпильберге, а затем и во всей империи. Во Львове же были изъяты из употребления тяжелые средневековые колодки для заключенных, а дальнейшее изучение юридической системы края было поручено барону Бургуньйону (барон де Бамберг, кавалер ордена св.Стефана). Среди множества рекомендаций барона местным властям значились: постройка новых тюрем, основание корпуса тюремной охраны и, в качестве временной меры, бритье голов заключенным – для предотвращения побегов. Надо ли объяснять, что краевая администрация с особым рвением бросилась осуществлять эту последнюю рекомендацию. Заключенных побрили, по всему краю объявили о высоких наградах в случае поимки бритых беглецов. Жертвой нововведения стали преимущественно безвинные лысые, которых крестьяне в массовом порядке задерживали и силком отвозили во Львов. Несколько сопротивлявшихся лысых даже были убиты при попытке бегства. Обескураженная администрация предписала брить у заключенных только половину головы, а отпускаемых на свободу – снабжать специальными сертификатами. *Так считается традиционно. Но, наблюдая обычай историков едва ли не с каждой новой волной отрицать все, раньше считавшееся общепризнанным, не удивлюсь, если вскорости такая оценка последних лет Речи Посполитой подвергнется ревизии. Во всяком случае, именно тогда был основан город Станислав, теперешний Ивано-Франковск, которому современная украинская культура обязана так называемым станиславским феноменом. Достаточно сказать, что это – Андрухович, Прохасько, Издрык, журнал «Ї» и много еще чего. О босяках В числе разнообразных монашеских орденов, разогнанных австрийской администрацией в конце 18-го века, оказались и кармелиты босые. Sic transit gloria mundi! Этот орден вписал не одну страницу в бурную хронику львовских скандалов, и даже косвенно – в «большую» историю, изучаемую в школе. Его деяния могли бы послужить иллюстрацию нехитрой, но часто забываемой мысли о том, что отрицание материальных благ и приверженность к аскетическому образу жизни нисколько не коррелирует с такими гражданскими добродетелями, как миролюбие, терпеливость и законопослушность. Как выразился создатель «Хроніки міста Львова» Д.Зубрицкий – было в этом ордене что-то демоническое, со всеми богобоязненный город жил в мире и согласии, но только не с босяками. Возможно, из-за этих братьев слово «босяк» и приобрело свою явно отрицательную окраску. У истоков ордена стоял крестоносец Бертольд, а позднее - св.Тереза из Авилы и св. Жуан де Эпес. Впервые кармелиты оказались во Львове в середине 15-го века, но первый монастырь на Галицком предместье был сожжен татарами, а все монахи погибли. Следующая партия кармелитов перебралась во Львов из Кракова в 17-м веке, спасаясь от эпидемии. Город предоставил в их распоряжение высокий холм напротив Успенской церкви, а также площадь для постройки монастыря и сад, существующий по сей день. Отплатили же они за такую щедрость черной неблагодарностью. Насколько собратья босяков, кармелиты обутые, были тихими и благонравными, настолько босые монахи (как только ухитрялись ходить босиком при далеко не субтропическом климате!) отличались нравом буйным и необузданным. Дошло до того, что, по просьбе городского совета, генеральный официал наложил проклятье на настоятеля ордена. Позднее орден и город, видимо, помирились и в 1641 г. для мятежных монахов выстроили костел в стиле барокко. Но, поскольку в то время из города можно было выйти лишь через несколько брам (ворот), находящихся далеко от этого костела, кармелитский храм, находящийся за городскими стенами, посещался слабо. Недовольные братья вытребовали для себя новую браму, названную Босяцкой, чем нанесли непоправимый урон фортификации города. Последствия не заставили себя ждать: сначала эта брама была атакована отрядами Богдана Хмельницкого, а в 1704 г. Карл XII, осаждавший Львов, из Высокого Замка увидел, что Босяцкая брама являет собой так называемый мертвый угол, плохо просматриваемый из городских укреплений. Шведские войска захватили монастырь, а там и весь город – что не удавалось предыдущим осаждавшим на протяжении почти 400 лет. Но подлинного соперника босые братья обрели в таком же монашеском ордене, а именно капуцинском, основанном во Львове в 1708 г (основательницей была коронная гетьманша, Ельжбета Синявская). Капуцины очень скоро стали конкурировать с кармелитами, а там и переманили к себе значительную часть паствы. Между двумя орденами началась вражда, переросшая в обоюдную заядлую ненависть. В 1748 году буйные кармелиты перекопали и преградили городскую дорогу, ведущую к капуцинам, ворвались в их костел, начали разрушать строения и захватили площадь между монастырями. Не удовольствовавшись этим, босяки в срочном порядке выстроили вокруг площади забор, чтобы уже никто не мог посещать капуцинов. Возмущенный магистрат выслал против самоуправцев городских слуг с топорами, порубивших забор. Воинственные чернецы тоже вооружились топорами и, набросившись на городских работников, побили их, а кое-кого и серьезно покалечили. Настала такая замятня, что в городе ударили в набат и лишь общими усилиями утихомирили босых аскетов. Следующим ударом для босых кармелитов стало появление очередных конкурентов – на сей раз францисканцев, окончательно их добила уже упомянутая реформа, проведенная Иосифом II в 1781 г. С точки зрения просвещенного монарха, чернецам подобало заниматься образованием, медициной и благотворительной деятельностью, поскольку же босые кармелиты ни на одном из этих поприщ успехами похвастаться не могли, то и были ликвидированы. До 1947 года в монастыре оставались еще кармелиты обутые, но и те были выселены в Польшу, а их оргАн почему-то оказался в Пермской филармонии. Не стало буйных братьев, но дух их пресуществовал – в 60-х – 70-х годах прошлого века бывший кармелитский сад стал местом собрания львовской молодежной, по-современному говоря, тусовки, называвшей себя Республикой Святого Сада. Здесь возникла пользующаяся просто невероятной популярностью рок-группа «Супер-Вуйки», лидером которой был председатель Республики Святого Сада И.Лемко. Уже в 2003 году вышла его книга «Львів понад усе», повествующая обо всей этой истории. Начиная с 1991 года костел кармелитов, перебывавший в послевоенные годы и складом, и мастерской, перешел к монахам-студитам. Именно издательство этого ордена впервые перевело на украинский язык и издало «Нарнию». |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем Antrekot на 02/12/07 в 11:32:00 Замечательно, спасибо. С уважением, Антрекот |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 02/19/07 в 11:10:55 Самозванцы Безусловно, самым известным самозванцем в истории Львова и Галичины был царевич Дмитрий, каким бы там ни было его действительное происхождение – а на сей счет существуют самые разнообразные гипотезы. Но он не был ни первым, ни последним представителем сего племени. Правда, большинство самозванцев на престолы не претендовало, их амбиции не превосходили стремления втереться в какой-либо магнатский род: то ли угасший – в роли последнего представителя, то ли процветающий – в роли зятя, а то и невестки (особенно в этом отношении везло Потоцким, опять-таки вспомним красавицу и авантюристку Софью Потоцкую). Но очередной царевич пришел в Галичину пешком в порванном мундире наполеоновской армии. Звали его Соломоном Юстином Бальзамином, и под потрепанной одеждой скрывался сын и наследник сказочно богатого короля Араукании, Давида VII Йосафата Бальзамина, князя Строгих Львов и Леопардов, Приятеля Высочайшего Бога и Его Провидения. (Араукания – действительно существующее княжество, в то время входящее в состав Бирмы). Отец отослал его в Европу для получения образования и личного знакомства с величайшим завоевателем мира – императором Наполеоном. Вместе с императором принц дошел до Москвы, но, возвращаясь обратно, был пленен в Полесье русскими войсками, попал в заключение, сумел сбежать и после множества приключений оказался в Галичине. Здесь высокородный цисаревич, как водится, очаровал женщину – вдову Урбанскую и на некоторое время остановился в ее имении близ Сокаля, чтобы поправить надорванное военными тяготами здоровье. Скучающая шляхта валом повалила в гости к Урбанской, чтобы увидеть диковинного гостя. Слух о нем дошел до столицы края – и вот в 1815 г. заморский принц торжественно вступил во Львов. Его приветствовал вице-председатель наместничества Ежи Охснер. Возле гостиницы, где остановился принц, выставили почетный караул. Самые благородные патрицианские и магнатские дома считали честью принимать в своих стенах высокого гостя. Соломон Бальзамин не только охотно изъявлял эту честь, но даже снизошел до приема предложенных ему ссуд – разумеется, только до того времени, когда из Араукании вернутся посланные к отцу-королю слуги, вместе с караванами золота и драгоценностей. Сделавшие же добровольное пожертвование новые друзья получали в награду ордена Божьего Провидения, Белого Слона или Злых Тигров. В скором времени у принца появилась свита. Поначалу два огромнейших албанских телохранителя, присланных турецким султаном, а чуть позже – и секретарь Шат-бей, перс, владеющий всеми восточными языками (жаль, что во Львове не было в то время ориенталистов. Какое падение после 16-го века, когда львовская школа переводчиков и шпионов снабжала кадрами всю Европу!) Сам же принц говорил лишь по-французски, да и то, как уверяли недоброжелатели, плохо. Но это отнюдь не отпугивало местных красавиц, окруживших царственного изгнанника самым нежным вниманием. Ничего удивительного – принцу было 25 лет, он обладал приятной внешностью, стройной фигурой при среднем росте, бледной кожей, покрытой веснушками, учтивейшими манерами. Но и на духовное сословие Соломон Бальзамин произвел вполне благоприятное впечатление – некий монах-доминиканец скрупулезно записал все рассказы королевича о его далекой родине и о многочисленных приключениях. (Злые языки утверждали, что сам Соломон писать не умел). Между тем долги увеличились до астрономических величин, а караваны с золотом все не появлялись. Так что в июле 1815 г. Соломон Бальзамин ненадолго поехал подлечиться в курортный Любень, откуда и исчез. Относительно его дальнейших похождений существовало несколько версий: то ли его выкрала русская разведка и держит в заключении подобно Железной Маске, то ли он бедствует в Варшаве, то ли стал ближайшим другом царевича Константина и перебрался в Петербург. Но самой популярной стала версия, согласно которой принц и впрямь попал в заключение в Замостье, откуда его освободило польское восстание в 1831 г. Принц присоединился к восставшим, сражался вместе с ними и погиб в бою под Остроленкой. Настоящее его имя так и осталось неизвестным. Маги, посвященные, заклинатели духов* Львов имел славу гнездилища всевозможных ведьм, гадалок, ворожбитов и ведунов еще с княжеских времен. Но у колыбели высокой магии стояли армяне.** Созданная неким Дмитрием с Вирменской улицы школа алхимии соперничала славой с Пражской. Возникшая традиция была интернациональной – очередным ее носителем стал мальтиец и рыцарь Мальтийского Ордена Фридрих Йоахим Мегелино. Благородный кавалер в совершенстве владел двумя искусствами – он был астрологом и кондотьером. Поначалу он предсказал осаду Львова турецким войском в 1672 году, а потом оказал неоценимые услуги городу во время отражения турецкого нападения. Мальтиец не только отличался необычной отвагой и везучестью – он был непревзойденным знатоком подземных воен. (Как раз подкопы и подведение мин были коронным приемом турков при захвате крепостей – как они это делали, советую почитать в романе Мики Вальтари «Черный ангел». Да и вообще Мику Вальтари почитать стоит, хоть и не воспринимая слишком серьезно его несколько фантастичную историографию). На сей раз турки повели подкоп под костел бернардинцев. Но Мегелино подготовил параллельный контрподкоп, из которого вместе с отрядом добровольцев ворвался в турецкую галерею. Взрывы, выстрелы и лязганье металла доносились даже до городских стен. В полночь, в разгар боя, внезапно началась буря. Молнии поражали турецкие палатки, водные потоки заливали уничтожаемые взрывами гранат подкопы. Когда потолок галереи уже начал обваливаться, Мегелино вывел своих людей в безопасное место, а турки были похоронены под завалом. Появление геройского отряда дословно из-под земли произвело колоссальное впечатление на защитников города. Благородный мальтиец отказался от награды и уехал к себе на родину. Но подкоп и кости погибших были обнаружены во время подземных работ в конце 19-го века. По нынешний день гиды впаривают наивным туристам басню о том, что подземный проход вел от мужского бернардинского монастыря к женскому монастырю кларисок. Но настоящая россыпь талантов подобного рода обнаружилась в 18-м веке, в эпоху, прошедшую под знаком «папы всех обманщиков» несравнимого Калиостро. Сам магистр черной и белой магии посетил Львов по пути на восток. В городе у него сразу же нашелся ученик и последователь, шляхтич Тадеуш Грабянка, после знакомства с блистательным проходимцем «подвинувшийся рассудком» и финансировавший неистовые проекты новоявленного Перегрина. Вместе они посетили Петербург (тот самый эпизод, отраженный в «Формуле любви»), а затем – Авиньон. На деньги Грабянки Калиостро основал во Франции мистическую секту-коммуну «Новый Израиль». Наконец Грабянка умер, истратив 6 миллионов флоринов. Магической науки он так и не постиг, зато оставил жене Терезе огромные долги. Прелюбопытнейший эпизод, наглядно доказывавший, что человеческой наивности нет пределов, произошел в 1788 г. Австрийская администрация пыталась пригласить в недавно обретенную Галичину немцев-колонистов. Переселенцам предоставлялась ссуда, а также скот и хозяйственный инвентарь. Но группе из так переселившихся 4 немецких семей новая родина не показалась, они предпочли бы вернуться домой. Беда в том, что ссуду отдавать не хотелось, а прочее уже продали. Свои проблемы незадачливые колонисты надумали решить при помощи черной магии. Благо в предложении недостатка не было – сразу же обнаружилась некая еврейско-украинская компания, обещавшая своим клиентам обеспечение невидимости. Евреи, как водится, выполняли роль посредников, но настоящие колдовские услуги оказывал старый и хромой украинец, живший отшельником в лесу близ Жовквы. Заплатив оговоренную сумму наличными, немцы получили бочонок вожделенной мази, а в придачу – некое зелье, превращавшее обычные субстанции в золото. Мазь при правильном употреблении должна была обеспечить пользователям три дня невидимости. Но отчего-то не подействовала, и наивные немцы купили еще один бочонок. С тем же успехом. (Так и вижу объяснение – что добропорядочные европейцы просто не могли себе представить такой азиатской недобросовестности. Но ведь сами они, ничтоже сумняшеся, пытались ограбить государство!). Но и это ничуть не заставило соискателей усомниться во всемогуществе местной магии. Очередной посредник из того же израильского племени свел их с ведьмой Андреихой из Скварявы, умевшей призывать лесного духа Микиту. Для совершения ритуала ей понадобилось определенное количество сахара, несоленого масла, водки, табака и ткани, не считая, конечно, денежного вознаграждения. В лесу возле села ведьма вызвала Микиту, который, по ее словам, при жизни был королем, нагрешил, и вот был приговорен после смерти к скитаниям по свету. По описанию колонистов, Микита выглядел великаном в лиловом плаще и круглой шляпе, рот у него был огромным, а глаза сверкали. Дух пообещал всей четверке по миллиону золотых монет и полную невидимость на три дня взамен за ребенка одного из немцев. «После долгих споров и не без внутренней борьбы» цена была признана чрезмерной и договора не заключили. Однако ведьма обнадежила немцев, что дух может передумать и согласиться на чужого ребенка. Теперь предлагали уже клиенты, а дух поднимал цену – поначалу речь шла о двух сиротах-воспитанниках одного из четверки, позже о еще не рожденном ребенке другого, а потом один из колонистов сам предложил своего сына. Но тут уже закапризничал сам Микита: после длительных и неоднократно вознобвлявшихся переговоров он исчез. Пришлось всем четверым пересекать границу без денег и в обычном видимом состоянии. Их, естественно, обнаружили и отдали под суд. Все перипетии произошедшего процесса были отображены в изданной в Берлине брошюре. Магическая традиция благополучно пресуществовала даже в атеистические времена, а уж в бурные девяностые вообще расцвела. Буквально с недельным интервалом очередная целительница Анна или провидец Махмуд объявляют о своих необычайных способностях и о благодеяниях, которые они готовы оказать всевозможным страждущим за скромную сумму. Но размаха и изящества предшественников им недостает… *Тут бы приличествовали еще и масоны. Но это слишком длинно. Как-нибудь в другой раз. ** Так же, как у колыбели профессионального шпионажа. Вообще из приключений львовских армян – и забавных, и трагических – вполне можно бы составить филиальный отдел армянской истории. |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 02/20/07 в 17:29:14 Кальвария По мотивам рассказа Ив.Франко «Ризуны». Это, конечно, беллетристика, но основанная частично на документальной основе, а частично – на воспоминаниях отца писателя, бывшего свидетелем описанных событий. Для начала некоторые объяснения насчет времени и места действия. Последнее – Кальвария, крайне почитаемое место паломничества вблизи Перемышля, прославившееся явлениями Матери Божьей и неисчислимыми чудесами. Находящееся несколько западнее линии Керзона, сейчас оно принадлежит Польше и до настоящего времени посещается огромным количеством последователей всех оттенков христианства. Но надо сказать, что употреблявшееся до сих пор в живом языке слово «кальвария» имеет несколько двойственное значение: так называют всякие бесчинства, беспорядки, хулиганские городские районы, и даже что-то, связанное с темным колдовством. Лысые горы – кальварии – считаются местом, где собираются ведьмы. Существует также издательство «Кальвария», специализирующееся на хоррорах, мистике и фентези. Время действия – 1846 год, оставивший в истории Галичины* весьма глубокий и кровавый след. Но вот в широком мире произошедшее в 1846 году польское восстание значительно менее известно, чем аналогичные в 1831 и 1863 годах. По нескольким причинам – оно почти совпало с бурными событиями 1848 года. Кроме того, подготовлено восстание было из рук вон плохо, организаторы не соблюдали элементарных требований конспирации, открыто запечатывая письма эмблемами с аббревиатурой «J P N Z» и перекрещенными мечем и косой. Даже единая дата начала действий не была определена – сначала ею предполагалось 18 февраля, потом вдруг внезапно было произведено смещение на 20 февраля, что полностью дезориентировало восставших. Все это дало возможность полиции достойно подготовиться, так что восстание было разгромлено даже не войсками, а крестьянами, по большей части принадлежавшими к этнической подгруппе мазуров. Мятежников едва ли не буквально утопили в крови – еще долгое время была жива память о телегах, по края полных мертвыми и умирающими, оставлявшими кровавые колеи, и об оторванных частях человеческих тел, валявшихся просто на дорогах. Прошу прощения у тех, кому это показалось чересчур натуралистичным, но это еще не самое страшное, похоже, что мазуры, прозванные резунами, тогда перекрыли все грустные достижения Колиивщины. Насколько там была проявлена инициатива с крестьянской стороны, а насколько имело место подстрекательство – осталось до конца неясным. На востоке Галичины таких страстей не происходило, но потрясение было очень сильным, в особенности же потому, что пришлось на традиционно самую веселую часть года – последние недели перед великим постом, соответствующие русской масленице и в местном варианте называемые запустами. Обычно в запусты устраивались всевозможные развлечения, особенно же балы. ** Но эти запусты вошли в историю под названием кровавых. Согласно господствующему мировоззрению, наказания Божьего не пришлось долго ждать. В том же году в районе несчастливого восстания разразился страшный голод – частично из-за засухи, а частично – из-за того, что надеющиеся на господское добро крестьяне не вспахали и не засеяли полей. Но это – уже позже времени действия настоящего рассказа, начавшегося 15 августа 1846 года, когда большая компания паломников из львовских предместий вышла из города, направляясь на видпуст* (прощу) в Кальварию. Компания была довольно смешанной, входили в нее и старые, и молодые, мужчины и женщины. Весь же рассказ представляет собой письмо от возглавляющей младшую часть громады панны Мани, девушки решительной и разбитной, к ее подруге Касе. В письме Маня объясняет товарке, почему она вовремя не вернулась домой и почему оказалась в другом конце края. Паломничество в то время, как, пожалуй, и сейчас, производилось одновременно и по благочестивым намерениям, и с целью немного развлечься, так сказать, религиозный туризм. Для старших это был предлог отдохнуть от домашней рутины, для молодежи – пофлиртовать. Вот и сейчас Маня наблюдала за развитием романа между товарищами по путешествию: панычом Брониславом и панной Юлией, проще – Юльцей. Пусть вас не удивляют эти панычи и панны, это лишь форма обращения, общественное же положение паныча Бронислава было очень невысоким. Сменив несколько мест работы, сейчас он был челядником какого-то ремесленника, чем-то из разряда «принеси, подай, пошел подальше, не мешай». Парень был весьма ленивым, ветреным, зато пользовался бешеным успехом у девушек, хотя ни одной так и не удалось затащить его к алтарю. Родителей паныча, честных львовских мещан, это весьма беспокоило, они мечтали об умной и энергичной невестке**** и просили панну Маню обратить внимание на их чадо. Но нашу героиню роль укротительницы строптивого не привлекала, к тому же у нее был собственный роман с неким паном Игнацем, по поводу которого она предупреждает свою адресатку – не смей с ним кокетничать, а то… Как нарочно, панна Юльця, объект бурных ухаживаний паныча Бронислава, была полной ему противоположностью – тихоней, скромницей, выглядевшей, по выражению панны Мани, как поступающая в монастырь. Впрочем, Маня спутницы не любила, как из-за несходства темпераментов, так и по причине давних ссор. После путешествия длиной в несколько дней, пешком, как и подобает паломникам, компания пришла, наконец, в Кальварию, где к тому времени уже собралось несколько десятков тысяч людей. Уже здесь заметны были признаки засухи, а чуть далее на запад она свирепствовала, заставляя множество богомольцев просить о предотвращении несчастья. Причиной катастрофы пилигримы, не исключая панны Мани, считали злодеяния резунов, которые особенно раздражали девушку тем, что испортили весь сезон развлечений. Устроившись на заранее нанятых квартирах, компания отправилась на Оливную гору, где до позднего вечера совершались все необходимые обряды – посещения часовенок, тропинок Святой Девы, станций мук Господних. После этого следовала исповедь у отцов-капуцинов, а после, в праздничный день Успения Богородицы – общее торжественное причастие. Всегда так было, но не в этот злосчастный год. Потому что после наступления темноты, когда наши паломники уже отправлялись немного отдохнуть, вдруг началось всеобщее смятение. На тысячи ладов повторялась одна фраза – резуны идут! Немедленно распространились слухи, что огромный отряд резунов подошел к Кальварии, по дороге вырезая, кого только можно, а сейчас готовый приняться за избиение паломников. Всех охватил панический страх. Тысячи людей, не разбирая дороги, бросились бежать – через и без того бедные крестьянские поля в ближайший лес. Некоторые падали, сбитые с ног, крик и гам стоял неописуемый, в монастырях забили в набат, все усугублялось наступающими сумерками. Маня еще увидела, как Бронислав подхватил на руки почти потерявшую сознание Юльцю и вместе с ней устремился в лес. Тут какая-то толпа беглецов увлекла за собой саму Маню и она бежала, себя не помня от страха.***** Очнулась она от холода и довольно скоро разыскала разожженный костер, возле которого собирались ее друзья по несчастью. Несколько придя в себя, они начали искать других своих потерявшихся спутников. Хоть и перепуганные и поцарапанные, но все были более-менее в порядке. Последними пришли Бронислав с Юльцей – порознь, причем она казалась какой-то странной, была бледна и все время молчала. Бронислав объяснил, что толпа бежавших разделила их почти сразу же, а Юльця, должно быть, испугалась или ударилась головой. Но что же стало причиной такого переполоха? Где же страшные резуны? Может, это кто-то развлечения ради устроил тревогу, а никаких мазуров вовсе не было? Такие предположения выдвигались в изобилии, однако выходить из леса паломники боялись. Лишь под утро нашли их посланные из костела. Супериор, оказывается, разослал всех ксендзов, клириков, монастырских слуг с целью успокоить богомольцев и объяснить им ситуацию. Оказывается, большая громада мазуров действительно пришла к Кальварии, но вовсе не с целью резать и грабить, а лишь молиться и исповедоваться, так как их собственное духовенство отказалось дать им отпущение грехов. Но крестьяне из близлежащих сел, увидев страшных мазуров, немедленно подняли тревогу, перепугались сами и испугали паломников. Бояться нечего, для пущего спокойствия приглашен из соседнего Добромыля отдел конных ландсдрагонов, так что можно возвращаться на квартиры и отдыхать, а богослужение, ввиду чрезвычайного положения, начнется чуть позже. Любопытство паломников оказалось сильнее, чем усталость после такого потрясения. Всем интересно было посмотреть на тех, одно имя которых вызывало ужас. Резуны оказались толпой угрюмых людей в грязных, надвинутых на глазах шапках-магерках. С пением жалобных божественных песен мазуры приблизились к костелу, но порога не переступали. Навстречу им вышел ксендз-супериор в орнате и с крестом и объявил, что они могут молится на костельном дворе, а в храм их не пустят. Те же дружно опустились на колени и хором просили об исповеди и отпущении грехов, которого им не уделяли со времени Пасхи. Ксендз пообещал им исповедь, но лишь после того, как будут отпущены грехи всех прочих паломников. Дошла, наконец, очередь и компании панны Мани. И тут вдруг Юльця, до сих пор молчавшая, закричала, что хочет поговорить с ксендзом. Все, несколько удивившись, ее пропустили. Прошло довольно много времени - и ксендз-капуцин, разговаривающий с Юльцей, позвал к себе паныча Бронислава, а также всех, возглавляющих громаду, в том числе и панну Маню. Юльця стояла на коленях, заплаканная, а ксендз, долго не говоря, взял в оборот Бронислава. Оказывается, Юльця обвинила его в насилии, совершенном во время всеобщего переполоха. Маня же призвана также как и свидетель того, что Бронислав отнес потерпевшую в лес. Бронислав пробовал было отпираться, но ксендз пригрозил, что позовет врача и, если он подтвердит обвинение, начнет против насильника уголовное дело. Паныч же продолжал твердить, что ничего не знает, и мало ли народа было в том лесу, но ксендза-капуцина нелегко было обмануть. Он попросту схватил грешника за ухо, поставил его на колени и предложил присягнуть, что он не обижал бедняжки, в противном же случае, если мало обвинения в изнасиловании, то к этому прибавится еще и осквернение святого места, а преступления такого рода наказывались очень строго. Присмиревший Бронислав, наконец, сознался, что он правда несколько увлекся, но намерения у него самые честные и он готов жениться на потерпевшей. Образцово отругав грешника, ксендз таки заставил его поклясться в присутствии свидетелей, что посватает Юльцю, как только вернется домой. Но, впрочем, дело будет закрытым лишь после получения письменного свидетельства о венчании уже от львовского священника. Разозленный и опозоренный Бронислав вынужден был присягать и немедленно сбежал во Львов, должно быть, готовиться к свадьбе. Но и компанию, допустившую такое неприятное приключение, наказали: не разрешили им сразу же возвращаться домой, а отправили к другому святому месту****** в другой конец Галичины, приказав по дороге во всех церквях нанимать службу Божию, а оттуда, опять же пешком и тем же порядком, возвращаться во Львов. И вот во время сего неблизкого и нелегкого путешествия и всплыла наверх правда: все произошедшее между Брониславом и Юльцей, оказывается, было реализацией хитрого плана коварной панны. Надо же, какие панны бывают на свете! Все рассказанное должно, конечно, остаться строгой тайной, а то консервативные родители могут вовсе запретить дочерям посещать святые места. *Галицией называлась в австрийские времена вся та часть Речи Посполитой, что вошла в состав империи Габсбургов. В административном отношении она делилась на Восточную с центром во Львове и Западную с центром в Кракове. Общей столицой края был Львов, а описанное восстание происходило главным образом в Западной Галиции. ** Балы не имели никаких аристократических коннотаций. Самые веселые балы устраивали корпорации швеек, служанок, нянек и разного рода мелких ремесленников. ***Видпуст – отпуст – потому что паломники после исповеди получали полное отпущение всех грехов. **** В других рассказах Ив.Франко не раз описываются жены мелких ремесленников – на уме, предприимчивости и организационных способностях этих женщин преимущественно и держалось все предприятие, мужья же выполняли только механическую работу. Женщины эти были настолько энергичны, что, по словам Ив.Франко, никто не умел говорить по-украински так быстро, как они. В настоящее время положение нисколько не изменилось – весь мелкий бизнес держится женским трудом и находится в женских руках. *****Этот эпизод – подлинный, исключая, разумеется, любовную историю. По воспоминаниям очевидцев, перепуганные львовские панны блуждали по лесу в одних рубашках, поскольку многие в момент паники уже спали и выскакивали из кроватей. ****** Для заинтересовавшихся конфессионным оборотом дела – разобраться с вероисповедованием героев рассказа нелегко, время было вполне синкретическое. На Кальварии дружно обитали капуцины – римо-католики и униатские священники, похоже, святое место находилось в общем ведании обеих веток христианства. Но та другая святыня, куда отправили незадачливых паломников (матерь Божья новосамбирская) уже была и остается по сей день чисто греко-католической. Впрочем, из одной оговорки панны Мани – упоминании о том, что дьяк в их церкви употреблял слово «поползновение», понятно, что наша компания была греко-католической. |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем Ципор на 02/23/07 в 00:30:42 Самое интересное пропустили - что за план был и чей? :) |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 02/23/07 в 11:50:43 План панны Юльци - как принудить Бронислава жениться. Правда, неизвестно, был ли этот план симпровизирован или обдуман заранее, а потом реализован при подходящих обстоятельствах. |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 03/05/07 в 13:06:02 Шпионские страсти Эпиграф – Quote:
Для начала сознаюсь, что я питаю крайний скептицизм по отношению к результативности второй древнейшей профессии, а также к мотивам, движущим ее адептами. К таким мотивам я бы причислила манИю (как говорят психиатры), спортивный азарт, стремление удовлетворить собственное любопытство за казенный счет и, прежде всего, деньги («если непонятно, в чем дело, то дело в деньгах» - Л.Гузар). В отношении же результативности – то тут я твердо держусь принципа К.Чапека – «все эти тайны можно запросто вычитать в вечерней газете». Ну, или выслушать в местах скоплениях более-менее праздного народа, как-то общественный транспорт, вокзалы, рынки и прочее в том же роде. Но это я, сугубо штатская штафирка, а сильные мира сего, да и многочисленные аматоры, должно быть, думают совсем иначе. так что шпионаж существовал, существует и существовать будет. И наша холерная Галиция тут отнюдь не исключение – скорее наоборот: этакий перекресток культур и народов, оспариваемый соседствующими империями, почти неминуемо должен был превратиться в шпионский заповедник. Так и произошло. Иногда шпионаж удовольствовался своей экологической нишей и помещался в рамки «малой истории», иногда же врывался в историю большую. Не раз с трагическими последствиями – вспомним уже вспоминаемые на этом форуме события времен 1-й мировой и накануне ее – все эти преследования москвофилов (да и не только москвофилов). Но ведь это возникло не на ровном месте, а на фоне вполне реального противостояния общественных сил – и шпионских ведомств в том числе. О чем и первый раздел, который я, не мудрствуя, скопирую из классического фильма Полковник Редль Сейчас герой весьма нашумевшей в свое время истории известен преимущественно благодаря талантливому фильму, снятому Иштваном Сабо, с Клаусом Мария Брандауэром в главной роли (приз жюри в Каннах, номинация на Оскар). Фильм пересказывать не стану: кто его видел, вспомнит, всем же прочим советую посмотреть, что, похоже, затруднений не вызовет – достаточно запустить в сети запрос «Полковник Редль» и сразу же десятки заведений видеопроката предлагают свои услуги. В начале фильма нам сообщают, что все события вымышлены и прочая, и прочая. Это и правда, и неправда. Неправда в том смысле, что Альфред Редль вполне себе существовал, а правда – в том, что на благородного героя, жестоко разочаровавшегося в объекте своей страстной преданности – т.е. в Австро-Венгерской империи, и поэтому совершивший самоубийственные действия – реальный Редль таки не походил. Кстати, не знаю, был ли он, как утверждается в фильме, частично русином – то есть, украинцем, с примесью также еврейской и венгерской кровей, но действительно родился во Львове. Поскольку же его творческая деятельность во многом проходила в наших палестинах – то пожалуем сюда и переместимся в год 1903, к началу некоего судебного процесса. Дело начиналось вроде бы вполне обыденно – по обвинению в растрате казенных денег был арестован мелкий конторщик одного из львовских армейских складов Сигизмунд Гейкало. Следствие, однако, не нашло подтверждений вины и Гейкала отпустили. Однако после этого чиновник почему-то исчез и, как выяснилось спустя какое-то время, оказался аж в далекой Бразилии. За изучение дела взялась австрийская контрразведка. Венский следователь Габердинц, занимавшийся делом конторщика-беглеца, неожиданно для себя обнаружил, что Гейкало контактировал с русской военной разведкой, которая и оплатила его переезд через океан. Австро-Венгрия обратилась к Бразилии с просьбой выдать беглеца, правда, не как вражеского агента, а как обычного уголовного преступника. На судебном процессе, происходившем в Вене, первую скрипку в обвинении сыграл молодой, да ранний Редль – в то время еще майор. Имено он предоставил судьям доказательства того, что Гейкало продавал русским тайные планы общей австро-немецкой кампании против России. Бравый контрразведчик утверждал, что ему удалось перехватить документы, высланные предателем гувернеру семьи русского офицера в Варшаве. Редль заявил, что организация похищения документов стоила ему 30000 корон из собственных средств. Между прочим, деньги ему вернули. Под давлением доказательств, Гейкало назвал своих сообщников. Ими оказались майор Риттер фон Венцковский, служивший в Станиславе, и адъютант военного коменданта Львова капитан Ахт. Обвиненных офицеров немедленно арестовали. Тут-то и началось самое интересное. Недавно столь бескомпромиссный Редль, в начале процесса пугавший всех утверждениями о большой и тщательно замаскированной шпионской сети во Львове, вдруг начал выгораживать подозреваемых. Даже больше: задействовав связи среди высшего военного начальства (а он был лицом, приближенным к наследнику престола), майор попытался устранить от участия в процессе своего приятеля Габердинца. Но в последние дни суда поведение Редля опять переменилось: он снова стал настаивать на обвинении. Наконец, все трое были осуждены: Венцковский и Ахт получили по 12 лет каторги, Гейкало – 8, а Редль – одобрение от начальства. Одобренный майор вскорости дорос до полковника. По ходу пьесы никто не обращал внимание на то, что геройский контрразведчик трынькает какие-то совсем несусветные суммы на раскошную жизнь – в числе прочего, на два автомобиля, а также на удовлетворение неких своих не совсем традиционных страстей (А ведь как хорошо маскировался – даже в досье русской разведки значился как бабник!). Так длилось лет десять и окончилось в 1913 году – таким грандиозным скандалом, что его не затмила даже первая мировая. По своей славе, в том числе и литературной, Редль вполне мог бы конкурировать с Мата Хари – писало о нем множество людей, в том числе и С.Цвейг. Об обстоятельствах делах можно почитать хотя бы у ранее цитированного Альберта Петё – русский перевод его исследования воспроизведен и в сети, притом в нескольких вариантах. Согласно Пете, Редль попался благодаря собственному головотяпству. Quote:
Ну, а дальше – по ниточке к клубочку – добрались к нашему полковнику. В ходе разбирательства он застрелился – под сильным давлением извне. (Та сцена в фильме воссоздана гениально. Герой мечется по комнате гостиницы с револьвером. Три высших офицера, в недалеком прошлом – его лучшие друзья – стоят под окном номера и ждут выстрела. Сплошной кошмар). О том, к чему это все привело в геополитическом смысле – лучше почитать у того же Пете. За всеми этими страстями мы, возможно, забыли о дебюте героя – но то давнее дело опять всплыло в 1913 г. Итак, оказалось, что желая поддержать своего перспективного агента, русские «сдали» ему Гейкала. Хорошо раскрученное дело должно было поднять авторитет Редля как талантливого контрразведчика и отвести от него возможные подозрения. Первый этап операции удался блестяще, но затем произошел сбой. Габердинц раскопал связи Гейкала с двумя действующими агентами русской разведки. Редль мгновенно получил указание вытащить их любой ценой. Именно тогда впервые изменилось поведение Редля на процессе. Но русские быстро поняли, что спасти агентов не удастся, так что согласились на их сдачу. Впрочем, те уже засветились и реальной пользы приносить не могли. Взамен за своих людей Петербург потребовал от Редля сдачи кого-то из австрийских агентов. В один из последних дней процесса Редль представил суду чрезвычайно тайный документ, по его словам, полностью разъясняющий ситуацию вокруг шпионской группы во Львове. Рассказывая об этом документе, контрразведчик с дрожью в голосе объявил, что его агент, похитивший этот документ из русского генштаба, был изобличен и повешен. Конечно же, не были прибавлены объяснения о том, что повешенный в Петербурге полковник и был той фигурой шпионской игры, которую русские разменяли на Венцковского и Ахта, и что именно Редль и выдал его русской контрразведке. В том же исследовании Пете приводятся не совсем понятные мне рассуждения о том, что даже такое грандиозное предательство вполне может быть использовано во благо, если начать кормить противника дезинформацией. Для этого надо было не понуждать Редля к самоубийству, а потихоньку его убрать, возможно, даже похоронив с войсковыми почестями. Но, в качестве похвального слова покойной империи, приведу еще одну цитату Quote:
Для тех же, кого истории с казненными и самоубийцами пугают, - часть вторая, несколько более веселая Шпионы против контрабандистов Австрийские спецслужбы занимались не одними лишь шпионскими играми – они не чужды были также бравурных предприятий а-ля Рембо, правда, с последствиями непредсказуемыми. Одна такая операция была спроектирована и осуществлена в 1891 г. Предполагалось, что группа специально подготовленных командос пересечет границу, проникнет в находящийся на русской территории Радзивиллов, а именно в канцелярию Волынской бригады приграничной охраны, и похитит там некие секретные документы. Но готовить командос было лень или недосуг, поэтому спецслужбы стали искать готовые кадры. Исходя из довольного здравого предположения о том, что шпионское ремесло сродни воровскому, они попросту наняли за 900 гульденов группу выпущенных из львовских тюрем криминальников – возможно, специально освобожденных под эту акцию. Но оказалось, что одно дело баламуты (кошельки) по трамваям из карманов тырить (сознательный анахронизм – электрический трамвай, первый в Украине и один из первых в Европе был пущен во Львове 3 года спустя, в 1894 г.), а совсем другое – оперативно-диверсионная работа. Хотя первая фаза операции, то есть переход через границу, прошла удачно, но в Радзивиллове десантников застали на месте преступления. Им все-таки удалось сбежать, но на границе незадачливых командос ожидал подлинно грозный противник – уже поминаемые бродские контрабандисты. Тут я сделаю некое отступление – не первое и не последнее, и расскажу о МО этой корпорации, тесно сплоченной с коррумпированными русскими пограничниками. К тому времени ни нелегальный переход границы, ни нелегальное переправление партии контрабандного товара, включительно с оружием, взрывчаткой и подпольной литературой, не представляли собой особой трудности. Желающие тайно добраться в Австро-Венгрию приезжали в приграничный Кременец, где в «Гранд-отеле» на улице Чайной можно было договориться о переходе границы. Услуги проводника стоили сравнительно недорого – 10-20 рублей. Дальше система была отлажена как часы. Проводник отдавал часть денег пограничникам, забирая в залог затворы от ружей. После того, как нелегалы пересекали границу, затворы вместе с остатком денег возвращались солдатам, как компенсация за временный приступ слепоглухоты. (Тут мне против воли приходят в голову аналогичные предприятия новейшего времени, когда похожим способом переправлялись через европейские границы партии нелегальных мигрантов, главным образом из Юго-Восточной Азии, и связанная с этим терминология типа «партия зверей» и «кормление зверей», специально сооруженные имитации границ и прочее – сведения о подобных операциях иногда просачиваются на страницы печати). Когда же переправляемая партия товара, а, следовательно, и сумма компенсации были особенно высоки, пограничники не прочь были до того поступиться честью мундира, что самолично помогали таскать грузы через границу. Вот с этим-то сообществом встретились на обратном пути беглые Рембо и в них заподозрили тех, кого подобные группировки боятся пуще огня, - диких конкурентов, способных своими непредсказуемыми и неподконтрольными действиями уничтожить старательно лелеемый бизнес. Произошла битва, в которой незадачливые шпионы были разбиты наголову, захвачены в плен и сданы бродской полиции. Позже их отпустили по распоряжению львовского наместничества. Первый русский консул во Львове К.Пустошкин после тщательного расследования сообщил обо всех подробностях этого дела в Санкт-Петербург. |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем Lee на 03/06/07 в 22:43:12 Вот интересную ссылку накопал о прошлом Галичины. http://orthodox.is.lviv.ua/books/k_emigr.htm Кстати, когда читал про поляков, создавалос ощущение что их разговоры отчасти похоже на публикации некторых российских сайтов и СМИ --но уже на темы нынешней РФ. |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 03/13/07 в 10:35:53 2Lee - по поводу ссылки В самом деле, удивительно похоже. А еще это напоминает похождения немецких эмигрантов, как они описаны, например, Ремарком. Действительно, неизвестно, когда сам окажешься в чужой ситуации.. О трагикомических приключениях одного из таких повстанцев. правда, не эмигранта, а местного галицияка, есть рассказ Ив.Франко «Довбанюк». А этот абзац о несчастных женщинах, которых обманом увезли за границу и отобрали паспорт – словно и не прошло сотни с чем-то лет… Несколько даже неожиданно – Quote:
Ну, легко быть пророком задним числом :) И еще, пожалуйста Quote:
Кстати, воспоминания Кельсиева использовал Ю.Винничук при написании «Львівських кнайп». 2Vagram - боюсь, что я этой книги не читала :-[ (То есть, я ее совершенно точно не читала и даже не видела). Можно ли спросить, что она из себя представляет? Но у меня был бы еще один вопрос - не значится ли в Ваших (замечательных!) армянских историях род Каэтановичей? Это то, что объединяет армянскую и украинскую истории. |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 03/14/07 в 11:35:08 Прошу прощения, и правда перепутала - с irukan-ом. Книгу посмотрю, благодарю за ссылку. |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 03/15/07 в 18:50:18 Несколько просмотрев текст Н.Ульянова – я, как заинтересованное лицо, в первую очередь полезла в галицкий раздел. Что же тут можно сказать – еще один пример того самого виртуалья и кривого зеркала, выражающегося в затушевывании или умалчивании главного, выпячивании второстепенного и извращения фактов до стадии полной неузнаваемости. А москвофилы, поминающиеся там по делу, а преимущественно не по делу, вообще надоели мне до скрежета зубовного. :) Ей-Богу, в западноукраинской истории есть гораздо более интересные темы. Но, пока у меня руки дойдут, чтобы ими заняться – в качестве интермедии и развлечения отрывки из найденного в Интернете и журнале «Ї» переложения украинской конституции на галицкий манер (и диалект) Quote:
Приблизительный и весьма несовершенный русский перевод Богдан Волошин Конституция Украини по галицки Разделы I, II Статья 3. Человек, даже если он и не галичанин по какой-то Господней прихоти, его жизнь и здоровье, честь и достоинство, право быть неизбитым в ментовке или после футбола признаются в Украине самой гарантированной государственной ценностью. Государство, как это ни смешно, отвечает перед человеком за свою деятельность или бездеятельность. Статья 10. Государственный язык в Украине - украинский. Все остальные не хуже, но наш лучше, оттого что мы титульная нация, и этому уже не помочь. Ведь в Украине дается гарантия, чтобы каждый мог себе общаться по-своему, хоть бы и по-русски, хоть это и вздор. А еще наше государство позволяет изучать разные языки, который не каждый поймет в Карпатах или на Волыни, но на которых разговаривают там, где мы зарабатываем деньги на жизнь здесь. Статья 12. Украина заботится об украинцах, которые нашли деньги чтобы выехать из наших благословенных земель, но теперь весьма грустят по родине, хоть и сидят при больших деньгах. Но у государства нет денег, чтобы им очень сильно помогать. Статья 15. Каждый порядочный украинец имеет право крыть власть вдоль и поперек, оттого что у нас цензура строго запрещена. Никакая идеология не должна признаваться государством, как при большевиках, оттого что это стыд и позорище. Статья 20. Государственными символами Украины являются Государственный Флаг Украины, Государственный Герб Украины и Государственный Гимн Украины. А еще Франц-Иосиф, но он уже давно умер и поэтому не всеми признается. (…) Столица Украины – Киев, хоть это и несправедливо, потому что Львов не хуже, а украинцев здесь больше. Статья 35. Каждый имеет право верить в того Бога, что изображен на его иконах. Церковь и церковники в Украине отделены от государства, но не от наших пожертвований, чем в лучшую сторону отличаются от других коммерческих структур. Статья 36. Граждане Украины могут объединятся в союзы, партии, кружки и колхозные звенья без никаких ограничений и за свои деньги. Если же кого-то насильно затащили в СДПУ(о) или Народный Рух, пусть пишет жалобу прокурору, оттого что так делать нельзя, разве что за большие деньги. Статья 45. Каждый, кто тяжело работает, имеет право на вечный отдых. |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем passer-by на 03/17/07 в 15:32:01 Зачитываюсь. Как всегда, очень интересно. К сожалению, я не очень ещё ориентируюсь на широких просторах Могултая, поэтому иногда еле-еле умудряюсь схватить за хвостик новый интересный текст. Смеялась долго над конституцией. Не удержалась, сделала небольшое добавление в этом стиле. Мой приятель (наш местный, любимый бард) перевёл на украинский язык известную в сов. времена песню "Широка страна моя родная" на муз. И. Дунаевского, сл. Лебедева-Кумача. Пiсня про Батькiвщину. Широчезна рiдна Украiна, Все тут є: лiси, рiчки й поля, Прочитаєш в кожного на пицi, Нiби вiн отут великий пан. В нас життя, як Ворскла, повноводна! В нас живуть, не знаючи бiди: Молодих пошлють куди завгодно, А старих вшанують назавжди. В нас тих мiст, як галок на городi, Не обмацать оком наших нив, Наше горде слово "пан добродiй" Замiня нам так багато слiв: Кольоровi й чорнii метали, Хутра, льон, бавовну, нафту й газ, Ми це все на нього б не змiняли, Нам воно дорожче за алмаз. По хатах весiннiй вiтер вiє, З кожним днем все радiснiше знать, Що нiхто у свiтi так не вмiє Нi кохать, нi вголос реготать. Та суворо вилупим ми беньки, Як полiзе хтось ламать наш тин, Ми нiжнiш вiд жiнки та вiд неньки Цю краiну любим, як один. И обратный перевод: Широка родная Украина, всё здесь есть: леса, реки и поля, где ещё, скажите мне, человек так на халяву (или на шару) дышать любит. От счастливых жителей столицы, до забитых, тёмных Харьковчан прочитаешь у каждого на морде, будто бы он очень большой господин. Жизнь у нас, как полноводная Ворскла! У нас живут безбедно: молодых пошлют куда угодно, а стариков почтят навсегда. У нас тех городов, как ворон на огороде, не ощупать глазом наших нив, наше гордое слово "достопочтенный господин" заменяет нам очень много слов: цветные и чёрные металлы, мех, лён, хлопок, нефть и газ, мы всё это не променяем на наше гордое слово, нам оно дороже алмаза. По домам весенний ветер веет, с каждым днём всё радостнее знать, что никто на свете не умеет ни любить, ни так громогласно хохотать. Но сурово вылупим мы зенки, если кто-то полезет ломать наш плетень. Мы нежнее, чем женщину и маму любим эту страну. Все, как один! :D |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 03/19/07 в 11:52:25 Шляхта Часть 1 – Довбанюк (по мотивам одноименного рассказа Ив.Франко) Пан Юрий из старинного шляхетского рода Городиських, за глаза обычно называемый Довбанюком, был необычайно горд и спесив. Идет он, бывало, по деревенской улице, а тут и случись ему кто-то навстречу. Если этот встречный не успеет сразу поздороваться с паном Юрием, или, и того хуже, заденет его краем одежды – то-то ему достанется! -А ты, мудю! А ты, хаме! Ты что же, не видишь, что шляхтич идет? Свой человек лишь улыбнется и скажет: -Ну, ну, извините на этот раз, пане Городиський, я не нарочно. Тогда пан Юрий гордо кивнет головой в знак того, что он переменил гнев на милость, и пойдет себе дальше. Но если встречный окажется чужосельным, то послушает он пана Городиського и спросит: -А почему же пан грабя четвериком коней не ездит, а пешком ходит? Вот тогда Довбанюк разъярится по-настоящему: -Ты погоди, пусть лишь Польша вернется! Будем мы тогда на вас, хлопах, ездить! А бабами вашими волочить! Плюнет тогда чужосельный человек и пойдет прочь. А пан Юрий долго еще будет ругать распустившихся хлопов. Что ж, не ездил пан Городиський четвериком коней. Не было у него четырех коней. И одного не было. Да что там, всего его имущества было – лишь то, что на хребте, да и то незавидное. Рубашка-полотнянка, обычно замызганная, и шлехетские несобранные – или «довбанные» штаны. Поэтому его и Довбанюком прозвали. Бедным же он был – аж синим. Всей его радости – представлять, как это Польша вернется и как он тогда заживет. Чего он от покойницы Польши ждал, Бог его знает. То ли груш на вербе, то ли калачовой тучи. Казалось ему, что тогда каждому шляхтичу будет что ни день, то разговенье, а пока же у него – что ни день, то великий пост. Тяжелого крестьянского труда пан Юрий боялся и не брался за него. Искал себе работы полегче – то сад стеречь, то возле пасеки, хотя пчел страшно боялся. Если такой не находилось – грибы собирал, рыбу ловил, а то просто ходил из хаты в хату: дадут чего-нибудь – перекусит, нет – и так пойдет. Его зажиточные однофамильцы, хоть и не родственники, по очереди или держали его у себя дома, или же давали мерку ячменной муки. С этой мукой в сопровождении вездесущих мальчишек он приходил к родителям рассказчика (а рассказчик – в ту пору как раз семилетний деревенский сорванец), где любил сидеть на призьбе (крыльце), а в коморе держал свой сундучок. Тут он себе и лемишку варил из этой самой муки, да и ел ее, разведя водой. Хозяйка дома, не в силах смотреть на это, старалась влить ему молока в миску, лишь только он отвернулся. Он же делал вид, что не заметил, лишь бы не поблагодарить, а не попросил бы ничего, даже если бы от голода умирал. Вот на этой призьбе сидел Довбанюк, хозяева дома и зашедшие поговорить соседи в один воскресный вечер летом 1863 года. Год был неспокойный – со всех сторон доходили вести о повстаньи в Варшаве. По селам скитались какие-то подозрительніе странники, одни говорили, что паны их выслали, чтобы хлопов бунтовать, другие – что это посланцы от правительства, проверить, не бунтуют ли мужики в самом деле. Газет тогда не было, вот люди и собрались рассказать, кто о чем слышал и пополитиковать (потребность в политиканстве глубоко впечатана в украинский этнотип, тут нас хоть хлебом не корми…) Придет ли сюда повстанье? Неужели панщину вернут? Пан Городиський хлебтал свою лемишку и внимательно слушал. Только дошло до того, что «москаль замагає», как он сорвался на ноги. -Кто такое смеет говорить? -Да круто, пане Городиський, с вашей Польшей, - отшутился кто-то. – Ловит москаль повстанцев, а кого поймает, то так делает, что был петухом, а стал каплуном. -Дураки говорят, а еще большие слушают! -А мы для того и потихоньку говорили, чтобы пан не слушал. Посмеялись все, как тут и новый гость показался – дротяр - лудильщик, а люди этой профессии (латающие старые горшки) были тогда ходячей газетой. так что вскорости полсела собралось – послушать, что там где происходит. Поначалу дротяр представлялся словаком, все то «сем» то «лем» затынал, но быстро перешел на польский и ни о чем другом не говорил, как только о повстанье. Начал рассказывать, как повстанцы бьют москаля, а француз с англиком повстанцам помогают, да и наш цисарь тоже ничего против того не имеет, чтобы москалю «курты скроить», как и хлопы в повстанье идут, а паны им не то, чтобы панщину, а еще и леса и пастбища дарят (эти самые леса и пастбища были постоянной причиной тяжб и вражды между галицкими крестьянами и помещиками). Спел страшную песню: - повесиме вас по парже, чиновники, дигнитарже. А окончил призывом: -Пойдем, люди, пойдем! Покажем, что мы – верные дети польской матери. На это крестьяне лишь прыснули: -Ну, не ври, козьий сыну! Мы и не дети, и не польские! -Я пойду - раздался вдруг резкий голос. –Довбанюк – так-таки с ложкой и с горшком недоеденной лемишки. –А их не зови, это хлопство ничего не понимает. -Довбанюк! – вскричал хозяин, забыв даже о необходимом титуловании. –Ты взбесился или что с тобой такое! Но Довбанюк, ни на что не обращая внимания, уже и собрался. Открыл свой сундучок, спрятал туда недоеденную лемишку и невымытую ложку, закрыл сундучок, отнес в комору, спрятал ключ под ступой на крыльце и, взяв палицу в руки, вышел на двор и пошел вместе с дротярем, не попрощавшись. -Гей, где музыка, - закричал кто-то. –С парадой проводим пана капитана! Мигом собралась толпа мальчишек с ведрами, цеберками, нецками и, лупя по этом палками, пошли провожать повстанцев. А сзади шла толпа газд и парней постарше и ревели все войсковые песни, какие лишь помнили. Прошла жатва, наступил праздник Пречистой - 28 августа, крайне почитаемый и отмечаемый едва ли не наравне с Рождеством и Пасхой. Если помните, именно накануне этого праздника, 17 лет перед описываемыми событиями, некая компания паломников скиталась по Галичине, замаливая случившееся неприятное происшествие. Но не им одним пришлось так постранствовать. Газды, как и двумя месяцами раньше, собрались на призьбе – и вдруг видят: идет кто-то по улице. Ободранный, скорченный в три погибели, на ногах живого места нет – окровавлены по колени, а штаны так порваны, что аккурат до колен и достают. -Юрку! Пане Городиський! Вы ли это? – закричало одновременно с десяток голосов, уже без тени насмешки. -Я! – кратко ответил Довбанюк и, ничего больше не говоря, под ступу, в комору, к своему сундучку. Вытащил заплесневшую лемишку и как начал есть! Люди остолбенели. -Бедный человек! Два месяца ничего не ел! Насилу хозяйка вырвала у него из рук ту заплесневшую лемишку и накормила, чем там в доме нашлось. Поев, Довбанюк пришел в себя и насилу разговорился. -Где же вы были? -А дидько его знает! Кажется, на границе. -Что же вы там делали? -А дидько его знает! Какие-то дубы тягал. Было нас двенадцать, таких же старых дураков, как я. Завели нас к какому-то пану и велели ждать приказов. Ждали мы, разумеется, в лесе. Наконец пану надоело кормить нас даром, велел дубы таскать с той стороны границы на эту. Говорил, что они нужны будут, когда повстанье сюда придет. А дубы толстенные, а какие там дебри! Таскать приказывал быстро, а есть давал все меньше, мы таскали – глядите, как я оборвался, - а потом и сбежали. -Где же вы ходили все это время? -А дидько его знает! Где-то лесами. -И никто вам ничего не говорил? -Нет, ничего. Я думал, хоть арестуют и цюпасом домой доведут, - не хотели. Пришлось босому и голодному паляндровать. Господи, чего я натерпелся! -А в повстаньи были? -А дидько его знает! Кажется, нет. -Ну, а Польша будет? Помолчав немного, Довбанюк сорвался на ровные ноги и махнул железной ложкой в каком-то неопределенном направлении: -А нехай їм там всім тристенний дідько матір мучить! Часть 2 – шляхта ходачковая Общественная прослойка, к которой принадлежал герой предыдущего рассказа – это так называемая шляхта загородовая, она же ходачковая, она же полудрабковая (и еще много других названий. Ходачковая – название ироническое, «ходаки» - это старая изношенная обувь). Прослойка немалая – по некоторым оценкам, в середине 19-го века насчитывающая до 500 000 человек. Основатели шляхетских родов, возможно, получали шляхетство из королевских рук, но в описываемое время юридически ничем не отличались от крестьян. Явление отнюдь не уникальные, вот и беларусские братья не дадут соврать, что и у них было нечто в этом роде, но вот как это выглядело у нас. Разумеется, хватало теорий, что эта шляхта – лишь недоассимилированные пришельцы из запада, но более убедительной представляется мысль М.Грушевского, а также Б.Грекова, о том – что прикарпатская ходачковая шляхта – потомки бывших дружинников и бояр галицких князей, попавших позже в зависимость от королевских замков. Подтверждается эта теория тем, что шляхта заселяла (и, отчасти, заселяет по нынешний день) старинные, еще средневековые села, от названий которых выводит свои фамилии. Так, все Кульчицкие происходят из Кульчиц, Билинские – из Великой и Малой Билын, Ныжанкивские – из Ныжанкович, Городиские – из Городищ, ну, и так можно продолжать долго – есть еще Ильницкие, Чайковские, Турянские и прочие. Каждый такой род может заслуженно повеличаться своими родственниками, прославившими родную фамилию далеко за границами Прикарпатья – писателями, художниками, учеными, артистами, музыкантами. Но самый-самый род – это Кульчицкие. Судьба так разбросала их, что в любом уголке мира какой-то Кульчицкий найдется, и все они помнят о том, что происходят из села Кульчицы, где родился знаменитый гетьман Сагайдачный (по недосмотру судьбы – не Кульчицкий), и что другой их земляк, Юрий-Францишек Кульчицкий, герой Вены, спас австрийскую столицу от турков и облагодетельствовал Европу, научив ее пить кофе (Всякие сомнения по этому поводу рассматриваются как кощунство, а большим святотатством было бы лишь заявление, что кофе вообще вредный и кому-то не нравящийся напиток и не худо бы его чем-то заменить). Правда, некоторые вполне почтенные роды дождались несколько неожиданных украшений. Добропорядочный род, происходящий из села Корчин, вдруг произвел небезызвестного Дмитрия Корчинского. Приходилось мне читать также, что неистовый Виссарион – тоже потомок какого-то галицкого эмигранта, что косвенно подтверждается тем, что в России вроде бы Белинский – не особо распространенная фамилия, а у нас Білинських – пруд пруди. Чтобы как-то отличаться друг от друга, многочисленные однофамильцы используют двухчастные фамилии. Вторая часть – так называемые придомки. (Шляхтич – это ведь от немецкого слова, и обозначающего «из дома», ну, а вторая часть – придомок). Но не перепутайте с двойными фамилиями, образованными от соединения фамилий мужа и жены! Стасив-Калинец – это двойная фамилия (Ирины, жены поэта Игоря Калинца), а Кульчицкий-Полывко – фамилия с придомком. Быт и нравы ходачковой шляхты – излюбленная тема украинских и польских писателей конца 19-го – начала 20-го века. С украинской стороны могу порекомендовать Андрея Чайковского, а еще Фылыпчака, Маковея, отчасти Ирину Вильде, да и Ив.Франко эта тема была не чуждой. Но Андрей Чайковский, точнее, его повести «Олюнька», «У чужому гнізді», «Малолітній» - классика жанра, особенно же «Олюнька», повествующая о трагической судьбе девушки-сироты. Это не случайно, ведь Андрей Чайковский – выходец из шляхетской среды, так что свой материал знал отлично. Кроме «щляхетской» серии, он написал необычайно популярные в начале 20-го века исторические повести из козацких времен (по воспоминаниям современников, его «На уходах» в читальнях «Просвиты» люди слушали, боясь вздохнуть), по основной же профессии – адвокат, а во времена ЗУНР (Західно-Української Народної Республіки) был ее комиссаром. Между прочим, Чайковский всегда очень протестовал, если его фамилию писали на галицкий манер – Чайківський, а также безуспешно уверял кульчичан, что настоящее название их деревни – Кільчиці. Сын Андрея Чайковского – Микола Чайковський – математик и один из авторов современной украинской математической терминологии. Из произведений Чайковского нам известно, что шляхта жила компактными группами, то ли заселяя все село, то ли какой-то его угол. Если в деревне жили и шляхтичи, и обычные хлопы (мужики), то они старались не смешиваться друг с другом, разделяясь на две громады – шляхетскую и рустикальную, со своим отдельным управлением каждая. Занимаясь обычнейшим крестьянским трудом и вовсе не превосходя «хлопов» по уровню материального благосостояния, шляхта пыталась отличаться от своих соседей хотя бы покроем одежды – мужчины носили своеобразную верхнюю одежду, называемую капотой, шапки-магерки, а, главное, камизельку (жилетку) с пуговицами в два ряда, которую нельзя было снимать, даже если владелец был босой и в соломенном брыле. Женщины же делали прически, не принятые в «хлопской» среде (волосы, закрученные сзади в кольцо), а также по-особому повязывали платки. Еще шляхта зачастую перекручивала имена на польский лад, называя друг друга Енджеем, Петшем, Геленой, а свою речь пересыпала польскими словечками, тоже перекрученными. Но при этом твердо держались прадедовской веры. Хотя, надо правду сказать, происходящее в середине 19-го века очищение греко-католического обряда от латинского влияния эта прослойка воспринимала неодобрительно. Да что там, вопреки многочисленным теориям «о многовековых чаяниях» это самое очищение было лишь пуристической блажью высшего духовенства, а рядовые верующие с огромной неохотой расставались с привычными им с детства обрядами. Что отличало шляхту – так это ее неистребимый корпоративный дух, причем проявлявшийся как и по отношению к низшим (обычным крестьянам, которые, впрочем, отвечали шляхте полной взаимностью, крайне уедливо высмеивая ее псевдоаристократические замашки и называя всех шляхтичей «макогонами» - от бляшанок, в которых родовитые шляхтичи держали свои бумаги-легитимации), так и к высшим. В той же «Олюньке» есть весьма красноречивая сцена. Один из героев повести приехал к священнику с просьбой, чтобы тот исповедовал его больного отца. Время было позднее, священнику ехать не хотелось, он попытался отложить дело на завтра. В ответ же выслушал, что, ежели так, то пригласят польского ксендза, но епископ будет обо всем осведомлен. Поскольку бедному священнику уже пришлось вытерпеть дисциплинарное наказание после одной такой ссоры со шляхтой, то выхода не было… Еще того круче разворачивались происшествия в повести «У чужому гнізді». Здесь шляхетская громада из-за спорного пастбища враждовала с землевладельцем – бароном (он приехал из Буковины и его называли кукурузным бароном). Многочисленные тяжбы ни к чему не привели. Во время одной из стычек один из шляхтичей погиб. В скором времени с бароном произошел несчастный случай, вследствие которого он отправился к праотцам, а виновного так и не нашли. Шляхта и хлопы не особенно охотно роднились, но, ежели избранник или избранница, происходя из обычных крестьян, отличались либо физическими, либо умственными качествами, то такие союзы шляхетским обществом признавались. Так, выходя за всеми уважаемого деревенского коваля, шляхтянка ничуть не роняла своей чести – именно такими были родители Ив.Франко. Шляхта также несколько раньше, чем ее соседи-крестьяне, оценила преимущества образования, и старалась выучить своих детей, даже если для этого приходилось тянуться из последнего. Понятие искусства было этой общественной группе вовсе не чуждо – в каждой шляхетской громаде были свои музыканты, называемые «капелой», а также художники, чьи произведения до сих пор украшают галицкие часовенки (фигуры святых, но еще и чертей, зачастую создаваемых авторами с особым рвением – о смешном приключении с одним таким дьяволом, которого побаивались даже взрослые, повествует один из эпизодов «Олюньки») Поскольку же шляхта с очень давних времен любила судиться, то из этой среды вышло немало адвокатов и прочих юристов. Особым же пунктом гонора, хоть и не всегда достигаемым, было держание марки и соблюдение лица – две противоборствующие стороны могли отправляться в суд на той же телеге и по дороге мирно разговаривать на нейтральные темы. Вообще же понятие чести и собственного достоинства было в этой среде развито почти до карикатурного уровня (как в примере с Довбанюком). Трагический вариант того же типа был приведен Ириной Вильде в «Сестрах Ричинских» - там доктор Мажарин, влюбленный в младшую из сестер, из-за обязательства, почитаемого им долгом чести, женится на другой, нелюбимой, разрушая тем свою жизнь (а один из его родственников вообще стреляется из-за карточного долга). Бурные события начала 20-го века отчасти разделили прикарпатскую шляхту: часть ее оказалась в польских легионах, но гораздо больше пошло в сечевые стрельцы и в УГА. В последние предвоенные годы польское государство всеми силами пыталось привлечь галицкую шляхту на свою сторону, объясняя шляхтичам, что они – лишь потомки ассимилированных поляков и обещая неисчислимые блага в случае перехода в римо-католический обряд (об этом, в частности, упоминает в своих воспоминаниях Казимир Жигульский – его особенно злило, что при этом нарушалась польская конституция, формально не признававшая шляхетства). Но сопротивление было твердокаменным, а формы его иной раз переходили всякое вероятие. Надо ли объяснять, что немалая часть шляхты оказалась в УПА или в эмиграции. По воспоминаниям моих родственников, память о шляхетском происхождении и тот самый корпоративный дух еще держались в первые послевоенные десятилетия. Потом, естественно, притихли, но в настоящее время опять ожили. Первым делом наши шляхтичи вернули себе придомки, до того отбрасываемые несколько спартанской советской фамильной системой, и возвратились к традиции вычурных составных имен, особенно же у женщин. Поверьте, впихнуть такую Кульчицкую-Полывко Зоряну-Светлану-Фотынию (имя подлинное) в обычное поле базы данных или в обычную экзаменационную ведомость – нешуточная задача! О своем шляхетском происхождении нет-нет да и вспомнит кто-то из современных украинских писателей. Андрухович, оказывается, де Сас! Что же касается их конфессионной принадлежности, то здесь наблюдается такой же разброс, как и во всем западноукраинском обществе. Но, кажется, большинство Кульчицких – таки православные. |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 03/28/07 в 12:05:21 И, несколько развивая тему мелкой шляхты, - вот эпизод времен первой мировой, то ли из стрелецкого фольклора, то ли подлинный. В одном из сражений в 1915 г. в австрийский плен попал польский граф, воевавший на стороне русских. Пленили его как раз стрельцы, он отчаянно сопротивлялся, отстреливался до последнего, но количественное преимущество было не на его стороне... Словом, держат его в плену, для охраны приставлен один из стрельцов. Граф в отчаяньи, утверждает, что при возможности наложит на себя руки, потому что его чести нанесен урон. Стрелец его успокаивает - на войне всякое случается, вот и Наполеон... Граф объясняет: он угрызен тем, что победили его люди низкорожденные. Стрелец: "Если так, то разрешите представиться - Александр де Новина Розлуцкий". "Шляхтич?". "Конечно". (Естественно, из ходачковой шляхты, фамилия подлинная, такие и сейчас есть). Под конец они так подружились, что перешли на ты. |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 04/03/07 в 12:34:14 Масоны (Главным образом по мотивам книги А.Козицкого и С.Билостоцкого «Кримінальний світ старого Львова») Признаюсь, не особо интересная тема – масоны у нас были скучноватыми. Собственно, подразделялись на две категории: масонствующие в силу служебного долга и полусумасшедшие с легким уклоном в улучшение своего имущественного положения за счет ближних. Ну, с первыми все более-менее понятно, как писал автор исследования по истории галицкого масонства Франтишек Яворский, идеалы масонства транспортировались во Львов в сумках австрийских офицеров и правительственных чиновников. Что-то более неромантичное трудно себе даже представить. А вот и вторые. Пионером львовского настоящего масонства стал австрийский поручик пехоты Мартин фон Клеменс, прибывший в город с первыми частями корпуса генерала Гадика. «Мистик тривиального покроя, возможно даже не шарлатан, а скорее голова, в которой все перекапустилось до крайней степени маниакальности и сумасшествия» - так охарактеризовал фон Клеменса его коллега по мистическим занятиям профессор университета Феслер. Коньком фон Клеменса была каббалистика, а средоточием всяческой мудрости он считал 20-й стих 23 раздела Второй Книги Моисея. Притом иврита фон Клеменс не знал, а за переводом обращался к Феслеру, получив же чаемый текст, с ликующим криком выбегал на улицу, утверждая, что познал тайну мирозданья. По ехидному замечанию Феслера – но, может, здесь отозвалась также жесточайшая внутривидовая конкуренция? – каких-то видимых признаков овладения этими премудростями не наблюдалось. Зато сам Феслер… «О, это была голова», да куда там, «огненный столб перед народом Израиля». Уж он-то знал латынь, иврит, и много еще чего, притом жизнь вел отнюдь не кабинетную. Вот этапы его жизненного пути: сын вахмистра из венгерской провинции, монах-капуцин, исследователь таинственных подземных монастырских узилищ, доктор теологии, автор «Истории Венгрии и ее жителей» в 10 томах, профессор герменевтики Старого Завета во Львовском университете, затем почему-то школьный учитель в Саратове, профессор Академии Наук в Петербурге, суперинтендант по делам евангелистов в России. (Все думаю, что же мне это напоминает? Пожалуй, ту часть жоржсандовой «Графини Рудольштадт», где герои окончательно двинулись рассудком. Кстати, не удивлюсь, если мистичка Консуэло в каком-то ненапечатанном изводе пела в Петербурге перед Их Императорскими Величествами, а ехала в Северную Пальмиру через Львов). Пожалуй, самым действенным стимулом, заставляющим Феслера так метаться по миру, были обыкновенные долги – он, подобно многим возвышенным идеалистам, крайне не желал платить по векселям и попросту сбегал с очередного места постоя. Подобный бродячий образ жизни давал и некоторые преимущества – можно было представить себя как гражданина мира, а, следовательно, явление более высокого порядка, чемзасидевшиеся провинциалы. Именно такими, по словам Феслера, были львовские масоны, которых он крыл почем зря, называя мелочными и необразованными интриганами. Но несчастье хотело, чтобы именно во Львове он встретился с еще более крутым мистиком и скитальцем. Этим последним оказался человек непонятного происхождения (то ли поляк, то ли украинец, то ли швед), биографии и образа жизни, известный под фамилией Корситский. На иерархической лестнице масонства он достиг, по его словам, степени посвященного высшего ранга Клермонского капитула. Затем учился в Стокгольме у «знаменитого доктора Эклефа». По доброй традиции мистиков и посвященных, не имел ни гроша за душой, а жил за 300-рублевую пенсию, присылаемую из России (вотчина масонов!). Феслер настолько признал авторитет и превосходство Корситского, что брал у него уроки магии. Во время ночных занятий они совместно изучали «запутанные формулы из гебрейских и греческих букв вместе с алгебраическими знаками»*, а позже принялись изучать старинные магические трактаты. Особенно же увлекательной оказалась рукопись «Claviculae Solomonis», купленная Корситским за баснословные деньги. Она, правда, совершенно открыто издавалась еще в 1686 году, но продавцы прибегли к довольно обычной уловке: рукопись, мол, содержит отрывки, пропущенные в напечатанной книге. Естественно, самое тайное и увлекательное было зашифровано в этих самых пропущенных отрывках. Руководствуясь ими, можно было постичь «7 огромнейших тайн богов», «7 средних тайн природы» и «7 малых тайн человека». То есть, место человека в системе мирозданья было определено раз и навсегда! Но, впрочем, если строго придерживаться рецептов книги, то можно было неограниченно продлить срок человеческой жизни, общаться с духами и достичь высших степеней мастерства во всех науках и искусствах. Однако существовала маленькая закавыка: всего этого можно было достичь лишь перейдя в мир идей (Полагаю, что это – некий аналог ноосферы, куда то и дело переходили герои некоторых фантастических творений, заполнявших в темное и суровое советское время соответствующую экологическую нишу, вот хоть бы «Звездный корсар» Ол.Бердныка, но под силу ли это живым людям…) Следующим сокровенным творением оказался учебник древней магии “Arbatel”. «Во второй половине 80-х годов 18-го века Австрийская империя, с присущей ей методичностью, принялась упорядочивать отношения своих подданных с тайными силами. Регламентируя порядок регистрации масонских лож, указ 1785 г. отмечал, что в каждом городе империи, кроме столицы, может существовать не больше одной ложи свободных каменщиков. Позже запретили контакты австрийских лож с заграничными коллегами, а еще через некоторое время – участие государственных служащих и военных в деятельности каких бы то ни было тайных обществах. В 1795 г. Франц I окончательно запретил масонство. Законопослушные галицкие масоны самораспустились, и во Львове «баламуцтва на некоторое время утихли». *Как ни странно, идея оказалась плодотворной, может, эти мистики заложили основания львовской школы функционального анализа :) . Именно как беспорядочные скопления букв греческого и прочих алфавитов, а также и алгебраических знаков, выглядели записи, оставляемые Банахом и его последователями на столиках Шкотской кофейни. |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 04/05/07 в 10:57:44 Интермедия – Ксантиппа (это по мотивам рассказа О.Маковея. Конечно, вымысел, но Маковей всегда исходил из каких-то реальных эпизодов. Время публикации – 1912 г. Место действия – Покутье, там, где Галичина встречается с Буковиной.) Отец Василь очень любил произносить проповедь, когда в церкви не было никого чужого, а одни лишь его односельчане. Тогда он, не связанный канонами красноречия, смело переходил с темы на тему и от одной исторической эпохи к другой. Вот и в это воскресенье, проповедуя о согласной жизни между мужем и женой, он начал с создания Адама и Евы в какой-то то там геологический период, перешел к политике, оттуда – к разным сельским делам, потом вспомнил идеальные евангельские супружества, а после, в поисках отрицательных примеров, скакнул в античную древность, в город Афины, и без того прославленные своей мудростью, но самым мудрым человеком там был… …философ Сократ. Он не любил сидеть дома, а обычно ходил по городу и учил людей: вот это делать хорошо, а этого – не нужно. Жена его, Ксантиппа, была страшно злой и бранчливой, вместо того, чтобы радоваться мудрости мужа, вечно его ругала за то, что он занимается не своим хозяйством, а чужими делами. Он же всегда молчал и уступал ей, известно ведь, что кто умнее, тот уступит. Раз, после большой ссоры, она в злости вылила на мужа ведро воды. Сократ же лишь отряхнулся и сказал: «После бури обычно бывает дождь». И по нынешний день всякую злую жену называют Ксантиппой.» Этот пример по древности не уступал самому Сократу, но для парафиян отца Василя оказался новым и вызвал у них немалый интерес. Они переглядывались, толкали друг друга локтями, а то и посмеивались потихоньку. Отец Василь и не догадывался, что получится из его утренней проповеди. Немного отдохнув, он зашел в читальню и застал там Матвея Солонку, человека уже немолодого и тщедушного, но с большим рвением занимающегося общественными делами. Был он и председателем читальни, и старшим церковным братчиком, членом деревенского совета, да еще и кооператива. Поздоровавшись со священником, Матвей поблагодарил его за интереснейшую проповедь и долго расспрашивал о разных перипетиях жизни Сократа, время от времени понимающе кивая головой. Наконец попросил почитать книгу о давно почившем отце философии. Тут в читальню начали сходиться люди и все вместе посидели где-то с час. Матвей больше ничего не говорил, но очень бережно спрятал книгу и ушел с ней домой – читать. Отец же Василь, вернувшись домой, застал гостью, которая уже некоторое время ждала его. Это была жена того самого Матвея, женщина дюжая, крутого нрава и первая хозяйка на все село. После обычных приветствий Матвеиха, поджав губы и горько вздохнув, объяснила цель своего визита. -Панотец меня сегодня тяжело обидел. -Да чем же? – искренне удивился священник. -Так меня в церкви опозорить прилюдно! Я ведь не кто-нибудь, мне уже за пятьдесят, и никто обо мне никогда плохого слова не сказал, а сегодня, при всех… Имя мое и то исковеркали. Не Ксантиппа я, а Ксения! И что из того, что я мужа побраню, а то и толкну немного? Я с ним век прожила, детей вырастила, можно нам поцеловаться, можно и побиться. А как же его не выбранить иногда, если он то в читальне, то в кооперативе, то в город на вече едет, а дома газеты читает. А работа стоит! -Зачем вы, Матвеихо, так о своем муже? Он у вас добрый, умный, копейки зря не истратит. -Ну, пусть бы только попробовал! -Да и бить его не нужно, у него в чем душа держится. -Разве же я его не кормлю? Или так бью, чтобы искалечить? Правда, что я вчера вылила на него ведро воды, но судите сами – приходит вечером, спрашиваю, где был. Говорит, счета в кооперативе выверял. Так ты чужое имущество считаешь, а свое хоть вместе с домом уноси! Он же мне: а что, разве что-то дома пропало? Тут я не выдержала, схватила ведро с водой и… Этим соседям лишь бы подсматривать и сплетни разносить, уже и вам донесли. Ксенька я, Ксенька, а не Ксантиппа! Лишь после долгих уговоров и уверений, что и в мыслях не имел ее обидеть, удалось отцу Василю успокоить разъяренную прихожанку. Ему пришлось едва не клятвенно заверять, что та Ксантиппа жила давным-давно и к Матвеихе никакого отношения не имеет. Но Матвеиха еще не окончательно ему поверила. -И что же, муж у нее был такой, как мой старик? -Гораздо умнее. -Ну, если он не хозяйством занимался, а на слуг полагался, то умным он не был. Я бы за нее заступилась. Несколько подобрев, Матвеиха попрощалась и пошла домой. Муж ее, сидя на крыльце, читал книгу о Сократе. Увидев это, она очень неласково гарыкнула: -Что ж ты меня обманывал! Панотец вовсе не обо мне говорил! Без единого слова Матвей ушел читать в сад. |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем passer-by на 04/05/07 в 12:29:44 Замечательно! :) "Не оставляйте стараний, маэстро, не убирайте ладони со лба". (с) |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 04/11/07 в 10:55:24 или Искусство жарить каштаны Никому не попадалась книга Парандовского «Небо в пламени»? Не читавшим ее – очень советую прочитать, читавшие же – не пугайтесь. Я отнюдь не собираюсь пересказывать всю эту повесть об утере детской веры и обретении первой любви, случившихся в жизни юного героя во Львове накануне 1-й мировой. Всего лишь напомню малюсенький, может, и незамеченный эпизод. «Через минуту он (Теофиль, главный герой – А.) оказался в пассаже Миколаша. Бойко в длинном бараньем тулупе бросал горсти каштанов на горячую жесть. Это была одна из тех извечных фигур, которые Теофиль помнил с начала памяти. Сколько книг в конце каждого учебного года превращались в никелевые монеты, которые впоследствии исчезали в кожаной сумке этого дарителя самых ранних черешен, вкуснейших вафель, бисквитов, шоколадок! Теофиль не соблюдал по отношению к нему абсолютной верности, посещал также другие будки, киоски, магазинчики, разбросанные по городу, словно придорожные трактиры, но, по большему счету, на бойка в пассаже он тратил больше всего». Бойки – этнографическая украинская группа, заселявшая и низинное Прикарпатье, и высокогорье. К «долинным» бойкам принадлежали И.Франко и П.Сагайдачный, но бойко Теофиля, судя по характерному бараньему тулупу – верховинец. Откуда же у него брались самые ранние черешни и такие экзоты, как каштаны? А это, оказывается, из-за традиционного промысла, называемого «бойковским чумацтвом». Заняться торговлей горян, особенно же жителей села Синевидско (сейчас – Верхнє Синьовидне) заставила беда. В горах только дышать легко, а жить тяжело, на высокие урожаи надеяться нечего. Поэтому синевидчане часто возили соль и пшеницу на продажу в соседнюю Венгрию, оттуда же, чтобы не возвращаться порожняком, везли бросовый и «неликвидный» на юге товар – сливы, виноград, абрикосы. Ой поїхав мій миленький На Веньгри з пшеницев, Лишив мене дівчиною, Застав молодицев. Поначалу это было лишь побочным занятием, не сулившим больших прибылей. Кстати, об этом периоде «на заре торговли» существует документальный источник – записки священника Луки Данкевича, зачастую корившего своих парафиян за страсть к разгульной жизни и уклонение от приличного всякому человеку сельского труда. Вот из этих записок стало понятным, что положение изменилось после эпидемии холеры 1831 г., разорившей крестьян и попросту толкнувшей их на торговый путь. Зла без добра не бывает – они на этом пути преуспели. До 1880-х годов предприимчивые бойки успели сделать своей базой снабжения почти всю Южную Европу (сперва соседняя Венгрия, потом также Триест, Италия, Босния, Южная Франция), а то и больше, и монополизировать торговлю экзотическими фруктами поначалу в Галичине, а затем перенести свою деятельность также в Бухарест, Кишинев, Петербург, Одессу (!) и даже в Париж. Сперва возили свой товар возами (запрягали в телеги только лошадей: волы – для сельского хозяйства, кони – для торговли), потом пересели в поезда. Железнодорожную ветку из Львова в Будапешт проложили как-то подозрительно удачно – прямо через Синевидско, так что, думаю, не обошлось без влияния местного лобби. Как и всякое давнее и рискованное ремесло – главную опасность составляли паводки, ненадежные мосты, крутые горные дороги – бойковское чумацтво обросло массой традиций и ритуалов. Это было чисто мужское занятие и, естественно, школа для подлинных мужчин: Синевідський чоловік Не боявся Бога, Лишив жінку на зарінку, Сам пішов до Львова. Лишив жінку на зарінку Патички збирати, Сам поїхав він до Львова Сливки продавати. (Сливы, конечно, далеко не самая-самая экзотика, хотя и аристократические сорта, и простенькие венгерки, главная прелесть которых – в легком отставании косточки, тоже обладают своим неповторимым очарованием). Сосредотачивалась торговля в руках нескольких влиятельных корпораций, называемых обычно по фамилии отца – основателя: Заревичи, Цмоци, Мыцыки (похоже, что и историк Юрий Мыцык происходит из этого рода), Клепуцы, Ковали. Эта последняя была самой мощной, число ее членов доходило до сотни человек. Войти в этакую семью проще всего было через родственные связи, полагаю, что талантливых чужаков охотно брали в зятья. Обычно член сообщества должен был пройти всю иерархическую лестницу. Начинающие и они же самые молодые – «хлопчищи». Это юноши 15-18 лет, главным образом занимавшиеся доставкой товара в частные дома, а также пансионаты, больницы, санатории, охотно потреблявшие вкусный и витаминный товар. Хлопчищи брали фрукты «под реализацию», платя на складе – «гуртовне» вперед, а если им удалось продать дороже, то разница – «звышок» оставлялась им. Однако в конце сезона очень стоило показать сумму звышка, если она оказывалась достаточной, то это доказывало коммерческие способности хлопчища и содействовало его переходу на следующую ступень – экспедитора или помощника продавца, а то и самого продавца. Важнейшим атрибутом сего последнего был огромный раскладной зонт - «парасоля» где-то 4 м диаметром. При помощи этого нехитрого приспособления очень быстро и в любом месте удавалось обустроить магазин, склад и временное жилье продавца. Интеллектуальную «консильйорскую» работу выполняли «посиланники». Они должны были знать едва ли не все центрально-европейские языки и отлично ориентироваться во всех сезонных колебаниях на рынке снабжения, чтобы закупить лучшие фрукты по самой сходной цене, а затем погрузить их и отправить своим компаньонам, державшим сладкую торговлю во всех галицких городах. Репутация этих людей в глазах властей стран-продавцов была непоколебимой: при любых спорах покупатель признавался правым. Одевались они только в традиционную бойковскую одежду, а их неотъемлемым признаком была кожаная сумка-ташка, где обычно хранились топорик, молоток, гвозди для разных паковальных операций, а также деньги для расчета с владельцами садов. Ну, а во главе корпорации стояли «лидеры». Их главным занятием было добывание денег и последующее их вложение в дело. Они удивительно быстро нашли общий язык с банками, сотрудничая, например, с банком «Дністер». Обычная кредитная ставка составляла 5,5%. При обычной сумме займа 4-6 тысяч корон в сезон, компания имела 14-20 тысяч корон прибыли. Полученная прибыль распределялась согласно заранее оговоренным паям. Паи устанавливались на общем собрании корпорации, происходившим в масленую и только в материнском Синевидске. Называлось это распределение «чистами», собрание длилось несколько недель, нередко было очень бурным, а достигнутое с немалыми трудами согласие-«регламент» закреплялось торжественной клятвой, приносимой в церкви. Присягавшие обязывались во время сезона не употреблять никакого алкоголя, не тратить денег компании на личные нужды, безукоризненно вести отчетность, никаким образом не вредить компании. Клятвопреступники, хоть и очень редко, находились, однако их, кроме небесного, ждало также и земное наказание: ни одна уважающая себя корпорация не стала бы иметь с ними дела. Зачастую такие изгои занимались «гавзеруванням», то есть самостоятельной торговлей вразнос. Схема операций была следующей. Посиланник, приехав на заранее выбранное место, закупал у хозяина весь урожай сада на пню. Составляли договор купли-продажи. Владелец сада обязывался сорвать фрукты и просортировать их, отбрасывая испорченные. Некоторые хозяева своим транспортом доставляли товар к ближайшей железнодорожной станции. Посиланники и их помощники занимались финансовыми расчетами. Следующим агентом была железнодорожная администрация, предоставлявшая специальные вагоны, отправляемые к узловым станциям – Львову, Кракову, Станиславу. Здесь товар перегружали на пригородные поезда, потом экспедиторы специальными возами с платформами развозили его по магазинам. Только тогда происходила реализация. (Хоть верьте, хоть нет, но бойки и тогда, и по сегодняшний день имеют в глазах соседей репутацию несколько туповатых и отсталых, а назвать, например, гуцула бойком – немалая обида!) Фруктово-овощной сезон начинался в мае черешнями из Венгрии, Закарпатья, Словакии, следом шли клубника, абрикосы, ранняя картошка, фасоль-«шпарагівка», огурцы, фирменные сливы. Пик сезона – сентябрь и виноград, тут требования к качеству деликатной и скоропортящейся продукции были особо высокими. Никто ведь еще и не догадывался ни о каком обрызгивании! Виноградный период переходил в яблочный, затем в ореховый, позже приезжали законтрактованные в Катании апельсины (помаранчи) и лимоны (цитрины). Завершали сезон сухие фрукты – каштаны-мароны, привозимые из Герца, рожки, инжир и финики. Позже в моду вошли «колониальные товары» - турецкие орехи и бананы. Самыми популярными были каштаны, игравшие в жизни наших предков роль некоего фастфуда на бегу. Жарили каштаны прямо на тротуарах с помощью специальных жестяных «машинок» и только на древесном угле. Готовые каштаны перекладывали в хорошо изолированные деревянные короба-кислики, где они долго оставались горячими. Жителей Синевидска или Верхнього Синьовидного по нынешний день называют каштанами. Но сама фруктовая торговля практически прекратилась с распадом Австро-Венгрии. Не возродилась она и в «рыночные» времена – синевидчане переключились на обслуживание туристов. При том, что недостатка в самых разнообразных овощах и фруктах в сезон и вне сезона не наблюдается (и привозные, и наконец-то выведенные сорта, хорошо переносящие капризный галицкий климат), жареные каштаны из нашей жизни исчезли, их место заняли ненавистные мне лично гамбургеры, чизбургеры и прочее в том же роде. Сами съедобные каштаны приобрести вполне можно – в сезон их привозят из Закарпатья, но угасла традиция правильного приготовления… Собственные мои опыты по сей части были неутешительными – каштаны лишь взрывались с канонадным звуком и были малосъедобными. А то я уж подумывала о том, чтобы бросить свою изнурительную и нервную профессию и заняться уличной торговлей каштанами. |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем Antrekot на 04/11/07 в 11:52:44 Прийдя в восторг... Так их же _надрезать_ надо... :) С уважением, Антрекот |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 04/11/07 в 17:34:32 То есть, в сыром виде? Это для меня эпохальный момент, так что если кто-то сможет уточнить... |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем nava на 04/13/07 в 11:24:40 А вот вспомнилось. Французские, кажется, источники, сообщают, что из каштанов и хлеб пекли, и назывался он "деревянным". |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем Antrekot на 04/13/07 в 12:33:01 on 04/11/07 в 17:34:32, antonina wrote:
Мы- в сыром. Они под красное вино идут замечательно. А на Корсике такой хлеб до сих пор пекут. Вещь. С уважением, Антрекот |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 04/13/07 в 12:40:33 Закарпатская традиция. Это у них в середине осени - праздник молодого вина, мед с орехами и жареные каштаны. Ох, бросить все и уехать... Решено, следующий сюжет - закарпатский. :) |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 04/16/07 в 14:10:05 Объявляется кратковременный таймаут - пока я окончу очередной заезд ремонта и отряхну его прах со своих ног. Для всех, заинтересовавшихся галицкой темой ,- маленькое упражнение. По воспоминаниям Гната Хоткевича, в начале 20-го века гуцулы один из своих излюбленных напитков называли "штири-три" (произносится "штыры-тры", обозначает 4-3) ) по созвучию с настоящим названием. Которое настоящее название и попробуйте угадать. |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 04/20/07 в 10:29:59 Возвращаясь к нормальной жизни. За будущее человечества я несколько успокоилась - никаких люденов в Харькове не создадут, сколько я наслушалась от мастеров по поводу кривой и косой харьковской плитки, которую неосмотрительно купила. :'( Вопроса, наверное, никто не заметил, а этот напиток - шартрез. Так что у сала и горилки есть вполне себе альтернатива в виде шартреза с жареными каштанами. И новый сюжет: Стрелецкое интермеццо – Шарика В начале осени 1914 года первые формирования сечевых стрельцов оказались на Закарпатье. Несмотря на все, что с начала войны случилось с их родиной и с ними, - они были молоды и здесь возникла их первая песня: Марширують добровольці Через Мезев-Теребеш, Чи то банда, чи то військо, Ти ніяк не розбереш. Такая критическая самооценка была вызвана тем, что стрельцы к тому времени не получили никакого обмундирования и в домашней одежде выглядели, по их собственному определению, «як македонські повстанці». А Мезев-Теребеш – это венгерское название деревни Горонда. Горонда и Страбычево, за Мукачевом. Вблизи находится замок Сент-Миклаш, где до сих пор появляется призрак Илоны Зрини… Достопримечательностью Горонды – да что там, ее гордостью и знаменитостью на все Закарпатье, была девушка необыкновенной, сказочной красоты по имени Шарика (1). Она была дочерью горондского корчмаря – и в корчме ее отца негде было и яблоку упасть. Вояки торчали здесь все свободное время, тратя на Шарику все свои наличные. Не подумайте ничего дурного – несмотря на живой темперамент, Шарика была девушкой безукоризненной репутации и строгих правил. Ее поклонникам достаточно было полюбоваться одним ее видом, а уж благосклонная улыбка красавицы и вообще была высшей наградой. Такое аномальное скопление военных в одном помещении несколько смутило командование и было отдано распоряжение, запрещающее военнослужащим даже и приближаться к корчме Шарики. В подкрепление распоряжения выставили стражу. Последствия, естественно, были противоположными желательным: стража тоже не устояла перед чарами Шарики, а одним из задержанных при попытке проникнуть на запрещенную территорию оказался офицер, подписавший приказ. Уже через несколько недель стрельцов перебросили в Карпаты, на фронт, и неизвестно, как сложилась жизнь настоящей Шарики. Возможно, она никогда не узнала, какой долгой и бурной, вплоть до трагизма, была судьба ее идеального воплощения. Потому что случилось не столь уж частое совпадение – несравненная красавица стала объектом вдохновения для войска, в котором едва ли не каждый был или поэтом, или музыкантом, или и тем и другим вместе. Ведь сечевые стрельцы – явление не столько военной, сколько культурной истории. Даже те, кто ничего не знает о сражениях на Маковке или о Чортковской офензиве, вполне могли слышать и петь “Прощався стрілець із своєю ріднею” или «Бо війна – війною”, или «Як з Бережан до кадри», или «Човен хитається». Автор последней песни и еще множества других – Роман Купчинский (2). Кроме песен, в двадцатые годы он писал довольно модернистскую поэзию, издаваемую в альманахе «Митуса», а также прозу. По страницам его повести «Заметіль» (3) Шарика пронеслась, подобно блистающему метеору. Quote:
В приблизительном переводе. «-Приятель, почему нельзя заходить в эту корчму? -Как это? Вы не знаете? -Честное слово, не знаю. -Странно… Из-за Шарики нельзя. -Что такое «Шарика»? Золочевец сочувственно покивал головой. -Да вы что! Быть на Закарпатье и Шарики не знать – это страшная вещь. Зварича это уже начало раздражать. -Говорите же, наконец, что такое «шарика»? -Девушка, и какая девушка! -Из-за девушки не пускают стрельцов в корчму? -Именно из-за девушки. Можете себе представить, что это за девушка!» Герой повести Зварыч, alter ego автора, таки увидел Шарику и был поражен ее красотой. Но, поскольку дома осталась возлюбленная, он гордо заявил, что предпочитает светловолосых, а Шарика была жгучей брюнеткой. Еще лучше удалось музыкальное воплощение закарпатской волшебницы. Один из многочисленной когорты стрелецких композиторов, Левко Лепкий (4), создал песню «Шаріко, Шаріко, дівчино», а в 1934 году Ярослав Барнич написал музыку, Юрий Шкрумеляк – либретто оперетты «Шарика». По-видимому, авторы рассматривали свое произведение как отчасти автобиографическое, потому что дали главному герою (естественно, главному после Шарики) фамилию Балинский, а Ярослав Барнич родился как раз в селе Балинцы теперешнего Снятынского района. Но сопутствующие обстоятельства несколько переменили. Подлинная Шарика была корчмаривной и, скорее всего, еврейкой. Шарика из оперетты – дочь мадярона (5) Ференца Деркача, происходившего из старинного боярского рода. Как легко догадаться, Шарика отвечает взаимностью на любовь стрельца, влюбленным приходится преодолевать и сопротивление родителя девушки, и военную разлуку. Оперетта оканчивается счастливо, но именно этому музыкальному произведению и суждена была трагическая судьба. В период от 1934 до 39 года «Шарика» была на верху популярности, после 1939 – запрещена, 14 ноября 1943 года Станиславский театр имени Ив.Франко попытался вознобвить ее постановку. И тогда произошло страшное событие, не забытое до сих пор. Во время спектакля в зал ворвался отряд гестаповцев и арестовал часть зрителей. Как и почему это произошло – можем догадываться по воспоминаниям очевидцев, но именно те, кто знал больше всех, погибли, свидетельства же остальных несколько противоречивы. Самой убедительной мне кажется версия Владимира Полека (6). У него были несколько особые обстоятельства – он в 1943 году был достаточно взрослым, чтобы все увидеть и запомнить, но, пережив голод в 1942 году, выглядел от силы подростком, что помогло ему спастись. По его словам, а также по воспоминаниям В.Яшана «Під брунатним чоботом» (7), гестаповцы ворвались в театр во время 3-го действия «Шарики» «с шумом, криком и бранью», заняв ключевые места в здании. При этом сильной внешней охраны не выставили: одному из зрителей удалось спрыгнуть со второго балкона, разбить окно возле лестницы и сбежать. Комендант гестапо Брандт приказал прекратить спектакль, всем присутствующим женщинам и детям покинуть зал, а среди оставшихся произвели селекцию. «Ряд за рядом мужчины оставляли свои места и поднимались с правой стороны на сцену, позже одним приказывали занимать места в партере слева, остальных задерживали и под охраной вели в комнату администратора». Всего таким образом задержали 140 человек. И причины такого довольно беспримерного задержания (8 ), и механизм отбора так и остались не совсем понятными. По версии задерживавших, причиной было оружие – револьверы и граната – которое зрители якобы принесли в зал и спрятали под креслами. Это оружие Брандт предъявил председателю Украинского окружного комитета, профессору М.Лепкому (еще один из братьев Лепких). Но такого элементарного и самоочевидного действия, как проверка билетов у задержанных и установление, кто же сидел на тех местах, возле которых и нашли оружие, произведено не было. Так что похоже, что оружие подбросили сами гестаповцы. Относительно же того, как производился отбор, тоже были разные версии. Согласно одной из них, некий неизвестный провокатор прятался за театральной завесой и, рассматривая задержанных сквозь щель, указывал на подозрительных. Но более правдоподобной представляется куда более простая версия: попросту отбирали каждого десятого, потому что, как свидетельствует Полек, среди задержанных оказались и совсем пожилые люди, и почти подростки, как он сам. Дальше задержанных, среди которых и В.Полек, отвезли в тюрьму. По его словам, «в ту же ночь начались страшные пытки некоторых заключенных. Их бросали в камеру в таком ужасном виде, что некоторые из старших пытались уберечь нас, подростков, от этого ужаса. А позже мы их больше не видели». 17 ноября произошел открытый суд. 11 из подсудимых были расстреляны в дворе синагоги или, как тогда было принято говорить, божницы. Кроме задержанных в театре, казнили еще 18 заключенных, арестованных в Калуше и Галиче. Среди казненных были 3 женщины. Судьбы остальных сложились по-разному: кого увезли на принудительные работы, кому-то удалось освободится, в том числе и Полеку, которого «выкупил» знакомый его родителей. Первая публикация о трагическом спектакле появилась, как ни странно, в 1944 году, 9 августа, когда Станислав, теперешний Ивано-Франковск, уже был занят советскими войсками. Газета «Прикарпатська правда» напечатала статью «Кров на площі Міцкевича» и три фотографии расстрела. По-видимому, редакция восприняла расстрел как эпизод борьбы «против фашистов, за Советскую власть», хотя все без исключения расстрелянные придерживались отнюдь не советской ориентации. «Позже газета об этом факте не упоминала». После войны «Шарика» и вовсе была обречена на забвение. И сами стрельцы были запретной темой, и автор оперетты, эмигрант Барнич, стал «не-личностью». Такая же судьба грозила и другому его произведению, тоже оперетте под названием «Гуцулка Ксеня». Но – возможно, кто-то помнит весьма популярный шлягер середины века, благополучно доживший до наших дней? То самое танго «Гуцулка Ксеня», начинающееся словами «Темна нічка гори вкрила» (9)? Это – Барнич, из той самой оперетты. Поскольку совсем запретить исполнение известнейшей мелодии было невозможно, она то приписывалась самодеятельному композитору Роману Савицкому, то объявлялась народной. Последнее, впрочем, небезосновательно, но автор у нее есть. Похожей была судьба всего стрелецкого творчества – а это вообще мощнейший пласт украинской песенной культуры. Народной считается песня «Чуєш, брате мій» - символ украинской эмиграции. Ее авторы – Богдан и Левко Лепкие. (10). Тот же Богдан Лепкий – автор слов довольно заунывной песни «Час рікою пливе», в которой, правда, трудновато узнать оригинальное произведение. Но, возвращаясь к «Шарике» - ее постановка была вознобвлена в 1995 году. ============================================= (1) Ударение на первом слоге. Кажется, это уменьшительная форма от Александры. (2) Примечательно, что в юные годы в своей собственной семье имел репутацию «фиша» - человека, совершенно лишенного музыкального слуха и дара, который весь достался его сестрам. Понадобилась война, чтобы он запел! (3) Как раз о стрельцах. Время действия – август 1914 – начало 1915 года. Очень рекомендую к прочтению, если кто-то сумеет раздобыть. (4) Один из братьев Лепких, о них чуть погодя. (5) Так иронически называли тех, кто, не будучи венгром, слыл большим мадьяром, чем сами мадьяры. (6) Статья «Шаріка в кайданах», журнал «Дзвін», №.3 за 1997. (7) Изданы в Торонто в 1989 году. (8 ) Не то, чтобы сами массовые аресты были чем-то исключительным, но в театре! То, что у наших современников вполне могут возникнуть и некоторые иные ассоциации – другое дело… (9) Впрочем, вариантов слов есть с десяток, так что даже рассказанная в песне любовная история варьируется в самых широких границах. Вплоть до разбежностей, кто там кого бросил и кто в итоге погиб. (10) Сам известный из братьев Лепких – Богдан, профессор Краковского университета и автор тетралогии «Мазепа». Кстати, начальная версия слов песни – не «Чуєш, брате мій», а «Видиш, брате мій». |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем R2R на 04/20/07 в 10:50:34 on 04/20/07 в 10:29:59, antonina wrote:
Заметить-то заметили, но я вот французского не знаю - разгадать никак не получилось. |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 04/20/07 в 15:25:59 Гуцулы тоже не знали... По уверению Хоткевича, этот так называемый шартрез был подделкой, но я вкуса сего напитка также не представляю. Гуцульские понятия о вкусном - вообще особая статья. Кофе они приправляли перцем, а в аптеках специально для них делали перченые же леденцы. |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 05/03/07 в 16:58:15 Слобожанин среди гуцулов Уроженец Харькова Гнат Хоткевич очутился в Галичине, по его собственным словам, «то ли благодаря царскому правительству, то ли благодаря революции 1905 года. Пожалуй, благодаря комбинации этих факторов». Дело в том, что он был даже не политэмигрантом, а беглецом от трибунала, обвиняли же его ни много ни мало, а в организации вооруженного восстания. При том был он человеком исключительно мирных занятий: по образованию – инженер, по роду деятельности – литератором, бандуристом и руководителем самодеятельного театра на Основе. Поначалу «Галилея» не произвела на своего гостя и нового обитателя приятного впечатления. Сплошное село с редкими грязными городками, общество какое-то консервативное… Но коварная провинция только ждала момента, чтобы обернуться другой стороной. Заскучав в чопорном Львове, Хоткевич попросил у известного этнографа Владимира Гнатюка совета, куда бы поехать на лето. Тот, не долго думая, ответил, что вот уже много лет ездит в Крыворивню на Гуцульщине, лучше ничего посоветовать не может. (1) «И лучше посоветовать не мог, потому что лучше ничего и в мире нет». Дальше, как утверждал Хоткевич в своих воспоминаниях, у него как в первый же день открылся рот от восхищения, так он с открытым ртом и проходил шесть лет. То есть все время, проведенное в гуцульских Карпатах. Естественно, не он первый. К началу 20-го века Гуцульщина уже имела репутацию Эльдорадо для этнографов, рая для художников, незабываемого места отдыха для простых туристов. Да что там, почитатели экзотической прелести Верховины находились и в императорском семействе, не исключая самого Франца-Иосифа. До сих пор рассказывают о том, что в благодарность за представление гуцульской свадьбы цисар навсегда освободил жителей Космача от всех налогов, а гуцульские кахли украшали императорский дворец, наследник же престола не только бывал здесь постоянным гостем, но и стал героем совершенно анекдотических рассказов. (2) Литературное воплощение Гуцульщина к тому времени уже существовало – от «Сокильской княгини» (3) Федьковича до «Теней забытых предков» Коцюбинского, вдохновивших впоследствии Параджанова и Дяченков. Но чего-то не хватало – и Хоткевич, как истый театрал, заметил это. Не хватало собственного театра! А в том, что такое предприятие небезнадежно, Хоткевича убедили два обстоятельства. Во-первых, ему крайне понравился местный диалект, «гуцульська бесіда» - «свежий родник из-под самого праславянского корня». О втором же обстоятельстве следовало бы рассказать отдельно. Театральные попытки Гнат Хоткевич делал уже во Львове, раз выставив собственную пьесу «Смутное время» (4), а вторично – «вечную «Наталку Полтавку». О деталях постановки распространяться не буду, достаточно сказать, что Хоткевич пришел к выводу – галичане не особо годятся для театрального дела, «наши как-то понятливее». Но ведь гуцулы – вечное исключение из правил. В какой-то корчме (5) слобожанец стал свидетелем такой сцены. За одним столом сидели два гуцула, угощая друг друга и говоря с употреблением крайних форм вежливости, принятых среди равных. Впечатление такое, что два брата встретились после длительной разлуки. Но стоило одному уйти, как второй мгновенно преобразился, едва не треснув от злости. На самом деле, это встретились два злейших закоренелых врага, но это они так соблюдали лицо. К счастью, Хоткевич не был строгим моралистом и пришел не к выводу о тотальной испорченности человеческой натуры, а о том, что такая среда должна воспитывать актеров. Дело было только за репертуаром, который будущий режиссер представлял себе исключительно на «гуцульской бесиде». Но вот беда – репертуара такого не было. Существовали какие-то пьесы из гуцульской жизни, но для сцены более-менее подходила лишь одна, да и та на польском языке (6). Хоткевича озарила идея перевести ее на гуцульский, с чем он и обратился к уже упомянутому Гнатюку. Тот, будучи человеком, испорченным западным влиянием, только руками замахал – я, мол, двенадцать лет изучая Гуцульщину, и помыслить не могу отважиться на такое. Тогда рискнул сам Хоткевич, по его же словам – и получилась первая его гуцульская пьеса «Антон Ревизорчук» (7) К этом времени уже сформировался аматорский драматический кружек в соседнем с Крыворивней Красноилье. Нашелся более-менее профессиональный директор, тоже украинский эмигрант Ремез (8 ). Прошли первые гастроли – вполне удачно, при толике самоуверенности можно бы даже сказать – триумфально. Постепенно увеличивался репертуар, появились уже вполне оригинальные гуцульские пьесы Хоткевича – «Довбуш», «Гуцульський рік», «Непросте», «Прахтикований жовнір». В 2005 году их наконец переиздали – в Луцке, до того они ходили по рукам – потомки тех гуцульских артистов записали их с памяти, а после передавали от поколенья к поколенью. При этом, конечно, возникали новые варианты, тексты, выражаясь модным научным жаргоном, мигрировали (а то и мутировали). Мне крайне не хочется пересказывать сюжеты пьес, их нужно прочитать, а в идеале – увидеть на сцене. Так только некоторые впечатления. «Довбуша» сам автор считал слабой пьесой (хотя зрители принимали ее очень тепло). «Гуцульський рік» - воссоздает некоторые традиционные обряды календарного цикла, а также похороны и свадьбу. Есть там один такой персонаж… всем сетующим на то, что в украинском языке не хватает резких выражений для передачи сильных отрицательных эмоций стоило бы познакомиться с репертуаром этой Парасочки. На протяжении половины пьесы (к середине она, ко всеобщей радости, умирает) Парасочка бранит мужа, падчерицу, работника, соседку, соседа, всех односельчан, ни разу при этом не повторяясь и для каждого оппонента поддерживая отдельную тематику и лексикон. К сожалению, тиражировать такое богатство трудно, это не бездумное повторение двух-трех избитых от частого употребления слов, а высокое творчество с сильным эмоциональным накалом. Впрочем, вот образцы. «А хороба би тє втєла лихенька на три кути, четвертий пень» - это к мужу. «Ти, мой, закукурічена! А калюхи би ті випали в суботу рано» - падчерице. «Смага би тє втєла навпопереки» - работнику. «Сука ошпарена» - о соседке. «А коли ж я матиму спокій спередь вас, дідьків, гнало би вами у смерічє та в берло?» - всем вместе. «Непросте» - образец гуцульской демонологии. Лесные девушки, знахари, ведьмы, дидькы и главный дьявол Гаргон (9), которого побеждает героиня пьесы Катерина, спасающая своего возлюбленного. Едва ли не самые запоминающиеся персонажи – супружеская чета. Он простоватый крестьянин, она – старшая ведьма. Живут, впрочем, довольно согласно, хотя иногда он и плачется «А ци має хто з вас жинку відьмов, от їк я? Ей, може не оден має, сарака, лиш не хоче си признати”. «Прахтикований жовнір» - довольно известный интернациональный сюжет о солдате, который в награду за свое великодушие получает волшебные вещи и в итоге побеждает дьяволов, обретает богатство, женится на королеве., а потом еще и освобождает грешные души из ада. Наверное, воспоминания о гуцульском театре были едва ли не самыми светлыми и радостными – так тепло описывает то время Хоткевич двадцать лет спустя, в Харькове. Во время репетиций, да и вне их случалась масса забавных происшествий. Вот, например, нашелся, казалось бы, идеальный исполнитель роли гуцульского героя Довбуша – некий Иван Гелета, по всеобщему убеждению, потомок Довбуша и весьма на него похож. Он и сам в этом уверен, а всех сомневающихся отсылает в Косов, где в ратуше висит фотография знаменитого опрышка, и там сличить (10). Предложение об участии в спектакле делается ему, конечно, непрямо – приличному человеку ничего прямо не предлагают, а всякими окольными путями. Похоже, что он готов согласиться, на репетициях у него все получается замечательно, по ходу дела он еще и рассказывает интереснейшие и ранее не записанные эпизоды жизни своего предка. Но на поступившее наконец прямое предложение после долгих раздумий отвечает нечто такое (я опущу подлинный гуцульский текст) – «Я с людьми советовался, и они сказали, что теперь лесов мало, а панычей много». Проще всего было расшифровать «панычей» - это полиция. Но и так фраза осталась загадочной и лишь случайно выяснилось – Гелета решил, что на самом деле собирается разбойничья банда, которой только атамана и не достает. Вот ему эту функцию и предлагают, а все эти штуки с театром, репетициями, декорациями – лишь маскировка, нельзя же средь бела дня открыто собирать шайку. Но старшие люди отсоветовали ему этим заниматься, леса повырублены, жандармов полно. Ну, а все остальные – люди молодые, не понимают, над какой пропастью танцуют, пусть их. Случались, конечно, и менее забавные эпизоды, дело даже дошло до чего-то вроде судебного разбирательства. Театр нажил себе врага в лице красноильского священника-москвофила (11), произносившего обличительные проповеди, а после выдвинувшего обвинение в самом настоящем кощунстве. Повод был несколько деликатным, но, как выразился сам Хоткевич – пусть дамы не читают. Один из артистов справил малую нужду близ церковной ограды… Из этого раздули дело, в качестве судей пригласив войтов (старост) близлежащих сел и всех уважаемых хозяев, которым предварительно внушали, что нужно этот богопротивный театр разогнать. «Но нашлись среди этой публики люди, трезво смотрящие на вещи – как же разогнать людей, которые не буянят, не пьянствуют, не ругаются и за которыми ничего плохого не замечено». Наконец дошло до прямого разбирательства – если разгонять, то за что? Обвинение отвечало – за неуважение к власти и религии, словом, ко всему господствующему. «Тогда, - говорят более умеренные, - audiatur et altera pars” (12) И бе суд, на котором производился текстологический анализ пьес (13), а в качестве оправдательного аргумента кто-то из публики показал, что застал собачку одного из обвинителей на совершении такого же греха в том же месте… (И когда все окончилось полным нашим торжеством, один из войтов, самый добродушный, спрашивает меня – откуда я. Отвечаю – из Харькова. –А это далеко? –Стараюсь, насколько умею, объяснить. Войт качает головой и бросает фразу, смысл которой в том, что вот принесла вас нечистая сила с такой дали именно в наше село, не нашли себе другого места». Из-за этой ли злополучной фразы или без ее влияния – но вскорости Хоткевич и в самом деле уехал – в Петербург, затем в Москву. Почему уехал – не знаю, может, тесно ему было, может, измучила эмигрантская жизнь. Но он еще написал свою лучшую гуцульскую вещь – повесть (возможно, даже мини-роман) «Камінна душа» - «Каменная душа». В качестве эпиграфа повести приведены несколько строк из народной песни о Марусе – попадье, каменной душе, бросившей мужа и бежавшей с опрышком. Что заставило героиню песни отважиться на такое и чем все окончилось – песня не уточняет, так что можно придумывать что угодно. Известно, что этот сюжет очень интересовал Ив.Франко и он даже начал писать пьесу, но из-за перегруженности общественным и научным трудом не дописал. (14) Маруся Хоткевича в психологическом плане вполне убедительна. Это юная мечтательная практически девочка, очень дорогой ценой заплатившая за свои ребяческие иллюзии. Потому что опрышки у Хоткевича – весьма неромантичные, хотя и не совсем обычные разбойники… Один из вроде бы второстепенных, но тоже очень занимавших автора персонажей – пушкарь (вроде бы предводитель «ястребков», что ли) Юриштан, который из еще одной новеллы предстает как некий диктатор в миниатюре, относительно деятельности которого даже через полвека разобраться трудно, был ли он воплощенным злом, как утверждают его враги, или крутым, но справедливым «историческим деятелем, поборником порядка» - это, конечно, сторонники. (15) Этнографическая и пейзажная части текста – лучше всяких похвал, и вообще эту книгу можно перечитывать бесконечно. Где-то в начале 90-х по ее мотивам пробовали снять фильм, с успехом скорее умеренным, на мой взгляд, Маруся там была крайне неудачная. Еще в свой гуцульский период Хоткевич написал повесть «Довбуш» (не особо ее люблю, даже и не сравнить с «Каменной душой») и два сборника – то ли путевых заметок, то ли «картинок из жизни» - «Гірські акварелі» и «Гірські образки». Тоже прелюбопытные, может, попробую когда-то пересказать хотя бы несколько самых выразительных. Что же с ним было дальше? Вернувшись домой, он все-таки угодил в заключение, но, должно быть, по какому-то менее страшному обвинению, потому что скоро оказался на свободе. Носился с идеей привезти гуцульский театр на великую Украину. Единственным человеком, помогавшим ему в этом, была Мария Заньковецкая. Но время оказалось крайне неудачным, грянула война, действительно приехавшие гуцулы, как подданные враждебного государства, очутились в лагере для интернированных. Что там было во время революции – не знаю, а где-то в 20-е годы Хоткевич встретился со своим давним знакомым Курбасом, уже не начинающим актером, а знаменитым режиссером, и даже уговаривал его выставить хоть одну «гуцульскую» пьесу. Но ничего из этого не получилось… Дальше писать не хочется – и Курбас, и Хоткевич исчезли в 30-е годы, должно быть, в том же Сандормохе. Возможно даже, что Хоткевич так и дальше обвинялся «в организации вооруженного восстания». Но попросту не могу не упомянуть о еще одной легендарной личности, Платониде Хоткевич, жене Гната Хоткевича, называемой «гуцульской королевой» и «фудульной» - а это высшая похвала для женщины и заменяет собой все возможные возвышенные эпитеты. ======================================== (1) Ездил, конечно, не для одного лишь развлечения, - собрал очень много невероятно интересного этнографического материала, в том числе, например, и коломыйки такого содержания, что предпочитал печатать их в немецком переводе, дабы не смущать незрелые умы. Вообще же Крыворивня в то время – излюбленное место отдыха западноукраинской интеллигенции и ее восточноукраинских гостей, здесь бывали Франко, Леся Украинка, Труш, Коцюбинский. (2) Тот самый архикнязь=эрцгерцог, «убитый в Сараево из принципа», а одну такую басню, как раз Хоткевичем и записанную, перескажу. Хоткевичу ее рассказал второй участник происшествия, лесничий, сопровождавший эрцгерцога во время охоты. Однажды они вместе заблудились и были вынуждены переночевать в брошенной колыбе. К местам такого рода ни один умный человек не стал бы приближаться и на пушечный выстрел, поскольку после разве очень радикальные меры избавляли от, деликатно говоря, «конницы», неизвестно чем питающейся на безлюдье. Во время ночлега закаленный лесничий и глаз сомкнуть не мог, а эрцгерцог храпел так, что стены дрожали. (3) Сокильская княгиня – не Ганна Сокильская, в 16-м веке разгромившая посполитое рушенье, а местный вариант Лорелей. Ее функцией было сидеть на скале возле крайне опасного поворота Черемоша, где река со всей силы бьет о камни, и застить глаза романтически настроенным плотогонам. (4) Сюжет пьесы революционный и цензура ее не пропустила. Но выставили ее благодаря юридическим ухищрениям. Поначалу предполагалось использовать параграф 2 – нечто обеспечивающее «свободу слова, митингов и демонстраций», на основании которого любое частное лицо имело право организовывать собрание какого угодно количества людей и призывать там к чему угодно, хоть бы и к свержению существующего строя. Полиция не имела там права даже и присутствовать, но ее следовало заранее предупредить и подать полный список присутствующих. Но тут-то и крылась закавыка, полиция честно предупредила, что при желании может сличать список с наличествующими участниками хоть бы и всю ночь. Так что пришлось использовать другой способ – парламентский запрос, на сей раз удачно. (5) Как предусмотрительно замечает автор, - не подумайте ничего плохого, только ради науки. (6) Корженевский, «Karpatccy goraly» (7) «Но Гнатюк – это в некоторой степени представитель «разлагающегося Запада», а мы же можем работать по-ударному. И там, где западному человеку нужно двенадцать лет, мы можем, не учившись, раз, раз и готово, в 115 раз лучше». Ей-Богу, так писал Хоткевич в начале 30-х. Впрочем, Гнатюк результат похвалил. (8 ) Впоследствии на эту должность пробовался также Курбас, в то время еще не знаменитый режиссер, а всего лишь начинающий актер, едва оправляющийся от неразделенной любви к звезде галицкой сцены, Катре Рубчаковой. Вот была бы сенсация – первый театр Курбаса! Но почему-то ничего из этого не получилось. (9) Прикованный цепями к скале на краю земли. Когда люди живут согласно, цепи утяжеляются, когда враждуют – становятся легче. (10) Довбуш жил в 18-м веке. Но в Косове есть все, поэтому должна быть и фотография Довбуша. (11) Опять эти москвофилы! Ну, что я могу поделать… (12). Так и вжарили по-латински, ей-ей, не вру. Примечание Хоткевича (13) По бессмертному принципу – в любом порядочном и довольно длинном тексте можно найти обоснование какого угодно тезиса. (14) Это засвидетельствовала Леся Украинка, очень по этому поводу сокрушавшаяся. Уже в наше время ее аргументы на разный лад повторяла масса людей, особенно Соломия Павлычко и Оксана Забужко. Смысл тот, что литератору нужно заниматься литературой. (15) Живо представляю себе, с каким чувством перечитывали редакторы и издатели этот текст в начале 60-х! Должно быть, не о Юриштане думали… |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 05/11/07 в 10:51:20 Как объясняли мне знающие люди, возвратившееся из Италии, каштаны лучше всего тушить в небольшом количестве воды, тогда они не должны взрываться. Но, иллюстрируя возможные действия при явном неравенстве сил Стрелецкое интермеццо - Пленники Первая мировая в одном отношении отличалась от второй: солдаты противостоящих армий вовсе не считали друг друга порождениями ада, но совершенно такими же людьми, лишь волею случая оказавшимися по другую сторону фронта. Поэтому еще одна из многочисленных историй, рассказанных Р.Купчинским в повести «Заметіль», вовсе не является невероятной. Один из главных героев этой истории оказался в составе стрелецкой первой сотни следующим образом. В начале своего боевого пути, во времена Шарики и Мезев-Теребеша, упомянутая сотня обходилась не только без обмундирования, но и практически без оружия. Но наконец-то командование смиловалось и выделило партию оружия, называемого крисами. Оказалось, однако, что у части крисов уже есть хозяева и передать всю партию они согласны только вместе с собою. Возражений не было. Так гаивская чета оказалась в составе первой сотни, а вместе с четой – ее украшение и гордость, Шварцер. (Возможно, это сборный образ евреев-стрельцов, но я подозреваю о наличии конкретного прототипа. В УГА был даже целый еврейский курень). Описан он автором так: «…красивый юноша, сразу же всем представился. Элегантный и изящный, казался очень нежным, но сросшиеся густые брови наводили на мысль о решительности и сильном характере». Но это было еще осенью, а сама история произошла зимой, в Карпатах, накануне Рождества. Стежа (разведгруппа) стрельцов должна была выяснить расположение противника. Но удача в тот раз им не сопутствовала: довольно большой неприятельский отдел нашел и окружил их самих. Поскольку соотношение сил было 5 к 35 не в пользу стрельцов, о сопротивлении не было и речи. Отдали оружие и пошли. Но дорога горная, снег… Словом, присели отдохнуть и разговорились. Шварцер, один из пленников, нашел среди русских солдат своих единоверцев и начал расспрашивать, какое вознаграждение причитается русской разведгруппе за поимку пленных. Оказалось, что при таком численном превосходстве не светят им даже и медали. – Тогда, - задумчиво произнес он, - какой вам в этом прок? Для нас война окончится, а вы даже медалей не получите. И тут же гениально развил мысль. -Но если бы все случилось наоборот… Последовавшие возражения были технического характера. -Так у вас пленным кушать не дают, вы сами впроголодь сидите. -Ничего подобно (в оригинале по-русски), - возразили стрельцы и продемонстрировали мясные консервы, кофе и, главное, ром. – И пленников голодом не морят. (И это правда, обе противоборствующие империи, Российская и Австро-Венгерская, нередко обращались с пленниками лучше, чем со своими гражданами). Дальнейшее обсуждение пошло в двух направлениях. Скурпульозно подсчитывались все суммарные прибыли и потери двух вариантов развития событий, а также опытным путем проверялись сравнительные качества русского и австрийского пищевого довольства. Обсуждение окончилось одновременно с ромом, экспертная группа пришла к выводу о предпочтительности второго варианта, вопрос выставили на всеобщее голосование, после краткой дискуссии было принято единогласное решение. Произошел очередной обмен оружием и стрельцы с многочисленными пленниками возвратились обратно. Плененная русская группа состояла главным образом из кубанских казаков. Поскольку же дело происходило накануне рождественского ужина, «святої вечері», то даже возник спор, кто имеет право принимать кубанских гостей в такой большой праздник. Победившее в конце концов подразделение утверждало, что оно лучше всех справится с кулинарной частью дела. И правда: «Борщ был превосходным, хоть, возможно, слишком острым и жалил язык, как оса. Тесто для вареников могло быть на полпальца тоньше, но капуста удовлетворительна. Правда, кутья получилась твердой, как шрит». Вся история должна была остаться тайной, но кто-то проболтался. Так и мы узнали. |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 05/11/07 в 10:52:55 Водка и водочные короли Вступление № 1 – никаких практических исследований этого вопроса я не делала, так что исследование чисто умозрительное, большинство сведений почерпнуто из книги Ю.Винничука «Таємниці львівської горілки». Если что-то не так, извините. Вступление №2 – разными были цивилизации и культуры народов Земли. Иные обходились без колеса, иные – без письменности. Но все без исключения создали свои опьяняющие напитки. Хоть из молока, хоть из кактуса, хоть из риса… Вступление № 3 – в 1853 году некий нефтепромышленник притащил в львовскую аптеку, действующую до сих пор, бочонок нефти с просьбой к фармацевтам найти способ перегонять нефть на водку (вона! сейчас нас больше занимает обратный процесс). Иоганн Зет и Игнатий Лукасевич промучились несколько месяцев. Хотя поставленная цель и не была достигнута, так изобрели керосиновую лампу. И, наконец, основной текст. Не стану описывать дружные потуги многочисленных светлых умов в деле создания водки, которая из лекарственного средства и дитяти алхимиков превратилась в порождение сатаны, созданное им на погибель рода человеческого. Диавольское изобретение триумфально побеждало многочисленные госмонополии и сухие законы, все сметая на своем пути. Еще в 16-м веке дело представлялось не особенно серьезным: Василь Загоровский, писатель, моралист и крымский пленник, известный благодаря своим бракоразводным процессам, утверждал, что водку его современники употребляли больше для развлечения и «дружеського обхожденія», без ссор и драк, преимущественно на свадьбах, но и это почитал излишним. Зато после… «Подвигом добрим подвизаєся єси, великомученице горілице, пройшла єси сквозь огнь і воду, ізвела нас бо од хладу і напоїла». «Буде кто найденъ будетъ на улице или въ общенародномъ месте отъ пьянства в безпамятстве, да накажется суточнымъ воздержаiемъ на хлебе и воде, буде же кто злобыченъ въ пьянстве, безпрерывно пьянъ или более времени в году пьянъ, нежели трезвъ, того отдать на содержаніе въ смирительный дом, дондеже исправится». Но исследование феномена водкоупотребления в широком территориальном охвате, пожалуй, слишком сложная для меня тема. Разобраться бы хоть с галицкими достижениями в сем деле… «В мае 1621 года, во время торжеств в честь канонизации святых Игнатия и Ксаверия, Бахус, свой большой кубок на тачке перед собой везущий, вместе с пьяными вакханками, вызвал у возного такое раздражение, что он его объявил банитой и приказал вывезти за городские муры» - хроника Зиморовича. «Церковное братство при Успенской церкви, возникшее в 15-м веке, при торжественных оказиях устраивало в своем доме банкеты. На банкетах подавали водку всякого рода, обычную аквавиту или цинамоновую (коричную).» - И.Крипьякевич. В его же исследованиях упоминается еще одна форма вражды между братствами и духовенством: «Братства, увидев священника в корчме пьяного, должны засвидетельствовать этот факт показаниями двух человек и сообщить епископу» Но, приближаясь к просвещенным австрийским временам… Австрийцы привезли во Львов моду на коктейли. Например, «кникбейн» состоял из разноцветных ликеров, осторожно наливаемых слой на слой. А «крамбамбуля» - это коктейль из тминной, можжевеловой, апельсиновой, лимонной, вишневой и персиковой водок с прибавлением бадьяна. (Как вкусно звучат оригинальные названия! Кминківка, ялівцівка, цитринівка... А бадьян опять появился в продаже, в сушеном виде это звездообразное соцветие с сильным запахом, отчасти напоминающим аромат аниса. Замечательно подходит к горячему вину, которое имеет замечательный вкус после зимнего дня на лыжах!). Еще одно нововведение того времени – сладкие настойки и ликеры. Поскольку пребывали главным образом в распоряжении женщин, то оказались для них немалым собласном, а то и вызвали зависимость. К счастью, эту гибельную тенденцию смело повальное увлечение кофе. И у нас тоже, как и во всем мире, водка почиталась источником вдохновения, как и смертоносной опасностью для творческих личностей. «Михаил Яцкив был настоящим магом и учил поэтов-молодомузовцев пить «Черную Индию», имеющую вкус полыни, смолы и черного кофе» - М.Рудницкий. Думаю, что «Черная Индия» - это нечто вроде абсента. Впрочем, излишний снобизм не приветствовался. По мнению утонченного знатока, символиста и модерниста Яцкива, лучшая водка – это «каменяра» за три грейцаря, закусываемая соленым огурцом либо же бурячками с хреном. В начале 20-го века появилась странная мода объединять ресторанчики и театрики, особенно процветавшие под открытым небом в теплое время года. Нередко самое трагическое сценичное действие прерывалось криком: «Кельнер! Пива!». Требования к репертуару здесь были специфическими. ««Риголетто» вещь неприятная и само название отпугивает клиентов. «Нормы» я не люблю, поскольку публика должна платить сверх нормы. Начинаем с «Прекрасной Елены». Чего-чего, а прекрасных Елен в подобных заведениях хватало. Галиция была крупнейшим производителем водки в Австро-Венгерской империи. Самая знаменитая марка галицкой водки, воистину легендарная – прославленный «Бачевский». Начало фирме Бачевского было положено в первой половине 18-го века, когда некий Лейба Бачелес заложил скромную гуральню в Бибрке. В 1782 году он перебрался во Львов, где открыл небольшую фабрику и так прославился своими изделиями, что в 1810 году получил от австрийского правительства награду – императорского орла – и очень ценимый титул Цисарского поставщика. После революции 1848 года внук Лейбы, Максимиллиан, перешел в католичество и принял фамилию Бачевский. Начиная с этого времени уже можно говорить о династии водочных королей Бачевских, а вскорости Бачевским стали называть и их фирменный напиток, и водку вообще. Но это вовсе не был какой-то банальный разведенный спирт, Бачевские превратили изготовление водки в подлинное искусство, соединяющее доступные только посвященным ритуалы и новейшие технические достижения. С конца 19-го века «Бачевский» совершает триумфальный поход по Европе, получая многочисленные награды на международных выставках и заслуженное признание у гурманов с мировым именем. Такому успеху содействовала обдуманная маркетинговая политика: большое внимание уделялось дизайну, а также, конечно, рекламе. Естественно, последняя была бы невозможна, если бы не плодотворная помощь адептов искусства, взамен, конечно, за щедрое вознаграждение – Бачевские были известными меценатами. Jeden oktawy wielby Slowackiego, Drugi znajduje caly smak w sonecie, Dla mnie zas cztery wodki Bachewskiego Tworza najlepszy czterowiersz na swiecie. Где-то посреди этого славного пути «Бачевский» встретился с не менее легендарным «Смирновым». Они скрестили шпаги, признали друг друга достойными соперниками и прониклись обоюдным уважением. В рекламной кампании Бачевских начал употребляться лозунг: «Единственная водка, не уступающая нашей – это смирновка!», а Смирновы ответили взаимностью. Парадоксальным образом, посмертная судьба двух знаменитых марок сложилась почти одинаково: современные проходимцы обзывают благородными именами свою низкокачественную стряпню! По мнению знатоков, современные смирноффки и бачевские – лишь гнусная подделка, а поскольку род человеческий измельчал, то нет особой надежды на возрождение обоих целительных напитков. Ну, и напоследок – еще и о «борьбе за трезвость». Среди разнообразных достижений греко-католической церкви за ней числится также почти удачная антиалкогольная кампания. Почти удачная, потому что, увы, полностью это не удалось нигде и никогда. Но все-таки общими усилиями удалось предотвратить повальное пьянство, особенно распространившееся после уничтожения панщины, а сама кампания продержалась вплоть до 1939 года. Значительно дольше, чем сухие законы, вводимые могущественными государствами. При том государство практически не помогало, а то и чинило препятствия, само будучи заинтересованным в пьяных деньгах. Формы борьбы за трезвость были самыми разнообразными – проповеди, учреждение братств, но самым популярным и модным стало торжественное присягание отказаться от алкоголя. Подход был самим гибким и, так сказать, в розницу – можно было присягать «по частям». Как это происходило, описывал в том числе и Г.Хоткевич в одном из гуцульских очерков. Некий парень в юные годы был пьяницей и буяном, но после удачно женился на многодетной вдове, и поначалу «присягнул от водки и рома, потом от вина, а тогда уже на аминь от всего» включая даже и пиво. После чего стал первым хозяином во всем селе. Чего и всем желаю- ваше здоровье. :) |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 05/18/07 в 16:23:37 Переводить одну из вечных книг, бессмертного Швейка на украинский – и трудно, и легко. Трудно из-за большой ответственности, Швейк ведь – едва ли не соотечественник и едва ли не национальный герой. До сих пор почти каждый житель Фельштина, теперешней Скеливки, укажет на пруд, возле которого произошло пленение доброго солдата австрийскими вооруженными силами (1), время от времени вознобвляются горячие дискуссии на тему – мог ли самый знаменитый рядовой в истории человечества побывать в галицкой столице (2). Легко – подспорьем переводчикам служит западноукраинский диалект, имеющий с чешским языком и слой общей лексики, и похожие речевые обороты (3). Более того, у нас есть даже общий фольклор, причем как раз попавший в «Похождения». Странно, что никто из переводчиков не обратил на это внимания и некую военную песнь переводили обычно строкой-второй. Так что я, лишь научившись кое-как разбирать чешский текст, поняла: да ведь та песня, которую Швейк и доброволец Марек орут в Марианских казармах так громко, что стены трясутся, знакома мне давным-давно. Эту песню весьма часто поют, правда, не на эстраде, а на дружеских посиделках, она имеет массу куплетов и вариантов, называется и «А він все стояв», и «Фур-фур», и «При каноні стояв», а по-настоящему ее следовало бы называть Баллада о бессмертном артиллеристе Похоже, что это – международная солдатская песня (4), возможно, описывающая какой-то реальный эпизод. Но, впрочем, вот чешский вариант (5) …A u kanonu stal a porad lado-lado a u kanonu stal a porad ladoval. Priletela koule prudce, utrhla mu obe ruce, a von klidne stal a porad lado-lado… u kanonu stal a porad ladoval. И украинский вариант. В сильно сокращенном виде, как увидите по характеру песни, ее можно исполнять сколь угодно долго. При каноні стояв При каноні стояв, і фур-фур, і фур-фур, і фур-фур (6) ладував Перша куля летіла, Ліву руку урвала, а він все ще стояв, і фур-фур ладував С этого момента просматривается четкий алгоритм. Очередная пуля летит и отрывает очередную часть тела. Количество пуль и характер ранений зависят от фантазии исполнителей. Подлинно творческие натуры утверждают, что «він ладує до сто куль!» Но это еще не конец. Вже й команду дали, Щоби труну несли, а він все ще стояв, і фур-фур ладував В сиру землю його Положили давно, а він все ще стояв, і фур-фур ладував і фур-фур, і фур-фур, і фур-фур ладував! Что же это было за диковинное происшествие, так возбудившее народную фантазию, и кто был его героем? В «Похождениях» называется конкретное имя – kanonyr Jaburek, артиллерист Ябурек. Так что, вроде бы, чех. Но в одном из куплетов украинского варианта прямым текстом утверждается: І сам цісар сказав, Що той русин дурний Добре так воював! Так что и мы имеем право притязать на бессмертного артиллериста. Мне все-таки кажется, что первичным был украинский вариант, он как-то явно лучше выстроен и гораздо более насыщен событиями, доведенными до логического конца, к тому же чешское priletela koule prudce – не совсем натуральный для чешского языка оборот, возможно, воссоздающий обычную для украинских песен «бистру кулю». Но когда же могло все это происходить? Явно раньше первой мировой, потому что в начале 1915-го года Швейк и Марек орут хорошо им знакомую и давно сложенную песню. Но, наверное, не особенно раньше. Я лично поставила бы на боснийскую войну. Все это – лишь вступление к следующей теме – «Песни уличные, нищенские, разбойничьи, а также о несчастной любви и прочих происшествиях» ================================ (1) Правда, все указывают на разные пруды. Но это уж такая мелочь! (2) Должен был! Из Фельштина в Камянку Струмыловку, теперешнюю Камянку Бужскую, иначе чем через Львов не проедешь, а, учитывая коммуникабельность доброго солдата, вряд ли он выданную ему в дорогу сумму истратил на львовском вокзале, когда мог сесть в трамвай и через 15 минут оказаться в центре города! Так что один из львовских ресторанчиков на почти научном основании водрузил у себя скульптуру доброго солдата, пьющего пиво. (3) Но не общие международные термины. Чехи в этом отношении – страшные пуристы, у них даже компютер – почитач, а театр, например, - дивадло. (4) Не единственная такого рода, существует, например, украинский вариант «Разлуки», а похоже, что «Там вдали за рекой» - русский вариант стрелецкой «Прощався стрілець із своєю ріднею» (5) Прошу прощения, но в упрощенном написании. У чехов столько нетрадиционных букв… (6) Я не раз слышала утверждения, что не фур-фур, а фурт-фурт. Но это трудно спеть. Ладував – это, конечно, заряжал. |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем Mogultaj на 05/20/07 в 23:01:29 Браво! Спасибо огромное. Эх, хотелось бы мне дожить до комментированного издания Швейка. Где и все реальные персонажи (а и сам Швейк, и Лукаш, и Сагнер, и Биглер - реальны; особенно хотелось бы ознакомиься с биографией Лукаша) были бы описаны с приведением биографических сведений. И чтобы внфяно прописали бы, что Швейк - не Гашек (ошибка дикая, но частая); Гашек там - Марек. |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 05/21/07 в 11:47:26 Делались некоторые попытки географических описаний. По крайней мере, все галицкие передвижения Швейка расписаны насколько можно точно. |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем Бенни на 05/21/07 в 15:19:17 Писали, что один из прототипов Швейка - Франтишек Страшлипка, денщик Гашекова начальника на Первой мировой. Но первые рассказы о Швейке вышли еще до войны. |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем Mogultaj на 05/21/07 в 18:43:53 Quote:
Что касается первых рассказов о Швейке - так тамошний Швейк ничего общего со Швейком из Похождений не имеет. Швейк довоенных рассказов - действительно идиот, сами рассказы выполнены на уровне телесериала "солдаты-надцать" и ни на что иное не претендуют. То есть Гашек, столкнувшись с кем-то на ПМВ, воспользовался старыми своими заготовками как топором, из которого соорудил совершенно новый суп. Про прототипы см. в чудесной работе Никольский С.В. История образа Швейка : новое о Ярославе Гашеке и его герое. М. : Индрик, 1997 Была она у меня, да пропала. По Никольскому, Швейк— это собирательный образ с тремя прототипами: реальный Водичка, денщик Страшлипка и сам Йозеф Швейк. Гашек и Швейк будто бы познакомились в пивной «У чаши» еще перед войной и продолжали общаться в 1921 — 1922 гг., т. е. в то время, когда Гашек писал свой роман. Никольский пишет: "В последнее время документально доказано, что существовал реальный Йозеф Швейк (1892-1965) - пражский ремесленник, знакомство с которым, состоявшееся у Гашека еще в 1911 году, и дало импульс к созданию цикла рассказов о бравом солдате Швейка, где впервые появляется этот персонаж. Но Гашек, как выяснилось, встречался со Швейком-прототипом и в России, где в 1915-1919 годах Швейк тоже находился в плену, а затем в добровольческих чехословацких частях. По воле случая он и Гашек даже зачислены были в эти части (в Киеве) с разницей всего в пять дней (июнь 1916 года), и некоторое время служили в одном полку. Новая встреча со Швейком и побудила Гашека вновь вернуться к разработке этого типажа, благодаря чему возникла повесть "Бравый солдат Швейк в плену", написанная и изданная Гашеком (в незавершенном виде) в 1917 году на Украине. Повесть в свою очередь послужила своего рода эскизом романа, план которого постепенно вызревал в его сознании и окончательно был реализован в 1921-22 годах после возвращения писателя на родину. В повести уже наметились образы многих персонажей, мотивы и звенья сюжета, развитые и развернутые затем в комической эпопее. Более того, сами события романа о Швейке, также оставшегося незавершенным, должны были, по замыслу автора, получить продолжение в России. На рекламных плакатах, которыми весной 1921 года Гашек вместе со своими друзьями оповещал публику о предстоящем появлении первых глав романа (он печатался вначале отдельными тетрадями-выпусками), его заглавие имело следующий вид: "Похождения бравого солдата Швейка во время мировой и гражданской войны у нас и в России". Не вызывает сомнений, что автор собирался написать еще довольно много. Впереди Швейку и героям его романа предстояли тысячи километров пути на восток. Смерть писателя, оборвавшая его жизнь в сорок лет, лишила читателей многообещающих глав. Судя по так называемому "бугульминскому" циклу рассказов, которые он писал одновременно с романом и в которых с юмором рисовал колоритные картины своей службы в Красной Армии (кстати говоря, без малейшей ее идеализации), нас ожидало бы в новых частях его комической эпопеи не менее увлекательное и поучительное чтение, чем в написанном тексте" Откровенно говоря, я сильно сомневаюсь в особых довоенных контактах Гашека и реального Швейка, да и едва ли Гашековский Швейк должен был пройти гражданскую на красной стороне - реальный Швейк так и проходил спокойно в белочехах. См. тж. Пытлика о реальном Водичке и Страшлипке: http://lib.aldebaran.ru/author/pytlik_radko/pytlik_radko_gashek/pytlik_radko_gashek__14.html и др. "Сообщения о том, как Гашек проходил службу в австро-венгерской армии, разноречивы. Он вступил в нее с правами вольноопределяющегося, но из офицерского училища был по неизвестной причине отчислен. Свое исключение из школы вольноопределяющихся Гашек изобразил в рассказе «Gott strafe Engeland» («Боже, покарай Англию»). Офицерское училище в Будейовицах возглавлял некий капитан Адамичка, брат начальника пражской конной полиции. Он хотел украсить учебные помещения патриотическими лозунгами и приказал Гашеку сочинить соответствующие надписи в стихах. Войдя вечером в класс, Адамичка увидел следующую надпись: Zum Bofehl an der Wand Gott strafe Engeland. Herr Gott ist mobilisiert — und mit seinem Name, mit Engeland ist Amen.[81] Автор констатирует: «За эти стихи я получил 30 дней ареста со смешанным режимом, а поскольку я допустил оскорбление религии, было даже возбуждено судебное дело, но в конце концов с первым попавшимся маршевым батальоном меня отправили на позиции». По другим сведениям, перед отправкой батальона Гашек исчез и нашли его только после долгих розысков. Майор Венцель якобы подал на него за это рапорт. Во всяком случае, совершенно точно известно, что путь из Будейовиц в Вену и далее в Брук-на-Лейте Гашек проделал в арестантском вагоне, как он это описывает в «Швейке». Его злоключения во многом совпадают с судьбой вольноопределяющегося Марека. В позднейшей легионерской юмореске Гашек так изобразил передряги, выпавшие на его долю: «В начале войны меня выгнали из офицерской школы 91-го пехотного полка, с рукавов спороли нашивки вольноопределяющегося, и в то время как мои бывшие коллеги, получив звание кадета или фенриха, мерли как мухи на всех фронтах, я сидел на казарменной гауптвахте в Будейовицах и в Бруке-на-Лейте, а когда наконец меня отпустили и хотели послать с маршевым батальоном на фронт, я прятался в стогу сена и так переждал отправку трех маршевых батальонов. Потом я симулировал падучую, и, наверное, меня бы расстреляли, если бы я не изъявил добровольного желания идти на фронт». Как свидетельствуют документы, Гашек прибыл в роту с нелестной аттестацией: «Haschek Jaroslaus nach seiner Angabe Scriftleitersetzer».[82] В скобках приписано: «(Ein Schwindler und Betrüger».[83] Эта характеристика совпадает с пресловутой формулой «р. v» (politisch ver-dächtig)»[84], с которой является в полк вольноопределяющийся Марек. В Бруке-на-Лейте, точнее, в находящемся близ него казарменном городке Кираль-Хиду, Гашек знакомится с несколькими людьми, имена и характерные черты которых он взял из жизни и художественно перевоплотил в своем романе. Он был зачислен в 11-ю роту, пополнявшуюся но только прошедшими обучение новобранцами, но и разными «zuwachs»ами[85] за счет переведенных из штрафных рот и выпущенных из-под ареста. Командовал ею ротмистр Виммер, незадолго до отправки роты на фронт его сменил обер-лейтенант Лукаш (фамилия его писалась тогда по-немецки — Lukas). Позднее Лукаш принял командование над одним из батальонов 91-го полка. Согласно свидетельству фельдфебеля Ванека, Лукаш был строгим, прямым и бесстрашным человеком, командиром, сознающим свою ответственность; подчиненные уважали его и боялись. К солдатам он был справедлив, но его суровая воинская манера обращения мешала подчиненным его полюбить. Во многом это соответствует портрету, созданному Гашеком в романе. Только пристрастие обер-лейтенанта к женскому полу юмористически гиперболизировано. Лукаш был пражанином, но никогда не проявлял себя ни как чех, ни как немец. Из-за своей неуступчивости он терпел много неприятностей и несколько раз был обойден чином. Прежний командир батальона капитан Сагнер, напротив, был тертый калач, человек элегантный и пронырливый. Он покровительствовал чехам, если это, разумеется, не могло ему повредить. Архив 91-го полка рекомендует его не с лучшей стороны. В духе тогдашнего ведения войны капитан Сагнер был жесток и безжалостен. В одном из приказов по 12-му маршевому батальону мы, например, читаем: «Русские подразделения, отстреливавшиеся до последнего патрона, а затем пожелавшие сдаться в плен, не щадить, ибо другие вражеские части благодаря такой тактике выигрывают время для отступления, посему приказываю отвечать умеренным прицельным огнем и уничтожать неприятеля. Гражданское население, оказывающее хоть малейшее сопротивление, истреблять, всех прочих задерживать…» Эти факты, однако, скорее характеризуют суровую военную обстановку, чем отдельных людей. Мы приводим их, чтобы стало понятно, до какой степени фантазия Гашека должна была восторжествовать над действительностью, если свои впечатления и свой опыт он сумел перевести в сферу смеха, юмора и гротеска. Майор Венцель также был реальным лицом. В записках, служащих главным источником наших знаний об этом периоде жизни Гашека, фельдфебель Ванек упоминает о том, что резервный батальон, в который был зачислен писатель, от Самбора до Сокаля продвигался год командованием «безумного майора Венцеля». В ближайшее окружение сатирика входил и кадет Биглер, выведенный в романе честолюбивым юнцом, на дворянском гербе которого изображены «аистово крыло и рыбий хвост». Ян Биглер командовал одним из взводов 11-й роты. Прототипом, вероятно, самого популярного отрицательного персонажа романа, ограниченного псевдоинтеллигента поручика Дуба был, согласно этому свидетельству, поручик запаса Мехалек, беспрестанно повторявший: «Вы меня не знаете, но когда вы меня узнаете, то заплачете». (Согласно другой версии прототипом этой фигуры был некий обер-лейтенант Крейбих, которого Гашек знал по устным рассказам одного из своих липницких друзей.) Реальным лицом был и фельдкурат Эйбл (в романе — Ибл). Как он вспоминал позднее, Лукаш собирался перевести Гашека в другую часть, чтобы избавить от кары за отказ шлепаться по команде в грязь. Сам Эйбл будто бы хотел отослать провинившегося в отпуск и Прагу, но за два дня до назначенного срока Гашек попал в плен. Сообщения о реальных прототипах персонажей «Бравого солдата Швейка» весьма противоречивы. Очевидно одно: роман кристаллизуется из туманных воспоминаний и отдельных деталей, а не представляет собой слепок с действительности. Теперь перейдем к кругу друзей и приятелей Гашека из рядовых солдат и младших чинов. Сюда относится прежде всего старший писарь Ян Ванек, до призыва — владелец москательной лавки в Кралупах, типичный для австро-венгерской армии «сачок» и покровитель подобных же «сачков». Как и большинство тыловых младших чинов и офицеров, он в первую очередь заботится о собственной пользе. Гашек, прикомандированный к ротной канцелярии, близко с ним сошелся. Помогал ему вести дела и вскоре стал для Ванека почти незаменимым. Пребывание в ротной канцелярии и служба ординарцем штаба дали Гашеку возможность познакомиться с документальным материалом, который он позднее цитирует, показывая разложение австро-венгерской армии. Это различные накладные, приказы и депеши, а также печатные издания, распространяемые среди солдат. В канцелярии роты он встречался также с денщиком, или «буршем», обер-лейтенанта Лукаша Франтишеком Страшлипкой, предполагаемым жизненным прототипом Швейка. Страшлипка был молодой парень с голубыми глазами (родился в 1890 году, умер в 1949-м), большой шутник. Гашек, Страшлипка и некий Масопуст, птицелов с Малой Страны, составляли веселую троицу и старались разогнать печаль и уныние, овладевшие солдатами по мере приближения к фронту. О родственности Страшлипки со Швейком судят на основании того, что тот любил рассказывать разные истории и анекдоты, которые обычно начинал словами: «Знал я одного…» Гашек упоминает о Страшлипке и в стихотворении, написанном по дороге на фронт. Называется оно «В резерве»: По выжженной степи везут снаряды, поет шрапнель, и пулемет строчит, и не мешает нам, что где-то рядом концерт тяжелых гаубиц звучит. Нам этот ад не действует на нервы, ведь мы — всего лишь ближние резервы. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Но самый страшный бич резервной роты — страшлипковы седые анекдоты. Как сложилась судьба 11-й маршевой роты после отъезда из Брука-на-Лейте — явствует из дальнейших записей старшего писаря Ванека. 30 июня 1915 года роту послали по железной дороге на галицийский фронт. Причем она едва не двинулась в путь без Гашека. Вопреки запрещению покидать территорию лагеря, объявленному еще за три дня до отъезда, перед погрузкой в вагоны не были обнаружены капрал Маловец и… вольноопределяющийся Гашек. Наконец эшелон тронулся и проследовал через Раб в Будапешт, а из Будапешта на Хатван, Фюзешабони и Мишкольц. Поездом доехали до города Санок в Галиции. Этот путь следования строго соответствует тому маршруту, который изображен в романе. Так же как и в путевых очерках, автор «Швейка» тщательно заботится о точном соблюдении топографии, быть может, именно потому, что хочет предоставить своей фантазии максимальный простор при изображении гротескной и сатирической атмосферы действия. О личных впечатлениях Гашека мы узнаем из стихов, которые он пишет для своего удовольствия или для развлечения товарищей. Стихи эти солдаты переписывали. Так они попали в блокнот фельдфебеля Ванека. Читая их, невольно вспоминаешь письма Гашека из тюрьмы — в них тот же элегический настрой. Легко догадаться и об анонимном адресате. Во время трудного пути в памяти Ярослава всплывают воспоминания о Яр-миле, которая с трехлетним мальчиком живет у родителей в Праге и которую он все еще любит. Доказательством этому служит заключительное обращение: И тем дороже весточка из дома. Исполни же мечту души моей и неприкаянному, жалостью ведома, пришли хотя бы след руки своей. «Интимные письма» Гашека никуда не отсылались и попали к той, кому были адресован, лишь после смерти их автора. Тем самым они еще раз подтверждают его личную трагедию. От железнодорожного узла Санок до самого фронта резервный батальон двигался в пешем строю. Тем временем Гашека вновь «повысили»: вместе с вольноопределяющимся Билеком он стал «Viehtreiber»ом, то есть погонщиком скота. Согласно протокольным данным 25 августа 1915 года медицинская комиссия признала его годным лишь к караульной и вообще более легкой службе. Гашек воспользовался этим и каждый день сказывался больным; он сидел в канцелярии, а во время трудных переходов присоединялся к тыловым частям. Где-то близ Самбора его ожидала новая должность. Он был назначен квартирмейстером. (Все эти обстоятельства играют роль при развертывании сюжетной линии «Похождений бравого солдата Швейка». В той части пути, где Гашек покидает штаб роты, Швейк тоже оставляет ротную канцелярию. Он послан квартирмейстером в район Фельдштейна и в результате удивительного стечения обстоятельств попадает в… австрийский плен.) Для должности квартирмейстера у Гашека были все данные: он прилично говорит по-русски, достаточно хорошо знает Галицию еще со времен своего бродяжничества. В одном из стихотворений Гашек остроумно упоминает о новой должности. Но юмористический тон обретает горький оттенок, едва он переходит к изображению края, опустошенного войной. Но где твой прежний беззаботный смех? Печать уныния лежит на здешнем крае. Ты чуешь в воздухе пожарный горький дым. Среди развалин детвора играет. Лозов сгорел, Борщош и Бурятии. Одно лишь в Шчерше уцелело зданье: суд окружной… И даже божий храм разбит снарядом… Слышатся рыданья… И запах пороха не выветрился там. К этому времени маршевый батальон уже двинулся из Самбора на Шчерш и Гологор, где встречается с основным составом полка. Между тем Гашек облагодетельствован еще одной должностью. Он становится ординарцем, или связным взвода. Из стихотворения, которое мы цитировали, видно, что автор, привычный к суровой бродяжьей жизни, не придавал большого значения тяготам войны. И обер-лейтенант Лукаш изображает его человеком внешне веселым, привыкшим забавлять остальных солдат. Горький оттенок, свойственный его стихам, можно объяснить скорее гнетущими впечатлениями от следов варварских разрушений. Гашек собственными глазами видит, какие опустошения произвела война в местах, где некогда, в мирное время, он еще застал нетронутую природу и бесхитростно-доверчивых людей. Резервный маршевый батальон прибыл в район города Гологор 11 июля 1915 года, быстро пополнил ряды 91-го полка и переместился на север, к железнодорожной станции Золтанка, а оттуда на Сокаль. Район Сокаля, значительного железнодорожного узла в Галиции, был важным австро-венгерским форпостом на восточном берегу Буга и потому постоянно подвергался нападениям русских войск. В огне этих атак оказался и третий батальон 91-го полка, посланный на передовую. Там солдаты попали в такой ад, какого не представляли себе и в самом кошмарном сне. Полк вышел из боев значительно поредевшим. За неделю рота обер-лейтенанта Лукаша потеряла более половины своего состава. Поэтому 1 августа полк был отведен в резерв, в район города Здзары, точнее — к северу от него, на берег Буга. Солдаты, пережившие бойню, отдыхали, развлекались и залечивали раны. Здесь Гашек написал стихотворения «О вшах», «В резерве» и «Плач ефрейтора». Последнее было вдохновлено реальным фактом. После боев у Сокаля Гашек был произведен в ефрейторы и теперь с юмором писал о насмешках и издевках, которые приходится сносить от солдат столь невысокому чину. Его даже представили к награде серебряной медалью за мужество. В битве у Сокаля они с обер-лейтенантом Лукашем взяли в плен группу русских солдат. Те тоже не хотели воевать за интересы царского режима и, недовольные голодным пайком, добровольно сдавались в плен. Хорошо владея русским языком, Гашек будто бы договорился с командиром русской части, каким-то учителем гимназии из Петрограда, и привел добровольно сдавшихся в плен русских (около 300 солдат) к штабу полка в Сокале. Возвращение Гашека во главе пленных вызвало панику. Командир полка, безумный майор Венцель решил, что русские прорвали фронт, и бежал, за ним последовало командование бригады. В архивах 91-го полка сохранились документы, свидетельствующие о подобном же нежелании чешских солдат отдавать свою жизнь за императора и его семью. За равнодушием к воинской службе у многих скрывалось намерение при первом удобном случае перебежать на сторону русских и добровольно сдаться в плен. Гашеку такой случай представился в битве у Хорупан 24 сентября 1915 года. При отступлении от Погорельца к Хорупанам Гашек организовал переправу батальона через Икву. От местных жителей он якобы узнал место, где есть брод, и тем самым, возможно, спас жизнь многих товарищей. С него собирались даже снять наказание (3 года тюрьмы), к которому он был приговорен за дезертирство в Бруке-на-Лейте. Но отмены этой «предстоящей» кары он уже не дождался. Вихревой калейдоскоп событий мы можем проследить по записям старшего писаря Ванека. 17 сентября Ванек с каким-то Крейчи, бывшим актером, и Гашеком посланы в ночной дозор к неприятельским позициям. Но возвращаются они без Гашека, который исчез и вернулся в часть только следующей ночью. (Не было ли это первой, неудавшейся попыткой перебежать к русским?) 23 сентября выдаются ром, шпиг, одеяла, двойной паек хлеба и чай. Что-то назревает. Но если верить Ванеку, никто не догадывался, что Гашек готовится сдаться в плен. Он несет службу у телефона и внимательно слушает переговоры штаба полка со штабом бригады. Ванек находится в одном окопе с горнистом Шмидом. Гашек — в окопе напротив, с Франтишеком Страшлипкой. С ними ютится и пес обер-лейтенанта Лукаша, «захваченный в плен» в деревне Торбовицы. Чувствуя приближение атаки, Ванек обходит траншеи и обнаруживает, что известный тиран лейтенант Мехалек уснул на посту. 24 сентября ранним утром, как только по земле пополз туман, появились русские. Тревога! Гашек, который вопреки приказу спал раздетый, сонно роняет: «Ну, надеюсь, большой беды не будет». Лукаш, волнуясь, кричит четвертому взводу, чтобы он охранял фланги, и приказывает отступать. Записки Ванека совпадают со свидетельством обер-лейтенанта Лукаша. Русские прорвали фронт на участке, оборонявшемся 91-м полком. Ситуация отчаянная. Лукаш пытается связаться с командованием батальона и сообщить, что участок, занятый его ротой, атакован. Солдаты в панике бегут. Отступая, Лукаш видит, как Ярослав Гашек со Страшлипкой медленно вылезают из траншеи. Гашек при этом не спеша закручивает обмотки и натягивает ботинки. Лукаш торопит их, ведь у Страшлипки рюкзак с его провиантом. Но Гашек оправдывается: «У меня отекла нога, нужно ее покрепче затянуть, чтобы сподручнее было драпать». Потом оба исчезают из виду. Утром 24 сентября Ярослав Гашек вместе с Франтишеком Страшлипкой распростился с австрийской армией. В тот день 91-й полк потерял 135 человек убитыми, 285 ранеными и 509 пропавшими без вести". ... |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 05/22/07 в 14:30:38 Гашек, скорее всего, пользовался немецкой транскрипцией географических названий, поэтому из строк ...Борщош и Бурятии. Одно лишь в Шчерше уцелело зданье я более-менее уверенно идентифицировала Боратин и Черче, последнее в междувоенный период было курортной местностью, куда любили ездить на отдых литераторы и художники. Основателями курорта были братья Лепкие, уже в этом треде упоминавшиеся. Борщощ - скорее всего Борщив. Положение "Гражданское население, оказывающее хоть малейшее сопротивление, истреблять, всех прочих задерживать…" вполне воплотили в жизнь... Чтобы хоть какая-то веселая нотка осталась Бо війна війною, Є в тім Божа сила, Як не заб'є тебе вража куля, То копитом замість кулі вб'є кобила. |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 05/30/07 в 12:34:16 Коли літо приходить, гаряча пора У заинтересовавшихся тематикой раздела прошу прощения, а те, кого я утомила своими графоманскими упражнениями, могут перевести дух – недели 3-4 я в сеть выходить не смогу. Впрочем, надеюсь вернуться со свежими идеями, а если у кого-то появятся предложения, замечания, а еще лучше – новые материалы – прочитаю с огромным интересом и заранее благодарю. Для измученных зноем – «Пікардійська терція» Коли літо приходить, гаряча пора, І на сірому камені плавиться тінь, Коли дзвінко кричить на смітниках дітвора, Говорити, ходити і думати лінь. Коли сонце розжарене над містом стоїть, І від чаду машин кругом йде голова, Я згадаю прохолодних озер блакить, Куди їздив колись старенький трамвай. Повези мене туди, де природа сама, Повези мене за місто, де асфальту нема, Повези мене туди, де зелена трава, Повези, повези – старенький трамвай. |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 06/25/07 в 10:54:53 Пока меня окончательно не забыли – Не маєш хліба – співай! Тема настоящего опуса – галицкий городской фольклор. Еще вернее – народное творчество «низкого» жанра, свысока третируемое поклонниками настоящего «высокого» народного мелоса. В самом деле, эти примитивные песенки, которые орали в кнайпах завсегдатаи или тянули нищие, все исполнялись на одну нуту, а весьма непритязательные слова, ежели исполнители их забывали, запросто заменялись тем, что в голову придет, не заботясь ни о грамматических правилах, ни об ударении – как Бог на душу положит. Особо понравившиеся обороты переходили из песни в песню. Сами авторы этих творений невысоко их ценили. Один из львовских мемуаристов, выросший на батярском предместье, только от своих «центровых» друзей из гимназии и университета узнал, каким успехом среди сливок общества пользуются знакомые ему с детства батярские песни, повествующие о танцульках с пьяной дракой и других происшествиях в том же роде. Мода уверенно держится до сих пор, хотя, как утверждал один мой родственник, шестидесятые годы прошлого века были последними временами, когда можно было получить подлинное батярское воспитание. Но о батярах чуть позже, поначалу – героиня гораздо более высокородная Наша пані цісарева Песня из нищенского репертуара. Своеобразное, кстати, сословие – эти самые нищие, обладавшие своей организацией, иерархией и даже особым языком, называвшимся «лебийским», из которого будто бы произошло всем известное слово «лабать» и «лабух». Поначалу, должно быть, песня считалась крайне жалобной. Возможно, первые слушатели при ее звуках утирали слезы. Тема и вправду была печальной – гибель императрицы Елизаветы, сокращенно Сиси (Sissi), от руки террориста. Чтобы представить себе, чем была императрица Сиси для своего времени, следовало бы возвести в квадрат современный миф о принцессе Диане. Красавица, муза поэтов, композиторов и художников, мятежница, игнорирующая все требования придворного этикета, озаренная трагическим отблеском – погибла она сама, покончил самоубийством ее единственный сын. Но до наших дней песня о несчастной императрице дошла в откровенно пародийном варианте, а ритм мелодии до того разухабистый, что хоть польку пляши (вернее, коломыйку, там коломыйковый размер). Увы, я помню только несколько куплетов, но надеюсь, что какое-то представление о целом они дадут. В позабытом мною начале цисарева (императрица) жалуется на здоровье, на что император советует ей Та поїдь си покупати Буде тобі легше! Дальше помню более-менее уверенно Наша пані цісарева Цісарського роду Поїхала ся купати На карльсбадську воду. Якийсь варят нехрещений В Парижі рождений Зациндолив цісаревій Шпиндель заострений. Наша пані цісарева Кров’ю ся залила, Не минуло й три мінуті, Як духа спустила… (Конец, оплакивающий бедную Сиси, я тоже позабыла) Чтобы не мучить читателей жаргонными и диалектными словечками, вопреки своему обыкновению сделаю подстрочник. Пожалуй, из-за моего бесталанья, он получится смешнее оригинала Наша госпожа императрица Императорского рода (1) Поехала купаться На карлсбадские воды. Какой-то сумасшедший некрещеный (2), В Париже урожденный, Пронзил госпожу императрицу Заостренным лезвием (3) Наша госпожа императрица Залилась кровью, Не прошло и трех минут, Как она скончалась… ============================================= (1) Сиси была дочерью Людвига Баварского, покровителя Вагнера. Бедняга сошел с ума. (2) Не знаю подробностей гибели Сиси, но вроде бы убийца был анархистом. Что понудило его на преступление – может, несчастная любовь? (3) Шпиндель, конечно, далеко не такое романтическое слово, как лезвие. Чаще всего так называют большой гвоздь. Да и «зациндолив» куда как примитивнее, чем «пронзил». «Як му зациндолив межи очі»… Ну что ж, один из знакомых Гн. Хоткевича очень любил благородное русское слово «уворовал». «По-нашему получается грубо – украв. А по-русски – красиво: уворовал». Возможно, кто-то из читателей обвинит галичан в неуважительном отношении к памяти харизматической властительницы. Но современные австрийцы вообще используют ее как торговую марку (наравне с Моцартом). Я до сих пор не в силах выбросить обвертку от купленной когда-то в Вене шоколадки. Ее украшает лицо с классическими чертами в обрамлении пышных темно-каштановых волос – лицо «нашей пани цисаревой». Песни о любви несчастной естественно, составляют весьма немалую часть из описываемого репертуара. Правда, несчастная любовь тоже бывала своеобразной. Вот одна из самых любимых моих историй. Некая невинная девушка, по профессии швейка (традиция сохранила лишь ее имя – Тереза) отдала свою любовь и девичью честь ветреному офицеру. Увы, негодник оказался неверным и вскорости завел себе другую. Мало того, изменник вместе с разлучницей еще и прогуливались под окнами несчастной девушки, чтобы окончательно разбить ее сердце. Оскорбленная в своих лучших чувствах, Тереза бросила в предателя свое орудие труда – утюг (может, вернее было бы сказать – метнула), да так удачно, что попала. Учитывая вес тогдашних утюгов, можем самостоятельно оценить физическую кондицию влюбленной швейки, а также незавидную участь изменника. «А видиш, брацішку, що любов може!» Как следует из множества похожих песенок, городские низы вообще были уверены, что военные заводят себе любовниц из сословия служанок, нянек и кухарок в надежде, что последние будут кормить их украденными из господской кухни блюдами – чаще всего шницлями (котлетами). Вот один из таких служителей Марса присутствует на свадьбе своей бывшей пассии Пан капраль тілько злий, як пес, Любові го надходе крес, Бо його кохмашина Вже з іншим ся вигина. Ой, Маню, повна зрад – тепер Не буду твої шницлі жер, Ані з гуляшу сос, Ти поцілуй м’я в нос. (Только господин капрал зол, как собака, Его любви пришел конец, Потому что его возлюбленная, Уже извивается около другого. Ох, Маня, полная измен, – теперь Не буду я жрать твои котлеты, И соус из гуляша, Так что поцелуй меня в нос) Поцілуй мене в ніс – это несколько более вежливый аналог известного «а пошел ты…» Но и взаимная любовь тоже может быть несчастливой, если влюбленных разделяют сословные преграды. Ведь эти самые преграды существуют что в верхах, что в низах общества. Для какого-нибудь принца крови неподобающим может оказаться брак с обычной шляхтянкой, иной мясник в жизни не согласится отдать свою дочь парикмахеру. И получается такая печальная история, как в известной песне Панна Францішка На Клепарові, за рогатками, Там собі жила в своєї мами, Гарна, як ангел, груба, як кишка, А всі ї звали – панна Францішка. А татусь панни – він різав свині, Кращого майстра нема донині, А свині тяжко переживали, На ціле місто, дурні, кричали. А мамця панни в ринку стояла, Що татусь різав – тим торгувала, Сальцесон, шкварки, шпондерок, кишки – Купуйте, люди, в мамці Францішки. А недалеко від їх господи Жив си фризієр, бравий, молодий, Він купав там щорання кишку, Бо кохав тяжко панну Францішку. Підслухав татусь ту таємницю: - Не для фризьєра донька різницька! І хай щодня він купує кишку, Та не дістане панну Францішку! Як то коханці бідні дізнались, То з того тяжко розхвилювались, І хоч життя їх було ві цвіті, Постановили його скінчити! Бідний фризієр заливсь сльозою, Купив си кишки із трутизною, А було тої два метри кишки, І з’їли разом з паннов Францішков. А тільки з’їли, зараз почули, Же тов ся кишков на амінь струли, І смерть настала від тої кишки – Такий кінець був панни Францішки. Подстрочник вместе с комментариями На Клепарове (1) за рогатками (2) Там себе жила у своей матери Красивая, как ангел, толстая, как кишка (3), А все ее звали – панна Францишка. А батюшка панны – он резал свиней, Лучшего мастера нет до теперешнего времени, А свиньи тяжело переживали, На весь город кричали, глупые. А матушка панны стояла на рынке (4) Что батюшка резал, тем торговала, Сальцесон, шкварки, шпондерок, кишки (5) – Покупайте, люди, у матери Францишки. А недалеко от их дома (6) Жил себе парикмахер, славный, молодой, Он покупал там каждое утро кишку, Потому что сильно любил панну Францишку. Подслушал батюшка эту тайну: -Не для парикмахера дочь резника! И пусть он каждый день покупает кишку, Но не получит панны Францишки! Когда об этом узнали бедные возлюбленные, Они очень из-за этого расстроились. И, хоть жизнь их была в расцвете, Они решили с ней покончить. Бедный парикмахер залился слезой. Купил себе кишку с ядом. А было этой кишки два метра (7) И они ее съели с панной Францишкой! А только съели – сразу же почувствовали, Что они этой кишкой отравились на аминь (8 ) И смерть наступает от этой кишки – Таков конец был панны Францишки. ==================================================== (1) Клепарив – предместье, заселенное мелким ремесленным людом. Пользовалось славой хулиганского района – «кальварии». (2) Заграждения, отделявшие исторический центр города от предместий. В 19 веке еще сохранялись их остатки. (3) Естественно, кишка начиненная, например, гречневой кашей, - вещь превкусная! Как видим, эталон женской красоты весьма отличался от современного. (4) То есть, имела там постоянное торговое место. Мелкий бизнес в женских руках! (5) Со шкварками и кишкой, думаю, все понятно. Шпондерок – из шутливого современного стихотворения Вище за все – первозданна краса, Краще шпондерок, аніж ковбаса. (6) Как бы перевести господу… «Добро, у кого є господа» - уже и у нас забывают это благозвучное и емкое слово. Это и дом, и двор, и все домашнее хозяйство. (7) При таком количестве и без яда умрешь… (8 ) Окончательно. Два или три года назад Виктор Морозов записал «Панну Францишку» на диске батярских песен «Тільку ві Львові» и получилась она великолепно! Как зловеще он хохочет после слов отца панны –«та не дістане панну Францішку!». Да и весь диск великолепен, а любителям более высокого жанра, возможно, понравится другой диск этого же исполнителя «Треба встати й вийти» - стихи Костя Москальця «Сірий зимовий день, Гаряча кава зігріла душу, Перший трамвай іде, З тобою я прощатись мушу» (Світлий нектар) «Може тоді ти відчуєш тривогу чи навіть любов До дивних людей» (Oh, my dear Ukraine) …І дзеркала проростають пелюстками. І кожна айстра жива …Заборонені кольори неіснуючих держав. А еще Виктор Морозов известен как переводчик Паульо Куэльо и «Гарри Поттера». Это именно благодаря его стараниям украинский перевод очередного творения сего цикла, издаваемый «А-бабой-галамагой» неизменно оказывается самое позднее третьим в мире по времени выхода. (Да и третьим был только раз, причем отстал от тогдашнего лидера на день). Утверждают, что если Джоан Роулинг будет тянуть сагу о юном волшебнике книг до семидесяти, то Виктор Морозов научится переводить скорее, чем она пишет. Впрочем, я сломалась где-то на пятой книге. Но это был обычный для меня меандр «гульянья мысли». Возвращаясь к основной теме – у нас весьма часто использовалось слово «батяры» без объяснения, что же это такое. Само слово вроде бы происходит от венгерского «бетяр». Поначалу так называли обычное городское ворье и полупреступный элемент. Пожалуй, самым близким русским аналогом было бы «блатной». Между прочим, весьма похожее слово «блят» фигурировало в батярском жаргоне – «балаке» и обозначало: в узком смысле – укрывавшего и перепродающего краденное, в обобщенном – умеющий держать язык за зубами. Один из персонажей «Еврейских мелодий» Ив.Франко с гордостью подчеркивает положительную черту своей репутации «бо раз, що я блят», то есть, умеет хранить чужую тайну. Балак и самом деле немало почерпнул из идиша (например, слово мент), но главными его источниками были украинский и польский языки, от которых он устремился куда-то в третье измерение. Но разного рода любительских и профессиональных студий балака хватает, в том числе и в сети, возвращаемся к батярам. Они сами не видели в своем образе жизни ровно ничего завлекательного, это, как обычно, образованные сословия отличились, составив кодекс чести батяра (привычное дело – не обижать больных, слабых и всеми уважаемых людей. Что происходило, когда это правило кто-то нарушал, можно узнать из рассказа Ив.Керницкого «Еспанський хрест», входящего в цикл «Герой передмістя». Вообще рекомендую, читается на одном дыхании). Это же образованное сословие находило особый шик в пересыпании светского разговора жаргонными словечками и особую прелесть в батярских песнях. Содержание большинства этих песен похоже – где-то собрались большой компанией, называемой «наша віра» или «наша гебра», устроили вечеринку, танцы, флирт, пьянка, драка, приехали полиция и «ратункова» - скорая помощь. Вариант – избили полицейского агента Поліцая у трамвай Чорт якийсь приніс, А я гиров як махнув, То го просто в ніс (Полицая в трамвай // Принес какой-то черт // А я как махнул гирей // Так его просто по носу – батяры считали трамваи своим естественным местом обитания). Зачастую в таких балладах упоминается место действия, что, кстати, облегчает жизнь львовским историкам. Вот, например, часто посещаемая студентами и юристами кнайпа (как бы это перевести – ресторанчик? Питейное заведение? Словом, я не знаю варианта лучше, чем кнайпа) «Під чорним цапком». Известный батяр Юзько Мариноский, не чинясь, признается, как его поймал не менее славный полицейский агент Базюк. Раз коли, браття, та й до ранку Кіряв я бровар си «Під Цапком», Аж нагло впала там хатранка, Патруль військовий разом з ньов. Почув’єм голос я Базюка: «Нарешті, пташку, тебе мам». З патрольом взяти м’я не штука, Прийшов Базюк за мнов би сам! (Сильно прилизанный подстрочник – Раз, однажды, братцы, до утра Пил я себе пиво «Под козленком», Но неожиданно заявилась туда полиция И вместе с ней военный патруль. И я услышал голос Базюка: «Наконец, птенчик, я тебя поймал», С патрулем поймать меня нетрудно, Пришел Базюк за мной бы сам. ) Но увы, полицейские агенты обычно ходили с сопровождающими, популярно называемыми «янголами». Об этом нам повествует Петро Лямпика, коллега Юзька Мариноского, на пару с ним избивший капуся в кнайпе Циммермана (что-то мне при этом названии вспоминается аналитическая геометрия). О том, что автор песни – именно Петро Лямпика, мы узнаем из второй ее половины «о том, что произошло утром». А я в семій рана домів приблудивсі І з мойов Гандзюльков спати положивсі. Вольга нам ду ліжка приносі сніданє, Аж ту Млєчку входи з двома янголами. По хавірі гречним воком він блукає: «Хто лежит на ліжку?» - зараз си питає. То є пан Лямпіка, за шлюсара знаний, Прийшов ту над рано, але цілком п’яний. Вставай-но, шлюсарю, бери своє вбранє, Підем на інспекц’ю, там ці дам сніданє. (А я в семь утра домой приблудился И со своей Гандзюней лег спать. Ольга (квартирная хозяйка) нам в кровать приносит завтрак, Как тут приходит Млечко (начальник полицейского патруля) и два ангела вместе с ним По комнате быстрым глазом он водит, «Кто лежит в кровати?» - сразу же спрашивает. Это пан Лямпика, известный, как слесарь, Пришел сюда под утро, но совершенно пьяный. Вставай-ка, слесарь, собирай свою одежду, Пошли в инспекцию, там тебе дам завтрак ). Вот так выглядела батярская жизнь, но само значение этого слова постепенно изменялось. Началась волна романтизации, всякие там Тоньки и Щепки, «Сердце батяра». Постепенно батяр стал просто очень энергичным и разбитным молодым человеком Батяр я си, батяр, з малої дитини, Як мав штири рочки, ходив до дівчини, А там инфантизировался вообще – и сейчас батяром чаще всего называют непоседливого, проказливого, но любимого ребенка. И, кое-как добравшись до конца – история еще одной песни, в некотором роде визитной картки Львова, бесконечной «трамвай за трамваем». Ее вроде бы сочинил в междувоенные годы некий полусумасшедший Ясьо. Он приехал во Львов из Бродов, происходил из зажиточной еврейской семьи, но что из того – Тато має гроші, а мама кульчики, А я, бідний Ясьо, є без черевиків (У папы есть деньги, а у мамы сережки // А я, бедный Ясьо, хожу без башмаков) так он пел о своей горестной жизни в сочиненной им самим песне на мелодию «Бувай ти здорова» - тогда эта мелодия была гораздо медленнее, чем сейчас. Бедного Яся называли свирком и «Бувай», но любили, а песню подхватили и начали воспевать на всем привычную мелодию разные городские происшествия. Приїхав до Львова акробата-муха, Вліз на Тилічкову і визьонув духа. Подлинное событие, упоминаемое Ст.Лемом в «Высоком Замке». Некий человек-паук того времени показывал свое искусство, взбираясь на здание, в партере которого находилась кондитерская знаменитой «мамы Теличковой», но упал и разбился на смерть. Так эта песня и просуществовала до нашего времени – в нее впихивали все, что попало, и в результате она превратилась в бесконечную череду куплетов. Когда все осмысленные заканчиваются, в ход идет нечто вроде ТрАмвай за трамвАем, за трамвАем трАмвай. А за тим трамвАем іще один трАвмвай. В одной из версий песня обзавелась припевом, из которого я решаюсь написать только начало «Гоп, стоп, Канада», а все остальное уже не для приличного общества. Несколько прилизанный, подправленный и сильно сокращенный вариант пело в 90-е годы «Львівське ретро» Куплю си білета, сяду до трамваю, Бувай ми здорова, бо я від’їжджаю. Большинство из здесь написанного и много чего другого можно найти в книге Юрия Винничука «Кнайпи Львова». |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 07/09/07 в 16:38:18 В этой теме уже фигурировали бойки и гуцулы. Если хорошо пойдет, доберемся и до лемков. Пока же, в качестве анонса. Когда Колумб только плыл в Америку, лемки из села Рецкого уже оттуда возвращались. Встретив в океане корабль, адмирал закричал: -Люди! Чьи вы? Из-за ветра лемки не сразу услышали, поэтому переспросили: -Га? А потом: Мы рецкие! Но из-за того же ветра Колумб расслышал "гамерицкие". Так Америка получила свое название. |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 07/23/07 в 15:30:07 Стрелец Олена Ну, название, конечно, позаимствовано, думаю, понятно из какого фильма. В армейских списках главная героиня настоящего очерка значилась как кадет Олег Степанив, в детстве ее ласково звали Галей. Подлинное ее имя – Олена СтепанИвна (это фамилия, так она изменялась на галицкий лад). По мужу – Дашкевич. А теперь начну по порядку. Еще в конце 19-го века гостящую во Львове Лесю Украинку удивляли и возмущали жесткие ригористические правила, которым вынужденно подчинялись галицкие женщины. –Даже если таковы юридические нормы, писала она в одном из писем, - то ведь правила общения не регламентируются, отчего же добровольно отдавать себя в «женскую неволю»? Должно быть, пример Восточной Украины подействовал. Правда, нужно бы еще учесть несколько десятилетий активной деятельности эмансипаток – тогдашних феминисток :) , Натали Кобринской, например. (А первая демонстрация феминисток и вообще произошла еще в 1840 г., одна из участниц даже курила сигарету!). Так что следующее поколение очень резко раздвинуло рамки того, «что прилично хорошо воспитанной девушке». Необходимость получения образования стала настолько насущной, а общественный прессинг в этом направлении настолько сильным («Только образованные матери смогут воспитать здоровое поколение» - А.Шептицкий), что в 30-х Ирине Вильде пришлось даже вступиться за тех девушек, что избрали себе традиционную женскую участь. (В шутливом рассказе «Дух часу» - «Дух времени», пародирующем одноименный рассказ Натали Кобринской. Героиня того, раннего, рассказа – юная девушка, шокирующая старших родственников своим стремлением учиться и работать. А героиня Ирины Вильде, наоборот, слезно нарекает на своих родителей, прежде всего на эмансипированную мать, заставляющую ее учиться, а сама она замуж хочет). Но это когда еще будет! Девушки, рожденные в конце 19-го века, очень небезосновательно предполагали: может получиться так, что им придется заниматься таким неженским занятием, как война. На сей раз дело шло не о женском равноправии – о свободе собственного народа. Олена Степанивна – одна из наиболее заметных личностей среди своих сверстников, которые вовсе не были потерянным поколением. В 1912 г. она – студентка Львовского университета, активный участник полуспортивных-полувоенных организаций «Січ» и «Сокол», ближайшая помощница и сотрудница возглавлявшей женское движение в это время Константины Малицкой. Предчувствие надвигающейся бури витало в воздухе. В конце неспокойного 1912 г. появилось обращение К.Малицкой, где говорилось: «Народ, такой как наш, сражающийся на всех полях за право жизни и развития, должен быть всегда на страже, потому что не знает ни дня, ни часа, когда враг решит нанести ему последний удар. Но это последнее сражение может принести нам успех» (Патетично, пожалуй, но таким был тогда общепринятый тон). Начинают создаваться первые формирования украинских сечевых стрельцов (УСС). После острой борьбы женщины добиваются права быть их участницами. Первая чота (отряд) состоит из 33 девушек. Олена, как получившая лучшую подготовку, становится предводительницей – комендантом – чоты. Эти юные воительницы, которым тогдашнее общество не щадило насмешек, довольно смутно представляли свою роль в будущих событиях. Чем им заниматься – сражаться «разными родами оружия», быть сестрами милосердия, выполнять работу ушедших на фронт мужчин или попросту хвататься за свои традиционные «кастрюлю и вареху»? И наконец решили – пусть каждая занимается тем, к чему чувствует желание и наклонность. В августе 1914 г. Олене 21 год. Начало войны. Невзирая на запрет отца и слезы матери она, вместе с братом Ананием, едет во Львов, где собирались сечевые стрельцы и создавалась Боевая Управа. Но очень скоро стало понятным – женщин на фронт не возьмут. Да и вообще, из 25 000 добровольцев в составе формирований оставили десятую часть. Тогда Олена решает действовать самостоятельно. Она раздобывает военную форму, подгоняет ее под собственный рост (на улице ее едва не арестовали как шпиона) и – не сразу, с второй попытки получает разрешение выехать из Львова с последним отделением стрельцов под командованием д-ра В. Старосольського. Это случилось 2-го сентября, на следующий день галицкую столицу заняли русские войска. (Может быть, сейчас вовсе не так уж понятно, почему молодые галицкие украинцы так рвались сражаться за чужую им Австро-Венгерскую империю? Находившиеся в куда более привилегированном положении чехи такого стремления вовсе не проявляли. Что тут сказать – наши предки не видели иной возможности создать собственное войско, а, в перспективе, собственное государство. Надо ли специально напоминать, что своим врагом они считали не русский народ, а исключительно царизм). Командование не оставляет попыток заставить ее заниматься более приличной девушке работой, хотя бы уходом за раненными. Но Олена не хочет и слышать об этом. Чтобы подчеркнуть свою решимость, она на мужской лад обрезает волосы. Происходящее дальше несколько напоминает эпизоды фильма «Солдат Джейн» - с той разницей, однако, что война была самой настоящей. «Во время всех тяжелых маршей у меня было самое лучшее согласие с моими товарищами. Мне не делали самых мелких облегчений или привилегий, не освобождали ни от какой разведки или караула, и именно это было моим желанием. Ни разу я не заметила никакой бестактности по моему адресу. И я со своими друзьями-мужчинами действительно делила удачу и неудачу». (Слово «товарищ» употреблено здесь не случайно, таким было официальное обращение в УСС). Через месяц Олена уже командует десятком солдат. В конце осени, после участия в многочисленных сражениях она получает медаль за храбрость и степень кадета. Генерал Фляйшман произнес громкую речь – что впервые в жизни ему посчастливилось «украсить военной медалью женскую грудь». И даже не одну. Почти одновременно наградили Оленину подругу по оружию – Софию Галечко. Студентка философии в университете Граца. Председатель тамошней организации «Січ». Во время войны – санитарка, стрелец, старшая десятница, хорунжая. Олена Степанив оставила воспоминания о том, как они с Софией впервые встретились в закарпатском Страбычеве (Мезевтеребеш). «Сильный стук в дверь, меня попросили выйти. Темнело. На размокшей земле стояло двое: София Галечко и Антон Жила. -Я услышала о Вашем приезде и захотела с Вами познакомиться, - услышала я нежный женский голос. Хрупкая фигурка. Темная одежда. На ремне повязка красного креста. Закутана в широкую накидку. Толстые русые косы оплетают голову, кажется, слишком большую для маленькой фигурки. Лицо неподвижное, спокойное, невыразительное. Довольно толстые губы, нижняя губа сильно опускается во время разговора. Из-под темных, сильно и четко очерченных бровей выглядывают синие мечтательные глаза, прикрытые тяжелыми веками. Маленькие ножки неспокойно переступают с места на место. Кто Она? Я никогда о Ней не слышала». Может, София была очень фотогеничной. Мне ее лицо на фотографии показалось удивительно красивым – с четкими и правильными чертами. Глаза большие и печальные? - трагические? Или это так кажется, потому что я знаю ее дальнейшую судьбу? Во всяком случае, какой контраст с миловидным, улыбчивым и задорным личиком Олены. А телосложением они похожи – обе кажутся хрупкими и грациозными, но это – «чуть колючая грация испанской стальной шпаги». Но, продолжая воспоминания Олены Степанив. «-Я двумя днями раньше Вас приехала из Граца и записалась в стрельцы как сестра (милосердия –А.). Я сама студентка философии, председатель общества «Січ» в Граце. Не могу теперь ни учиться, ни сидеть, сложа руки. Меня увлекло стрелецкое движение, я хочу стать в ряды стрельцов. Я слышала, что Вас в войско не приняли, но по Вашему приезду вижу, что Вы не отступаете от своих требований. Если Вас примут, то и я стану стрельцом. Нам нужно действовать вместе! -Вопрос моего вступления в стрельцы еще не решен. Доктор Старосольский должен устроить это через Боевую Управу. Думаю, что все скоро решиться. Тогда зайду к Вам. Отвечаю и одновременно присматриваюсь к ее лицу. Мне хочется понять ее полностью. Не получается… Чувствую, что это – характер сдержанный, задумчивый, упрямый и самоуверенный. С того времени много лиц промелькнуло перед моими глазами, но такого, как у Галечко, я больше не встречала. В тот же день мы вышли в поле. (…) На войне мы нечасто встречались и разговаривали. И тогда не было между нами ни доверительных разговоров, ни вообще личных. В исполнении служебных обязанностей она была неизмеримо амбитной и очень серьезной. Мы не стали близкими подругами. Она осталась для меня неразгаданной, такой же загадочной, как загадкой были ее неподвижное лицо и синие, туманные, прикрытые тяжелыми веками глаза». Еще раз они встретились осенью 1917 г. За три года много чего произошло. Олена получила степень хорунжего за отвагу во время сражения на горе Макивка. А в конце апреля 1915 г. оказалась в плену. Два года плена провела в Ташкенте. Там ей немало доставалось от друзей по несчастью, главным образом чехов, считавших Олену предательницей славянского братства. Возвращение домой стало возможным после Февральской революции в России и обмена пленными в апреле 1917 г. Дальше – воспоминания Олены. «Год 1917. Снова осень, но золотая, теплая. (…) Я встретила хорунжую (Галечко –А.), которую почти три года не видела. Следствие моего плена. Мне интересно и приятно было увидеть женщин-стрельцов Гандзю Дмитерко, Галечко, поговорить с ними. Каждая из них шла другим путем и иначе реагировала на внешние события. Галечко показалась мне еще более хрупкой, лицо вроде бы посерело, тонкие длинные пальцы были в непрерывном движении, курила чересчур много. Весь ее вид говорил о сильном потрясении. Она очень глубоко что-то переживала, может, еще давнее, может, что-то неприятное, новое. (…) Ее квартира – маленькая хатка – находилась далеко от центра села. В свободное время я заходила к ней. Она любила рассказывать о своей жизни на фронте во время моего отсутствия и тогда ее глаза оживали. Любила движение, вечные перемены, солдатскую жизнь и очень серьезно относилась к своим офицерским заданиям. В ее жилище я видела, прежде всего, военные учебники. Она с увлечением изучала их и решала разные тактические задания. Постепенно ее отношение ко мне стало сердечнее. Я начала понимать ее. (…) Она всеми способами стремилась вырваться на фронт. Весной 1918 г. ушла со стрельцами на Украину. Я в это время уехала во Львов, чтобы использовать свой 3-месячный отпуск для продления университетских студий. Занявшись наукой, я выбилась из военных событий. Неожиданно пришло ко мне известие, что женщин, не указывая причин, удалили из войска. Чувствовалось, что война оканчивается. На свой протест я уже не получила ответа». София Галечко была едва ли не последней женщиной – сечевым стрельцом, оставившей фронт по требованию военного командования. Она пережила это очень тяжело. Вернее, не пережила вовсе. Олена Степанив: «Как-то она неожиданно появилась в моей квартире. Меня испугал ее вид. Была больной, бледной, исхудавшей, с красными веками – у нее было очень сильное воспаление глаз. Беспричинное увольнение женщин из войска стало для нее непереносимым ударом. -Что я буду делать? Нет сил начинать жизнь заново… Неожиданно выбежала на улицу. Больше я ее не встречала. Через неделю пришло известие о ее смерти». Утонула, купаясь в Быстрице. А, может, таковым было ее последнее решение… Зато у Олены нашлись силы, хоть ее жизнь тоже отнюдь не была легкой. Гандзя Дмитерко об Олене Степанив. «Как член Главной Военной Управы Олена Степанивна принимала в 1918 году активное участие в подготовке ноябрьских событий во Львове и в провинции. Была адъютантом сотн. О.Луцкого во время сражений за Львов и прошла вместе с Золочевской бригадой до Каменца Подольского. Тут училась в университете и работала референтом прессы в министерстве заграничных дел ЗУНР. В ноябре 1919 года Олена Степанивна через Румынию и Венгрию переехала в Вену, где окончила университет и в 1921 году написала труд «Развитие общества в Древней Руси до середины 13-го века», получив степень доктора философии. Возвратившись домой, работала преподавателем в Львовской гимназии сестер-василианок. Это учебное заведение было настолько необычным, что ему необходимо посвятить хоть несколько слов. В какой-то мере гимназия продолжала дело уже несуществующего тайного университета. Там нашли приют и работу многие преподаватели, которые в свое время не пожелали принести присягу на верность польскому государству – как, например, директор гимназии, поэт и преподаватель литературы Василь Щурат. Поэтому ученицы школы получали очень основательное образование (из ее стен вышли талантливые писательницы, исследовательницы, ученые, тут училась и Катерина Зарицкая). Но, и получив матуру (аттестат зрелости), выпускницы всегда могли рассчитывать на помощь и поддержку своей альма матер. Плата за учебу была, скорее, символической, гораздо ниже, чем в государственной гимназии. Так что, подозреваю, школа, как раньше – тайный университет, - существовала главным образом благодаря поддержке своего патрона, митрополита Шептицкого. Надо ли рассказывать, что гимназия была вечной солью в глазу колониальной администрации и не раз делались попытки ее закрыть. Появления новой преподавательницы, впрочем, уже хорошо известной благодаря бесчисленным репродукциям ее фотографий и невероятным рассказам о ее подвигах, ученицы ждали с нетерпением. Очень скоро Олена, соединившая военную выправку и женское очарование, стала для гимназисток идолом и образцом для подражания – они копировали ее прическу, оставлявшую чело открытым, и спортивный стиль одежды. Всеобщему обожанию не мешало то, что Олена была весьма строгим преподавателем, заводящим едва не военную дисциплину и никогда не довольствовавшимся в качестве ответа пересказом того, что написано в учебнике. От учениц требовались самостоятельные студии. А вот ее замужество воспитанницы восприняли неодобрительно. Рядом со своей легендарной учительницей они представляли разве что сказочного рыцаря. Поэтому избранник Олены, Роман Дашкевич, по образованию – историк, по профессии – адвокат, показался им недостаточно героической личностью. Выпускница гимназии Ирина Книш: «Нет, не было на горизонте никого, достойного такой женщины. И нам казалось, что она могла любить только гениев, как это было в нежной, романтической и страстной жизни Жорж Санд, очаровавшей Мюссе, Шопена и стольких знаменитостей своего времени». Только одна из преподавательниц по уровню популярности могла сравниться с бывшей хорунжей. Она тоже была личностью очень необычайной, а звали ее – Северина Парилле. Вернее, мать Северина Парилле, она была монахиней-василианкой. Происходила из еврейской семьи, крестилась вместе со своим братом. Выпускница той же гимназии, окончила философские студии украинистики и истории Львовского университета. Сама избрала для себя трудную украинскую судьбу. Вступила в монастырь и стала подлинной матерью для своих воспитанниц. Особенно жалела тех, о ком не могли позаботиться в собственной семьи. К числу этих последних принадлежала Леся Чарнецкая, дочь известного поэта-молодомузовца Степана Чарнецкого, предполагаемого автора стрелецкой песни-гимна «Ой, у лузі червона калина». В 2005 году появилась книга Н.Мориквас «Меланхолія Степана Чарнецького», базирующаяся, главным образом, на воспоминаниях Леси Чарнецкой. Там есть целый раздел под названием «Мати Северина». «Мать Северина управляла школой, учителями и ученицами». Как выглядела мать Северина? По словам Леси Чарнецкой – высокая, плотная, носила черную бархатную ленту и на ней – крест, что обозначало высшее образование. А по воспоминаниям другой ее ученицы, Ирины Книш –«элегантная и утонченная дама в монашьей рясе». Ее доброта и нежность были попросту невероятными. Леся Чарнецкая росла сиротой без материнского присмотра – мать в состоянии психического расстройства покончила с собой. Отец, личность довольно богемная, несмотря на все свои старания не смог возместить дочерям отсутствие матери. Особенно тяжело приходилось младшей, Лесе. Мать Северина сама покупала девочке одежду. Как-то узнала, что Леся не идет на молодежную вечеринку, по ее словам, потому что нет у нее подходящей сумочки (так Леся оправдывалась перед подругами, на самом деле у нее не было куда более важных вещей). «Позвала меня, деньги дает – на, купи себе, что тебе там нужно. Я никогда ничего не просила – мать Северина сама знала, кто в чем нуждается». После окончания гимназии Леся не смогла дальше учиться. С ее семьей произошло несчастье – случайно отравились угарным газом. Тетя умерла, здоровье отца было сильно подорвано. Зарабатывать он не мог, дочь была вынуждена искать работу. Устроилась продавщицей в «Маслосоюзе» (кооперативное объединение). «Мать Северина приходила ко мне из гимназии и плакала надо мной. Она желала мне иной судьбы». Мать Северина была не только учительницей от Бога. Она фактически создала музей народного искусства – одежды, керамики, других предметов материальной культуры. Просила всех своих учениц привозить ей вышивки и копировала образцы. Устраивала выставки, вывозила их в свет. Одна ее коллекция стала основанием Украинского музея в Нью-Йорке, вторую она в 1939 году передала Львовскому музею НТШ, позже эта коллекция оказалась в Львовском этнографическом музее. Конец жизни матери Северины был горьким. Осенью 1939 года сестер-василианок изгнали из их дома. Северина Парилле оказалась в Струсове, в семье кардинала Иосифа Слепого. «Умерла в конце 1941 года, счастливо избежав еще одного фатума… В списках учениц восьмых выпускных классов встречаем и Парилле Софию, учительницу торговой школы в Станиславе, с лаконичным примечанием: «погибла в еврейском гетто». Кем она приходилась матери Северине?» - Н.Мориквас. Нелегко пришлось и коллеге матери Северины, Олене Степанив. Ее ни одна власть не оставляла в покое. В советское время она преподавала сначала в Львовском, потом в Киевском университете, попала в очередную волну репрессий и долгие годы провела в лагере. Домой вернулась в 1956 году, серьезно больная. Умерла в 1963 году на руках сына Ярослава (Ярослав Дашкевич – историк)… И все же… Там то приступом до бою Ішла Степанівна І не найдеться в Европі Дівчина їй рівна. |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 07/30/07 в 15:28:48 Отзыв одного исторического деятеля о национальной политике в Австро-Венгрии Quote:
(…) Quote:
|
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем eva_himmler на 07/30/07 в 15:33:23 :) мне кажется, я узнаю этого деятеля, Антонина. |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 07/30/07 в 15:36:46 Да, конечно... |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 08/01/07 в 17:21:32 Ну, если уж карты раскрыты, то в том тексте есть и другие занимательные отрывки, касающиеся Австро-Венгрии. По правде, они только увеличивают мою симпатию к покойной Дунайской империи и ее правителям. Уж чем-чем, но ксенофобией и узко понятным национализмом Габсбурги не страдали. Чехизированный Франц-Фердинанд, украинизированный Вильгельм. :) |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 08/03/07 в 16:22:39 В качестве подготовки к закарпатской тематике - просьба к русскоязычным читателям. Кажется ли вполне понятным дальше приведенный текст? Это популярная песня "Кедь ми прийшла карта". Кедь ми прийшла карта нароковаць Став я свого ненька дошиковаць, Ой неньку, мій неньку, вволь же мою волю, Йди за мене служиць на ту войну. Кедь ми прийшла карта нароковаць Став я музиченьків дошиковаць, Гей ви, музиченьки, заграйте ми чардаш, Хай я си погулям у остатній раз. Стали музиканти чардаш грати, Стали ми ся сльози з очей лляти. Ніхто не заплаче, ні отец, ні матка, Лем за мнов заплачут три дівчатка. Що перша заплаче, бо я її брат, Що друга заплаче, бо я її сват, А третя заплаче, бо плакати мусит, Бо она від мене перстінь носит! Воссоздаю максимально приближенно к манере исполнения. Эту песню часто пел И.Попович, а "на десерт" объяснял самы трудные отрывки. :) Вопреки таким плаксивым словам, мелодия веселая и даже танцевальная. |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем R2R на 08/03/07 в 22:44:24 Мне в целом понятно, в значениях отдельных слов могу ошибаться, и совсем непонятно, кто такой "ненько" (?), которого лирический герой просит пойти за него на войну. |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 08/06/07 в 10:01:07 Ненько - отец, но юмор песни в том, что герой не на войну своего отца посылает, а просит отслужить вместо себя в армии. :) "ВОйна" (с ударением на первом слоге) и в чешском языке просто себе армия, а не боевые действия. "Карта нароковаць" - повестка. Дошиковаць - просить. |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем R2R на 08/09/07 в 22:57:04 on 08/06/07 в 10:01:07, antonina wrote:
А, понятно. Меня сбило с толку то, что дальше говорится "отец". Quote:
Угу, этого я тоже не поняла. Quote:
А это вроде из контекста уловила. :) |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 08/10/07 в 12:54:38 По крайней мере, понятно, почему родители за ним не плакали. :) Салабон пытался закосить, при том, что современные отцы и так говорят, что современная армия - детский сад сравнительно с их временами. :) |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем Lee на 09/17/07 в 19:56:20 Просто как факт истории --по другую сторону фронта наблюдалось очень похожее явление, своего рода, "монархический украинский патриотизм" с лейтмотивом -- "Вот идем отбирать у швабов нашу Галичину!" Хватило этого ненадолго --да впрочем и в России в целом весь воинственный пыл почти улетучился уже к 1916. |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 10/08/07 в 12:09:38 Атлас Раз уж речь зашла о львовских заведениях, именуемых кнайпами, кавами, шоколадками – и прочим в том же роде https://www.wirade.ru/cgi-bin/wirade/YaBB.pl?board=seeurope;action=display;num=1189433092 – то начать стоило бы с украшения, легенды и символа галицкой столицы в междувоенный период – ресторана «Атлас». И само название, и фамильярное имя хозяина – пан Эдзьо – до сих пор употребляется в живой речи (1), хотя давно уж нет того «Атласа». А кто только не посещал его когда-то – от робких студентов, едва смеющих в сопровождении старших родственников вступать в знаменитые стены – и до таких звезд творческой богемы, как художники Новакивський, Сельський и Ян де Розен, актеры Мечислав Цыбульский и Лешек Поспеловский, японская певица Таико-кива, писатели Парандовский, Бруно Шульц и Алексей Толстой, неразлучная пара поэтов – поляк Генрих Збежховский и украинец Степан Чарнецкий (2), может, интересно будет математикам – и Улам тоже (3)! Бывали тут и такие экзотические личности, как сын грузинского князя, занимавшего в 1914 году должность коменданта Львова – Селим Хан-Нахичеванский (4). Да что там – в 1942 году владелец ресторана, отнюдь не ариец, вынужден был устраивать прием для самого Геринга! И отозвался о высоком госте так: «Этот сучий сын жрал, как корова в конюшине, а если б я знал о нем то, что узнал позже, то подсыпал бы ему отравы в гренки». Постоянные же посетители «Атласа» и пана Эдзя, как то и приличествует творческим личностям, переживали разные времена. Зачастую приходилось расплачиваться рисунками на стенах и рекламными слоганами… Хозяин отличался просто невероятной терпеливостью в этом смысле, но чтобы чуть-чуть обозначить нормы, создал набор правил. Вот он: 1. Гости, которые случайно или ошибочно рассчитываются наличными, имеют право на стопроцентную скидку. 2. Кредит открыт для всех без ограничений, пока хозяин его не отменит. 3. После отказа в кредите блюда и напитки будут подаваться только под залог (часы. пальто, не обязательно собственное) 4. Хозяин охотно предоставляет гостям ссуду: с возвратом – до 1000 зл., без возврата – до 50. 5. Тарелки, стаканы и кресла употреблять как аргумент своих политических и религиозных убеждений запрещено. 6. Гостям запрещается уносить номой ножи и вилки, а если уже, то не больше одного набора в месяц. 7. Меньше, чем одно малое, и больше 49 пить нельзя (5) 8. Определенное количество употребленного алкоголя дает хозяину полномочия безвозмездно доставлять гостя домой. 9. Если гость остается в заведении дольше часа, фирма несет ответственность за его зубы, шляпу, трость, портфель и любовницу. 10. Гость в состоянии раздражения имеет право хозяина побить (в границах легкого членовредительства), при этом хозяин не имеет права на защиту или реванш. 11. Стрелять с револьвера в ресторане разрешено только тем, кто имеет право на ношение оружия, но при условии, что хозяин будет предупрежден об этом намерении, так как цены на мыло возросли. 12. В случае плохого обслуживания просим гостей терпеливо ждать, есть, пить и уходить из ресторана без скандала и расчета. 13. Этого пункта в правилах нет, так как число несчастливое. 14. Отношение к дежурящей в туалете бабушке – корректное и без нескромных предложений. 15. Для гостей, не смеющих воспользоваться кредитом, рекомендуется сделать это во время отъезда хозяина в заграничные санатории с целью полоскания почек и ног. 16. Провокация, направленная на включение граммофона, наказуется штрафом от 20 до 100 зл. 17. Всем гостям, питающимся в ресторане, рекомендуется записаться в Общество Доброй Смерти и застраховаться. 18. Хозяину, хоть он и владеет всеми языками Галичины, разрешается говорить так, как он пожелает. 19. Именины хозяина приходятся на следующие дни: святых Эдуарда, Лазаря, Батория, Мехля и Всех Святых. Можно пробовать и в другие дни, возможно, кому-то и удастся. 20. За называние ресторана мордовней (6) хозяин безоговорочно подает в суд. Пан Эдзьо умер в эмиграции в Австралии, где работал в прачечной… (По книге Ю.Винничука “Кнайпи Львова”) ======================================================== (1) Несколько неожиданно. Сходить к пану Эдзю – это значит «посетить туалет». Полное имя хозяина «Атласа» - Эдуард Тарлерский, он унаследовал заведение от тестя М.Атласса, от фамилии которого происходило название ресторана. (2) Вот уж где не было национальной розни – так это в «Атласе». С.Чарнецкий даже предлагал такой план общественного примирения: завести общий польско-украинский клуб, обязательно с очень хорошим буфетом - и «Там может возникнуть идиллия. Людкевич (композитор) будет лупить в бильярд, а я подпевать «Біда польку підкусила, вийшла заміж за русина» (3) А его коллега Ст.Банах – тот самый, что «пространство Банаха» - преимущественно посещал кавярню «Шкоцкую». (4) После слишком бурной вечеринки якобы влез на памятник Яну Собесскому (король был изображен верхом), уселся на лошадь позади короля и пришлось его снимать при помощи пожарников. Еще рассказывают, что когда его отцу и коменданту сообщили, что вражеская армия вот-вот займет город, тот как раз был занят общением с какой-то местной красавицей, и так затейливо послал адъютанта, что… (5) Речь о пиве. (6) От слова «мордувати» - бить, убивать. Так обычно называли питейные заведения самого последнего пошиба, где регулярно случались драки. |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем Antrekot на 10/08/07 в 12:20:58 Высокий класс. Это - "Тарелки, стаканы и кресла употреблять как аргумент своих политических и религиозных убеждений запрещено." я уволакиваю. С уважением, Антрекот |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем olegin на 10/11/07 в 16:01:03 Памятник Королю Польши Яну Собесскому, на который залез герой рассказа:http://pl.wikipedia.org/wiki/Grafika:Pomnik_Sobieskiego_w_Gdansku.jpg Ранее он стоял на месте нынешнего памятника Т.Г.Шевченко во Львове.После войны его перенесли в Гданьск. |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 10/11/07 в 16:31:42 С этим местом для памятника - постоянные проблемы. После Собесского там стоял Ленин, которого изваяли в такой диковинной позе, что дети спрашивали родителей: "Кто это вылезает из дымохода?" Памятник Шевченку, львовская гордость, почему-то позеленел и в просторечьи называется "Жабой" |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 12/19/07 в 14:01:47 Число памятников самому известному рядовому всех времен и народов увеличилось на 1 – свой Швейк появился в с.Скеливка. Когда-то это село называлось Фельштын, и там, если помните, Швейк примерял русскую униформу и угодил в австрийский плен. Швейк на памятнике правой рукой отдает честь, а левой – почесывает то место, где заканчивается спина и начинаются ноги. :) Ваяли его с председателя местного сельсовета, который, по уверению односельчан – вылитый Швейк! |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 12/27/07 в 17:52:19 Падение империй Перебирая старые книги, доставшиеся мне от кого-то из родственников, я обнаружила сборник рассказов с подзаголовком «Воєнні оповідання» - Военные рассказы. Время действия – 1-я мировая, полное название – «Гіркий то сміх», год издания – 1930. Фамилия автора, думаю, достаточно известна – Шухевич. (Но это «не тот» Шухевич, а его дядя, Степан, по основной профессии – адвокат, а еще за этой семьей числится исследователь Гуцульщины и автор многотомного труда на эту тему, Владимир). Книгу я прочитала буквально на одном дыхании. Похоже, она никогда позже не переиздавалась, допускаю, что из-за фамилии автора, потому что в остальном ей вменить нечего. Более того, книг такой антимилитаристской направленности вообще в литературе немного (пожалуй, можно сравнить с ремарковским «На Западном фронте без перемен»). Рассказы очень и очень невеселые и заканчивается цикл трагически нелепой гибелью главного героя – на итальянском фронте, когда война уже почти что окончилась… Но как-то не хочется говорить о грустном в предпраздничные дни, выбрала я несколько чуть более веселых. Коллективный герой книги – вояки «четвертой сотни», возглавляемые сотником Боровичем. В отличии от энтузиастичных и молодых сечевых стрельцов, четвертая сотня – это так называемая ландштурма - ополчение, люди там подобрались все солидные, степенные, далеко не молодые, «иным уж за сорок», оставившие дома семьи с детьми и главным образом печалящиеся не о судьбах империи, а о том, как там их близкие, зачастую оказавшиеся по другую сторону фронта. А кто знает, не под пулями ли, ведь четвертая сотня – почти сплошь галицкие украинцы, а по их родине война толклась туда-сюда четыре года. Причем еще неизвестно, чьи войска были хуже – только чудо спасло отца сотника Боровича, деревенского священника, от обвинения в шпионаже и обычного в то время приговора (не зная, где проходит в тот момент линия фронта, он распорядился при воскресном богослужении, как обычно, ударить в колокола. Но оказалось, что село уже попадало в прифронтовую полосу – о чем из официальных сообщений догадаться было трудно, поэтому колокольный звон квалифицировали как передачу сигнала неприятелю. По счастливой случайности, вступился один из офицеров, лично знавший сотника Боровича. Впрочем, не думайте, что русская оккупация была много лучше). Естественно, четвертая ландштурма не стремилась к лаврам на поле славы. Но, как ни странно, у военного начальства – о котором, впрочем, солдаты цензурными словами не отзывались – пользовалась неплохой репутацией. А случилось это из-за эпизода, в некотором роде даже забавного. Дело происходило близ Варшавы, при подготовке войск к штурму крепости Ивангород. Мало того штурма – ожидалось еще и прибытие инспекции во главе с командующим корпусом, генералом Кевешом – с целью проверки того, как войска обучены и вообще, каков там на фронте боевой дух. Сотник Борович, как старая кадра, завел своих людей под конец поля для упражнений, с тем, чтобы начальству при инспектировании уже наскучило это дело и смотр особо не затягивался. Все роли были распределены, каждый солдат знал, что делать и куда стрелять, солнце грело, начальство было еще далеко, так что Боровича не особо волновало то, что солдаты поначалу вздремнули, а потом уж и вовсе громко захрапели. О приближении инспекции и так должны были подать отдельный сигнал. Но в тот день, как нарочно, ветер дул с другой стороны и сигналов не было слышно. К счастью, приближение генерала вовремя заметил четар (кажется, капрал, точно не знаю) Гольдфрухт (венец, по национальности – еврей. Его единоплеменников солдаты не особо любили – отсиживаются, мол, в тылу, но Гольдфрухт был исключением – и не отсиживался, и пользовался всеобщей симпатией. Впрочем, и домой не вернулся, погиб…) Гольдфрухт поднял тревогу, офицеры сорвались, как ошпаренные, и разбудили подчиненных. Борович же поспешил навстречу генералу, а оказалось, что вместе с ним войска осматривал и полковник генштаба Зайдлер, начальник штаба корпуса, позже начальник военной канцелярии императора Карла. Смотр проходил успешно. Генерал особо похвалили офицеров за то, что они не утруждали людей маршировкой, которая хороша для парада, а на войне совершенно ни к чему. Зато со стрельбой все было благополучно. Но…беда не спит. Один взвод располагался несколько в стороне от остальной сотни и его не успели разбудить. Генерала приветствовало дружное храпенье. Поручик Борович мысленно уже с жизнью прощался, но, как ни странно, генерала это обрадовало. -Это, должно быть, исключительно храбрые люди. Если они своего командования не боятся, то уж, тем более, не испугаются врага. Ведь самый большой враг солдата – его командир, - расхохотался Зайдлер. Итак, четвертая сотня снискала одни похвалы. А в качестве награды сотник Борович испросил у генерала и штабистов, чтобы сотню в дальнейшем не распределяли между разными формированиями, а оставили всех вместе. Генерал обещал, и так уже осталось до конца войны. А теперь стоит объяснить, почему такое положение дел было наградой. Командование не особо любило – как бы это сказать? – однонациональные формирования, а предпочитало всевозможные смеси. Возможно, опасались трений между собственными войсками «на национальной почве». Оно и вправду было не без этого. Соседняя с четвертой, третья сотня, почти полностью состояла из чехов. И «трения» между подразделениями возникали постоянно. Отчасти потому, что чешские части придерживались прорусской ориентации, даже полковника Бирека, тоже чеха, называли москвофилом. (Рада сообщить, что к концу войны от «австрофильства» украинских частей почти что ничего не осталось, вот чехам понадобился еще кое-какой исторический опыт, чтобы избавиться от «москвофильства»). Но была еще одна причина, может, не менее важная… Ландштурмеры, оставившие дома малых детей, свои родительские чувства обращали на существ еще более слабых и не способных самостоятельно выжить в военном аду – на животных. Четвертая сотня вообще таскала с собой всякое приблудное зверье. Официально им полагался только конь – всеобщий любимец, опекун которого (на гражданке – конокрад) теперь считал своим долгом воровать, где только можно, корм для лошади, при полном одобрении и содействии остальных однополчан. Потом кто-то подобрал раненую собачку. Поскольку бедняжка не могла передвигаться самостоятельно, ее, перевязав. устроили на подушке на лошадином седле. Так что со стороны это выглядело так – все идут пешком, но впереди сотни выступает раскормленный белый конь, без всадника, но под седлом, на седле красная подушка, на которой – маленькая черная собачка. Позже она поправилась, бежала сама рядом с конем, с которым успела очень подружиться, так что они даже играли вместе. Следующим приобретением была кошечка, совсем маленькая, почти котенок, она была вместе с ландштурмистами во время окопной войны, ее прятали от артиллерийских обстрелов, но в конце так и не уберегли – погибла бедная кошечка от гранатного осколка… Общее же мнение на сей счет было такое – бедная нимына -бессловесные животные - ничем в этой войне не виноваты, так что заботится о них – дело достойное. И надо же – вдруг распространился скандальный слух, что солдаты третьей сотни якобы отлавливают собак с тем, чтобы готовить из собачатины какой-то гуляш. А уж особым любителем подобных специалов ославили самого полковника Бирека. Поводом к одному из столкновений стало то, что полковник раз во время марша выстрелил в бродячего пса. Тот, правда, успел сбежать, но когда полковник после этого проезжал мимо четвертой сотни, та дружно заревела куплет из известной песни: -Наш полковник був стрілець, Стрілив бабі у горнець. А там були пироги, А він до них гигиги. Больше того, когда третья сотня маршировала мимо четвертой, солдаты последней имитировали собачий лай. А происходило это близ лесов, принадлежащих к знаменитой Беловежской Пуще. Не без того, чтобы командование не попыталось устроить там охоту на зубров, но дело окончилось лишь тем, что охотники заблудились и едва выбрались из леса. Позже полк перевели в местность близ Баранович – и тут случился еще один «шпионский» процесс. Это особенно радовало командующего дивизией генерала Надя, который не успел еще отличиться в подобных делах. В качестве подсудимых выступали трое крестьян, два беларусы, один поляк, обвиненные в стандартном наборе – попытке перейти линию фронта с тем, чтобы передать противнику какие-то страшно важные известия. Все обвинение строилось на показаниях деревенской бабки. Притом и общаться с обвиненными было трудно, никто из входящих в состав суда не знал русского языка. В качестве переводчика призвали Боровича. Бедняга оправдывался тем, что русского языка никогда не изучал, но ему возразили, что он все-таки хоть что-то поймет, как славянин (остальные разбирающиеся с делом были венграми и румынами). Впрочем, беспокоиться не о чем, и так получены вполне ясные показания свидетеля – той самой бабки, так что приговор уже почти что вынесен, остались сущие формальности. Некуда было деваться. Суд начался, привели обвиняемых. Они оправдывались, насколько понял Борович, тем, что по ту сторону фронта у них остались родные, имущество (по их виду было ясно, что немного было того имущества)…С бабкой-свидетелем они, по их утверждению, вообще не говорили. Призвали бабку, по виду – настоящую ведьму, и обвинитель начал задавать ей вопросы. Борович переводил какой-то дичайшей смесью языков. - Утверждаете ли вы, что подсудимые собирались перейти линию фронта? - Так, падоньку, так (да, господин, да). - Хотели они встретиться с русским командованием? - Так, падоньку, так. - Говорили ли они, что здесь голод, а у русских лучше? - Так, падоньку, так. - Хотели они это передать русскому командованию? - Так, падоньку, так. Судья уже готов был признать дело решенным, но тут защитник (а был таки защитник, вот во время второй мировой уже и представить это трудно) попросил права задать свидетелю еще несколько вопросов. Вопросы были такими: - Был ли при том, как обвиняемые все это говорили, носорог-риноцерус? - Так, падоньку, так. - Домогался ли обвинитель свидетеля сексуально (он проще выразился, но пусть уж будет так) - Так, падоньку, так. После этого дело рассыпалось. Бабку квалифицировали как известный множеству адвокатов тип свидетеля, отвечающего утвердительно на любой вопрос, когда же ей позволили самой рассказать, как было дело, она полностью подтвердила показания обвиняемых. Их оправдали и отпустили. После этого ни защитника, ни переводчика никогда уже не привлекали к участию в шпионских процессах. Должно быть, как чрезмерных либералов. …Закончилось большое наступление 1916 года. «На восточном фронте - спокойно». Но покой был очень уж тревожным, все время приходили известия о подходе новых сил неприятеля. Особенно нервничало командование, отдававшее, по дружному мнению солдат, совершенно бессмысленные приказы – почти каждый день нужно было с великими трудами и жертвами уничтожать то, что сделано было вчера (т.е. разбирать стратегически важные объекты типа кладки через речку Сервеч). Вести из дома (австрийская армия как раз отбила Галичину) тоже были нерадостными – голод, а армия отнимает и те жалкие продукты, что есть. И хоть бы кому-то на пользу, а то отберут, а потом сгноят. Сложили, например в Городке (вблизи Львова) огромную кучу капусты, а она вся и сгнила. Вонь ужасная, а еще и солдат, посланный посмотреть, в чем там дело, упал в эту страшную кучу и задохнулся. Солдаты комментировали, что, пожалуй, кочерыжки от той капусты достанутся им в качестве супа. Голодали и фронтовики. И в этих условиях осенью 1916 года прогремело новое известие – император, наш татуньо Францьо-Йосиф, очень болен, врачи не надеются удержать его при жизни. Командование боялось, что это известие произведет на войска отрицательное воздействие. Вышло распоряжение, чтобы офицеры поразговаривали с рядовыми на эту тему… Обычные отзывы солдат были такими: - А не пора ли ему уж? И так зажился, конца-края ему нет. - Может, молодой скорее мир установит. - Кто его знает, молодым обычно воевать хочется. - Да уж хуже татунця не будет, с него уже порохно сыпалось. У курицы ума больше. И видите, до чего довоевался? (В следующую историческую эпоху пришлось и о Франце-Иосифе пожалеть) Воцарение же нового императора прокомментировали так: - Это будет Карль дер эрсте унд дер лецте (Карл первый и последний). В скором времени ландштурма имела возможность убедиться, что настроения по ту сторону фронта точь-в-точь те же. Дело происходило уже после русской Февральской революции. Австрийское командование придумало в связи с этим агитоперацию с большим размахом. Поначалу из каких-то секретных источников поступило известие, что аккурат напротив австрийских позиций стоит польский легион, который не прочь сменить сторону, на которой воюют. Чтобы и гипотетических поляков утвердить в этом намерении, командование отдало распоряжение оркестру играть польские патриотические марши, а солдатам – размахивать специально с этой целью розданными красно-белыми знаменами (легион должен был подумать, что по ту сторону тоже поляки и перейти к ним). Представление длилось целый день и единственным его следствием был артобстрел австрийских позиций. Позже оказалось, что стоящий «на расстоянии слышимости» русский полк комплектовался во внутренних губерниях и никаких поляков там не было вообще. Солдаты уже ждали распоряжения в следующий раз исполнять казачок, но продолжением была «война воззваний». Для русских солдат подготовили текст приблизительно такого смысла – в то время, когда вы проливаете кровь, ваши генералы совершили предательство, лишив престола вашего дорого отца и Богом данного государя, Николая II, а он на сам деле хотел для вас мира, а не этой бессмысленной войны. Бросайте все оружие и переходите к нам! К тому времени уже наладилась переписка между солдатами противоборствующих армий, почта действовала небыстро, но довольно регулярно. Ночью текст письма прикреплялся на жерди где-то в пределах видимости. Днем адресат должен был заметить бумажный лист, в следующую ночь – забрать. Назавтра днем должно было показаться ответное письмо, ночью, в свою очередь, забирали и его. Так что цикл составлял несколько дней, а то и дольше. Но ответ, в конце концов, таки пришел. Солдаты, естественно, прочитали его первыми. Потом пришла очередь офицеров. «Ты глупая ландштурма! Ты нам о нашем царе не говори. Он нам ни (непарламентское выражение) не стОит. Наберитесь лучшие, глупые ландштурмы, ума и сделайте так же со своим царем. Долой его. И тогда переходите к нам. А своих генералов мы не слушаем, хоть они и поумнее ваших. Такой наш вам ответ, глупая ландштурма. Солдаты такого-то полка». Написано было неуклюжим почерком, видно, кто-то из солдат писал. Как ни удивительно, «глупая ландштурма» нисколько не обиделась. - Мы к ним ничего не писали и они не нам отвечали, а тем, кто это письмо придумал. Капрал вообще отозвался так: - Мы и то первое письмо читали. Бигме, я, бедный еврейчик, постеснялся бы такую дурь написать, не видеть мне собственной жены. Оно лучшего ответа и не стоило. Самое худшее было впереди. Ландштурму перебросили на итальянский фронт, а что это такое было в первую мировую – можно составить себе представление по хемингуэевскому «Прощай, оружие!». Любой предлог избежать этого ада был хорошим и неожиданно одному из солдат это удалось. Хотя поначалу случившееся ему совсем не радовало… Гриць Чинило, принадлежавший к четвертой сотне, с самого начала войны не был дома. Его село как в 1914 году заняли русские войска, так оно по ту сторону фронта и осталось. Бедняга места себе не находил, думая постоянно, как там его любимая жена Ганя с пятеркой детей. А беспокоится было о чем, товарищи, возвращавшиеся с отпуска, рассказывали, что русские войска, отступая, в принудительном порядке вывозили целые села (темные солдаты не знали слова «эвакуация»). С отчаяния он уж подумывал о том, не перебежать ли ему линию фронта, а потом уж как-нибудь прокрасться к своим. Его едва удержали от этой безнадежной затеи – один уже пытался и был расстрелян как дезертир. Но пришло лето 1917 года и революционное русское правительство начало большую офензиву (наступление) на галицком фронте, именуемое наступлением Керенского. «И к забитым солдатам на итальянском фронте под Сочей доходили известия о зверствах русских войск в юго-восточной части Галичины. О Калуше и других местностях» (Деталей не знаю и сама буду благодарна за разъяснение). Наступление быстро захлебнулось – отступая, русские войска бросили и те остатки галицкой земли, что были под их властью с 1914 года. Освободили и село Гриця, а сочувствующие его горю офицеры добились для него немедленного отпуска. Подарки для родных он уже с 1915 года таскал в своем вещмешке – для жены красный платок, купленный в Юдендорфе в Штирии, для любимого старшего сына Иванка – нож, регулярно смазываемый тогда же, когда и казенное оружие. Через две недели, как и положено Гриць возвратился. Будто не с отпуска, а с похорон. Оказалось, что за те три года, проведенные в разлуке, его жена, еще молодая и красивая, прижила от стоящего на постое казака ребенка-сыночка… -Как она меня опозорила, - убивался Гриць, - не жена она мне после этого. Как ни странно, его камраты преимущественно стали на сторону неверной жены. -Откуда ты знаешь, как ей в это время с детьми приходилось! Может, голодала. От тебя ни весточки, а она ведь живой человек, не каменный. Ведь три года… - Да и я ведь три года, а терпел. - Терпел, потому что с кем бы ты тут грешил? Не бойся, пустили б тебя в Триест к девкам, то и ты бы… Правда, нашелся один ригорист, утверждавший, что такую жену разве к лошадиному хвосту привязать, но преимущественно говорили: - А вдруг этот козачок еще твоим любимым сыном будет! Угостить товарищей Гриць смог разве что маленьким хлебцом (ели его как Причастие, с дома ведь привезенный), такой же маленькой бутылочкой водки и мешочком соли – на фронте соли недоставало. И неожиданно пророчество товарищей о том, что маленький казачок таки принесет своему приемному отцу удачу, оправдались. По войскам объявили приказ – те солдаты, у кого дома осталось шестеро и больше детей, подлежат немедленному комиссованию – возвращаются домой, называлось это гинтерлянд. Один из солдат тут же объявил, что за ним числится трое, но это ошибка, потому что у него все время рождались близнецы (минимум тройка), а записывали по разу. Другой (старый холостяк) – что детей у него гораздо больше, чем требуется, но они на него не записаны и вообще неизвестно где. Когда все записные остряки изрекли свои вицы, Гриць всерьез заявил, что у него – точно, шестеро. Коллеги крайне удивились: - Да ведь шестой не твой? - Записан на меня, значит, мой, - твердо возразил Гриць. На самом деле, его весьма грызло то, что он так по-глупому сознался, как там вышло с этим ребенком. Но командир не стал углубляться в этот вопрос и Гриць счастливо поехал домой. Как оно дальше у него получилось – история умалчивает. А сотник Борович, прошедший со своими ландштурмерами всю войну, домой не возвратился. Уже чуть ли не в последний день, когда и Австрия почти что распалась (с итальянских самолетов «Капрони» бросали солдатам листовки на украинском языке, что у них уже есть свое собственное государство и оно воюет против австрийской армии), и вообще Борович добился права на перевод на восточный фронт, он вместе со своим денщиком попал под сильный обстрел. Погибли оба. На следующий день его солдаты, сидевшее в окопе, называемом на итальянском фронте каверной, увидели шмеля – впервые в Италии. - Не душа ли это нашего сотника? – вдруг предположил кто-то. Осторожно, чтобы не раздавить, они его отогнали и смотрели, как шмель летит вверх, в небесную синь… |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 05/12/08 в 10:40:00 Андрей Чайковский – воспоминания Андрей Чайковский (1) уже в этом треде появлялся – как автор рассказов и повестей на историческую тематику, а также о жизни и обычаях мелкой прикарпатской шляхты, как тогда говорили – ходачковой. Он и сам был человеком интересным и многое повидал. Недаром в шутку говорил, что является в писательском цехе исключением: все обычно мемуаристикой оканчивают, он же дебютировал книгой воспоминаний! Но «Спомини з перед десяти літ» - «Воспоминания десятилетней давности» о боснийской войне – это позже. Пока – об участии писателя, в ту пору – зеленого студента, в таком достопамятном событии, как основание газеты «Дило». Вряд ли современники особо отметили этот день, тем не менее, было это началом подлинной культурной революции. Итак: «ДЪло» или «Слово» «Словом» называлось, если помните, печатное издание партии москвофилов, редактируемое тем самым Венедиктом Площанским, который был соответчиком в процессе Ольги Грабар. Но и этот процесс, и вообще упадок москвофильского движения еще впереди, в 1880 г., когда происходит действие, москвофилы – самая влиятельная группировка галицких украинцев и, соответственно, самый серьезный противник рождающегося «украинского» движения, к которому принадлежит большинство молодежи, в том числе – и Андрей Чайковский. Ему в это время 23 года, он сирота, воспитанный бабушкой, учится на юридическом факультете университета и перебивается с хлеба на квас, тем не менее, всегда готов ввязаться в новое общественное начинание. Не раз ему уже приходилось слышать слова более взрослых товарищей: «Пока у нас не появится издание такого размера, как «Слово», мы не добьемся ничего». Но те самые взрослые товарищи склонны были считать это издание делом довольно отдаленного будущего. Нашлось, однако, несколько человек, которые не хотели ждать ни одного дня. Особенно решительно были настроены братья Владимир и Олександр Барвинские. Владимир Барвинский и без того не мог пожаловаться на недостаток работы – он в то время редактировал газету «Правда». Репутацию газета имела самую крутую – там, если помните, был напечатан ответ на Эмский манифест, тот самый: «Надеемся, что Галичина выполнит свой долг». Скандальным было даже фонетическое правописание употребляемое газетой. Чайковский уверял, что знавал в дни своей молодости таких «староруських хасидов», которые фонетические тексты вообще, а уж анфемскую «куцохвостую» (2) газету и подавно если брали в руки, то только через полу одежды, хоть бы и современным фофудьеносцам, и то впору. По этой причине Владимир Барвинский – единственный человек из всей этой компании, имеющий журналистский опыт, не мог быть номинальным редактором, одно его имя пугало «плосколобых», газета же, в отличии от «Правды», задумывалась как массовый орган для всех читателей без различия политических убеждений. Поэтому номинально редакторство исполнял пожилой львовский бюргер Коссак, фактически же – Барвинский, нашелся также ответственный человек, на общественных началах взявшийся за административную работу. Но при всяком предприятии, тем паче – при газете, есть масса чернового технического труда, его, не долго думая, возложили на сочувствующих студентов (разумеется, безвозмездно, то есть даром), в первую очередь – на Андрея Чайковского. Средства на необходимый денежный залог в 3000 зр. раздобыли через посредничество «Просвиты» у мецената Володислава Федоровича (3). Первый номер газеты должен был появиться в Новый год по старому стилю, т.е. 14 января 1880 г. Накануне этого дня нужно было исполнить множество формальностей, для чего следовало обойти множество правительственных заведений. В случае неисполнения малейшей детали этой запутанной процедуры полиция имела право конфисковать весь уже приготовленный тираж издания. Чтобы подстраховаться, на Андрея Чайковского возложили обязанность сопровождать главное заинтересованное лицо – Владимира Барвинского в этом хождении по мукам (или, как в тексте, от Анны до Кайяфы). Как оказалось, не зря: придя утром 12 января в двухкомнатное помещение редакции (в одной из комнат жил Барвинский), Чайковский застал будущего редактора в не лучшем состоянии. «Был очень бледен, глаза ему блестели, как при горячки, руки дрожали». Свое состояние Барвинский объяснил переутомлением – всю ночь не спал, занимаясь газетными делами. Гладилович, административный директор, отдавая паре «ходоков» деньги на залог, незаметно попросил Чайковского следить, чтобы его спутник где-то на улице не потерял сознания (4). В первую очередь «делегация» посетила депозитный отдел, где отдала залоговые деньги, опасаясь носиться с ними в городе. После этого Барвинский разболелся совершенно: едва мог удержаться на ногах. Ясно было, что все представительские функции придется исполнить Чайковскому. Он почти насильно отвел Барвинского домой – тот упирался было, что пойдет сам, чтобы не отнимать драгоценного времени. После этого отправился в наместничество. Там пришлось отстоять долгую очередь, а когда наконец подошло время высочайшей аудиенции, оказалось, что депозитная квитанция заполнена не совсем по правилам. Пришлось бежать в депозитный отдел (бежать в прямом смысле слова, на фиакр денег нет, а трамваев еще лет 20 ждать), оттуда – опять в наместничество, в полицейское прессовое бюро, опять в наместничество, опять в полицию, причем всюду нужно было отстоять в очереди (гм, это, пожалуй, еще и быстро шла очередь, из собственного опыта скажу). В конце – а время уже подходило к обеду – оказалось, что отсутствует еще какое-то заявление за подписью Коссака, номинального редактора. За его адресом Чайковский прибежал в редакцию, где застал Барвинского совершенно изможденного, в кровати, подкрепляющигося черным кофе. Нашлась забытая впопыхах декларация и Чайковский, опять же пешком, подался с ней на улицу Театинскую в жилище Коссака. Улица Театинская – это теперешняя Кривоноса. Всякий, поднимающийся ею на Высокий Замок, не даст мне соврать: такой крутой и стремительный подъем, что почти приравнивается к альпинистскому восхождению. А проделать все надо было быстро, - комиссар полиции, мило улыбаясь, предупредил, что если до 6 вечера все формальности не будут исполнены, то он «с сердечной скорбью, но конфискует весь тираж». В дом Коссака бедный студент прибежал совершенно загнанным, к тому же – с таким чувством голода, которое только и бывает в 23 года, если позавтракать только чаем с хлебом без масла, а позже полдня носиться по извилистым львовским улочкам. Семейство Коссаков как раз обедало, и в столовой «умилительно» пахло жареным мясом и божественной тушеной капустой. Однако же Чайковский решительно оторвал пана редактора от обеда, потребовав подписать декларацию. Пока же Коссак искал перо, ручку, писал и прочее – изголодавшийся делегат обдумывал, как бы это выглядело, если бы он без церемоний сел за стол, спел «Де згода в сімействі» и угостился дарами божьими, особенно – божественной капустой. Удержался он только громадным волевым усилием. Однако пришел к выводу, что все апостолы социализма писали свои революционные статьи именно в таком состоянии – очень голодного человека, наблюдающего за тем, как какой-то буржуй поедает сытный обед. Вот и несчастный Коссак показался Чайковскому каким-то монстром. Но – вспомнил он о своей обязанности, забрал подписанный документ и сбежал от соблазна. Опять прибежал в наместничество и добыл необходимую справку. Осталось еще полицейское бюро, где справка была предъявлена всемогущему комиссару. Не найдя уже к чему придраться, он дал свое разрешение и даже пожелал успеха. Когда Чайковский наконец-то оказался на свободе, на улицах уже зажигали фонари. Первым делом зашел он в ближайшую молочарню, где выпил две кружки молока и съел две булочки (5). Убедившись, что горячее молоко – лучшее средство для снятия усталости, с чувством выполненного долга отправился в редакцию. Уже вставший из кровати Барвинский и администратор-Гладилович ожидали его в огромной тревоге. Услышав же радостную новость, что все формальности улажены, облегченно вздохнули. Думаете, это все? Куда там, теперь бедной редакции предстоял воистину титанический труд – так называемая «экспедиция». Не могу исчерпывающе определить, в чем точно она состояла, но в ее состав входили такие операции: налепить на каждый экземпляр адрес подписчика, заодно проверяя «базу данных», выполнить какие-то действия по переплету (поскольку Чайковский ссылался на свой опыт аматора-переплетчика), а еще «отнести бумагу, предназначенную для печати, в таможенный отдел, где на каждом листе бумаги специальной машинкой выбивался штемпель об уплате». Сумма этой уплаты составляла 1 кр. от листа. Но для бедной редакции и эта сумма была чрезмерной, поэтому бережливый администратор экономил в тот способ, что на некоторые листы штемпеля на ставил, а «непропечатанные» экземпляры газеты отдавал тем, кто получал номера непосредственно в редакции. Итак, до глубокой ночи сотрудники были заняты комплектацией газеты и приклеиванием адресов. «Об этом дне нельзя было сказать вслед за мудрым римлянином – Diem perdidi, amici (6)» И следующий день, хоть и новогодний, был не лучше. Какое там празднование! Постоянно приходил кто-то из подписчиков, принося новые адреса, которые нужно было сверить, не принесли ли их повторно, выписать новый адресный лист, приклеить. Едва нашлось время для обеденного перерыва, да и то – по очереди. Возвратившись, Гладилович принес с собой новый пакетик. Его добровольный помощник только вздохнул – неужели новые адреса? Но это оказались две еще тепленькие пампушки. Словом, тираж отправили на почту опять-таки в сумерки. Как праздновала свежеиспеченная редакция Новый год и праздновала ли вообще – не знаю. Но через два дня некоторые экземпляры возвратились к месту своего создания. Иные со скромными надписями «Adressat unbekant» - адресат выбыл или «не приймається», «нехватаетъ денегъ», но иные - куда круче: «соромъ, такую паскудь издавати», «до чого доходить на нашой св.Руси», а то и вовсе обсценные. А через несколько дней начали приходить и письма – одни с поздравлениями и предложениями, другие – с бранью и угрозами. Но появлялись и денежные переводы, очень радующие администрацию. Выпуск уже второго номера оказался под угрозой. Внезапно умерла мать Барвинского, а ему и так нелегко приходилось. Каким-то чудом удалось найти материалы для номера. «Я заметил определенное злорадство из-за нашей неудачи, они, мол, правы – нечего было браться за такое большое издание. Уже и позже некоторые, посетив администрацию, не могли сдержать злобной улыбки и замечания: «О, уже вышел четвертый номер». Позже редактор как-то пришел в работоспособное состояние и «Дило» упрямо выходило, «назло врагам». Нашлись новые подписчики, нашлись анонсы. Тем не менее, желторотая редакция, почти не имеющая опыта, не могла справиться с деловодством, администрацией и экспедицией. Все знания добывались путем проб и ошибок, постоянно приходилось что-то выдумывать, экспериментировать, пробовать. Идти на поклон к идеологическим противникам – в польские газеты или «Слово» - не хотелось. Помощь пришла неожиданно. Как-то редакцию посетил редактор оппозиционной польской газеты «Straznica i Sztandar» Ян Непомуцен из Облегорска Гневош, которого «фейлетонист «Dziennika polskiego» пьяница Лям называл «Jan z Obelgowa Gembosz», а его газету «Strozycha i Szkandal». (7) Попросив прощения за вмешательство, он предложил свою поддержку, в частности, дал много ценных советов насчет деловодства. Все-таки силы были слишком скромными и приходилось производить подлинную мобилизацию среди студентов. Помогали самые бедные., ни одному панычику не хотелось марать руки клеем и краской. Вечера в редакции часто напоминали деревенские вечерницы. Работа поделена по-фабричному: одни режут, другие клеят, третьи комплектуют. Администратор сверяет счета и, в зависимости от финансового успеха, находится или в мрачном или в умеренно-спокойном настроении (он был убежденным пессимистом и мир видел исключительно в черных красках). Единственный буковинец из присутствующих, Титко Тиминский, популярно называемый «зельона Буковина» (буковинцы славились своим путанием мягкого и твердого «л», о них говорили, что они произносят «булька» вместо «булка», зато «алзо» вместо «альзо») рассказывает страшные и смешные истории из родных краев. Иногда начинаются и политические споры, но, к счастью, в спокойной тонации. Когда уже упомянутый полицейский комиссар нашел-таки претекст для конфискации одного из номеров, почтенная редакция у него под носом успела половину тиража спрятать в карманы. Подлинным украшением редакции был курьер Теодор Косанин. «Он был спокойным, терпеливым и послушным». Только раз категорически потребовал – редакция должна приобрести специальную корзину для ношения газет на почту, а то курьер «Слова» насмехается, что «Дило» носят просто под мышкой. Собрав средства, газета гордо приобрела требуемую корзину! Владимир Барвинский умер в 1883 году. «Дило» превратилось в самую влиятельную газету края. Там, в частности, начинал У.Самчук, рассказавший, что подлинные посвященные называли газету «ДилО», с ударением на втором слоге. Должно быть, по тому же принципу, согласно которому врачи произносят «Алкоголь», «манИя» и прочие чудеса – лишь бы не так, как у людей. Закрыли газету в 1939 году при известных обстоятельствах… Сейчас, кажется, выходит какая-то газетка с таким же названием, но чисто рекламного характера… ====================================== 1 – Фамилия именно так, «Чайковский», автор всегда протестовал, когда его называли на галицкий манер «Чайкивским». Тем не менее, на родство ни с Садык-пашой Чайковским, ни со знаменитым композитором не претендовал. 2 – Без буквы «йор» 3 – Федорович – это не отчество, а фамилия. Мало что о нем знаем, но, должно быть, незаурядный был человек. В примечаниях к тексту написано, что он был общественным деятелем и меценатом, послом (депутатом) парламента, а позже – пожизненным членом Палаты панов – верхней палаты австро-венгерского парламента. 4 – Дело было далеко не в одном переутомлении. Владимир Барвинский болел чахоткой. В частности, поэтому не мог ждать, для него счет уже шел на месяцы. 5 – Богоугодные заведениями были эти молочарни, просуществовавшие едва не до последнего времени. Сколько студентов лишь благодаря их помощи дотягивали до стипендии. Помню одну такую с удивительно вкусным печеньем…, а еще и книжный магазин в ближайшем соседстве. Ради одних этих молочарен я готова вступить в ряды антиглобалистов и громить макдональдсы. 6 – Друзья, я потерял день! 7 – Как все игры слов, почти непереводимо, но попытаюсь. Газету пана Яна «Стража и знамя» его противник называл «Сторожиха и скандал» (по-польски звучит довольно похоже), его же самого – скажем, так: Ян из Нахаловки Мордастый. |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 05/19/08 в 10:21:58 Из Боснии Через два года после возникновения газеты «Дило», в январе 1882 г., в жизни А.Чайковского произошла очередная перемена. Нежданно-негаданно он получил армейскую повестку, притом не куда-нибудь, а в Боснию. Как тогда писали – в Босну. Босния и Герцеговина достались Австро-Венгрии согласно Берлинскому миру, невесть за какие заслуги. В перспективе ничего хорошего из этого не вышло, именно в боснийском Сараеве прозвучал роковой выстрел, ознаменовавший начало 1-й мировой, вследствие которой и сама Австро-Венгрия развалилась. Правда, в 1882 году предугадать это было трудно, но горячо было уже и тогда. Газеты писали о бандах разбойников, беспокоящих оккупационные войска, свидетели утверждали, что происходит подлинное восстание. Стремиться попасть в мятежный край мог разве страстный любитель приключений, наш герой – Чайковский – в описываемое время таковым не являлся. Если бы это случилось несколькими годами раньше, когда полыхало герцеговинское восстание, гимназисты разбирались в балканских событиях не хуже дипломатов, а «Правда» печатала отрывки из сербской эпопеи о Косовом поле! Тогда он охотно бросил бы надоевшую гимназию с любезнейшим директором во главе. Теперь же планы у него были совершенно другие: нужно было выдержать несколько экзаменов по специальности, что касается общественной жизни, то Чайковский как раз занялся организацией кружка студентов-юристов. Не говоря уж о сердечных делах… Что там скрывать, сестра того самого Гладиловича, административного директора газеты «Дило». Все это, с зазнобой включительно, пришлось оставлять и отправляться невесть куда. Но, благодаря этому обстоятельству - и Чайковскому, конечно, мы сможем несколько пополнить свои центральноевропейские сведения, а то меня весьма беспокоит провисание балканской темы. Итак, получив сию повестку, вчерашний студент поступил так, как любой порядочный человек на его месте: созвал всех друзей и устроил прощальную вечеринку, называемую «биба». «Сначала мы поужинали в лучшем ресторане, а потом, чтобы развлечься, стали ходить от кнайпы к кнайпочке, пока не пробило полчетвертого утра. При этой оказии я истратил все деньги, оставив себе разве на билет. На черта мне теперь деньги! И так их у меня немного было, мой кошелек страдал хроническим малокровием. Правда, совесть напоминала о моем портном, но ум советовал сейчас ему не платить. Я рассуждал так: если заплачу сейчас, то он, наверное, никогда больше обо мне не вспомнит, но если останусь должником, - будет меня вспоминать и искренне молиться о моем возвращении». И собрался отряд отважных воинов, с юнаком Андреем во главе, и выступили они в поход на турка. И были там земляки храброго юнака – подсамборские бойки и самборские же евреи. (Такая религиозно-национальная смешанность оказалась в будущем довольно полезной: когда у одних был праздник и воевать не хотелось, то другие могли их подменить). Юнак Андрей был весьма желторотым офицером и лучшим командиром считал того, солдаты у которого довольны жизнью, прежде всего – сыты. Поэтому путешествие отважных воинов с земли Галицкой в край Боснийский описано как почти непрерывное сражение со злобными поварами и жадными кантинарами. В одной из баталий некий враждебно настроенный венгерский поручик разбил фельдфляшу (полевую бутылку, что ли?) одного из доблестных воинов, за славянских братьев вступились чешские друзья … победители заставили поручика возместить стоимость бутылки. А самая главная битва выглядела так. На одной из станций солдатам вместо традиционного супа и жареного мяса предложили гуляш. Солдаты взирали на деликатес подозрительно – и поделом. Это оказалась почти чистая вода, в которой кое-где плавали редкие кусочки мяса, зато паприки повар всыпал более чем достаточно. Но и этого оказалось мало: сориентировавшись, что гуляша недостаточно, а половина солдат еще не накормлена, зловредный повар приказал добавить в котел еще воды, досыпал горсть паприки и чуть подогрев амброзию, счел обед готовым. Предусмотрительный офицер выставил первым в своем отделе некоего Махновского, на гражданке – башмачника, самого большого забияку, почти не вылезавшего из гауптвахты. Попробовав полученный едва теплый гуляш, он, не говоря дурного слова, вылил его на повара, припечатав сверху миской. Мгновенно разгорелось подлинное сражение, причем миски с гуляшом играли роль метательных снарядов. Словом, еще не доехав до фронта, отряд уже прошел боевое крещение. Зато первые впечатления от мятежной Босны были мирными и приятными. Все вояки, не исключая офицера, легко находили общий язык с местными жителями. Ну, так уж слишком буквально понимать это нельзя, иногда приходилось переходить на общепонятный, - немецкий. Не обходилось и без комических промахов. Вот отрывок из раздела, описывающего пребывание Чайковского на лоне сербского семейства – он стоял там на квартире. «Прислушиваясь к разговору моих хозяев, я почувствовал, что разговор мне частично понятен и что слышно много знакомых старославянских слов. «Ану! - подумал я, - попробую и я, интересно, поймут ли». Обращаясь к хозяйке дома, я употребил слово «госпожа», чтобы было понятнее. Она посмотрела на меня и, будто рассердившись, сказала: - Молим вас, ниj сам госпожьа! Мои собеседницы расхохотались». Бедняга не знал, какие правила вежливости нарушил. Собственно, некоторые предположения у него были. Оказывается, и во Львове можно было обидеть женщину, назвав ее «госпожой». Дело происходило в разгар борьбы между москвофилами и народовцами, обращение «госпожа» использовалось исключительно в москвофильском лагере, а даму, придерживающуюся иного направления, называть так нельзя было под страхом изгнания из общества. Неужто что-то похожее происходит и здесь? Но все оказалось проще: «госпожой» сербы называют только юных девушек, собеседница же Чайковского была почтенной женщиной и матерью взрослой дочери. (Хоть к делу не относится, но вот анекдот более поздних времен на тему родства славянских языков, рассказанный сыном Ивана Франка, Петром. В бытность его стрельцом он с несколькими товарищами по служебной надобности был направлен в ту же Боснию. Один из стрельцов считал себя полиглотом и тщательно изучал сербский язык. Пробуя свои таланты, он разговорился со случайным попутчиком-сербом. Беседа шла совсем гладко, но в конце серб сказал примерно такое. - Видите ли, как похожи все славянские языки? Вы говорите по-украински, я – по-сербски, а мы друг друга понимаем). Между прочим, от галицких распрей нельзя было спрятаться и в Боснии – даже и здесь Чайковского расспрашивали об арестованных Ольге Грабар, ее отце и Наумовиче. К сожалению, он сам почти ничего об этом не знал и нам не написал, а любопытно было бы сравнить. Пожалуй, стоило бы обратить внимание лишь на утверждение о том, что обвинение в москвофильстве было своего рода жупелом и зачастую выдвигалось власть имущими по отношению к тем, кто нисколько москвофилом не был. Зато деятельность австро-венгерских властей в Боснии показалась Чайковскому в общем полезной для края. Разговаривая при помощи старших солдат, знавших сербский язык, с местными жителями, он узнал, что определенное благополучие и достаток, замеченные им, начались после оккупации, когда Австрия завела, насколько это было возможно, порядок в крае и построила дороги. Из трех групп боснийского населения – мусульман, католиков и православных, - самыми лояльными оказались католики, некоторые из которых всерьез считали главой католической церкви не Папу Римского, а австрийского императора. Да и православные подданные, еще в турецкие времена сбегавшие в Банат и Далматию, относились к оккупационным властям, в общем, без враждебности. Хотя «поскольку Босния и Герцеговина не имели возможности общаться с русскими войсками так близко, как Болгария, то Россия никогда не потеряла в их глазах ореола освободительницы славян». Но главная причина мятежей и недовольства была иной. Австрия не провела аграрной реформы, поэтому земля оставалась по преимуществу в руках прежних владельцев-мусульман. Такая политика не вызвала благодарности мусульман, зато обидела христиан. Нашлись любители раздуть тлеющие угольки – что-то говорилось об английских интригах, - и вчерашние враги, мусульмане и христиане, - объединились ради изгнания швабов. «Но цели у них были разные. Мусульмане мечтали вновь возвратиться под султана, а задушевным их желанием было опять взять христиан за чуб. Христиане хотели добиться самостоятельности Боснии и Герцеговины и отплатить туркам за былое по собственному пониманию. Но рука, вызвавшая это восстание, и не думала исполнять желания ни тех, ни других. Она рассчитывала лишь на дипломатический фейерверк, а когда ей это удалось – пустила все восстание в трубу». Доказательством того, что дело обстояло именно так, являлись планы повстанцев, найденные в какой-то захваченной канцелярии, по которым можно было судить, что они разработаны опытными офицерами-штабистами. Но и только: командиров, умеющих вести современную войну, у повстанцев не было. Поэтому все довольно быстро свернуло в печально известное русло. «Восстание было обречено, а кровь пролилась напрасно. Повстанцы могли лишь мстить австрийским солдатам, если им случалось получать преимущество, мстить за собственное неумение. Каждый солдат, имевший хоть одну звездочку на воротнике и попавший в руки восставших живым или мертвым, ставал жертвой зверской масакры. Повстанцы, захватив однажды раненого в руку ефрейтора из моего полка на патруле под Гораздой, зарезали его, как барана, ганджаром, отрезали нос и порезали лицо и грудь. Это, в свою очередь, вызывало у австрийских солдат крайнюю злобу и желание мстить». Но подобные обстоятельства, к сожалению, и в наше время хорошо известны, а интересующимся можно, пожалуй, посоветовать почитать еще и Иво Андрыча, хотя бы хорошо известный «Мост на Дрыне». Я же лучше возвращусь к Чайковскому и самборскому регименту. Вступая на территорию, охваченную мятежом, он не удержался. чтобы не произнести напутственное слово: - Парни! По воле Светлейшего пана (императора-А.) нас призвали к такому делу, к которому должен быть готов любой солдат. А сейчас мы входим в неприятельский край, к людям, которые могут нам при случае голову оторвать. Призываю вас: не принесите стыда самборскому регименту. Держать глаза и уши открытыми! Один за всех и все за одного! Гурра! Вояки проревели «гурра» так, что горы задрожали. В это время какой-то босняк шел мимо нас на ярмарку в Сараево. Он нес бесаги на плечах но, увидев военный отряд и услышав громогласное «гурра», подумал, что сейчас мы набросимся штурмом на него. Бедняга бросил бесаги и удрал, сколько силы в ногах. Так что осталось только посмеяться – и над босняком и над моей боевой речью». Весьма похоже, что опытные вояки не принимали своего командира особо всерьез и позволяли себе шутки в его адрес. Во время похода отряду нужно было преодолеть горный подъем. Дорога шла серпантином. «Я строго приказал, чтобы солдаты не сокращали себе пути, поднимаясь напрямую лесом. Но не все подчинились. Один дрогобицкий еврей, очень высокий и худой как жердь, пошел прямиком. Когда он присоединился к нам на вершине горы, я набросился на него с упреками: почему не послушался? Босняки могли бы его съесть. Еврей сделал комически-серьезную мину и заявил: - Меня, наверное, не съели бы, я так худ, что они бы на мне все зубы поломали». А предосторожность была вовсе не лишней, сам Чайковский получил такое напутствие от знакомого офицера: «-Знаешь, зачем у тебя револьвер? -Чтобы защищаться, - говорю. - Верно, а еще для того, чтобы, если б тебя босняки поймали живьем, себе собственноручно в лоб выстрелить. Лучше так, чем если бы зарезали после пыток». А вот как происходило первое сражение, можно сказать Feuerprobe. «Босняки, расположившись в укрытиях, начали сплошную стрельбу, а мы должны были их из этого укрытия выгнать. Через 10 минут приполз ко мне ордонанс с приказом: идти вперед. Я как раз собирался сбросить тяжелое зимнее пальто, чтобы легче было бежать. Но приказ был «немедленно», некогда было с этим возиться. Вытащив саблю, я закричал: - Вперед, парни! – и побежал вперед. Нам нужно было пресечь очень опасное пространство, шагов, наверное, 50 до боснийских укрытий. Пули посыпались на нас градом, но как-то так счастливо, что все пролетели выше наших голов. Не могу понять, почему эти люди так плохо стреляли! В этом месте можно было десяток уложить. Увидев нас совсем близко, босняки долго не ждали, а удрали через поле в лес и не успели мы оглянуться, как они засели в кустарнике на краю леса и открыли огонь. Нужно было идти дальше. По дороге наткнулись мы на забор: нужно было его как-то преодолеть. Парни мои схватились за забор, поддали и он развалился. - Вперед, парни! Мои бойки оглянулись, не веря моим словам. Все были бледны как мел. Умоляли меня глазами, чтобы я отменил это злосчастное «вперед». Нужно было дать им пример и бежать первым. Когда я вылез в чистое поле, мне сделалось так жарко, как если бы я голову погрузил в кипяток. - Спаси меня, Матерь Божья! – и с этой мыслью, как безумец, побежал вперед. Я оказался на пашне, которую солнце нагрело так, что превратило в болото. Босняки, увидев такую ватагу, громыхнули пулями. Капрал около меня упал, как долгий. - Ложись! Ползи! Не нужно было этой команды, такой неприятной во время маневров, повторять дважды. Все, кто где стоял, грянули в болото и поползли как змеи. Это ползание по земле больше нас утомило, чем самый трудный бег. При обычных упражнениях нужно всегда запрещать солдатам ползти при помощи локтей и колен, но здесь это было лишним: каждый и так старался вжаться в землю. Поскольку во время учений ползание считается больше наказанием, чем необходимым упражнением, то солдаты не особо это умеют и, если нужно применить это искусство в деле, устают так, что не в силах перевести дух. Стань я когда-нибудь генералом, я бы так вымуштровал свое войско, что лазали бы милями как раки и завоевали бы весь мир, - но я, наверное, уже генералом не буду и мой план навеки останется в теории!» Ползающий отряд все-таки преодолел опасное место, прогнал неприятеля и даже не понес особых потерь: упавший первым капрал отделался синяками. Но, чтобы у нас не сложилось превратное мнение о боснийских повстанцах, то вот отрывки из вставной новеллы о подлинном герое, рыцаре, будто живьем вышедшим из эпических преданий прошлых веков – Стояне Ковачевиче. То, что о нем рассказывали, весьма напоминало Чайковскому верховинские предания о Довбуше. Мало того, что Стоян был необычайно отважным, умным, талантливым воином, но также по-настоящему благородным и великодушным. «Один геодезист рассказывал мне такое приключение с Ковачевичем: Когда он летом 1881 только с двумя помощниками скитался по герцеговинским горам, появился перед ним вооруженный герцеговинец. Геодезист сильно перепугался, потому что помощники вместе с инструментами и оружием отошли довольно далеко. Думал бедняга, что тут ему и аминь! Единственное, что пришло в голову – откупиться. Без колебаний вытащил из кармана золотые часы и кошелек с деньгами и подал герецеговинцу. Тому, наверное, понравился перепуг чиновника, так что он не сказал сразу, почему пришел. Только когда геодезист вытащил деньги и часы, расхохотался и подал ему письмо. В письме было написано по-сербски: «Хоть я объявил твоему императору войну, но, считая твою работу по созданию карт Герцеговины полезной для моей страны, заявляю тебе, что ничем не стану тебе препятствовать, а, наоборот, готов предоставить любую нужную тебе помощь. Если нападет на тебя другой отряд повстанцев, покажи им это письмо, а если кто-то не подчинится и как-то тебя обидит, отрублю ему голову. Подписано: Стоян Ковачевич, глава повстанско-герцеговинского войска». Такой же опекой Ковачевич окружал врачей, и военных, и гражданских. «Эти люди, даже попав в плен, могли не опасаться за свою жизнь. Эти принципы Ковачевич сумел привить всем своим подчиненным. Как-то случилось так, что повстанцы, захватив в плен какого-то военного снабженца, приняли его за врача и окружили всевозможными почестями. Бедняга принял навязанную ему роль, перевязывал повстанцам раны и оказывал медицинскую помощь». А вот еще один характерный эпизод. Некий жандармский пост располагался в очень неудобном для защиты месте, а залога его составляла всего 21 человек. Когда восстание разгорелось, мятежники взяли пост в осаду, несколько атак осажденные отбили, но долго сопротивляться не могли из-за отсутствия еды и амуниции. Наконец в качестве пищи осталась лишь бочка кислой капусты, а патронов – 300 штук. Тогда два сербы-жандармы предложили начать переговоры о почетной капитуляции. Возглавлявший оборону капрал, - кстати, наш соотечественник, поначалу и слышать об этом не хотел, но деваться было некуда. Два сербы были высланы для предварительных переговоров, которые длились около часа. «Через час сербы-жандармы возвратились вместе с двумя вооруженными босняками. Босняки сообщили, что их командир Стоян Ковачевич приглашает к себе коменданта, потому что хочет с ним переговорить. Капралу не хотелось пускаться одному в неприятельский отряд. Посланцы поняли это: - Боишься, чтобы с тобой что-то худое не случилось? Не знаешь, видно, Стояна Ковачевича! В гостях у него волосок тебе с головы не упадет! Босняк говорил так искренне, что капрал совершенно ему поверил. Не позволил даже, чтобы босняки остались как заложники. Пошли все вместе. Внутри босняцкого лагеря пылал огромный костер, а возле него сидел Ковачевич со всем своим штабом. Когда капрал к нему приблизился, протянул ему для приветствия руку: - Како си ти брате! Седай. молим! Капрал уселся и сразу же ему подали черный кофе, а Ковачевич угостил его папироской. - Прежде всего, - продолжал Ковачевич, - не беспокойся о себе и своих друзьях: пока мы не начали баталии, а ты у нас в гостях – ты в полной безопасности. Я не разбойник, а такой же честный солдат, как и ты. Поэтому ценю твою храбрость и чувство долга. Вы делаете свое дело, хоть, правду сказать, ни к чему это, потому что Герцеговина принадлежит мне, а не Австрии, и раньше или позже я вас отсюда прогоню. Капрал, подкрепившись кофе, хотел как можно быстрее окончить переговоры. - Что же будем делать? – спросил. -Совершенно ничего. Отдайте мне свое оружие, а я вас отпущу в Фочу (ближайший город, занятый австрийскими войсками). _ А если не отдадим. - Буду держать вас в осаде, пока совершенно не изголодаетесь, а там прикажу поджечь вашу крепость. Жаль мне вас! Может, надеетесь на подмогу? Зря! Я постарался, чтобы Фоча была занята своим и не прислала вам ни одного солдата. - Жаль мне вас! – сказал через минуту. – Вы украинцы (уточню, что Чайковский употребляет термин «руські», «русини», но я себя от постоянной обузы объяснять, что это такое и чем отличается от «русские», увольняю. Тем более, что автор был отнюдь не москвофилом, а вполне себе народовцем, т.е. слово «русин», «руський» употреблял по отношению к украинцам-галичанам- А.), славяне, хорошие солдаты, зачем вам погибать без какой-либо пользы для вашего императора. - Откуда ты знаешь, что мы украинцы и славяне? - То, что вы славяне, вижу по тому, что вы изучили наш язык, а то, что украинцы – знаю еще с тех времен, как вы стали залогой в Фоче. Я вашу Австрию знаю, сам когда-то в австрийской армии служил. - Дадим половину оружия и выпусти нас, - говорит капрал. - Я не торгуюсь! Или отдаете все, или ждите, пока я у вас не отберу. Капрал размышлял так: отдам все оружие, так не с чем будет до Фочи добраться, а так хоть сможем защититься в дороге. Но Ковачевич твердо стоял на своем и не хотел оставить ни одного карабина. - Боишься, что мы, отобрав у вас оружие, перережем вас как баранов? Вот тебе мое рыцарское слово: не только выпущу вас, но и дам отряд людей, который проводит вас до самой Фочи. Согласен? - Согласен. Но оставь нам хоть багнеты, у нас такой закон, что нельзя ходить без багнетов. - Хорошо, забирайте багнеты, а мне отдайте карабины. Багнеты мне не нужны! После это пожали друг другу руки и выпили еще по чашке кофе». С этим известием капрал возвратился к своим подчиненным. Нелегко им было расстаться с оружием: «-Прощай, друг, - говорил один, обнимая винтовку, - хранил я тебя, как зеницу ока, а теперь Бог весть кому достанешься. - Будь здорова, моя ненаглядная, - сказал другой, - выйдешь теперь за другого. - Хоть бы первого мужа не застрелила, - прикинул еще один». Впрочем, о том, чтобы не застрелила, солдаты позаботились сами, вытащив из старосветских карабинов системы Верндля маленький гвоздик, который назывался «цинднадль» и без которого карабины не стреляли. Тем времен рассвело. «Во дворе стало шумно, дверь отворилась и в сени вошел Стоян Ковачевич со своими людьми. - Како си ти брачо? Добар дан! -Добар дан, комшио, фала лепа! -Фала лепа! Какось ти йошь… Живьоли русини, - заговорил Ковачевич. После подошел к столу и начал считать карабины. Пересчитал и солдат и приказал своим людям забрать карабины. - А где же патроны? - Ни одного не осталось! - Если бы я это знал, не тратил бы на вас столько времени. - Будь у нас патроны, мы б тебе оружия не отдали. - Ладно, - говорит Ковачевич, - я слово сдержу. Пейте кофе и в дорогу!» Отступающий отряд еще и позавтракал в компании с босняками, естественно, с неизбежным кофе (очко в пользу босняков) и выступил, сопровождаемый напутствием Ковачевича: «-В дорогу час, нека ти Бог да сречани пут! Хорошие вы парни и славные солдаты! До встречи в Фоче! Солдаты, забросив на спины свои торнистры, стали в два ряда. Отдел босняков разделился на две части, половина впереди, половина сзади, и марш вперед! - Идем, как на Кальварию, - промолвил один бойко. - Неизвестно, какая нам будет Кальвария, когда дойдем до Фочи, - ответил другой». Тем не менее, дошли к Фоче благополучно. Капрал пошел докладывать о случившемся коменданту. «- Плохо вы сделали, отдав им оружие. Будут теперь в вас стрелять с ваших же винтовок. - Не будут, мы вынули все цинднадли. - А, это другое дело». Через месяц этого капрала еще и наградили большой серебряной медалью за отвагу. Вот времена были! К сожалению, самому Ковачевичу его рыцарский способ ведения войны не принес удачи: против регулярного войска он был бессильным, даже имея огромное преимущество в людях. «В скором времени в одном значительном сражении под Фочей Стоян Ковачевич был тяжело ранен. Занесли его повстанцы в Черногору, а там и слух о нем пропал. Наверное, не был таким характерником, каким считали его свои и чужие!» Что поделать, почти все Довбуши погибали одинаково… |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 07/03/09 в 13:48:48 Об аферах всяческих Источник (http://starosti.ru/) " Афера с 38-миллионным кладом В последнее время многие из столичных обывателей среднего класса получили по почте из Львова (Лемберга) письма, в которых им предлагается возможность разбогатеть, истратив какие-нибудь десять гульденов. Автор этого предложения называет себя «дезертиром Степаном Борисовым» «Пять лет тому назад - пишет Борисов, - не имеющий ни родных, ни знакомых, подлежал в Кишиневе отбытию воинской повинности. Не имея шансов на освобождение от военной службы я по капризу судьбы, вытащил 26-й номер и был забрит. После присяги я был отправлен в Тирасполь и зачислен в астраханский драгунский полк. Прослужив шесть недель, я решился бежать и вскоре очутился в чужом для меня государстве, которое должно заменить мне отечество. Но, увы! Я не полюбил ни Галиции, ни Австрии, которая меня приютила». Далее Борисов рассказывает, как он встретился с другим дезертиром, находившимся в чахотке. Дезертир этот, по имени Дмитрий, не долго прожил и перед смертью будто бы сказал Борисову: - Я умираю и вместе со мной должен погибнуть клад в 40 000 000 рублей. Я благословляю Бога, что он послал мне тебя. Прими же в знак моей благодарности все то, чем я должен был владеть. Дай мне только честное слово, что если сам не в состоянии будешь сделаться обладателем этого огромного состояния, то ты не отдашь его в руки иностранцев. Оно должно оставаться в руках наших русских подданных без различия вероисповедания и национальности. При этом умирающий передал Борисову документ и тетрадь, объясняющие, как достать клад. «После смерти Дмитрия, ознакомившись с бумагами, - пишет далее Борисов, - я считал себя самым несчастным человеком, в то время, когда я мог бы быть одним из счастливейших смертных. Внимайте же! Я сделался хранителем секрета о местонахождении клада, состоящего из бриллиантов, золотых слитков и старинных монет на сумму в 38 500 000 р. Клад этот принадлежал одному владетельному румынскому князю, вынужденному спасаться бегством. Местонахождение клада – одно из маленьких городков-местечек Бессарабии. Что делать? Самому рискнуть своей свободой и отправиться за кладом? Я это сделал бы, но, увы! Для того, чтобы извлечь клад, необходимо обратиться к русскому правительству с просьбой о разрешении раскопок и затем необходимы предварительные расходы на наем людей для раскопок, а также устройства канала для отвода воды из трех колодцев, на дне которых хранятся богатства. Первое немыслимо мне сделать, как дезертиру, а второе - как человеку, не имеющему ни полушки. В виду таких обстоятельств я решился устроить общество на паях для получения клада. Но богатство отнюдь не должно достаться в руки богачам. При посредстве некоторых моих знакомых я сделался обладателем списка небогатых, но честных тружеников, которые, разбогатев, не забудутся и останутся теми же незаносчивыми и скорбящими о ближнем людьми. Мне очень приятно сообщить вам, что в списке этом одним из первых красуетесь вы. Итак, милостивый государь, если вам угодно принять участие в затеваемом мною деле, дающем вам право на равную долю со всеми и со мною, пришлите десять гульденов на мое имя. По получении денег, вы получите от меня нотариальное удостоверение на право ваше в дележке». Дале Борисов говорит, что расходы по раскопкам и извлечению клада не превысят 10 000 гульденов. Таким образом общество должно насчитывать 1000 членов. Желающие могут иметь по два пая в сумме 20 гульденов. Деньги указывается адресовать: «Herr Stephan Borisoff, Lemberg (Galicie)». Сколько простаков попалось на эту ловко закинутую удочку «дезертира Степана Борисова» - в точности неизвестно, но полагают, что много. Один из здешних обывателей, дрогист М.К-н, проживающий в доме №22 по Забалканском проспекту, имея сношение с некоторыми лицами в Львове (Лемберге), обратился к знакомым с просьбой навести справки о Борисове. Ответ он получил в конце истекшей недели. В нем г.К-н извещался, что Борисов только месяца два тому назад появился в Лемберге, что он живет на широкую ногу, не имеет никаких занятий и что ежедневно массами получает денежные пакеты со всех концов России и Румынии, и что Борисов совсем не дезертир, а оргиевский мещанин Степан Гаврилович Борисов, 42 лет от роду. Уже одно последнее обстоятельство, что Борисову 42 года, служит достаточным указанием на то, что он не мог призываться пять лет тому назад к исполнению воинской повинности и дезертировать. Таким образом несомненно, что мы имеем дело с новым аферистом, оперирующим на легковерии простаков. " Воистину, ничего нет в этом мире нового... |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем antonina на 03/26/10 в 10:41:05 Тимотей Бордуляк Татаре (Отрывки из рассказа) Лета Господня 1914, дня 24 августа, впервые прошла русская армия через нашу деревню (Ходачков Великий) дорогой, ведущей из Тернополя в Бережаны. Как начало идти русское войско ранним утром в этот день, так и шло они почти непрестанно целую неделю, днем и ночью. Маршировали полк за полком, пехота, кавалерия, артиллерия, ехали пушки, ящики с амуницией, телеги с припасами, автомобили, велосипеды, все перемешанные, как в калейдоскопе. Деревенские люди выбегали на дорогу, ставали на обочине и смотрели удивленные, потому что раньше ничего подобного не видели. Прошли армейские обозы и стало поспокойнее. Появилась русская жандармерий, какой-то русский урядник, все как-то наладилось… «Теперь, - говорили русские нам, - вы уже наши, а мы – ваши, и всем будет хорошо. Лишь бы поскорей добраться до Вены и старику Францу-Иосифу подкоптить усы и бакенбарды, тогда война окончится, повсюды будет Россия, всем будет владеть русский царь». Наши люди слушают эти речи и не возражают: «Не от нас это зависит, а от воли Божьей». Мы вместе с женой оставались обычно в комнатах, а наша матушка (теща рассказчика) едва не весь день проводила в кухне. Там она занимались всем хозяйством, принимала солдат и противостояла всем возможным и невозможным случаям, происходившим во время войны в нашей кухне и на подворье, - одним словом, держали фронт и шли на первый огонь. Матушка принадлежала к старшему поколенью, по природе и воспитанию была очень робка, но – странная вещь – с началом войны характер матушки переменился, она стала совершенно бесстрашной. Нас матушка предупредила, что будет из кухни присматривать за хозяйством и принимать солдат, а я, зять, должен был только время от времени появляться в кухне и обмениваться с солдатами словом-вторым, чтобы они видели, что дома есть мужчина». (Зять, однако же, тоже ни особо робким, ни особо послушным не был, а поскольку неплохо понимал русский язык, то охотно общался с разноплеменными солдатами русской армии. Особо интересной оказалась встреча с татарами. Произошла она в середине октября, когда положение и на фронте, и в тылу более-менее стабилизировалось, русские солдаты, хоть формально и оккупанты, довольно близко сошлись с местным населением, никого не обижали и даже охотно делились своим армейским пайком – неизвестно ведь, что всех ждало в будущем и когда это наказанье Господнее – война – окончится. Но неожиданно в гостеприимной деревенской кухне появилась группа гостей, весьма перепугавших хозяйку, в частности потому, что она совершенно не могла найти с ними общего языка. Они оазались татарами – пугающее слово! Но зять успокоил тещу, уверяя, что теперешние татары – люди мирные и он охотно бы с ними поговорил. Но первое впечатление и впрямь было необычным) «Я открыл дверь, мы вошли внутрь и вот какую сцену увидели. Матушка стояла посреди кухни, бледная и перепуганная, а перед ней два солдата стояли на коленях, два остальных, тоже стоя на коленях, склонили головы до самого пола и издавали звуки, вроде бы о чем-то умоляя. Увидев меня и мою жену, татары поднялись на ноги, все вместе поклонились в пояс и так же все вместе начали говорить протяжными и высокими голосами. Они пытались говорить по-русски, но получалось это у них плохо и матушка совершенно их не понимала. Вот что можно было различить в их речи: -О, мы татары, мы бедны салдаты. Мы очин далёко, мы очын галодна, мы очын кушат. Я взглянул на них исподлобья, придал лицу строгое выражение и крикнул: -Малчать! – и они все замолчали. - Чего вы хотите? – спросил я. –Чего вам нада? Пусть один говорит, а не все одновременно. Они вытолкали одного вперед и заговорили. -Ета Ибрагим, он руски гаварит. Ибрагим рус, настаящи рус. -Хорошо, - отвечаю, - пусть Ибрагим говорит. Говори, Ибрагим, чего вам «нада». Ибрагим мне говорит: -Барин, я не русс, я татарин, я па-русски гаварит очин плоха… А мы все хотим очин кущать, вот што… -Кушать хотите? – переспросил я всех татар. -О да, кушать, кушать, очин кушать, - заговорили татары все одновременно. -Харашо, - ответил я, -вам дадут кушать, только нужно немного подождать. Я указал на матушку. -Вот наша мать, то есть мамаша, она дает нам кушать, - я указал на себя и на жену, - она всем дает кушать и вас накормит, только нужно немного подождать. Я пытался медленно и выразительно произносить каждое слово, чтобы они меня поняли. Они опять заговорили все вместе. -Мамаша! А ты – барин, а это – твоя жена, барыня! -Нет, - ответил я. – я не барин, я священник, то есть батюшка, понимаете? Тут они снова все одновременно рухнули перед матушкою на колени и опустили головы. «Мамаша, мамаша, - произносили они с величайшим уважением и едва ли не набожно, - дай нам кушать!» Меня рассмешила эта чрезмерная почтительность, я закричал: «Встать!» - и они поднялись. Я начал их ругать. -Почему вы кланяетесь? Солдатам так не положено. Они отвечают. -Так положено по-татарски. У нас все так кланяются перед старшими в Казанской губернии, даже и русские. Я начал объяснять, что сейчас они не в Казанской губернии и что царским солдатам не годится здороваться таким образом. -А как же? – спрашивают меня татаре. -По-военном, - ответил я, - три пальца к козырьку и немного склонить голову, - и я продемонстрировал, как это делать. Они расхохотались. -Э, барин, это мы знаем. Так нужно приветствовать старшего офицера, а перед мамашей нужно кланяться по-татарски, потому что мамаша постарше офицера! К тому времени матушка уже поняла татар и себе рассмеялась. (В качестве пищи «татаре» попросили «малака, леба и ицо», хозяева не без усилий поняли, что речь о молоке, хлебе и яйцах. Яйца гости расколотили в кипящем молоке и с огромным удовольствие съели получившееся блюдо. А предложенный чай вызвал у них совершенное блаженство) - О мамаша, о чай, как етта харашо. При этом кивали головамии что-то напевали по-татарски» (Переночевав в одном из подсобных помещений, утром гости потихоньку ушли. Из-за многочисленных новых впечатлений, хозяева почти о них забыли. Но через несколько дней все четверо татар возвратились и радостно поздоровались. -О мамаша, о здравие, ты наша родная мать, ты наша кормилица, - кланяются матушке до самой земли, целуют руки. (Оказалось, что татары, слабо понимая язык приказов, потерялись и блуждали в поисках своего полка. Поскольку никто не мог им ничего посоветовать, они решили идти «в город Тернополь, где наш штаб». Но, пока они отдыхали с дороги, любопытный хозяин пытался побольше узнать о их жизни дома, в татарских деревнях Казанской губернии) -У вас есть там своя татарская церковь? -Да, есть. -И батюшка есть? -У нас батюшки нет, только мулла. -А школа есть? -Школа? О да, есть школа и учителя. -У чителя у вас русские или татаре? -Учителя у нас русские. -А как они учат ваших детей, по-русски или по-татарски? -Ну да, конечно, по-русски. -А по-татарски у вас не учат? -Учат и по-татарски, но всего один день в неделю, а больше нельзя. Я невольно подумал: какая подлая и несправедливая царская политика! Даже татарам можно хоть один день в неделю учиться по-татарски, а нам, украинцам, ни дня ни часа не разрешено учиться на родном языке. Погодите же, может еще и так случится, что горько вы ответите за это. -И что же, - спрашиваю, - знают ваши дети русский язык? -Куда там! – ответил татарин и махнул рукой. – Пока ходят в школу, то кое-что знают, а позже все забывают и помнят только то, что учили по-татарски. Разве кто-то служит в армии. -А вы все грамотны? – спрашиваю. -О да, грамотные, - отвечают татаре, - но только по-татарски, и мы дома доучаваем детей по-татарски. -Хорошо, так и нужно, - сказал я. – А печатают ли у вас татарские книги и издают ли татарские газеты? -О да, у нас и книги, и газеты – все по-татарски. И так я сидел с татарами до самого вечера. Я расспрашивал их о множестве вещей: о религии и обрядах, хозяйтве, ремеслах, образе жизни, и, хотя это были совершенно простые и необразованные люди и трудно было найти с ними общий язык, но все-таки я узнал достаточно, чтобы кое-как представлять себе их жизнь. (Очередной этап квеста в Тернополь, а оттуда – обратно во Львов, опять привел четверку татар к дому деревенского священника. В этот раз они воспользовались временной передышкой, чтобы написать письма домой, как отметил автор, «красивым ровным почерком», хоть и незнакомым ему, а еще советовались с хозяином, как с духовным лицом, разрешено ли им, мусульманам, молиться к св.Николаю и Богоматери, чтобы возвратится домой с войны. Тот, конечно же, уверил, что кто-кто, а Божья Матерь – заступница за всех людей на земле, независимо от их вероисповедования. Тепло попрощавшись, особенно же с почитаемой «мамашей», татаре ушли, на сей раз надолго. Война продолжалась, фронт раз за разом катился в ту или иную сторону по многострадальной галицкой земле – и так оно шло до 1917 года. Множество солдат было ранено, начинались заразные болезни, австрийское командование распорядилось реквизировать даже и церковь под госпиталь. Главный врач, по национальности немец, был человеком очень образованным и культурным, с хозяином дома он сошелся довольно близко, особенно после того, как рассказчик предложил свои услуги в качестве помощника и переводчика. Последнее оказалось весьма полезным при общении с пленными – ранеными солдатами русской армии. И вдруг среди них автор рассказа неожиданно узнал того самого Ибрагима, приходившего в его дом вместе с остальными татарами. Все остальные добрые татары погибли еще в 1915 году во вреся страшных сражений в Карпатах. Да и сам Ибрагим был тяжело ранен. Рассказчик немедленно бросился за помощью к своему приятелю-врачу. Но оказалось, что уже слишком поздно. «Верьте мне, Herr Pfarrer, я бы все для вас сделал. Даю вам честное слово, если б операция была возможной и могла б ему помочь, я б ее начал немедленно. Но, к сожалению, операция невозможна, он обречен и этой ночи не переживет». Так и случилось, а перед смертью бедный Ибрагим все вспоминал «мамашу» и жалел, что не может с ней попрощаться… ) |
||||||
|
Заголовок: Re: Ця голодна Галіція, прекрасна, як холєра Прислано пользователем olegin на 03/26/10 в 19:16:31 Интересная история. :) С.Лем в своем "Высоком Замке" также рассказывает о неком соседе-татарине,который был тяжело ранен во время пмв и остался во Львове в госпитале.А затем поправившись,не захотел возвращаться домой,а женился (или прижился) на одной вдове и остался в городе.Хотя у нас никогда не было мечети (в отличие от того же Питера).Зарабатывал себе на жизнь отставной солдат,мастеря фигурки солдатиков из дерева.Так у маленького Стася и появилась целая игрушечная армия. |
||||||
|
Удел Могултая YaBB © 2000-2001, Xnull. All Rights Reserved. |