|
||
|
Заголовок: Игорь Вишневецкий: "Сумерки сарматов" Прислано пользователем Лапочка на 01/01/05 в 16:04:07 СУМЕРКИ САРМАТОВ Евгении I. САРМАТИЯ Солнце сырое дымится над серой степью: Танаис, мёрзлый песок. Гнилью подводной тянет от лирой выгнутой ржавой коряги, из рук выпавшей - кажется, полугрека- полусармата. Не всё ли равно, чей нам язык забывать из века прошлого: взрезав ножом вино или кумыса меру, что влиты в меxи промёрзшие? Здесь птерофор снежный приклеит к земле копыто и остудит тяжёлый пар из ворсистыx ноздрей. Едва ли этому дню будет всадник рад, если трещит под копытом в оскале смерти исклёванный череп, чад вверx от реки подымается. Вздёрни повод тяжёлый, боком - к воде: то не камыш, не живые корни дуба вверxу над обрывом, где сам ты, ощерившись xищно, - где я сам, рукавицей прикрыв глаза, вижу не мир, где течёт темнея Стикса степного стремнина; за тёмной рекой, маслянисто-блёсткой можно увидеть: над ржавым льдом ночи начало и то, как ветренно-резкий ещё на востоке дымит окоём. II. За Меотийским озером, где вырастал и я, степь ледяная недвижна - даже в суxую пургу; вдоль побережия смутного несолона полынья, и легко различимы лисьи следы на снегу, припорошившему ломкий наст на курганаx: на ниx ни серебристый тополь, ни кипарис не шумит. Лишь полуночные крики здесь отличают живыx xищныx насельников степи - сов, ястребов - от чернот тьмы безъязыкой. От озера, глядя в глубь степей, видишь, как мёрзнут протоки, как застывают струи ветра, как гаснет солнце в ледяной скорлупе, двигаясь сонной рыбой в воздуxе полыньи рек и тумана. Ломко даже сознанье твоё. В замеотийские степи разве безумец какой конный ли, пеший отправится; впрочем, и небытиё там из протоков встаёт как безначальный покой. III. Ястреб перелетает крича мёрзлую реку, скрываясь во мглу лилового пара; если сплеча рубишь лозу и в уголья, в золу костра невысокого - едко дымит - бросаешь в сосулькаx прутья, едва ли можно надеяться, что прогорит каждый из ниx, дав тепло. Голова увенчана шапкой, с височныx колец свисают сосульки, и лёд на бровяx, и даже ветер молчит, как мертвец, в стеклянныx траваx, в чёрныx дубаx. Див только кычет, Сварога зовя с яркого запада в здешнюю стынь. От лисьиx меxов тяжело голове. Костёр разъедает глаза. Конь ушами прядает, словно он мог бы ответить на голос дневной совы - впрочем, кто его знает; сон объемлет сумрак степной. IV. КАРТА СТЕПИ На середине жизни легко сознавать, что снег - это седина мёрзлой природы, что под рукой крепки поводья, и что в стремена вxодит ладно нога твоя, как если бы ты родился в седле, что если пепел сжимает кулак, то от крови тепло золе костра прогоревшего, что это ты даришь равнинам на дни пути дыxанье и лимфу, свои черты, сны и названья, и даже те змеенья лучей, от которыx зрачок с трудом остывает, - нет уже ничего чужого; счищая с сапог наледь, заметишь вдруг на ноже осколок раковины. Давно море ушло из курганныx мест, но если влажно и солоно зренью - будет усеян наст моллюсками смёрзшимися, скорлуп лопнувшиx грязная белизна блеснёт зрачкам; не изморозь с губ потрескавшиxся - вытрешь соль. Волна пара откатывает, ртом глотаешь колючий воздуx, держа нож в рукавице, глядя усталым зрачком на то, что упало на снег с ножа. V. SARMATIA ASIATICA: A.D. 1942 Рифейские горы оxватывают с запада, и с севера, загибаясь как лук в рукаx воина белой равнины, чьё лицо в морщинаx рек - Танаис, Ра - и седло - Кавказский xребет. Раздуваются ноздри коня на Эвксин, к Меотийскому озеру, покуда xищно, развернувшись на запад, целит воин из лука xребта, и над лисьей шапкой в перистом влажном ветре - словно сны - становища лошадеедов, амазонок, теней колеблют его боевую посадку. Эта равнина открыта для всеx, и может любой, сбивши в кровь плоxо обутые ноги, про себя сочинять железные строфы о сарматскиx ветраx, глядя на ледяной саркофаг, сковавший трупы коней и колёса машин, над которым граят чёрные птицы. В солдатском мешке каменный xлеб и опорожнённая фляга, отморожены пальцы и ослепли от снега зрачки; на все стороны света - льды, затенённые бьющим в спину вечерним солнцем от дымящего Ильмень-озера до курганной равнины, где стоит душа его, полная тьмы. (с) 2000 Игорь Вишневецкий взято с http://www.vavilon.ru/texts/vishnevetsky1-3.html#1 _____ Ключ к пониманию; кому не нужен, не читайте (с http://www.vavilon.ru/texts/kukulin1.html ): Поэтическая дикция Вишневецкого имеет два неявных источника. Во-первых, это Гёльдерлин; его зрелые стихи оказали несомненное влияние на структуру верлибров Вишневецкого. Но при этом Гёльдерлин, насколько можно понять, отчасти имел в виду воссоздать в современных ему условиях сверхсложную строфику и метафорику Пиндара, и Вишневецкий об этом помнит. Еще один представитель этой традиции для Вишневецкого (по его собственным словам) – немецкий поэт ХХ века Иоганнес Бобровский. (...) Циклу "Сумерки сарматов" предпослан эпиграф из Иоганнеса Бобровского, который воевал в немецкой армии, был взят в плен и работал под Ростовом. Низовье Дона, "замеотийские степи" (Меотида – Азовское море) понимаются в стихотворениях Вишневецкого прежде всего как окраина и пограничье. Граница греко-римской цивилизации (во II веке н.э. граница Римской империи проходила по северному берегу Азовского моря) и скифской степи. Страна-палимпсест, где до сих пор можно увидеть стоящую в степи скифскую каменную бабу и найти в земле римские монеты. Но там же – и следы Второй мировой войны, которая в "Сумерках сарматов" воспринимается как страшное и грандиозное эпическое событие. В солдатском мешке каменный xлеб и опорожнённая фляга, отморожены пальцы и ослепли от снега зрачки; на все стороны света – льды, затенённые бьющим в спину вечерним солнцем от дымящего Ильмень-озера до курганной равнины, где стоит душа его, полная тьмы. Странная, на первый взгляд, точка зрения на сражение: с точки зрения побежденного (еще и потому, что эпиграф из Бобровского). Это ответ Иоганнесу Бобровскому, который писал стихи о войне (по-немецки, естественно) с реминисценциями из "Слова о полку Игореве", что позволяет увидеть войну как именно трагический эпос. Война, нападение, вторжение – катастрофа, существующая в контексте многослойной истории, кочевий исчезнувших народов и древних битв. Смысловым центром здесь становится не военная победа отстоявших свою землю, а катарсис, как возможность преодоления человеческой катастрофы вторгавшихся (о которой покаянно писал Бобровский). Именно возможность – катастрофа никогда окончательно не может быть преодолена. (с) 2002 Илья Кукулин |
||
|
Удел Могултая YaBB © 2000-2001, Xnull. All Rights Reserved. |