Автор |
Тема: Аббасидские байки (Прочитано 36195 раз) |
|
Guest is IGNORING messages from: .
antonina
Beholder
Живет здесь
Я люблю этот Форум!
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 2204
|
Замечательная история! Уважаемый Келл, а Вы не напишете когда-нибудь "Развод по-мусульмански"? У меня еще после чтения "Меня зовут Красный" остались страннейшие впечатления об этом процессе. 
|
|
 Зарегистрирован |
Нехай і на цей раз
Вони в нас не вполюють нікого
|
|
|
Kell
Живет здесь
Дело вкуса...
Просмотреть Профиль » WWW »
Сообщений: 2889
|
Попробую как-нибудь, хотя в праве исламском я очень далеко не специалист... А самый внятный из доступных мне источников громоздок и не очень удобен (на всякий случай - вот он http://musulmanin.com/?page_id=171)
Вообще есть вот такая предвзятая, но информативная книга по истории мусульманского религиозного права: http://molites.narod.ru/fikh/index.htm. На этом сайте вообще много любопытного...
|
| « Изменён в : 04/10/08 в 16:51:44 пользователем: Kell » |
Зарегистрирован |
Никому не в обиду будь сказано...
|
|
|
antonina
Beholder
Живет здесь
Я люблю этот Форум!
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 2204
|
Как много уроков  Спасибо, буду слушать вместо музыки.
|
|
Зарегистрирован |
Нехай і на цей раз
Вони в нас не вполюють нікого
|
|
|
Kell
Живет здесь
Дело вкуса...
Просмотреть Профиль » WWW »
Сообщений: 2889
|
Вот и я про то...  А я вдобавок еще со слуха информацию воспринимаю очень плохо - так что если и сделаю из этого выжимку, то боюсь, что сильно нескоро.
|
|
Зарегистрирован |
Никому не в обиду будь сказано...
|
|
|
nava
Beholder
Живет здесь
Несть глупости горшия, яко глупость.
Просмотреть Профиль » WWW »
Сообщений: 1508
|
Вот здесь выложили помянутый мной роман о возвышении Аббасидов.http://www.oldmaglib.com/author.php?all=1&fl=&srt=2&g=1&aid=680
"Отец грошика" там один из центральных персонажей. И Абу Муслим , и Бармакиды...
|
| « Изменён в : 04/22/08 в 13:39:55 пользователем: nava » |
Зарегистрирован |
|
|
|
Kell
Живет здесь
Дело вкуса...
Просмотреть Профиль » WWW »
Сообщений: 2889
|
Продолжая отступление о разводах:
Однажды собеседник-сотрабезник сказал Харуну ар-Рашиду:
- Знавал я одного бедуина, который в одночасье дал развод сразу пятерым женщинам.
- Как так? - изумился Харун. - Ведь мусульманин не может иметь более четырех жен?
- А у него их четыре и было, и вот однажды начали они шумно ссориться, а бедуин и сам был нрава не кроткого, рявкнул: "Достали вы меня! - и, повернувшись к одной из спорщиц, объявил: - Все из-за тебя! Прочь - я развожусь с тобою!"
Другая жена вступилась:
- Ну зачем же сразу так? Отругай ее или побей, а так несправедливо выходит!
- И ты убирайся, - ответил бедуин, - с тобою я тоже развожусь!
Третья жена крикнула:
- Да будь ты проклят! Они всегда были добры, любезны и послушны, а ты так их обидел!
- И не их одних, - рявкнул бедуин. - С тобою, доброхотка непрошеная, я тоже развожусь!
Четвертая жена, самая тихая, успела только пробормотать:
- Видит Аллах, ты... - как бедуин заявил:
- И ты ступай с ними, я и с тобой развожусь!
Все это безобразие слышала их соседка, высунулась из окна и сказала:
- Позорище! Как бы не наказал тебя Бог за то, что ты ни за что ни про что выгнал из дома четырех женщин, о которых даже я, соседка, могу сказать больше хорошего, чем дурного!
- А ты не лезь не в свое дело! - проревел бедуин. - Ты тоже разведена, если твой муж не против!
И муж соседки откликнулся из глубины дома:
- Не против, не против!
|
|
Зарегистрирован |
Никому не в обиду будь сказано...
|
|
|
Kell
Живет здесь
Дело вкуса...
Просмотреть Профиль » WWW »
Сообщений: 2889
|
Возвращаясь к династии -
Аль-Мутасим - новое войско, новая столица, новая власть
Аль-Мутасим, самый младший сын Харуна, был сильно моложе обоих своих единокровных братьев, сражавшихся за престол. Это его отец в свое время избавил от бремени посещения школы, когда узнал, что смерть представляется мальчику более завидной долей. Вырос он огромным и сильным, лицо бледное, бородища выкрашена хною. О нем рассказывали, что, занимаясь строительством, он интересовался только прочностью, пренебрегая внешним видом здания, а в походе и вообще вне города чувствовал себя гораздо более «дома», чем во дворце. Вернувшись в столицу, без радости наблюдал за разворачивающейся распрей и за тем, как те или другие войска и «вооруженные группировки» торгуются со своим государем . В этом он и усмотрел корень зла и еще при аль-Амине, практически подростком, по нынешним меркам, начал потихоньку собирать войско, преданное ему одному. А для этого – покупать тех рабов, которые казались ему подходящими. Подходящими ему представлялись в основном среднеазиатские тюрки (сородичи его матери) – ибо из опыта общения с соседями к тому времени уже многими считалось, что чем бы тюрок не занимался по жизни, он всяко от природы храбрее и воинственнее араба. Так что его не смутило то, что купленный им раб Васиф был плетельщиком кольчуг, раб Итах – поваром, а раб Ашинас – привратником прежнего владельца; аль-Мутасим (тогда еще не носивший этого титула) решил, что они станут его воинами и даже воеводами – и добился этого с успехом большим, чем подозревал. К тому времени, когда аль-Мутасим сидел на берегу рядом с аль-Мамуном и болтал ногами в воде, таких боевых холопов-гулямов, — обученных, неприхотливых и, главное, не связанных ни с одной сторонней багдадской или иранской партией — у младшего брата было уже несколько тысяч. А сам аль-Мутасим успел побывать (хотя и недолго) на двух ответственейших должностях – наместника Египта и командующего западными армиями. Последний пост традиционно (хотя зачастую и формально) полагался наследнику — впрочем, аль-Мамун не оставил завещания по части престолонаследия, хотя и подробно расписал регламент собственных похорон.
Сын аль-Мамуна Аббас в это время стоял военным лагерем на совсем другой границе халифата. Когда аль-Мутасим провозгласил ебя халифом, Аббас, к разочарованию собственных сторонников, ему немедленно присягнул. Может быть, в стремлении избежать очередного междоусобия, а может быть, не слишком соблазненный тем, чтобы брать на себя ответственность за ведение войны на три фронта. Три фронта было многовато и для аль-Мутасима – византийскую кампанию он стремительно свернул, строительство величайшей крепости, затеянное аль-Мамуном со всем халифатским размахом, прекратил, а построенное велел снести, дабы кесарь поверил в искренность его, мутасимовых, мирных намерений. Он вернулся в Багдад и начал раздавать должности. Итах и прочие первые боевые рабы наконец стали признанными воеводами; но главным военачальником был все же поставлен Афшин — не раб, а князек нищего припамирского Ушрусана, явившийся с отрядом соплеменников на государеву службу (злые языки говорили, что с голоду). Полководцем он оказался блестящим; чужаком его считали и тюрки-рабы, и багдадцы – все, кроме халифа: это и было лучшей гарантией личной преданности.
Гражданским управлением ведал сперва очередной Фадл, Фадл ибн Марван, чиновник бармакидской выучки. Был он дельным, но слишком честным: когда халиф требовал денег, а их в казне не было, Фадл не тянул время, а прямо заявлял: «Никак нельзя, денег нет». На армию он средства все-таки старался наскребать, но слишком положился на то, что аль-Мутасим равнодушен к двору. И просчитался: халиф распорядился наградить своего шута за удачную забаву, шут ответил: «Толку-то, государь: ты в своей казне не хозяин, Фадл все равно денег не даст», и ибн Марван отправился в отставку. Сменил его Мохаммед ибн аль-Зийят, сын маслоторговца, сам поставлявший для армии шатры и сбрую. Фадл его презирал всем презрением бюрократа к предпринимателю – а зря: Мохаммед продержался на везирской должности куда дольше…
Тюрки были хорошими воинами, но ладить с багдадцами не умели и не хотели: между варварской гвардией и горожанами взаимопонимания не было (многие гулямы и арабского-то не знали, благо халиф хорошо знал тюркское наречие своей матери, а на остальных им было наплевать; да и мусульманами они были в большинстве своем свежими и ненадежными) — не было настолько, что вскоре дело дошло до взаимных убийств. Во время одного из больших праздников к халифу бросился древний старик, загородил путь, обратился к нему не по титулу, а просто по имени – и немедленно был схвачен стражей. Аль-Мутасим, однако, велел его отпустить и согласился выслушать; старик выложил ему все, что горожане думают о тюрках, ведущих себя в столице как в завоеванном краю. Халиф его отпустил, задумался, а вскоре покинул Багдад со всей гвардией и перебрался в Самарру, которую начал обустраивать еще его брат. Новая ставка строилась теперь быстро и рьяно, город растянулся вдоль Тигра на пятнадцать верст, причем строился по регулярному плану, с прямыми перпендикулярными улицами, четкими кварталами, отведенными разным гвардейским отрядам, и прочими приметами гигантского военного лагеря. Над всем этим арабским Петербургом (увы, лишенном каналов – недостаток воды наряду с политическими превратностями в конце концов и обрек Самарру на упадок и разрушение) возвышался знаменитейший спиральный минарет – тот самый, который в компьютерной игре «Цивилизация» попал в число чудес света…
Все это было мерами необходимыми, но второстепенными; а главной задачей аль-Мутасима была война. На севере в Прикаспии бунтовали Бабек и Мазьяр; халиф отправил против них войска под предводительством новых воевод — и разгромил обоих; Афшин доставил Бабека в Самарру. Казнь знаменитого мятежника была обставлена с небывалой доселе помпой; к плахе Бабека, например, везли одетым в атлас и соболя на спине единственного в Ираке слона; четвертовал его собственный палач. Арабские источники о Бабеке пишут с ненавистью, но то, как он держался во время казни, вызвало почтение. Передавали, что когда ему отсекли первую руку, он попросил палача задержаться и, взяв обрубок, провел им по лицу; аль-Мутасим прервал казнь, спросив: «Что это за обряд?» Бабек ответил: «Это не обряд; но я не хочу, чтобы, когда я побледнею от потери крови, ты решил, что это от страха». Халиф кивнул, сказал: «Какая жалость, что ты – мой враг, а не мой друг!» и велел палачу продолжать.
Но главной священной войною аль-Мутасима стала возобновленная кампания против Византии. Одну армию вел сам халиф вместе с Ашинасом и Итахом через Киликию; другую — Афшин через Тавр; воды не хватало, население бежало с пути войск, унося или уничтожая припасы, но путь был успешно преодолен, войска встретились у сдавшейся без боя почти пустой Анкары и осадили Аморион, ключевой город на пути к Константинополю и родину кесаря Феофила...
|
|
Зарегистрирован |
Никому не в обиду будь сказано...
|
|
|
Kell
Живет здесь
Дело вкуса...
Просмотреть Профиль » WWW »
Сообщений: 2889
|
 |
Аль-Мутасим - продолжение
« Ответить #52 В: 05/20/08 в 13:29:47 » |
Цитировать » Править
|
Война и смута
Сперва попробовали провести штурм с трех сторон города по разработанному еще во время похода плану. Ничего не вышло: стены оказались выше, чем по данным разведки, ров – шире, а византийцы под командою своего воеводы Этия дрались лучше, чем ожидалось. Аль-Мутасим решил избавиться ото рва: каждому его воину было выдано по казенной овце. Овцу полагалось съесть, а ее шкуру набить землей и сбросить в ров, чтобы потом через этот ров можно было подкатить осадные махины и подвести «даббада» (теперь это по-арабски значит, кажется, «танк», а тогда – «гуляй город») — халиф питал к ним особую склонность. Выяснилось, однако, что овцы, даже набитые землей, ложатся во рву неровно, если подбежать, бросить мохнатых мешок с землей под вражескими стрелами и поскорее побежать обратно. Их с большими потерями присыпали землей – но все равно техника застряла на мохнатых буграх.
Арабам помогла глубоко штатская византийская проблема. В свое время часть стены обветшала и рухнула; донесли об этом кесарю, тот распорядился произвести ремонт , ремонт не сделали, а средства на него разворовали. Через какое-то время прошел слух, что Феофил собирается навестить родину — прорехи быстренько залатали чем было и придали стене товарный вид. Снаружи ничего заметно не было, император остался доволен – но во время осады перебежчик указал это место аль-Мутасиму, и огонь катапульт арабы сосредоточили именно здесь. Образовалась брешь, началась паника, арабы ворвались в город; Этий с ближней дружиной какое-то время оборонялся в башне, но вскоре сдался и он. Взятие Амориона заняло меньше двух недель, кесарь не успел подвести подкреплений.
Добычу и пленных делили наспех, но организованно – сам халиф с оружием в руках следил за честностью раздела, а писари вели записи, чтобы тюркские воеводы не перессорились из-за того, что один продал добычу выгоднее другого. Говорят (причем византийцы!), именно аль-Мутасим впервые запретил при этом разлучать пленных детей с матерями. Впрочем, пленных все равно было слишком много – на обратном пути воды не хватало, за нее начали драться, пошли разговоры, что пленные бунтуют, и большую их часть перерезали. Однако взятие Амориона считалось великим триумфом халифа и было всячески воспето в летописях и одах.
Чтобы тюркские воеводы между собою делили добычу честно, аль-Мутасим проследил; но зато обиделись его хорасанские войска – и те, кто был обделен добычей во время войны, и те, что оставались в тылу. Кто-то хотел перейти к византийцам, но это было бы уж слишком – на любезность Феофила теперь не очень рассчитывали. Зато под рукой был отменный претендент на престол – Аббас, сын аль-Мамуна. Сам Аббас бунтовать не очень хотел и во время похода тянул время – «пусть сперва падет Аморион, я не могу подрывать священную войну!» Заговор был широким, тюрков не любили многие и высказывались по этому поводу не стесняясь. Итах провел следствие, арестовал нескольких заговорщиков, а Аббаса доставил к халифу. Аль-Мутасим усадил племянника к себе за стол, был с ним мягок и любезен, объявил, что прощает все его заблуждения – и получил от Аббаса полные списки заговорщиков. Их немало оказалось и в действующей армии; аль-Мутасим погодил, пока войско не вернется в Ирак, и грянули казни – с меньшей пышностью, чем казнь Бабека, но с не меньшей изобретательностью. Аббаса он и впрямь не стал казнить: просто уморил солеными лакомствами без воды и теплыми одеялами на жаре. Убили сравнительно немного народу – около семи десятков офицеров (несравненно меньше, чем при братьях халифа), но лютость и разнообразие самих казней произвели впечатление, о мятеже больше речи не было.
Дело Афшина
Тюрки торжествовали; но оставался Афшин, князь Ушрусанский. Во время взятия Амориона он со своими горцами отличился и был отмечен халифом наряду с Ашинасом и Итахом – зато во время раскрытия заговора усердствовал куда меньше их и, говорят, назвал их усердие «рабским». На него пошли донос за доносом: Афшин хочет отравить государя; Афшин хочет сбежать с казною на родину; Афшин еще во время войны с Мазьяром в Табаристане вел с ним изменнические переговоры; более того: Афшин – вероотступник (а это каралось смертью). Не слишком охотно, но все же халиф назначил суд; главным обвинителем стал визирь Мохаммед ибн аль-Зийят, которого Афшин попрекал (или тому казалось, что попрекал) простонародным происхождением. Отчеты о суде сохранились, и они увлекательны.
Визирь представил суду двух людей, исполосованных плетьми и спросил Афшина: «Ты их знаешь?»
— Да – это имам и муэдзин, и каждому из них я приказал дать тысячу ударов плетьми за нарушение моего приказа. В прикаспии я распорядился, что каждый житель имеет право отправлять обряды своей веры – мусульманин ли он, зороастриец, христианин или язычник; иначе население поддержало бы бунтовщиков. Эти двое раорили языческий храм, выбросили оттуда идолов, а здание превратили в мечеть – и получили по заслугам.
— Неудивительно, что ты потакаешь язычникам! – воскликнул Мохаммед. — Верно ли, что и дома у тебя есть языческие книги в роскошных переплетах, содержащие поношение Аллаха?
— Это книги персидские, — отвечал Афшин, — там много мудрых мыслей, которые я принимал к сведению, а нечестие всяческое пропускал. Ведь и у тебя дома, сын маслоторговца, есть не только «Калила и Димна» (книга тоже персидская и, в частности, очень нелицеприятно рисующая государев суд и советников), но даже нечестивейшие сочинения лжепророка Маздака?
Мохаммед выдвинул нового свидетеля — тоже из новообращенных мусульман; тот утверждал, что Афшин есть мясо нечистых животных и даже не совершил обрезания – какой же он после этого мусульманин? Афшин спросил: «И через какое окно ты это наблюдал?» Свидетель признал, что ссылается на слышанное им, а не на виденное, и был отведен.
Следующий свидетель был сам из Ирана; он спросил Афшина: «Как к тебе, Афшин, друзья обращаются в письмах?» — «Так же, как к моему отцу и деду», — ответил князь. «То есть, “Многая лета богу богов”, если перевести с твоего памирского наречия? Как к нечестивому фараону из Корана?» — уточнил свидетель. Афшин заявил, что это лишь этикетная условность, освященная обычаем, но его позиции были поколеблены.
В суд привели пленного Мазьяра, который охотно подтвердил, что во время войны Афшин вел с ним тайную переписку, в которой хулил халифа, а арабских воинов сравнивал с собаками и мухами. Но писем, конечно, не сохранилось, Афшин все отрицал – слово знаменитого воеводы было против слова заведомого мятежника. Так что главный судья вернулся к религиозным обвинениям и напрямую спросил Афшина: «Ты обрезан?» Афшин поколебался и сказал: «Нет».
— Но разве ты не мусульманин?
— И в исламе есть место страху. Я не боюсь вражеских мечей, и все это знают, но боюсь умереть от раны, которую нанес бы сам себе. И я всегда полагал, что ислам – в сердце правоверного, а не в той части тела, о которой идет речь.
Потом, в тюрьме, Афшин говорил: «Заяви я, что я обрезан, это мне не пломогло бы – от меня потребовали бы это показать в суде, а такой позор хуже смерти». Ловушка сработала – он был признан виновным, отправлен в темницу, где его то ли отравили, то ли удавили, то ли уморили голодом, а тело выставили перед дворцом, затем сожгли, а кости выкинули в Тигр.
Без корней
Аль-Мутасим после суда тоже продал недолго — ему не было и пятидесяти, он слыл богатырем, но в походе переносил любые тяготы, а во дворце болел и мрачнел. Как-то он беседовал с внуком Тахира Исхаком, тогдашним правителем Багдада. Халиф сказал: «Последнее время я думаю все чаще о моем брате аль-Мамуне. Он выдвинут у себя на службе четверых Тахиридов, включая и тебя, – и это оказались прекрасные люди и чиновники, а я выдвинул тоже четверых – и все они меня разочаровали: и Ашинас с Итахом, и Афшин, и Васиф…» Исхак ответил: «Твой брат смотрел и на ветви, и на корни древних родов – а ты, государь, втыкаешь в землю ветви и удивляешься, что без корней они не цветут». — «Может быть, ты и прав», — проворчал аль-Мутасим.
Его собственный наследник, однако, был несомненен – когда аль-Мутасим умер, на престол безо всякой смуты и сомнений взошел его тридцатилетний сын под именем аль-Васик, грек по матери. Человек он был спокойный и тихий – его вполне устраивало, что на деле за него правят визирь, верховный судья и тюркские воеводы, поставленные его отцом. (Именно бесцветность аль-Васика сделала его таким привлекательным в дальнейшем – о ком мало известно, тому можно приписать что угодно. Вильям Бекфорд в конце восемнадцатого века написал о нем по-английски увлекательный фантастический роман с участием лично Иблиса…). Халиф сидел в Самарре; вместо того, чтобы воевать с кесарем, он предложил ему обменяться пленными – и византийцы охотно согласились. Аль-Васик хотел было отправиться в паломничество – но ему объяснили, что по дороге не всюду есть вода и разбойничают бедуины, и он передумал, хотя против бедуинов послал тюркские отряды.
Единственная заметная смута при нем произошла в Багдаде: там по-прежнему не любили тюрков. Кроме того, халиф не только сам придерживался (как и его отец и дяди) мутазилитского учения, достаточно вольнодумно-рационалистичного, но и поощрял его распространение – видимо, чрезмерно; во всяком случае, бунт готовили под знаменем «изначального ислама». Мятежники должны были подняться по всему Багдаду одновременно, ударив в барабаны; добыли и денег на закупку оружия. Увы, в одном из кварталов благочестивые заговорщики собранные деньги… пропили, причем напились так, что ударили в барабаны на день раньше. Городская стража сочла это неуместным нарушением тишины, барабанщиков задержали, и все вышло наружу. В отличие от этих пьяниц, вождь мятежников, Ахмед ибн Наср, был действительно искренним и твердым старовером, готовым к мученичеству; халиф лично предлагал ему тречься от ереси – Ахмед повторял: «Коран не сотворен, но предвечен!» Аль-Васик вздохнул, достал древний государев меч, прославленный в войнах за веру, и зарубил его. Таким образом, мятеж был подавлен очень малой кровью – но халиф не знал, что у Ахмеда окажутся куда более успешные преемники.
|
| « Изменён в : 06/16/08 в 11:33:00 пользователем: Kell » |
Зарегистрирован |
Никому не в обиду будь сказано...
|
|
|
Kell
Живет здесь
Дело вкуса...
Просмотреть Профиль » WWW »
Сообщений: 2889
|
Вставная история про невольного муэдзина
Это не по хронологии - дело происходит спустя полвека, двор и ставка снова в Багдаде, отношения между багдадцами и тюрками только усугубились, а правит один из моих любимых государей - аль-Мутадид.
Одному купцу задолжал большую сумму видный военачальник. Когда купец к нему за долгом ни приходит - двери на замке, а привратники или ругаются, или не желают понимать арабского. Ходатаи не помогли. Купец уже решил обратиться к самому халифу, хоть и боязно было, но его друг говорит: "Есть другой человек - он все устроит!"
Берет друг купца за руку и ведет на рынок. Там в мастерской сидит старенький портной, которому друг купца и излагает дело. Старик поднялся, и все трое пошли к воеводскому дому, но по дороге купец говорит другу: "И так дело скверное, а ты еще старика втянул - что он сможет сделать? поколотят его, и только, а мне стыдно будет!" Друг же отвечет: "Не бойся, все путем!"
И правда, возле воеводского дома привратники портному кланяются и руки целовать норовят (хоть тот и не дается): "Хозяина нет, но скоро будет - заходите в дом и извольте подождать". Ждать пришлось недолго - воевода пришел, не переменив с дороги одежды, выслушал, половину долга отдал золотом, а за вторую половину отдал в залог драгоценную утварь, и старик сие засвидетельствовал. Вернулись обратно, купец благодарит портного и пытается вручить ему бакшиш. Старик отказывается: "Ты слишком торопишься воздать мне злом за добро". - "Ладно, - говорит купец - но, ради Аллаха, - как тебе это удалось?" И вот что рассказал старик:
- Я сорок лет работаю в нашей приходской (квартальной) мечети чтецом Корана, а на жизнь зарабатываю шитьем, потому что больше ничего не умею. Иду я как-то домой на закате после молитвы в месяц рамадан, глядь - стоит около своего дома пьяный тюркский офицер, а мимо по улице идет красавица; он ее хватает, тащит в дом, она зовет на помощь: "Мой муж поклялся развестись со мною, если я хоть ночь проведу вне дома - мало мне позора, теперь и вся жизнь будет сломана!" Я попытался увещевать воина, но он отмахнулся, разбил мне палкой голову и утащил женщину в дом. Смыл я кровь, стал обходит прихожан нашей мечети и уговаривать их помочь. Кое-кто пошел со мною, столпились мы у его дома и подняли шум; но тюрок вышел с денщиками и челядинцами, и все они были с дубинами, так что нам здорово досталось, а пуще всех - мне; меня отнесли домой, пробовал я уснуть, но не очень получилось. За полночь я встал, пошел к мечети, поднялся на минарет и прокричал призыв к утренней молитве, думая: "Тюрок пьян, времени не замечает - услышит, решит, что настало утро, отпустит женщину, она успеет вернуться домой до исхода ночи и хоть развода избежит, раз уж не всего прочего..."
Но прошло сколько-то времени, и я вижу сверху: женщина из дома не выходит, а вся улица полна всадниками и пешими, с факелами и при оружии, и все кричат: "Кто это призвал на молитву? Где он?" Я кричу им с минарета: "Это я!" Они снизу в ответ: "А ну, спускайся - будешь держать ответ перед повелителем правоверных!"
Спустился я, а там сам начальник стражи, и препровождают меня прямо к благочестивому государю аль-Мутадиду. Он грозен: "Почему ты, такой-сякой, в неурочный час призвал на молитву - сбив людям сон, работу и пост?" Я рассказал всю правду, и халиф велел начальнику стражи доставить к нему и тюрка, и женщину, что и было сделано. Он допросил их порознь, и женщина мои слова подтвердила, а тюрок был пьян. Тогда государь велел начальнику стражи: "Отведи эту женщину к мужу под охраной, объясни ему, как было дело, и пригрози моим гневом, если он ее прогонит, вместо того, чтобы принять по-хорошему - ибо, видит Аллах, ей и без того туго пришлось!" Тюрка же он спросил: "Каково твое жалованиье?" Тот ответил. "А каков твой паек? А чем прирабатываешь? А выдают ли тебе в срок доспехи, одежду и оружие? А сколько ты получаешь от казны на овес для коня? А сколько у тебя рабынь?" Протрезвевший тюрок на все ответил - и вышло немало. "И тебе всего этого не хватет - ни женщин, ни денег на женщин? - спросил халиф. - Мало того, что ты Бога не боишься - ты, видать, не боишься и меня, ибо порочишь мой город, ставку и державу своим беззаконием. Связать его, положить в мешок, принести песты для толчения гипса и истолочь". Челядь так и поступила у меня на глазах; сперва воин кричал, а потом умолк, и тогда мешок, не развязывая, бросили в Тигр, а имущество его забрали обратно в казну.
Мне же государь молвил: "Старик, если когда бы то ни было ты увидишь какое-либо беззаконие, требуй, чтобы оно прекратилось, даже если речь пойдет о нем, - и он указал на начальника стражи. - А если с тобой случится неладное или тебя не послушают, то взойди на минарет и призови на молитву в такой же неурочный час - я пойму, в чем дело, разберусь, и поступлю с виновным так, как с этим воином". Я поблагодарил, и ушел, и слухи о том широко разошлись, и когда я прошу кого-то поступать по справедливости, все так страшатся аль-Мутадида, что, слава Аллаху, мне больше не доводилось призывать на молитву невовремя.
|
| « Изменён в : 06/16/08 в 11:32:03 пользователем: Kell » |
Зарегистрирован |
Никому не в обиду будь сказано...
|
|
|
Kell
Живет здесь
Дело вкуса...
Просмотреть Профиль » WWW »
Сообщений: 2889
|
Партия в триктрак
Раз уж я помянул аль-Мутадида (к которому у меня отношение двойственное, но привлекает он меня очень), дам заодно еще любимую мною историю про него. Рассказывает мосульский наместник (и первый из Хамданидов) Абу Мухаммад ибн Хамдун:
— Дал я как-то обет все деньги, которые выиграю, тратить только на свечи, на вино или на певичек, а впрок ни гроша не оставлять — а коли нарушу его, развестись с женами, отпустить на волю рабов и раздать все добро на благотворительные нужды. И вот однажды играю я в нарды с государем аль-Мутадидом – и вышло так, что выиграл я у него семьдесят тысяч сребреников. Окончив игру, государь встал на послеполуденную молитву в глубоком сосредоточении и со всем полным обярядом; я же помолился по-быстрому, сел и задумался о своей клятве, сожалея и сокрушаясь: «Сколько же воска и вина и услуг певиц придется мне накупить на такие громадные деньги? Эх, не поклялся бы я опрометчиво — мог бы имение прикупить сейчас!»
Тем временем аль-Мутадид окончил вступительный обряд к молитве (а и в сосредоточении он видел и примечал все, что вокруг происходит) и вопросил меня: «Абу Абдаллах, о чем ты сейчас думаешь?» Я рассказал. Тогда государь переспросил: «Я не понял — ты правда решил, что я намерен отдать тебе проигрыш в семьдесят тысяч?» — «Да, а что? — ответил я. — Разве ты, государь, собрался меня обмануть?» — «Именно, — ответил аль-Мутадид, — я тебя обманул. Так что брось думать об этом, и сокрушаться, и сожалеть».
И он вернулся к молитве, а мне стало еще горше и досаднее — и кто меня за язык тянул? Теперь и вовсе ни гроша не получу!
Государь, наконец, завершил молитву и снова спросил меня: «А теперь о чем ты думаешь?» И поскольку он был настойчив, я вновь не скрыл от него своих мыслей. И тогда аль-Мутадид молвил: «Как я сказал, так и будет – проигранных мною семидесяти тысяч ты не получишь. Я возьму другие семдесят тысяч сребреников и просто подарю их тебе — кто мне запретит? А ты и обета не нарушишь, и поместье купишь, вместо того, чтобы пускать гору серебра на ветер да на грех». И так он и сделал.
|
| « Изменён в : 06/16/08 в 11:31:24 пользователем: Kell » |
Зарегистрирован |
Никому не в обиду будь сказано...
|
|
|
Kell
Живет здесь
Дело вкуса...
Просмотреть Профиль » WWW »
Сообщений: 2889
|
|
Ревнитель древлего благочестия
« Ответить #55 В: 06/24/08 в 13:06:49 » |
Цитировать » Править
|
Итак, возвращаясь к хронологии. Халиф аль-Васик умер, его приближенные собираются, чтобы обсудить, что будет дальше. Ашинас уже мирно скончался, так что в совет входили тюркские воеводы Итах и Васиф, «сын маслоторговца» везир ибн аль-Зейат и главный судья ибн Аби Дувад – со всеми ними мы уже сталкивались. У аль-Васика был сын Мухаммед, в ту пору еще несовершеннолетний и не сочтенный достойным быть даже декоративной фигурой, а уж тем более – исполнять все халифские обрядовые обязанности; о нем речь еще пойдет, но пока совет его отверг. Кто-то вспомнил, что по дороге на совет видел Джафара, брата покойного халифа – тот сидел в гражданском платье, бледный, худой, ясноглазый и вдохновенный, и о чем-то оживленно беседовал с тюркскими солдатами. Это сочли хорошим признаком, привели царевича на совет и сказали ему: «Будешь государем». Джафар был человеком осторожным и испугался, что его проверяют на верность аль-Васику, но ему показали тело покойного государя: аль-Васик и впрямь был мертв. Верховный судья возложил Джафару на голову халифскую официальную шапку в локоть высотой, обернул ее тюрбаном и приветствовал Джафара как повелителя правоверных; нарек его тот же судья аль-Мутаваккилем.
Новому халифу было 26 лет, он был достаточно взрослым и слыл послушным; слыл, да не был. И первым в этом убедился везир Мухаммед ибн аль-Зейат. Не ладили они давно: несколько лет назад Джафар попал в умеренную немилость у аль-Васика, захотел примириться с ним и обратился за посредничеством к везиру. А тот не только долго продержал его в приемной, но и приняв, выговорил ему, как мальчишке, при всем частном народе. Более того, затем Мухаммед отправился к халифу и с негодованием доложил, что Джафар приходил к нему неподобающе щегольски одетым и с длинными волосами, как у щеголя; в результате, когда Джафар предстал наконец перед братом в новеньком черном придворном платье, чтобы выказать почтительность, его схватили за волосы, остригли и бросили их ему в лицо. «Эти налипшие на черную мою одежду волосы я никогда не забуду», - сказал потом Джафар – и не забыл. С братом его помирил верховный судья.
Не прошло и двух месяцев после вступления аль-Мутавакиля на престол, как «сын маслоторговца» был схвачен (арест произвел сам Итах), имущество его конфисковано, а сам он заточен. Его уморили в тюрьме – кто-то рассказывал, что не давали ни сидеть, ни лежать, ни спать, а кто-то – что его заперли в ящике с гвоздями остриями внутрь. Кстати, этот арабский вариант «железной девы» сам везир не так давно и изобрел — и сильно ею хвастался. Заодно, хотя и более мягко, новый халиф свел счеты с другими своими давними обидчиками — а все они были людьми придворными и состоятельными, так что казна конфискациями немало пополнилась.
За везиром последовал воевода Итах (тоже, кстати, человек незнатного происхождения – аль-Мутасим когда-то купил его как повара). Ибн аль-Зейата ненавидели, кажется, все – Итаха любило тюркское войско, гарнизон Самарры не позволил бы его схватить; иначе дело обстояло в Багдаде. Итаха убедили отправиться в паломничество (и даже объявили его градоначальником всех поселений на пути следования на время, пока он в них пребывает), на обратном пути под Багдадом его перехватил багдадский градоправитель, Исхак Тахирид, и показал предписание халифа: ни в коем случае не обходить Багдад стороною (как Итах, собственно, и собирался), а войти в город и устроить торжественный прием с участием пребывающих в городе государевых родичей. Итах неохотно вступил в Багдад – с ним триста воинов; но город Исхак знал лучше и повел гостей ко дворцу такими проулками и мостами, что шествие растянулось, воины отстали, и во дворец Итах вступил только с несколькими воинами. Тут двери захлопнулись, около них встал багдадский караул, и Итах, стукнув кулаком по ладони, рявкнул: «он таки поймал меня!» Его обезоружили и бросили в тюрьму вместе с двумя сыновьями и ближайшими приближенными. Тюремщик вскоре донес Исхаку: «Итах – человек закаленный, бывший раб, он держится хорошо; а вот сыновья его выросли при дворе в роскоши и сейчас совсем скисли». Градоначальник увеличил юношам рацион, а на самого Итаха повелел надеть восьмидесятифунтовые кандалы. В заточении Исхак прожил еще больше года, но в конце концов его уморили жаждой (врачи засвидетельствовали после смерти, что на теле его нет ни ран, ни следов побоев – и с тех пор такое освидетельствование стало правилом во всех подобных случаях; впрочем, по отношению к Итаху это было выражением почета – казнь с пролитием крови считалась у его соплеменников позорящей. Такой же почет через четыреста лет монголы оказали последнему аббасидскому халифу, закатав его в ковер и затоптав конями…). Сыновья его сидели до самой смерти халифа аль-Мутаваккиля – потом их отпустили, отдин умер почти сразу, другой дожил до глубокой старости.
Верховный судья остался на своем посту – халиф добро помнил. Когда у судьи случился удар, его сыну, однако, не позволили наследовать должность, со службы выгнали, а имения конфисковали. Вообще аль-Мутаваккиль имел славу человека жадного, и выше уже приводилась история о лекаре Бохтишо и бармакидских подарках…
Но главным своим делом халиф, как глава всемусульманской общины, счел очищение веры и приведение религии в соответствие с Кораном и сунной, и вот тут его рвение поразило всех – особенно после вольнодумных или попустительствующих вольнодумию предыдущих государей. Первыми досталось Алидом, с которыми последние Аббасиды со времен по крайней мере Харуна заигрывали, а те ворчали: «хоть вы и престолохищники и халифское место по праву принадлежит нашему роду, но ладно уж…» Теперь Алиды были лишены должностей, гробница мученика Хусейна, центр шиитских паломничеств, вместе со всеми прилегающими к ней палатами снесена, а место, где она располагалась, приказано было распахать и засеять. Восстановили гробницу уже позже, и паломники к ней ходят по сей день.
Следующий удар пришелся по евреям и христианам. Их не казнили только за веру и не обращали в ислам насильно – это противоречило бы сунне; но «защищенным людям» строжайше было предписано носить желтые знаки (тщательно расписано было – какие рабам, какие купцам, какие придворным, какие женщинам), и в больших городах сразу стало заметно количество желтых тюрбанов и шлыков, нашивок и покрывал. Раньше что-то подобное в халифате пытались вводить только в местах, где вероисповедание было связано с подозрениями в шпионаже – например, в некоторых местностях у византийской границы, и от этого можно было легко откупиться; аль-Мутаваккиль сие разгильдяйство пресек. Это было обидно, но не более; куда хуже для христиан и евреев было то, что все церкви и синагоги были конфискованы по всему халифату: большие государь велел переоборудовать в мечети, а малые – просто снести.
Все это было только началом: главное зло аль-Мутаваккиль видел в том исламском толке, который охотно поддерживался и аль-Мамуном, и его преемниками – в мутазилизме. Еще предыдущий государь собственноручно казнил Ахмеда ибн Насра, выступившего против мутазилизма; с тех портело Ахмеда было захоронено в Самарре, а голову тогда же отвезли в Багдад. Новый халиф велел соединить останки и отдать их родичам для подобающего захоронения; на похоронах толпа суннитов собралась такая, что стало ясно: во-первых, объявился новый культ святого мученика; а во-вторых, хоть власти и разгоняли толпу там, где начиналась особая давка, похоже было, что хорошие дни для мутазилитов закончились. Но об этом, наверное, в следующий раз…
|
|
Зарегистрирован |
Никому не в обиду будь сказано...
|
|
|
antonina
Beholder
Живет здесь
Я люблю этот Форум!
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 2204
|
Какие жуткие истории начались... Тем не менее - спасибо.
|
|
Зарегистрирован |
Нехай і на цей раз
Вони в нас не вполюють нікого
|
|
|
Kell
Живет здесь
Дело вкуса...
Просмотреть Профиль » WWW »
Сообщений: 2889
|
Ну вот потому-то я так и тормозил перед переходом к этому периоду - "а дальше хуже было все...", и жизнерадостных историй из времен Мутаваккиля и его ближайших преемников очень и очень негусто. Это время, когда за власть борются сперва халиф (под религиозными лозунгами, в частности) с армией, а потом - армии и воеводы друг с другом, едва ли не самый мрачный у Аббасидов - пятьдесят лет династическая история почти сводится к тому, что "одна гадина ест другую гадину". Постараюсь о них покороче - хотя сами по себе те же мутазилиты (и их оппоненты) были людьми любопытными, а некоторые из головорезов, наследовавших Мутаваккилю, у меня вызывают определенное уважение при всей своей лютости.
|
|
Зарегистрирован |
Никому не в обиду будь сказано...
|
|
|
Mogultaj
Administrator
Einer muss der Bluthund werden...
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 4173
|
Спасибо!
Аль-Мамуна я приметил и отобрал еще очень давно, хотя у меня складывалось впечатление, что и лучшая из змей есть все-таки змея - в смысле, что уж очень халифы привыкли гробить подданных ни за что, даже и лучшие. Или применительно к Аль-Мамуну это ошибка?
Еще с Вашего разрешения спрошу: не приписывали ли ему чтение или написание истории (или изречение насчет) "трех великих обманщиках"?
И были ли у него определенные религиозные убеждения вообще? Догматических, по-видимому, точно не было?
|
|
Зарегистрирован |
Einer muss der Bluthund werden, ich scheue die Verantwortung nicht
|
|
|
Kell
Живет здесь
Дело вкуса...
Просмотреть Профиль » WWW »
Сообщений: 2889
|
on 06/24/08 в 18:37:02, Mogultaj wrote:
Аль-Мамуна я приметил и отобрал еще очень давно, хотя у меня складывалось впечатление, что и лучшая из змей есть все-таки змея - в смысле, что уж очень халифы привыкли гробить подданных ни за что, даже и лучшие. Или применительно к Аль-Мамуну это ошибка? |
|
"Ни за что", в смысле, "я государь - что хочу, то и ворочу" - этого у аль-Мамуна, кажется, все-таки не было (по крайней мере, меньше, чем у Харуна). Так что для того, чтобы гробить подданных, резоны у него обычно находились - но, опять же в отличие от многих коллег, он это за благо уже только потому, что "так правильно" он не считал и к людям относился счетно. По крайней мере, очень мало кто их халифов сожалел (иначе как в ритуальных формулах), что в гражданской войне много народу положил - а аль-Мамун, похоже, сожалел, и даже, кажется, искренне. И вот что у него было - это то по-своему уважительное отношение к подданным, по которому их нельзя сбрасывать со счета по произволу: просто потому, что не нравятся, или заблуждаются, и т.п. Впрочем, это внимание к современникам отчасти уравновешивалось очень откровенным равнодушием к предшественникам: и ограбление пирамид (скорее всего, баснословное), и "переписывание на себя" строительства омейадской мечети (вполне документированное) - это совершенно в его духе: за предшествеников он ответа нести не хотел ни в какой области.
Quote:| не приписывали ли ему чтение или написание истории (или изречение насчет) "трех великих обманщиках"? |
|
Мне не попадалось (хотя и не удивило бы - но все же обычно аль-Мамун был осторожнее в выражениях) - обычно эту формулировку возводят к "Обязательности необязательного" аль-Маари, хотя дословно я ее и там не помню. Но я аль-Маари целиком просто не читал - эта замечательная язва в больших количествах переваривается, по-моему, не лучше уксусной эссенции... И поэт, и публицист он, конечно, был изумительный.
Quote:
И были ли у него определенные религиозные убеждения вообще? Догматических, по-видимому, точно не было? |
|
Догматических - явно не было, и он это тщательно подчеркивал; сохранились описания диспутов при его дворе - при том, что формально он так открыто поддерживает тех, кто ему лично симпатичен, потешается он при этом, похоже, над обеими сторонами. Но лично ему симпатичны были в основном мутазилиты, покровительствовал он им деятельно (ему вообще нравились и логические построения, и здравый смысл, и свобода воли и отчаянно не нравилась мистика) - и настолько деятельно, что мутазилитским идеологическим противникам мало не показалось, и созданная им "михна" ("испытательная комиссия") европейскими авторами охотно именовалась "мусульманской инквизицией". Правда, в аккурат при Мутаваккиле выяснилось, что при аль-Мамуне за убеждения с должностей сгоняли и пороли, при аль-Мутасиме и аль-Васике казнили - но, кажется, двоих или троих за оба правления вместе взятые (и то все больше - не за голые убеждения, а за сопряженные с мятежом), а вот при аль-Мутаваккиле, при идеологическом повороте на 180 градусов, головы (на этот раз мутазилитские) полетели уже куда гуще даже без бунтов.
Мутазилиты вообще были народом интересным - я о них, наверное, отдельный кусочек напишу, чтобы яснее было, чем они так напугали аль-Мутаваккиля.
|
|
Зарегистрирован |
Никому не в обиду будь сказано...
|
|
|
|
