Автор |
Тема: Аббасидские байки (Прочитано 36192 раз) |
|
Guest is IGNORING messages from: .
Kell
Живет здесь
Дело вкуса...
Просмотреть Профиль » WWW »
Сообщений: 2889
|
ОТЕЦ ГРОШИКА
1. С чего все началось
Когда европейцы поминают Альманзора (и при этом не героя Гауфа), то это обычно аль-Мансур Кордовский, Мухаммед. Но до него был и еще один государь с таким тронным именем – Абу Джафар аль-Мансур, второй из Аббасидов (правил 754-775), по-своему не менее интересный. Хотя бы потому, что, кажется, из всех аббасидов у него получилось больше всего из задуманного.
В династии он был, как уже сказано, вторым, а по сути оказывался первым. До него на престоле (в смысле, на халифском молитвенном коврике) пять лет просидел его брат аc-Саффах, человек тихий, хворый и бледный. Положения в державе Саффах толком изменить не успел, а положение было не самое веселое.
Аббасиды пришли на смену династии Омейадов под лозунгом «Вернем власть семье Пророка!», благо происходили от мухаммедова дяди Аббаса. Предок Аббас имел множество заслуг и для племянника сделал немало хорошего, но у него был один критический недостаток: ислама он до самой смерти так и не принял. При этом имелись многочисленные прямые потомки Мухаммеда через его дочь Фатиму и зятя Али – они свои права заявляли охотно, Омейады (родней Пророку не приходившиеся) реагировали на это соответственно, плодились мученики (по сей день почитаемые шиитами) и т.д. Аш-Шиа, то есть буквально «партия» Алидов, была вполне осязаемой силой, амбициозных людей в ней хватало.
Недовольны Омейадами были и многие другие, - в том числе и просто те, кого не шибко допускали к власти. Один такой кружок недовольных грамотных и зажиточных людей жил в гарнизонном иракском городе Куфе; гарнизон был сирийский, и это увеличивало недовольство между «местными» и «служивыми». Кружок был маленький – человек тридцать; но он хотел смены власти, в свою пользу, естественно. В качестве знамени можно было поднять Алидов – но у тех, как уже упоминалось, были свои амбиции, в случае успеха они, по расчетам куфийцев (главного из них звали Абу Салама), властью делиться не стали бы. Так что кружок наладил связи с Аббасидами – сравнительно небольшой (по тогдашним и тамошним меркам) и сплоченной семьей, тихо жившей в качестве мелких землевладельцев на Западе, в Хумайме в районе южного Иордана. Аббасиды не отказались влезть в большую политику.
Военной силы ни у них на Западе, ни в иракской Куфе не было; но где такую силу искать – обнаружилось быстро: на противоположном конце халифата, в ирано-тюркских хорасанских краях. Далеких дамасских Омейадов там не любили и не уважали, люди были храбрые и поучаствовать в сваре готовые, и был талантливый организатор и полководец. Его настоящее имя и происхождение точно неизвестны (хотя происхождение было низкое, чуть ли не рабское), действовал он под именем Абу Муслим, «Отец мусульман» - он и начал в 747 году восстание в районе Мерва под черными знаменами Аббасидов. Действовал он быстро, люто и успешно - поднялся весь Восток.
Омейадский халиф Муавия среагировал быстро и резко, старший из братьев-Аббасидов был арестован в Хумайме, доставлен в ставку и казнен. Четырнадцать остальных членов семьи бежали, почти без гроша добрались до Куфы, - а к Куфе уже подходили хорасанские войска Абу Муслима. Город пал, следующий брат был провозглашен халифом под именем ас-Саффах. Хорасанские войска под черными стягами разгромили Муавию и его сирийцев на реке Заб близ Мосула и гнали до Египта, где Муавии и пришел конец.
В стране была смута – победители едины в себе не были, и первыми поплатились головами члены куфийского кружка. Абу Салама был приглашен на дружескую беседу с халифом, получил от него богатые подарки, а на обратном пути домой был убит – по официальному зачвлению, хариджитскими террористами, по всеобщему убеждению – людьми Абу Муслима. Саффах, человек совестливый, этому не слишком обрадовался – но ничего сделать не мог; все пять лет своего царствования он хворал и в 754 году умер еще молодым.
Ему и наследовал брат Абу Джафар, принявший тронное имя аль-Мансура – Победоносца.
2. Вид и нрав
Аль-Мансур был из того первого поколения государей, которые еще помнили, как они были и подданными, и изгоями, за которыми гонялись власти, человеком жестким, дельным, практичным и привычным к нужде. Рослый, статный, смуглый, он выглядел бы видным мужчиной, если бы не одна беда: в отличие от брата и прочих родичей, у него были слабые и жидкие волосы (не выносившие даже покраски хною) и редкая борода – «такая редкая, что когда он молился и плакал, слезы не задерживались в бороде, а капали прямо на землю!» Молился он, кстати, действительно истово и искренне, благочестив был неподдельно, вина не пил, музыку отвергал, а проповедовал в мечети с таким красноречием, как никто потом из его потомков (впрочем, его преемники вскоре вообще отказались от личной проповеди). Сам он сражаться избегал – но генералов подбирал и расставлял по постам безошибочно.
Работоспособности он был сказочной, спал мало, делами занимался много – хотя и через силу; он сам признавался, что официальное облачение уже само по себе так его раздражает, что ему трудно сдерживать ярость. А в ярости он был страшен – и очень о том жалел. Зато в домашнем халате он был куда дружелюбнее, по отзывам воспоминателей.
Шутку он понимал и шуток не избегал. Был у него сподвижник и товарищ по мытарствам молодости по имени Асхар. Когда аль-Мансур стал халифом, Асхар пришел просить у него денег по старой дружбе. Халиф его долги заплатил, дал денег на свадьбу сына и внятно намекнул, что продолжать знакомство не стремится. Через некоторое время Асхар явился снова – «просто удачи пожелать – мне вот не везет, деньги опять кончились»; аль-Мансур дал ему еще денег и попросил избавить его от дальнейших благопожеланий. Но вскоре Асхар явился снова: «Государь, наместник Божий, все знают, что твои молитвы чудотворны – научи мекня им!» - «Не стоит, - ответил аль-Мансур, - Господь не внемлет моим молитвам – уж как я молил его о том, чтобы ты мне больше не докучал…»
3. Победоносный и Чистосердечный
Сделал аль-Мансур много. Он создал регулярную армию – и очень неплохую; он разработал бюрократическую и налоговую систему, худо-бедно продержавшуюся столетия; сеть осведомителей (под названием «служба связи», «почта») он организовал такую, какой и у персидских царей не было – чтобы срочно узнавать обо всем, что происходит в стране, от скачков цен в провинциях до затевающихся заговоров.
Заговоров хватало. Его дядя Абдаллах, герой битвы при Забе, сразу после смерти Саффаха воспользовался тем, что аль-Мансур в ту пору совершал хадж, собрал смешанное войско из хорасанцев и сирийцев и заявил права на власть как старший в семье. Аль-Мансур отправил ему навстречу Абу Муслима с войском; две армии встали друг напротив друга, и Абу Муслим громогласно заявил, что против Абдаллаха он ничего не имеет, но еще покойный халиф назначил его правителем Сирии – вот в это омейадское гнездо они идет с войском наводить порядок. Как Абу Муслим наводит порядок, знали все – сирийские солдаты Абдаллаха бросились по домам спасать все, что еще можно спасти, хорасанские солдаты Абдаллаха перешли на сторону своего земляка Абу Муслима, а Абдаллах бежал аж в Басру. Казнить его за мятеж, вопреки настояниям Абу Муслима, аль-Мансур не стал – «потомкам дяди Пророка не подобает убивать собственных дядьев»; Абдаллах жил под домашним арестом – вот только дом его подозрительно часто рушился на головы обитателям…
Сам Абу Муслим был куда опаснее: в отличие от Абдаллаха, он был талантливым человеком, в отличие от Абу Салама, за ним стояло войско. Одолеть его в Хорасане в открытом бою было нереально, а заманить в Ирак (где аль-Мансур жил в своей ставке близ Куфы в шатре) нелегко. В конце концов это удалось, Абу Муслим явился к халифу и был убит в его шатре; тело тайно бросили в Тигр, во избежание немедленной смуты было сообщено, что полководец решил погостить у государя (халифский шатер нарочно расширили и обставили дополнительной утварью), а тем временем его офицерам стали раздаваться от имени халифа богатейшие подарки. К тому времени, как о смерти Абу Муслима было объявлено, основные воеводы уже оказались перекуплены. Наместником Ирана аль-Мансур послал своего сына и наследника аль-Махди – в Хорасан тот все же не решился отправиться, управлял из Рея, но массового восстания на Востоке удалось избежать.
На Западе дело обстояло хуже. Как и следовало ожидать, Алиды ревниво отнеслись к тому, что власть захватила другая ветвь семьи Пророка. Аль-Мансур назначил всем этим своим родичам немалое казенное содержание при условии, что все они будут жить у него при дворе под присмотром – но не все на это пошли. Мятеж поднялся в Медине – и главной неожиданностью оказалось, что во главе его из всех Алидов встал, кажется, самый добрый и мягкий человек, по имени Мухаммед и по прозвищу Чистосердечный. Был он большим и грузным («когда восходил на минбар в мечети – мечеть дрожала»), смуглым и рябым, сильно заикался – и был страшно популярен. Он не мстил смертью даже за родственников – это казалось чудом; но в права Алидов он верил крепко, и пошли за ним многие. Аль-Мансур пытался его арестовать – Мухаммед уходил, как вода меж пальцев: история этой погони могла бы стать темой для приключенческого романа. Аль-Мансур велел взять заложников, включая отца Мухаммеда – Мухаммед хотел сдаться, но заложники передали ему: «не смей!» Медина восстала под его желтым знаменем, аббасидских чиновников похватали – убивать их, даже тех, кто погубил его детей, Мухаммед запретил; Аль-Мансур послал на Медину войска – Мухаммед объявил, что как его предок Пророк, он собственноручно голыми руками окопает город священным рвом и защитит его. Но Медина, как справедливо заметил аль-Мансур, скверное место для мятежа: достаточно перекрыть пути снабжения – и начнется голод; так и произошло. Когда маленькое (четыре тысячи человек) аббасидское войско подошло ко рвы, Мухаммед вышел навстречу с огромной толпою сторонников – не воинов, а мятежных горожан, которым сразу сказал: «кто хочет спастись – тех я от клятвы верности освобождаю, уходите». Один за другим мединцы бросали оружие и возвращались по домам; когда осталась всего горстка вокруг Мухаммеда, аббасидский воевода велел снять дверь у ближайшего дома, перекинуть ее через ров и наступать. Мухаммед бился до смерти. Сопротивление Алидов на долгое время захлебнулось, а многие из них вскоре пропали без вести.
4. Отец Грошика
Аббасидской армии, бюрократии и службы безопасности давно нет, но одно из созданий аль-Мансура существует до сих пор: это город Багдад. До того столицы у Аббасидов не было – только передвижная ставка в шатрах. Выбирать в качестве столицы какой-то из имеющихся городов аль-Мансур не захотел – там у жителей были свои традиции и свои интересы; он решил строить город заново. Стройка шла по плану (совершенно круглый кремль с четырьмя воротами на равном расстоянии друг от друга и посад вокруг – кварталы для солдат, кварталы для чиновников, кварталы для переселенцев и рынки, рынки, рынки…) – и, с точки зрения халифа, обходилась дороговато.
А самым уязвимым местом аль-Мансура была скупость – да такая заметная, что его чаще называли не аль-Мансур – «Победоносец», а Абу-ль-Даник – «Отец Грошика». Об этом осталось много историй – в основном с участием его щедрого, чтобы не сказать расточительного, сына аль-Махди. Заходит как-то принц к отцу и видит, что тот сидит и штопает ветхую одежду. «Да над нами смеяться будут, - говорит аль-Махди, - Что мы, не можем себе новой одежды позволить?» - «Скоро зима, - отвечает халиф, - у тебя дети, у тебя челядь, лишняя одежда не помешает, пусть и штопаная». – «Ну, рассмеялся принц, - как-нибудь я о своих позабочусь». – «Как хочешь, - ответил халиф. – Тогда эту одежду я не отдам тебе, а оставлю для своих людей».
Во время строительства расходы были немалыми. Халиф вызывает к себе зодчего и требует точной сметы и точной отчетности. Зодчий ответил: «Полной точности добиться невозможно, стройка – дело живое». – «Я тебя научу», - сказал аль-Мансур и на следующий день пришел на стройплощадку. «Что вы здесь строите?» - «Арку возводим» - «Стройте – я буду стоять рядом и записывать, сколько на нее пойдет кирпичей, раствора, досок и времени». Так халиф стоял полтора дня – и записывал; когда арка была сложена, вызвал зодчего, указал ему стоимость материалов впо свим записям и спросил, сколько тот заплатит рабочим. Зодчий назвал цифру, халиф начал торговаться и понизил ее впятеро. Потом он обошел стройку осмотрел остальные, уже построенные ранее арки и пролеты, сравнил с той, которая возводилась при нем, почеркал на бумажке и через несколько часов сказал зодчему: «У тебя перерасход по уже сделанной работе на 600 000 дирхемов – изволь вернуть, иначе ты отсюда не уйдешь». Зодчий клялся и божился, что деньги все истрачены – но в конце концов нашел требуемую сумму. Впрочем, даже после всех снижений расценок платили на строительстве так, что рабочие съезжались со всей страны, кремль – два с лишним километра в поперечнике! - был построен за четыре года.
Кстати, о бумажке, на которой вел свои подсчеты аль-Мансур: именно он ввел в халифате в ход бумагу как массовый писчий материал и организовал ее производство – для нужд чиновничества, отчетности и доносов. А поскольку в Европу бумага пришла с земель халифата, то и нам есть за что аль-Мансура поблагодарить…
5. Синяя Борода
Чиновников себе аль-Мансур отбирал очень умело – от сенешаля-дворского Раби, бывшего невольника, каторжника и вольноотпущенника, до первых Бармакидов, иранских князей, финансистов и меценатов (ну, Бармакиды – это особая история, ее можно будет как-нибудь отдельно изложить). В большинстве своем они его не подводили; Раби, в частности, обеспечил гладкий переход власти к аль-Махди после смерти аль-Мансура.
Умер аль-Мансур в 775 году в паломничестве, с трудом дотянув до святой земли уже практически на одном усилии воли. Ему было 63 года. Из остальных Аббасидов ни один за 200 лет, кажется, не дотянул и до пятидесяти.
Отправляясь в последнее паломничество и оставив в Багдаде за себя своего наследника, аль-Мансур позвал его жену Риту и вручил ей ключи от всех комнат и кладовых дворца. Как и положено, в одну комнату ей (и кому-либо еще) заглядывать было запрещено – по крайней мере, пока не станет доподлинно известно, что свекор мертв; да и тогда, сказал аль-Мансур, войти туда можно только тебе или твоему мужу. Вопреки правилам сказок, Рита запрета не нарушила. Аль-Мансур умер – тогда она рассказала мужу о запретной комнате, и они вдвоем отперли ее. В комнате лежали высохшие мертвецы, от детей до стариков, каждый с биркой на ухе; на каждой бирке было написано имя покойного, дата его казни или «пропажи без вести» и степень его родства с Али и Пророком – во всем должен быть порядок и правильная отчетность.
Аль-Махди, человек жизнерадостный, не жестокий и стремившийся примириться и поладить с Алидами, был потрясен. Хоронить всех этих мертвецов с почетом было немыслимо – немедленно начался бы мятеж; держать их и дальше во дворце было и опасно, и просто неприятно; по совету Риты он похоронил их втайне в братской могиле. А сверху, дабы могила эта не стала местом паломничества нежелательных элементов, буде слухи о ней просочатся, построил тюрьму. Он вообще увлекался строительством даже больше отца…
|
| « Изменён в : 01/23/08 в 14:34:25 пользователем: Kell » |
 Зарегистрирован |
Никому не в обиду будь сказано...
|
|
|
R2R
Administrator
STMS
 
Просмотреть Профиль » email
Сообщений: 5667
|
[Вопросы по исламскому Востоку и ответы на них перенесены в новый тред. R2R, при исполнении]
|
|
Зарегистрирован |
"Кто играет с динамитом, тот придёт домой убитым"
|
|
|
Kell
Живет здесь
Дело вкуса...
Просмотреть Профиль » WWW »
Сообщений: 2889
|
ДВЕ СМЕРТИ АЛЬ-МАХДИ
1. Трудно быть сыном великого отца
Аль-Махди на отца похож характером не был, но очень старался. При нем был принят закон, подтверждавший, что основой власти династии является именно их происхождение от Аббаса, а не более косвенное родство с Али; в то же время с Алидами он старался ладить и был к ним щедр. Он много строил – изрядная часть Багдада (левобережья, которое он предпочитал Круглому Кремлю) была застроена им, а не отцом; строил аль-Махди и в других городах, в основном мечети. Внутри мечетей он боролся против украшения почетных мест – «все мусульмане равны», - что прибавляло ему популярности; проповедовал он и сам, подобно аль-Мансуру.
Вообще аль-Махди свое благочестие всячески подчеркивал – сыновей назвал Мусой и Харуном (т.е. Моисеем и Аароном), вел войны против неверных в Византии и Закавказье и даже попытался организовать морской поход в Индию; флот до Индии доплыл, пограбил Гуджарат, но на обратном пути понес такие потери от бурь и цинги, что больше халиф ничего подобного не предпринимал.
Немало хлопот ему доставляли и внутренние смуты – самой знаменитой было восстание Хакима Кривого из Мерва, «человека под покрывалом», того самого, о котором написал мрачный рассказ Борхес. Это хорасанское восстание и само было долгим и кровавым, но в конце концов Хаким был заперт в крепости и после года осады отравился сам и отравил всех своих домочадцев.
Но запомнился аль-Махди в основном не военными походами, а любовью к поэзии, музыке, женщинам и охоте.
2. Поэты, красавицы и эстеты
Аль-Мансур красноречие ценил, к поэзии был довольно холоден, а музыку крепко недолюбливал – порою и инструменты о головы музыкантов разбивал. Его сын всеми тремя занятиями наслаждался сполна, поощряя поэтически-музыкальные сходки, даже с запретной выпивкой. И стихов отец терпел только панегирические – сын предпочитал любовную лирику, хотя и от вопевания себя не морщился. Знаменитый Ибрахим аль-Маусили, тот самый, которому сам дьявол на лютне играл пальцами и хвостом, появился при его дворе. Приличия ради некоторых певцов и особенно певиц халиф старался держать подальше от юных сыновей – но не всегда получалось…
Самым знаменитым из поэтов при дворе аль-Махди был слепой Башшар ибн Бурд, мастер хвалебных од, блиставший в своих (арабских) стихах персидской изысканностью и позволявший себе отзываться о канонизированной древней, бедуинской простоте нравов как о варварстве. Он вообще многое себе позволял – что его и сгубило. Когда Башшар высмеял в стихах везира и фаворита халифа, тот явился к аль-Махди и прочел тому приписываемые Башшару хулительные стихи: государь якобы блудит со всеми своими тетками, на него пора найти укорот, а его супруге предлагалось наследника, мягко выражаясь, родить обратно. При всем своем добродушии аль-Махди рассвирепел и велел доставить к нему Башшара (тот тогда был в Басре); «Голову Башшара?» - уточнил везир, но халиф возразил: «Нет, всего Башшара». Одни говорят, что крамольные стихи были подложными и везир испугался разоблачения, другие – что он представил, как Башшар явится ко двору, прочтет оду лучше прежних, халиф растает и простит его… так или иначе, по дороге в Багдад слепца зарезали.
Менее мрачную, но не менее поучительную историю рассказывают про другого знаменитого придворного поэта и халифского любимца – Абу’ль Атахью, посвящавшего стихи некоей Утбе, невольнице халифской жены Риты (той самой, которой аль-Мансур когда-то доверил ключи). До того, как Абу’ль Атахья попал ко двору, он был горшечником; на новый год он преподнес халифу кувшин с благовониями и скромно попросил в виде ответного подарка Утбу. Халиф сообщил об этом самой девушке – она возмутилась: «Я твоя челядинка, государь, и любимая невольница твоей супруге – а ты хочешь отдать меня уроду, горшечнику, виршеплету?» - «Сердцу не прикажешь», - вздохнул халиф и велел вместо этого послать Абу’ль Атахью в казну, чтобы его кувшин там наполнили деньгами. «Золотом», - сказал поэт; «Серебром», - сказл казначей; «Золотом!» - настаивал поэт; «Серебром – и благодари государя за щедрость», - стоял на своем казначей; «Ну ладно, серебром…» - согласился Абу’ль Атахья. «Вот видишь, государь, - заметила Утба халифу, - недорого же меня ценит этот липовый влюбленный!»
Впрочем, уже после смерти аль-Махди Абу’ль Атахья оставил прежние жанры и стал писать в основном о бренности всего земного и краткости мирских радостей. И этими стихами прославился больше, чем любовными и хвалебными.
Везир, погубивший Башшара, кстати, и сам кончил скверно, попав под подозрение в заговоре в пользу Алидов. Вызывает его как-то халиф во внутренние покои – там государь сидит в комнате на розовых подушках, среди розовых занавесей и ковров, за окнами цветут розы, а красавица-рабыня в розовых одеяниях сидит рядом. «Красиво?» - спросил аль-Махди; везир не преминул восхититься его вкусом. «Тогда забирай все, что есть в этой комнате – и девушку заодно!» - сказал халиф. Щедрость его была известно, везир поблагодарил, а в девушку вскоре влюбился так, что позабыл обо всем. Того халиф и желал – красавица была его лучшим соглядатаем, и скоро передала ему столько, по-нынешнему выражаясь, компромата на везира, что тот на долгие годы угодил в темницу.
3. Две смерти халифа
О том, как аль-Махди умер, рассказывают две взаимоисключающие истории – страшную и романтическую; выбирайте на вкус.
Вот первая. Охотится халиф в пустынных предгорьях – охоту он обожал, а на дворе август, а в Багдаде в августе жарко до невозможности. Долго охотился, далеко ускакал от основного лагеря. Утром челядинец оттуда отправляется на поиски халифа – а навстречу ему по пустыне идет голый и черный человек, и говорит: «да покоится в мире повелитель правоверных». Такое карканье равносильно измене, челядинец хотел схватить черного – но тот исчез, как не бывало. Подъезжает челядинец к халифскому лагерю – а ему навстречу черный евнух Масрур (тот самый, кстати, из «1001 ночи»), и говорит: «Увы! да покоится в мире повелитель правоверных!» И впрямь, в шатре лежит тело халифа. «Собаки подняли оленя, - рассказывает Масрур, - государь поскакал за ним. Олень бросился в заброшенные руины, собаки – за оленем, государь верхом – за собаками; ударился головою об арку, рухнул с коня и умер на месте».
А вот вторая. То же местечко в горах, на втором этаже охотничьего домика сидит у окна аль-Махди и смотрит наружу, любуясь ореховым деревом. А по двору служанка несет на подносе две груши – краше халиф в жизни не видал. «Стой! Кому ты их несешь?» - «Одна твоя любимая наложница, государь, шлет гостинец другой, еще более любимой». – «Что девочки не ссорятся, а так любят друг друга – это прекрасно, - сказал халиф, - но груши я и сам люблю – дай-ка мне одну». Протянул руку из окна, взял одну грушу с блюда, съел и умер. Ибо девушки-то не очень любили друг друга…
Так или иначе, по закону умерший должен быть похоронен в день смерти. Багдад далеко, похоронных носилок нет – тело халифа положили на снятую с петель дверь и закопали прямо на месте смерти, в глухой глуши, под ореховым деревом.
И вот тут-то и начались в стране беды, потому что государь аль-Махди очень любил обоих своих сыновей, очень хотел их обоих видеть на престоле, а престол – он все-таки на одного рассчитан. Но об этом ужо в другой раз.
|
|
Зарегистрирован |
Никому не в обиду будь сказано...
|
|
|
Antrekot
Bori-tarkhan
Живет здесь
CНС с большой дороги
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 16204
|
Замечательные истории, спасибо!
С уважением,
Антрекот
|
|
Зарегистрирован |
Простите, я плохо вижу днём. Позвольте, моя лошадь посмотрит на это. (c) Назгул от R2R
|
|
|
nava
Beholder
Живет здесь
Несть глупости горшия, яко глупость.
Просмотреть Профиль » WWW »
Сообщений: 1508
|
Спасибо, очень интересно.
А приключенческий роман на эти темы, кажется, вышел недавно - "Любимый ястреб
дома Аббасов" Мастера Чэня, но я его еще еще не читала.
|
| « Изменён в : 04/22/08 в 13:37:44 пользователем: nava » |
Зарегистрирован |
|
|
|
Zamkompomorde
Administrator
Я люблю этот Форум!
Просмотреть Профиль » email
Сообщений: 2640
|
Отношения между Башшаром ибн-Бурдом и Аль-Махди были очень непростые.Сначала Башшар был у халифа в большом фаворе.
Аль-Махди любил его стихотворные импровизации,любовные стихи и панегирики.Аль-Махди не раз заступался за поэта и
дарил щедрые подарки.Такая защита была нелишней:Башшар регулярно кого-нибудь высмеивал и поносил в стихах,и влия
тельных врагов у него хватало.Но постепенно отношения поэта и халифа ухудшились.Башшар был недоволен скупостью
"повелителя правоверных" и его везиря."Повелитель правоверных" мог позволить себе скупость.Обычно "просителей",
вроде Башшара боялись.Поэты могли так высмеять,что восстановить репутацию было почти невозможно.Этим пользовались многие,а Башшар и вовсе был крупнейшим мастером такого шантажа.Но что срабатывало с мелкой сошкой,не годилось про
тив халифа.Возможно,из-за этого вражда между правителем и поэтом началась не сразу-их многое сдерживало.
Однако,все хорошее кончается.Во-первых,Башшар по праву считался страшным развратником.Он был необыкновенно любвеобилен и сочинял очень откровенные любовные песни,которые распевало чуть ли не все взрослое население.Кроме того,Башшар по праву считался еретиком и безбожником и не раз насмехался над мусульманским богословием и предписаниями ислама.Это очень не нравилось мусульманским богословам,и до Аль-Махди дошли жалобы,что,мол,Башшар своей поэзией и поведением развращает людей.В качестве примера поведения Башшара приводились строки :
Пусть тебя не приводит в отчаяние жестокое слово
Стыдливой девицы,которое может ввести в заблужденье,
У женщин трудное становится легким
И невозможное-возможным,после того,как дойдет до крайности.
Аль-Махди в конце концов запретил ему сочинять на эту тему и запретил "ходить к женщинам",по каковому поводу Башшар сочинил несколько ядовитых стихов.Один из самых известных-"Сколь безмерна,повелитель,власть твоя"(пер.Н.Горской).
Запрет на любовную лирику Башшар обошел так:он сочинил песню,где влюбленный _осел_ обращается к _ослице_.Как ни странно,в песне у ослицы были _пальцы_.Кроме того,Башшар несколько раз обвинил Аль-Махди и его везиря в жадности.
За очередную песню ему ничего не перепало.Тогда Башшар сочинил сатиру на халифа.
По одной версии его приказал убить везирь,оклеветавший перед халифом,а по другой-сам халиф,взбешенный поведением
Башшара.Якобы халиф,узнав про сатиру,явился в Басру и обнаружил,что поэт напился и в неположенное время орет молит
вы.После этого по приказу Аль-Махди Башшара забили палками до смерти.Большинство версий сходится в том,что Башшара
убили по обвинению в ереси-правдивому или ложному.
|
|
Зарегистрирован |
|
|
|
Kell
Живет здесь
Дело вкуса...
Просмотреть Профиль » WWW »
Сообщений: 2889
|
 |
Еще немножко об Аль-Мансуре и Аль-Махди
« Ответить #6 В: 01/28/08 в 14:45:07 » |
Цитировать » Править
|
Шапки и чулки
Аль-Мансура, как известно, очень раздражала сама необходимость ношения официальных одежд – но он считал, что для величия двора без этого не обойтись, и не только сам форму носил, но и для придворных разработал таковую: Шапки в локоть высотою, рубахи с цитатой и Корана на спине и мечи, подвешенные на длинной-длинной перевязи не на боку, а сзади. Однажды приходит к нему Абу Дулама, негр-вольноотпущенник и любимый поэт, халиф его спрашивает: «Как себя чувствуешь?» - «Хуже некуда, - скорбно отвечает тот. – А как еще может чувствовать себя человек, которому на голову водрузили минарет, под задом повесили клинок, а на спине прописи прописали?» Аль-Мансур посмеялся, но приказ о форме одежды (по крайней мере этой форме) отменил.
Это был тот самый Абу-Дулама, который, когда у него родилась дочка, пришел уже к аль-Махди и прочел ему жалостные стихи: «Хорошая у меня дочка, только в бедной семье появилась на свет». Аль-Махди спросил: «И как бы мне помочь тебе в заботах о дитяти?» Абу-Дулама достал из кармана скатанный чулок, сшитый накануне ночью, пока его жена рожала, и сказал: «Ну, насыпьте денежек в чулочек…» - «Много ли туда влезет?» - удивился халиф, но просьбу выполнил. Когда чулок раскатали, оказалось, что длиною он – во весь двор, и влезло в него 4000 сребренников.
Аль-Махди и еретики
Схватили человека, выдававшего себя за посланника Аллаха, и доставили к аль-Махди:
- Ты и впрямь пророк?
- Да, и несу смертным благую весть?
- И какую же?
- Ну, государь, ты спросил! Не до конца изложить благую весть – грех, а до конца твои люди мне ее дослушать не дали – пришли, когда я Господу внимал, и арестовали.
Аль-Махди посмеялся и его отпустил.
В другой раз человека, обвиняемого в ереси, доставили к аль-Махди, когда халиф был в куда худшем настроении. Обвиняемый заявил:
- Винят меня ложно, я свидетельствую, что нет Бога кроме Бога, и Мухаммед – посланник Божий, и ислам – моя вера, в которой я живу, и умру, и воскресну!
- Врешь, мрачно сказал аль-Махди. – Врешь, чтоб жизнь свою нечестивую спасти. Дать ему плетей!
Начали пороть, и обвиняемый возопил:
- Побойся Бога, халиф, и не спорь с Его посланником! Аллах послал Мухаммеда воевать с людьми, пока те не скажут «Нет бога, кроме Аллаха!», и если они сие исповедание примут – жизнь их и добро в безопасности, а суд над ними – в руках Божьих. А ты, напротив, плетьми заставляешь меня отречься от ислама!
Аль-Махди не только его отпустил, но и запретил пытки при разбирательстве дел в духовном суде. И запрет этот, кажется, так и не был потом отменен.
Кирпичики
Как аль-Мансур строил багдадский кремль – Круглый город, уже говорилось. А разрушен этот кремль был так.
Прошло примерно полтораста лет, в стране бушевала очередная смута, и один из претендентов на престол опирался на багдадский гарнизон, багдадскую знать и багдадских обывателей. Халиф Аль-Мутадид заговорщиков разгромил, зачинщиков казнил страшной казнью, списки участников заговора сжег («ибо было их слишком много»), а дабы покарать Багдад, велел снести стены Мансурова города. Тогда багдадцы собрали делегацию из потомков пророка, те явились к халифу и завили: «Стена Круглого города – наше сокровище, гордость и памятник великого прошлого, не ломай ее». – «Добро, - ответил халиф, - не буду ломать. Но, раз вы ее так любите и цените, и сторожа со смотрителями, которые за ней приглядывают, даром едят хлеб уволить их; и закон, запрещающий близ стены строительство, бессмыслен – никто и так, выходи, не дерзнет строиться близ такой святыни, так что закон я тоже отменяю».
И за несколько лет добрые багдадцы сами разобрали стену Круглого города на кирпичи и построили из них на ее месте жилые дома…
|
|
Зарегистрирован |
Никому не в обиду будь сказано...
|
|
|
Kell
Живет здесь
Дело вкуса...
Просмотреть Профиль » WWW »
Сообщений: 2889
|
МОИСЕЙ И ААРОН
Жен у аль-Махди было много, детей – еще больше. Старшей из жен была его кузина Рита – та самая, которую так уважал его отец; а любимой была Хайзуран (т.е. "Тростинка"), молодая и деятельная. Она была рабыней – Аль-Махди купил ее, еще будучи наследником и наместником в Рее, там она и родила ему двух сыновей, благочестиво названных Мусою и Харуном (т.е. Моисеем и Аароном). Вступив на престол, аль-Махди официально отпустил Хайзуран на волю и женился на ней законным браком. По тем временам это был еще почти скандал, и все с любопытством ждали, как поведет себя Рита; Рита, женщина умная, стала вести себя с Хайзуран не как с выскочкой, а как с лучшей подружкой, на радость супругу. Ей говорили: «Но ведь так наследниками окажутся не твои дети, а дети Хайзуран!»; Рита отвечала: «А я своих детей люблю за то, что они мои дети, а не за то, что они будут государями».
Наследником и впрямь был назначен Муса – белолицый, статный и бравый, но с одним пороком внешности – заячьей губой; в детстве его дразнили за это «Муса-закрой-рот!» (Кто смел дразнить наследника? Школьные товарищи, халифские дети ходили в школу вместе с детьми придворных, и мало им не казалось. Однажды Харун ар-Рашид спросил одного из своих сыновей: «Как поживает такой-то твой школьный товарищ?» мальчик ответил: «Ему повезло – он умер и теперь может не ходить в школу!» Харун был потрясен, поклялся, что никогда-никогда больше не пошлет ребенка в школу, которая тому хуже смерти, передал принца на воспитание в бедуинский род – учиться древним кочевым добродетелям, и будущий халиф аль-Мутасим, тот самый, который одержал «три победы, спасшие ислам», вырос героем, но до смерти оставался полуграмотным). Муса был сильным и выносливым, в армии его любили, а при дворе – нет: из-за равнодушия к поэтическим и художественным модам, подозрительности к чиновникам и сановникам и лютым вспышкам гнева. Брата Муса обожал, но яростно ревновал к отцу и матери; причины на то у него были.
Харун рос тихим, любезным любимцем отца и матери, сочетая приветливость и застенчивость. Знаменитые сказки о том, как халифом он переодевался в простолюдина и втайне бродил по Багдаду, – сказки и есть: Багдада Харун терпеть не мог и избегал как умел, народу показывался только по крайней нужде и даже в мечети прилюдно не проповедовал, как отец и дед. Его стихией был не город, а двор; мать его боготворила, отец любил и таскал с собою еще подростком в хадж и в военные походы на Византию, а личным наставником Харуну назначил Яхью ибн Халида из рода Бармакидов – одного из первых людей в государстве. Харун наставника полюбил, и вся дальнейшая его судьба с Бармакидами оказалась связанной очень тесно.
Бармакиды, в отличие от ар-Раби и прочих любимцев аль-Мансура, унаследованных династией, были не из простонародья, а из старой персидской знати; «Бармак», в честь которого назывался потом весь род – это даже не имя, а прозвище-титул: «Блюститель Святилища». Святилище было буддийским, в Балхе; дед Яхьи принял ислам и начал делать карьеру при дворе арабских правителей, мать Яхьи была из княжеского рода, отец его, будучи наместником в Табаристане, чеканил монеты, на которых он был изображен (что уже для доброго мусульманина попахивало скандалом) ни много ни мало как в короне Сасанидских государей… Управленческие традиции в семье были богатыми, образованность – высокой, богатство – огромным, а щедрость – такой, что вошла в поговорки на века: больше всего анекдотов о Бармакидах изображают именно их меценатство или благотворительность, как правило в гомерических объемах. Советниками и администраторами они правда были талантливыми, их ценили и аль-Мансур, и аль-Махди, и потом Харун – и власти у Бармакидов было столько, что отойти в тень и вернуться к частной жизни (как любил мечтать сам Харун) у них не было никакого шанса: с таких должностей уходят не в отставку, а в могилу. Но до этого было еще далеко.
После первого самостоятельного византийского похода принца Харуна (победоносного, но чудовищно разорительного для багдадской казны) аль-Махди провозгласил его наследником своего наследника Мусы. Харун, который только что женился на своей кузине Зубейде (Зубайде), жалобно говорил: «А нельзя ли мне не быть наследником со всеми обременительными обязанностями, а мирно жить семейной жизнью?»; Яхья сурово, а мать – еще суровее сказали: «Нельзя!». Харун вздохнул и смирился.
Когда аль-Махди умер в Масабадане, наследник был в дальнем военном округе за сотни верст, а Харун – при отце. Двор был в смятении: солдаты Харуна не любили, а первое, чего требовало войско при вступлении на престол нового государя – денежных раздач, как преторианцы в Риме. Еще хуже было то, что даже независимо от раздач жалованье солдатам не платили уже довольно давно, и могла начаться серьезная смута. Харун спросил своего наставника: «Что делать?» Яхья ответил: «Смерть государя скрывать, пока можно, гвардии раздать из моих средств по триста сребреников и отправить в отпуск, а самим спешно двигаться в Багдад и добывать деньги; к брату же твоему послать тайного гонца с халифской печатью и жезлом Пророка». Так и сделали; смута в столице все равно началась, но Харун до Багдада добраться успел еще раньше, чем Муса (впрочем, Муса уже носил к этому времени тронное имя «аль-Хади» - «Руководитель», а Харун еще при назначении наследником был назван «ар-Рашид» - «Следующий праведным путем», или, если угодно, «Верным курсом идущий»), Хайзуран взяла инициативу в свои руки, распорядилась выскрести все, что можно, их казны, потребовала денег у Яхьи Бармакида и у Ради – и в итоге войскам заплатили за два года, мятеж улегся, а тут в столицу уже прибыл и сам халиф.
Первое, что заявил аль-Хади, – это то, что матери он за хлопоты, конечно, признателен, но государственные дела – не для женщин, которым надлежит ограничиваться делами гарема; чиновникам, привыкшим приходить советоваться с Хайзуран, он устроил строгую выволочку. Харуну он отвел роскошный дворец на западном берегу, Яхью назначил Харуновым (но не своим!) управляющим делами – и стал готовиться к тому, чтобы объявить наследником не брата, как завещал аль-Махди, а своего маленького сына. Чиновники и придворные роптали, войско поддерживало скорее халифа, Харун повторял, что предпочитает частную жизнь, и пытался покинуть ненавистный ему Багдад – но брат этого не допустил и заставил его оставаться в столице, под присмотром.
Сам Харун, кажется, и впрямь против брата ничего не имел и к власти не рвался, но Хади успел поссориться и с матерью, и со старым ар-Раби, а Бармакиды уже не сомневались, что при отстранении Харуна от наследования им попомнят и поддержку принца, и монеты в коронах, и многое другое. Так что в одну прекрасную ночь Яхья явился к спящему Харуну, поднял его с постели и сообщил ему, что государь, увы, скоропостижно скончался. Харун сперва не поверил и решил, что его испытывают, – но Яхья отвел его в покои халифа: аль-Хади действительно был мертв. Его сын немедленно арестован, а Харун ар-Рашид взошел на престол.
Аль-Хади не успел за год царствования заработать популярности даже на анекдоты – единственная попавшаяся мне история о нем повествует о том, как он, едучи в должном порядке в процессии, сетует на то, что из-за этикета, по которому знаменосец должен ехать слева от государя, даже когда ветер дует тоже слева, вся пыль из-под конских копыт летит на него, халифа. Зато после его смерти немедленно пошли слухи: крепкий и здоровый государь не сам умер, его удушили подушками рабыни по приказу родной матери. Разумеется, официально этого никто не подтвердил.
Первое, что сделал Харун ар-Рашид, взойдя на престол, – поблагодарил мать за неустанную помощь, а Яхье Бармакиду отдал халифское кольцо с мертвого пальца Мусы со словами: «Паси мое стадо, неси мою ношу, верши дела, как считаешь нужным, мой везир и советник!» Яхья прожил еще три года у власти и в фаворе, и, говорят, до самой смерти очень дружил и советовался с Хайзуран. Потом он умер; умер к тому времени и старый дворский ар-Раби. У обоих царедворцев были дети, один из них – тот Джафар Бармакид, которого мы видим в «1001 ночи» постоянным спутником Харуна, другой – его брат Фадл, третий – тоже Фадл, сын ар-Раби. Эти два рода и поделили важнейшие посты при новом государе. Но о Харуне и его окружении, в отличие от аль-Хади, историй нарассказывали столько, что о них – в другой раз.
|
| « Изменён в : 02/14/08 в 09:55:04 пользователем: Kell » |
Зарегистрирован |
Никому не в обиду будь сказано...
|
|
|
Antrekot
Bori-tarkhan
Живет здесь
CНС с большой дороги
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 16204
|
Опять спасибо большое!
С уважением,
Антрекот
|
|
Зарегистрирован |
Простите, я плохо вижу днём. Позвольте, моя лошадь посмотрит на это. (c) Назгул от R2R
|
|
|
olegin
Живет здесь
Я люблю этот форум!
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 3520
|
Эта тема мне показалась созвучной треду об Аббасидских сказках:
Так, весьма показательна трактовка одной из самых популярных фигур в арабо-мусульманском мире - пятого халифа династии Аббасидов знаменитого Харуна ар-Рашида (786-809). С одной стороны, средневековые арабские источники (труды арабского историка и богослова Ибн Джарира ат-Табари (838-923), историка и географа Абу-ль-Хасана аль-Мас'уди (ум. в 956 г.) и других) дают нам возможность составить достаточно достоверную картину его правления и воссоздать психологический портрет, с другой стороны, мифологизированный образ Харуна ар-Рашида в странах средневекового мусульманского Востока, а в новое время и в Европе полностью заслонил представление о нем как о реальной исторической фигуре. Сказочный образ халифа, каким он сложился в народном сознании жителей Халифата после IX в., нашел свое отражение в сказках и новеллах "Тысячи и одной ночи", создавших ему славу таинственной и легендарной личности.
Полность текст по ссылке:http://vivovoco.rsl.ru/VV/PAPERS/HISTORY/HAROON.HTM
|
|
Зарегистрирован |
|
|
|
Kell
Живет здесь
Дело вкуса...
Просмотреть Профиль » WWW »
Сообщений: 2889
|
olegin, спасибо!  Статья правда отменная - я ее читал, но не сообразил, что она в сети есть (ибо я человек скорее "бумажный", чем "сетевой"  ). Замечу сразу только одну мелочь: Quote:| В 796 г. против воли Иахьи наместником Хорасана был назначен некий Али ибн Иса ибн Махан. |
|
К этому времени Али ибн Иса был не таким уж "неким" и Бармакиды его имели все основания не любить: именно его, еще молодого человека, аль-Хади, прибыв в столицу, назначил командиром гвардии и заодно фактически главнокомандующим. Али своего отношения к Бармакидам тогда не скрывал, и у Яхьи были причины его опасаться. Но о нем еще речь будет...
Так что в следующем куске про Аббасидов у меня, наверно, будет поменьше истории и побольше, во-первых, собственно баек, а во-вторых - рассуждений о том, почему Харун исторический и Харун сказочный так разошлись. Мне тут попалась очень четкая и убедительная гипотеза, которую охотно и перескажу (у Фильштинского на нее указание тоже есть, но очень растворенное в обобщении).
|
| « Изменён в : 02/13/08 в 17:59:57 пользователем: Kell » |
Зарегистрирован |
Никому не в обиду будь сказано...
|
|
|
olegin
Живет здесь
Я люблю этот форум!
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 3520
|
Всегда пожалуйста,Kell!А я вот всегда думал-гадал с какой эпохи списаны сюжеты "1001 ночи" и "Синдбада-морехода"?Даже не подозревал(Восток -дело тонкое,однако  ).
|
|
Зарегистрирован |
|
|
|
Kell
Живет здесь
Дело вкуса...
Просмотреть Профиль » WWW »
Сообщений: 2889
|
Ну, "1001 ночь" большая - там и доисламский (персидский, если не индийский) слой сказок выделяют, и "багдадский" (включая сказки с Харуном), и огромный египетский - уже из довольно позднего средневековья... А вот "Синдбад" в основном правда хорошо состыковывается с аббасидским периодом. О его родной Басре и о морских байках авось еще напишу...
|
|
Зарегистрирован |
Никому не в обиду будь сказано...
|
|
|
Kell
Живет здесь
Дело вкуса...
Просмотреть Профиль » WWW »
Сообщений: 2889
|
ХАЛИФ ИЗ 1001 НОЧИ
Судя по всему, Харун был совершенно искренен, когда в молодости заявлял о том, что предпочел бы жить частной жизнью с семьей, а не тягаться за престол. Но на престоле он, стараниями сподвижников, воссел – и с этого момента со всей добросовестностью старался быть правильным государем во всем, в чем мог. А в чем не мог – особо и не пытался. Халиф должен паломничать в Мекку – Харун совершил хадж девятикратно (ни один другой Омейад или Аббасид ни до, ни после такого не осилил). Халиф должен вести священную войну – Харун воевал с Византией почти непрерывно, иногда и сам возглавляя войска (а однажды он уместил в один год и хадж, и личное участие в джихаде – случай уникальный; с тех пор на церемониальном колпаке Харуна было написано: «Воин Веры и Паломник»). Халиф должен защищать правоверных и давить неверных – хорошо, отныне иноверцам путь на государственные посты закрыт, а множество церквей в пограничье разрушено. Халиф должен поощрять науку и словесность - возводится и финансируется "Дом знаний", Сибавайхи составляет огромну. арабскую грамматику (568 глав, без единого заимствованного из других языков термина...), аль-Халил составляет первый толковый словарь, пишет первый труд по фонетике и по теории стихосложения... Халиф должен править державой – нет, политика – дело грязное, да и талант к этому нужен особый; пусть этим занимаются сановники и советники, прежде всего Бармакиды. Халиф должен жить в столице… нет уж, сие свыше сил; Багдад Харун ненавидел, называл «парной баней» (а придворные поэты поддакивали сугубой и трегубой хулою) и носился по всему Ираку в поисках мест для новых резиденций (злые языки говорили, что и в паломничества, и на войну Харун ходил, только чтобы не жить в Багдаде. Может быть, именно за постоянное отсутствие этот государь и оказался так любим багдадцами, что «1001 ночь» намертво соединила его имя с этим городом). Загородных дворцов он настроил в результате множество, но в конце концов обосновался в Ракке на берегу Евфрата в восточной Сирии. Но это было даже не столь важным: у аль-Мансура была прежде всего «ставка», у аль-Махди – «столица», а Харуна – «двор»: не место, а люди – вельможи, советники, поэты, музыканты, женщины… Изрядную часть этого двора он возил с собою и в паломничество, и на войну. Вот байка (полностью выдуманная, скорее всего), уже первая фраза которой была бы немыслима в применении к предшественникам Харуна:
Едет ар-Рашид по дикой пустыне, справа от него – везир Джафар Бармакид, слева – поэт Абу Нувас, сзади – енух-палач Масрур с обнаженным мечом; а навстречу им бедуин. Бедуин дикий, некультурный и неучтивый, при всех своих простых добродетелях; Абу Нувас начинает над ним смеяться. Слово за слово, бедуин сердится, Абу Нувас слагает эпиграмму – «сын степной собаки, пожиратель диких арбузов…» - «Везир! – поворачивается бедуин к Джафару. – Этот человек обозвал меня сукиным сыном – я требую виры за оскорбление или буду мстить!» - «Ну, дай ему четверть сребреника, Абу Нувас», - смеется перс Джафар. «Государь! – негодующе восклицает бедуин, - скажи, четверть сребреника за такое оскорбление – это справедливо?» - «О да, это справедливо!» - хохочет Харун. «Так вот же вам целый сребреник, господа хороши, и знайте, что все вы четверо – сукины дети!» - сказал бедуин, бросил в песок монетку и ускакал в гневе.
Ар-Рашид в анекдотах живет в пышности и самодовольстве, но его постоянно укоряют в этом все кому не лень. Вот едет он в паломничество, навстречу – святой отшельник, Харун говорит: «Прочти мне наставление и дай совет – клянусь, что сделаю все по твоим словам». Отшельник разворачивается и молча идет прочь. Придворные скачут за ним: «Что ж ты делаешь! Халиф прилюдно поклялся – попросил бы ты его блюсти заветы Аллаха и быть справедливым к подданным – всем стало бы лучше!» Отшельник молча взял палку и написал на песке: «Если он советами Бога пренебрегает, то и меня не послушает; а если он заветам Аллаха следует, то к чему ему мои советы?».
Вот ар-Рашид сидит в кругу приближенный и кичится своим величием. Советник подает ему кружку с водой и говорит: «Государь, если бы ты умирал от жажды в пустыне, ты бы отдал полцарства за эту воду?» - «Да», - говорит Харун, поразмысливши. «А если бы потом тебя лишили возможности от этой воды избавиться – отдал бы ты за такую возможность другую половину царства?» - «О да!» - отвечает Харун. «Так надо ли так гордиться царством, которому цена всего-то– напиться да помочиться!» Харун, как положено, краснеет и на некоторое время становится образцом скромности.
И так далее…
|
| « Изменён в : 02/14/08 в 12:21:57 пользователем: Kell » |
Зарегистрирован |
Никому не в обиду будь сказано...
|
|
|
|
