Автор |
Тема: Община будд в стране богов (Прочитано 14088 раз) |
|
Guest is IGNORING messages from: .
Saru
Постоянный посетитель
Просмотреть Профиль » WWW »
Сообщений: 104
|
Деяния японских монахов и буддистов-мирян, прижизненные и посмертные.
1. Храм Гион и осенний клен
Осень 974 г. Окрестности Столицы, города Хэйан. Место под названием Хигасияма — «Восточные холмы».
Возле небольшого храма Рэнгэдзи красные листья клена отчего-то особенно хороши. Монаху по имени Родзан, распорядителю знаменитого храма Гион, эти листья настолько приглянулись, что он по-соседски послал слугу сломить веточку. Монахи из Рэнгэдзи замечают потраву и пишут соседу письмо с порицанием. Родзан в гневе велит своим людям выкопать злосчастное деревце с корнем и доставить в Гион. Те приходят на место — а клена нет. Только разрытая земля. Видно, хозяева пошли на упреждающие меры, дабы не поощрять собратьев по общине к нарушению запрета на воровство.
Непросто перечить Гиону, «Саду земных богов». В нем пребывает Небесный Государь с Бычьей Головою, Годзу-тэнно — бог-покровитель моровых поветрий. Как знать, что учинит такой бог, не получивши в свой сад самого красного клена нынешней осени… Из будд здесь почитают Наставника-Врачевателя, Якуси. А листья были — цвета киновари, великого целительного снадобья… А начальствует над Гионом «Храм растущего счастья», Кофукудзи. Родовой храм семьи Фудзивара, один из самых сильных в прежней столице, Нара, и в Японии вообще.
У Рэнгэдзи, «Храма цветка лотоса», тоже есть начальство: школа Тэндай с горы Хиэй. Именно она отвечает за защиту нынешней Столицы. И как раз в эти осенние дни глава школы, монах Рёгэн, совершает обряды в другом своем подведомственном храме поблизости от Хэйан. Жалобу из «Лотосового храма» Рёгэн принимает. Шлет в Гион настоятельную просьбу: пусть тамошний распорядитель явится для объяснений. Родзан в резких выражениях отказывается. И вправду, никаким отчетом он пока что Рёгэну не обязан.
В Столице под защитой Морового бога Гиона трудится немало «божьих людей». В основном это похоронщики, уборщики, которые вывозят из города мертвые тела животных и птиц, а еще стрелоделы и другие ремесленники, кто работает с костью и перьями. Опасные занятия: каждый день приходится соприкасаться со скверной. Но необходимые и по-своему весьма уважаемые — хотя в Столице и говорят, будто люди Гиона ведут свой род от собак, спутниц бога заразы. К этим-то людям и обращается Рёгэн. Договаривается, чтобы они попросились перейти под школу Тэндай — вместе со своим богом. Ведь этот бог, по сути, не столько грозен, сколько милостив, больше защищает столичных жителей, а не истребляет их. А значит, делает то же благое дело, что и боги горы Хиэй… «Божьи люди» заявляют: ищем прибежища в Тэндай. Рёгэн объявляет храм Гион «ответвлением» своей школы. И теперь уже требует — пусть бывший распорядитель Родзан убирается вон из Гиона.
Тот готовится к обороне. Известно, что храмовые вояки Хиэй при случае готовы на всякие бесчинства, а до Восточных холмов им добираться ближе, чем страже из Кофукудзи. Родзан заручается поддержкой столичного воинского начальника, Тайра-но Мунэёри. Тот присылает отряд для защиты Гиона, лучники получают приказ: стрелять в каждого чужака, кто попытается силой вторгнуться в ворота храма.
А Рёгэн вызывает с горы Хиэй двоих своих учеников, их имена — Эйка и Нюдзэн. И шлет их выдворить Родзана из храма. Всего двоих — однако Нюдзэн доводится родным братом Мунэёри.
По брату своего командира воины стрелять не стали. На то и был расчет. Распорядителем Гион стал Эйка. Что сталось с Родзан, неизвестно. Руководство Кофукудзи пробует воззвать к государю и высшим сановникам из Фудзивара — но успеха их прошения не имеют. При дворе сильнее те Фудзивара, кто поддерживает Рёгэна.
Потом Рёгэн умер. В то время монах Тюсан из Кофукудзи как раз находился в Столице со своими учениками, и среди прочих дел продолжал добиваться возвращения Гиона. Однажды ночью Тюсан вдруг заговорил — неведомо с кем. На расспросы учеников ответил: ко мне пришел Рёгэн. Ученики, как ни старались, никого не увидели — и поняли, что их наставнику явился дух. Наутро Тюсан заявил, что отзывает прошение о Гионе. Вскоре он сам заболел и скончался, и с тех пор храм Кофукудзи перестал требовать вернуть Гион.
Рассказ — из «Собрания стародавних повестей» («Кондзяку-моногатари-сю», ок.1120 г.). Источник не достоверный — в частности, его составители устроили Рёгэну (912-985) новую встречу с его давним супостатом Тюсаном — получается, будто тот пережил Рёгэна, хотя по храмовым записям Тюсан умер в 968 г. Верно, что большие храмовые объединения в конце X в. соперничали за власть над храмами и святилищами с их угодьями, людьми и обрядами. И школа Тэндай действительно заполучила себе Гион в 970-х гг. Но для составителей «Собрания» все эти споры хозяйствующих субъектов — дело прошлое. Нужна другая, истинная причина происшедшего. Такая, как кленовая веточка.
|
|
 Зарегистрирован |
Все люди смертны. Единственное, что примиряет с этой прискорбной истиной, — то, что некоторые из них еще живы (с) И.О.
|
|
|
Saru
Постоянный посетитель
Просмотреть Профиль » WWW »
Сообщений: 104
|
 |
2. Состязания в учености и болельщицкие страсти
« Ответить #1 В: 11/24/07 в 22:05:44 » |
Цитировать » Править
|
По рождению Рёгэн едва ли мог бы притязать на высокие должности в монашеской общине. Правда, родился он в земле Оми, был почти что земляком Сайтё, основателя школы Тэндай — но не из ближних окрестностей горы Хиэй, а с противоположного берега озера Бива. Приходился потомком древнему роду Мононобэ — был почти ровней высокородным монахам горы Хиэй… Поступил на обучение — вроде бы, в Тэндай, но в ту ее часть, откуда ни глав школы, ни настоятелей крупных храмов давно уже не назначали. К тому же, в юности показал себя строптивцем: чуть было не отказался принимать монашеское посвящение, когда наставник его умер, и школа спешно стала подыскивать учителя, у кого было бы свободно ученическое место. Речь шла о государственном ежегодном наборе монахов, квоты на таких учеников были распределены между школами. И получилось, что Рёгэна некому было взять на дальнейшую учебу, кроме наставника Онкуна из школы Хоссо.
С этой школой у Тэндай еще со времен Сайтё были непримиримые разногласия — и в области учения, и в вопросах общинного обустройства. Впрочем, Онкун согласился, чтобы при посвящении учителем Рёгэна числился его покойный наставник из Тэндай. Но позаботился, чтобы юноша прошел подготовку по правилам Хоссо, и в частности — освоил навыки ведения ученого спора.
С той поры Рёгэн год за годом выступал за школу Тэндай на больших диспутах — против Хоссо и других школ города Нара. Там его заметил первый из его высоких покровителей — Фудзивара-но Тадахира. От своих учеников Рёгэн требовал не только освоения обрядов и упражнений по сосредоточению — но и умения спорить по вопросам школьной теории.
В 963 г. государь Мураками завершил благое деяние ради Дхармы: собственноручно переписал всю «Лотосовую сутру». По этому случаю во дворце были устроены пятидневные чтения сутры. Государь созвал на них десятерых монахов из Нара и десятерых — с Хиэй для проведения большого диспута. О нем сохранился подробный отчет – «Дневник спора между школами годов Ова» (по девизу правления 961-964 гг.).
Диспут продолжался с 21-го по 26-й дни восьмого месяца. Каждый день проводили по два заседания: чтец толковал один из свитков «Лотосовой сутры» или одну из сопутствующих ей сутр, а назначенный заранее вопрошатель задавал вопросы по обсуждаемым темам. Если чтецом выступал монах из Нара, то вопрошателем — монах с Хиэй, и наоборот.
Вечером второго дня чтений между монахом Ходзо из школы Хоссо и учеником Рёгэн по имени Какукэй разгорелся спор о «природе будды». Снова, как во времена Сайтё и его супостатов из Хоссо, был поднят вопрос: все ли живые существа способны достичь просветления? Ходзо настаивал, что не все, Какукэй возражал ему, причем следовал в основном «Сутре о нирване», а не «Лотосовой сутре». В Тэндай учение этих двух сутр считается по сути единым, но различия в формулировках всё же существуют, и опытный спорщик Ходзо сумел поставить вопрошателя в тупик. Тогда Рёгэн, нарушив распорядок чтений, сам заменил своего ученика и начал возражать представителю Хоссо. Заседание длилось до позднего вечера, утром Ходзо и Рёгэн продолжили свои прения, и в итоге Ходзо сдался, напоследок сравнив своего соперника с Пурной, сыном Майтраяни, — красноречивейшим из учеников Будды Шакьямуни.
Согласно «Записи толкований годов Гэнко» (1321 г.), некоторые из членов семьи Фудзивара, слушавших чтения, были обеспокоены тем, что школа Хоссо терпит поражение. Хотя Ходзо и был монахом «Великого храма Востока», Тодайдзи, но вообще центром школы Хоссо был Кофукудзи, родовой храм Фудзивара. После утреннего заседания в 23-й день восьмого месяца Фудзивара-но Фуминори срочно выехал в Нара. Направился он не в Кофукудзи, а в Касуга — «Святилище весеннего солнца», родовое святилище Фудзивара.
Фуминори повинился перед богами Касуга за неудачу на чтениях — ибо богам также небезразличны успехи или неудачи тех монахов, кому покровительствуют их потомки. Боги, правда, не выказали гнева на семью Фудзивара и опекаемых ею монахов. Больше того: боги в вещем сне указали, что нужно сделать, чтобы поквитаться с монахами Тэндай за позор. Фуминори должен был найти в Нара монаха школы Хоссо по имени Тюсан, с ним вернуться в Столицу и выставить его на диспуте против Рёгэн. Так и было сделано, и уже в пятый день чтений Тюсан заменил одного из монахов Нара, продолжив спор о «природе будды».
На сей раз Рёгэн хранил молчание — возможно, не желая далее обострять отношения с Хоссо и ее покровителями. Государь похвалил Тюсана, пожаловал ему серебряную чашу и даже выразил желание послушать этого монаха еще раз — чтобы тот изложил какой-нибудь из трудных вопросов буддийской логики. Однако Канри, один из самых высокопоставленных монахов среди участников чтений, отсоветовал делать это, заметив: столь сложные рассуждения наверняка будут скучны для слушателей-мирян.
|
| « Изменён в : 11/24/07 в 22:06:19 пользователем: Saru » |
Зарегистрирован |
Все люди смертны. Единственное, что примиряет с этой прискорбной истиной, — то, что некоторые из них еще живы (с) И.О.
|
|
|
Saru
Постоянный посетитель
Просмотреть Профиль » WWW »
Сообщений: 104
|
|
3. О служебном несоответствии
« Ответить #2 В: 12/11/07 в 23:02:37 » |
Цитировать » Править
|
949 г. Скончался Фудзивара-но Тадахира, высокий покровитель Рёгэна. Монахи справляют по умершем многодневный поминальный обряд, Рёгэн — в их числе. Но он вдруг просит родичей покойного: отпустите меня. В горной глуши, в одиночестве предамся стенаниям, а здесь не могу больше оставаться… Старший сын Тадахиры возмущен: монах позволяет себе заявлять о своих чувствах? Да еще и бросает начатый обряд? Может, такому вообще не место в казенной храмовой общине?
Младший брат нового главы семьи, Правый министр Моросукэ, уговаривает: не надо гневаться, а монаха можно и отослать. Рёгэн уезжает на гору Хиэй.
Дочь Моросукэ в это время ждет дитя от государя Мураками. Совершать дома положенные моления о благополучных родах нельзя — из-за траура по Тадахире. Дело осложняется тем, что у государя уже есть сын: внук Фудзивара-но Мотокаты из другой ветви семьи. Моросукэ надеется, что если родится мальчик, то государь назначит наследником его, а не внука Мотокаты. Ради этого тоже следовало бы вознести моления — и по возможности втайне от остальных Фудзивара. Рёгэн у Моросукэ в большом доверии, на горе Хиэй у него есть уединенная молельня со всей надобной утварью. Там-то и будут твориться обряды ради будущей матери и дитяти. За этим Рёгэн и уехал, за этим и разыграл припадок скорби.
В 950 г. внук у Моросукэ родился и действительно был назначен наследником. С этих пор Рёгэн получал от Моросукэ всяческую поддержку — средства на восстановление обветшавших построек на Хиэй, приглашения вести обряды при дворе и прочее. Когда наследник подрос, Рёгэн был назначен его наставником. А один из сыновей Моросукэ стал храмовым учеником Рёгэна, его монашеское имя — Дзиндзэн. После Рёгэна именно он возглавил школу Тэндай.
|
|
Зарегистрирован |
Все люди смертны. Единственное, что примиряет с этой прискорбной истиной, — то, что некоторые из них еще живы (с) И.О.
|
|
|
Saru
Постоянный посетитель
Просмотреть Профиль » WWW »
Сообщений: 104
|
|
4. Торги, гулянки и иные безобразия
« Ответить #3 В: 12/11/07 в 23:03:21 » |
Цитировать » Править
|
970 г. Рёгэн уже четыре года возглавляет школу. И всё это время занимается отстройкой храмов на горе Хиэй после большого пожара 966 года. Расходы огромные, доход — в основном подношения от родни знатных отроков, взятых на обучение в школу. Рёгэн всё делает, чтобы привлечь побольше таких учеников. Они быстрее получают посвящения и монашеские чины, им дозволяются многие вольности. Среди прочих мер из того же ряда — укрепление монашеской дисциплины для остальных послушников и монахов. Для оздоровления обстановки: чтобы благотворители не боялись доверить школе своих юных родичей.
Начиная с Сайтё почти все главы Тэндай составляли правила поведения для монахов. Каждый начинал заново, все находили обычай своей общины поистине безобразным. Быть может, таково влияние горы: не зря ее богов в святилище Солнечной Удачи (Хиэ) почитают в образе обезьян. Смышленые звери, но необузданные.
«Требования Рёгэна, главы Тэндай» 970 года — это двадцать шесть статей с пояснениями. Итак, монахам нельзя:
— хулить друг друга, ибо это «клевета на общину».
— уходить с горы в пору ученичества, то есть в первые двенадцать лет после посвящения. Такой порядок ввел еще Сайтё, но Рёгэн впервые точно проводит границу — где кончается гора.
— пропускать дни покаяния — дважды в месяц, когда монахи сообщают друг другу о своих проступках, а после вместе обсуждают их. Наказание — отчисление из общины сроком на три года.
— мешать обряду «вручения заповедей», вслух обсуждая того, кто кается, перед тем как принять заповеди.
— пропускать обряды чтения сутр. За прогул чтений, устроенных по государственному или частному поручению, монах навсегда отстраняется от участия в любых государственных обрядах
— устраивать пирушки после обрядов. Распорядитель не должен выставлять угощение руководству храма, а участники — распорядителю. И прислужники не должны ходить с поздравлениями к наставникам. Успешно справленный обряд — не повод для веселья. И летом, в дни поминовения Сайтё, пиры неуместны. Зимой, когда поминают китайского наставника Чжии — тоже. И при обрядах затворничества в конце лета. И по другим поводам: на каждый возможный праздник дается по отдельной статье. А то, пишет Рёгэн, за яствами, что громоздятся на блюдах, уже не видно вершины горы Хиэй. Впредь на гору запрещается проносить корзины с гостинцами от мирян, если кроме снеди в них обнаружится сакэ, «будь то в больших бутылях или малых бутылочках». Даже если его прислали как лекарство.
— ходить на храмовом подворье в башмаках на деревянной подошве: можно только в соломенных сандалиях.
— заходить в жилые помещения с орудиями кровопролития: «воин может читать сутры, но монах, ушедший от мира, не может носить оружие». Роль стражи на горе должны исполнять «храбрые воины, посвятившие себя Пути», но еще прежде них возмутителей спокойствия пусть покарают боги-хранители Хиэ.
— оставлять лошадей и волов пастись на горе. И гости-миряне чтобы тоже не оставляли. Животные будут изыматься и отсылаться в государево Конюшенное управление. То есть — без возврата.
— никому нельзя входить на гору в монашеской одежде и с «закрытым лицом»: например, в паломничьей шляпе. Иначе под видом монаха на гору может пробраться женщина или грабитель.
Монах, купивший с торгов предметы обрядовой утвари и в срок не внесший плату за покупки, будет впредь изгоняться из общины как расхититель общинного достояния. Рёгэн поясняет: утварь, весьма дорогая и трудная в изготовлении, должна цениться по ее истинной стоимости, поэтому торги необходимы. Но дурно, когда они превращаются в состязание. Монахи взвинчивают цену, чтобы похвалиться щедростью благотворителей или навредить сопернику, а то и просто из глупого азарта. По завершении торгов те, кто выиграл их, отказываются платить. В итоге часто монах, хотя и освоил какой-то обряд, не может проводить его, поскольку не может обзавестись надобной утварью. А ремесленники, занятые производством этой утвари, подолгу не получают платы за свои изделия. Однако руководство школы не готово само распределять утварь и содержать ремесленников за свой счет — из-за нехватки средств и нежелания потерять отчисления от торгов.
Ежегодно весной и осенью каждый из храмов на Хиэй должен подавать в главный храм, Энрякудзи, списки своих обитателей. Эти списки должны выверяться при прибытии монахов на большие весенние и осенние обряды, когда сутры читаются для богов в святилищах Хиэ.
И еще: с собратьями надо вести себя почтительно и сострадательно.
|
|
Зарегистрирован |
Все люди смертны. Единственное, что примиряет с этой прискорбной истиной, — то, что некоторые из них еще живы (с) И.О.
|
|
|
Saru
Постоянный посетитель
Просмотреть Профиль » WWW »
Сообщений: 104
|
|
5. Как относиться к нарушению заповедей
« Ответить #4 В: 12/11/07 в 23:04:41 » |
Цитировать » Править
|
Притча из махаянской «Сутры о нирване» (глава 19).
Человек плывет по морю, держась за надувной кожаный мешок*. Его догоняет ракшаса, летучий демон. Просит:
— Отдай мне мешок: очень кушать хочется!
Ракшасы — существа плотоядные, кожу тоже едят. Пловец:
— Можешь сожрать меня, но мешок я тебе не отдам. А то утону.
И это будет даже не сострадательным деянием, а вовсе глупым самоубийством. Ракшаса ноет:
— Ладно. Нельзя весь мешок — дай хотя бы половину! Или треть.
Пловец не соглашается. Демон торгуется дальше:
— Хоть кусочек! Скажем, размером с твою ладонь.
— Ну, хорошо. Такой кусочек — можно.
Ракшаса откусывает от мешка.
Вот так же и с заповедями. Если позволишь себе нарушить хотя бы одну, самую легкую — всё, сдулось твое подвижничество, иди ко дну.
Всё или ничего. Дальше в сутре некий бодхисаттва говорит: лучше я буду твердо держаться заповедей и попаду в Беспросветную преисподнюю, чем с нарушенными заповедями достигну нирваны.
На практике такой подход был едва ли осуществим. Наставники школы Тэндай пошли не путем допущения послаблений, а наоборот, поставили вопрос еще более общо: как же надо вести себя, чтобы исполнять ВСЕ заповеди разом? Не уклоняться от отдельных нарушений, а совершать некое положительное действие — так вот, какое?
*Эта снасть часто упоминается в буддийских текстах. В монашеском уставе было особо указано, что ею пользоваться можно, хотя она и из шкуры убитого живого существа.
|
|
Зарегистрирован |
Все люди смертны. Единственное, что примиряет с этой прискорбной истиной, — то, что некоторые из них еще живы (с) И.О.
|
|
|
Цидас
Живет здесь
Привидение Ципор
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 2090
|
|
Re: Община будд в стране богов
« Ответить #5 В: 12/12/07 в 09:23:18 » |
Цитировать » Править
|
Я в Сутре о Нирване усматриваю другую мораль: отправлясь вплавь по морю, не забудь взять с собой корм для кошек для ракшасов. 
|
|
Зарегистрирован |
"Идеальный кот, объясненный словами, не есть идеальный кот"(c) Башня Рован
|
|
|
Saru
Постоянный посетитель
Просмотреть Профиль » WWW »
Сообщений: 104
|
Один спасательный круг для себя, другой для возможного попутчика. И не важно, что он с ним будет делать. Съест - значит, съест.
|
|
Зарегистрирован |
Все люди смертны. Единственное, что примиряет с этой прискорбной истиной, — то, что некоторые из них еще живы (с) И.О.
|
|
|
Saru
Постоянный посетитель
Просмотреть Профиль » WWW »
Сообщений: 104
|
|
6. Из придворных — в монахи
« Ответить #7 В: 01/24/08 в 02:23:58 » |
Цитировать » Править
|
Первым из наставников Тэндай по-настоящему знатного рода был Хэндзё (816-890), внук государя Камму.
(Одного из сыновей Камму в 802 г. вывели из государевой семьи и повелели ему основать самостоятельный род, дали прозвание Ёсиминэ и имя Ясуо. Позже он занимал разные должности, в том числе был губернатором провинции О:ми, где находится гора Хиэй. При Сайтё и Кукай Ёсиминэ-но Ясуо деятельно поддерживал новые школы Тэндай и Сингон, с Кукай, главой Сингон, он обменивался дружескими посланиями.)
Сын Ясуо, Ёсиминэ-но Мунэсада, служил при дворе, был одним из ближних сподвижников государя Ниммё. После смерти государя (в 850 г.) Мунэсада, по преданию, обезумел от горя и несколько лет скитался в горах, одетый лишь в соломенный плащ, не подавал о себе вестей родным, хотя и скорбел о них. Лишь с большим трудом посланцу от вдовы государя Ниммё: удалось разыскать его. Вероятно, Мунэсада пришлось отойти от придворных дел из-за того, что он не ладил с «северной» ветвью рода Фудзивара — ее главе, Ёсифуса, он доводился двоюродным братом.
Хотя при дворе в середине IX в. чаще всего совершали обряды монахи школы Сингон, Мунэсада выбрал школу Тэндай — возможно, потому, что ее глава, Эннин, как раз недавно вернулся из Китая с новыми книгами и посвящениями. В тридцать пять лет Мунэсада принял монашеское имя Хэндзё и начал двенадцатилетнее обучение на горе Хиэй — наравне с другими учениками, подростками разных званий, в том числе и простолюдинами. Всех посвящений от Эннин он принять не успел: в то время знатность еще не давала быстрой монашеской карьеры. Но в 868 г. именно Хэндзё вел моления за благополучную беременность и роды жены государя Сэйва. Полное «тайное» посвящение он получил лишь в 873 г., в возрасте пятидесяти семи лет.
В 869 г. принц Цунэясу, сын государя Ниммё, незадолго до своей смерти передал Хэндзё «Молельню Облачного Леса» — Унринъин. Ту самую молельню, возле которой позже старцы Ёцуги и Сигэки будут рассказывать «Великое Зерцало», «Окагами». Первоначально это был дворцом государей Дзюнна и Ниммё для отдыха и уединения. Когда брат принца Цунэясу стал государем (Монтоку), принц поселился в этом дворце, окружив себя «печальными людьми», вабибито, — поэтами, писавшими стихи на японском языке, вака. Хэндзё: вошел в этот круг, сам писал стихи и позже был причислен к шести величайшим поэтам вака.
Хэндзё: заботился о сближении Тэндай со школами города Нара, устраивал совместные чтения сутры, а в 879 г. вошел в «Общинное собрание» — орган управления общиной, которому Тэндай не подчинялась. Он пытался преобразовать это учреждение, в частности, добивался, чтобы служба в нем была не пожизненной, а сроком на четыре года. А еще Хэндзё: старался навести порядок в обустройстве «отпущения на волю живых существ» — чтобы животные, припасенные для этого обряда, не гибли от дурного ухода.
По преданиям, Хэндзё вел чистую жизнь еще в молодости, потому и сумел войти в число первых лиц в буддийской общине, хотя и стал монахом уже в зрелые годы. Но и в монашестве он оставался утонченным кавалером. В «Ямато-моногатари» рассказывается, как Хэндзё: в храме Киёмидзу однажды встретился с Оно-но Комати, другой великой поэтессой вака. Услышав редкостно красивый голос, читавший заклинания-дхарани, Комати решила: это не может быть монах из простонародья. Она догадалась, что это Хэндзё:.
«Что-то он скажет?» — подумала она и говорит: «Я здесь, в этом храме, и очень мне холодно. Не одолжите ли мне одежду?» — и прибавила:
Когда на скале
В пути, приходится спать —
Так холодно.
Одежды монашеские
Не одолжите ли мне? —
так сказала, а он в ответ:
У отринувшего мир
Монашеская одежда
Одна всего.
Не одолжить — жестоко.
Что ж, может быть, ляжем вдвоем? —
так он сказал, и она тут же поняла, что это сёсё [тогдашняя должность Хэндзё], и, поскольку они раньше часто беседовали, захотелось ей встретиться и поговорить с ним, пошла она к нему, а он скрылся, и нет его, будто погас» (перевод Л.М. Ермаковой).
Здесь много разного сразу: и мирская любовная игра, и попытка испытать собрата-поэта — каков из него монах? — и вполне серьезная просьба о наставлении. Ведь попросить себе «монашескую одежду» — почти то же, что спросить: «Не принять ли и мне монашество?». Хэндзё оставляет этот вопрос без ответа — может быть, имеет в виду, что такое решение каждый должен принимать сам.
|
|
Зарегистрирован |
Все люди смертны. Единственное, что примиряет с этой прискорбной истиной, — то, что некоторые из них еще живы (с) И.О.
|
|
|
Saru
Постоянный посетитель
Просмотреть Профиль » WWW »
Сообщений: 104
|
|
7. Из монахов — в придворные
« Ответить #8 В: 01/24/08 в 02:24:49 » |
Цитировать » Править
|
Монах Танкэй (817-880), вероятно, принадлежал к столичному служилому роду, но к какому, не известно. Согласно школьным преданиям, Эннин дал этому своему ученику некие особые наставления. В возрасте около сорока лет Танкэй был приглашен для совершения обрядов в покои наследника престола (будущего государя Сэйва) во дворце деда принца, Фудзивара-но Ёсифуса. Там Танкэй будто бы познакомился с дамой, которая в свое время была кормилицей принца, и вступил с ней в любовную связь, нарушив монашескую заповедь целомудрия. Ёсифуса обличил распутного монаха, храмовое начальство на Хиэй глубоко огорчилось — но Танкэй, отличный знаток «таинств», был изгнан из школы и из общины. В миру он получил новое имя и прозвание, Такамуку-но Кимисукэ. Вскоре Ёсифуса пригласил его на придворную службу. Похоже, скандал с кормилицей он нарочно подстроен затем, чтобы заполучить одаренного и ученого человека на чиновничью должность. Бывший монах успешно делал мирскую карьеру, около 877 г. он стал губернатором провинции Сануки.
В год шестидесятилетия Ёсифуса в его дворце проводились многочисленные обряды, Эннин совершал «окропление головы» Ёсифуса и его сподвижников, вручал «тайные» заповеди нескольким сотням придворных. Сам Ёсифуса не присутствовал при обрядах, и его замещал бывший монах Танкэй. В пору правления государя Сэйва Танкэй служил при государыне-матери, дослужился до четвертого ранга начальной ступени. Будучи мирянином, он продолжал обучать «таинствам» монахов Тэндай.
|
| « Изменён в : 01/24/08 в 02:29:45 пользователем: Saru » |
Зарегистрирован |
Все люди смертны. Единственное, что примиряет с этой прискорбной истиной, — то, что некоторые из них еще живы (с) И.О.
|
|
|
Saru
Постоянный посетитель
Просмотреть Профиль » WWW »
Сообщений: 104
|
Это уже не Тэндай, а другая школа — Сингон. Вначале — несколько слов о разнице между ними. Обе считаются «тайными», основное их занятие — чудотворные обряды ради защиты страны и по заказам отдельных лиц. Но для Тэндай главная черта — универсальность: освоить все разделы учения, участвовать во всех начинаниях государства. Сингон же занимается «таинствами» как таковыми, то есть разработкой конкретных обрядов, и почти не касается вечных вопросов насчет «сансары и нирваны», «кармы и освобождения» и т.п. Еще со времен Кукая, основателя Сингон, эта школа и отношения с государством строит иначе: ищет влияния на какое-то одно, но значимое лицо во власти. Не столичная знать в целом, не семья Фудзивара, а один человек, кто именно — смотря по обстоятельствам. В конце эпохи Хэйан, в XI-XII вв., это в основном отрекшиеся государи.
Сам по себе «отрекшийся государь» — это новая серьезная сила и в политическом, и в обрядовом смысле. Потомок Солнца перестает быть верховным жрецом, становится монахом, но при этом он остается главой солнечного рода и пытается руководить «действующим» государем — наряду с государевой родней из Фудзивара или вместо нее. О государях-монахах и их «правлении из молельни», инсэй, я надеюсь написать позже. Здесь пока скажу только: почти все государи, «уходя от мира», принимали монашеские заповеди в храмах школы Сингон.
Время действия этой истории — в конце и после войны между Тайра и Минамото. Главный вопрос — о восстановлении сожженных храмов города Нара. Речь об этом зашла уже в 1181 году, через несколько месяцев после пожара. Война еще идет. Государь-монах Госиракава берет дело воссоздания храмов Нара на себя. Старается извлечь из него наибольшую выгоду — для себя же. Встать наравне с «настоящим» государем былых времен, да не с кем-нибудь, а с самим праведным Сёму, который эти храмы построил в VIII в.
Прежде всего надо было заново отстроить Тодайдзи — Великий Храм Востока, когда-то задуманный как главный храм Японии и всего буддийского мира.
У Сёму в свое время был сподвижник. Истинно праведный и совершенно неблагонадежный монах Гёки (он же Гёги) — при жизни чтимый как бодхисаттва, народный заступник и так далее. (Предания о Гёки и о Сёму есть в «Японских легендах о чудесах», в XII в. эта книга была достаточно популярна). Госиракава тоже был не прочь завести себе такого товарища, предлагал исполнить эту роль некоторым знаменитым проповедникам*, но не столковался с ними. А потом объявился Тёгэн — странствующий монах с тачкой для подаяний. Другие обычно ходили с чашками — этот с тачкой. «Последний век», говорите, упадок Дхармы?
По рождению Тёгэн (1121-1206) принадлежал к некрупной столичной знати, к одной из ветвей семьи Ки. Его родичи служили при дворе государя-монаха Тоба. Сам он стал монахом в Дайгодзи — храме школы Сингон недалеко от столицы. Бывал он и на горе Коя, где стоят главные храмы Сингон, а позже странствовал по Японии как «отшельник с Коя». Такие «отшельники» ходили по всей стране, многие из них соблюдали обычай горных подвижников — ямабуси. При этом Тёгэн считался «несвязанным» человеком, муэн, то есть не числился ни в какой школе и не был приписан ни к какому храму. Его ремеслом был сбор пожертвований на разные благие дела. Например, он собирал средства на починку храма Дайгодзи и на отливку колокола для одной из молелен на Коя. Вокруг Тёгэн образовалось сообщество профессиональных ходоков за подаянием — они предлагали свои услуги разным храмам, а мирян консультировали, в какое сострадательное начинание сейчас можно вложиться с наибольшей пользой для кармы.
По преданию, Тёгэн трижды побывал в Китае, где освоил еще и зодческое дело. В Японии он построил и перестроил несколько небольших храмов. А еще он — уже не по заказу, а по собственному почину — побуждал простой люд к сооружению новых бань и сам руководил работами. Прозвищем его было — «банный мудрец». Как большинство монахов-странников, он не только справлял по заказу мирян «тайные» обряды, но и проповедовал о будде Амиде. Как одно с другим связано? Почти никак, это практики для разных нужд. «Таинства» — для обретения посюсторонней пользы за счет чудес, а вера в Амиду — для возрождения после смерти в счастливой Чистой земле. Но у Тёгэна на будду Амиду был свой взгляд. Он учил, что лучше всего поминать имя Амиды во время купания: при этом идет одновременное очищение тела и сердца. Можно еще при жизни ощутить себя как бы в благодатном лотосовом водоеме Чистой земли. И лотосов, живых или искусственных, как в прудах на подворьях богатых усадеб, для этого не надо — достаточно просто хорошей бани. Тут, видимо, сказывается выучка школы Сингон. Ведь по ее учению становление будды в любом человеке происходит прижизненно, «в этом теле». Да, на дворе последний век, кажется, что на здешней земле рассчитывать уже совсем не на что, вся надежда на землю Чистую — и эта надежда, по Тёгэну, правильна. Но нужна она для здешней жизни, а что будет после смерти — там видно будет.
Бани — это, конечно, не те каналы и мосты, которые строил народ под водительством Гёки, но тоже общеполезные заведения. Бодхисаттвой Тёгэна не величали, но известность его была велика.
Считается, что в четвертом месяце 1181 г. Тёгэн пришел к человеку по имени Фудзивара-но Юкитака — одному из чиновников, состоявших при Госиракава в штате «высочайшей молельни» (администрации государя-монаха). Тёгэн сообщил, что видел сон, где ему велено было посетить храм Тодайдзи. Он пришел в Нара — и застал лишь пепелище. Оплакал изваяние Большого Будды, погубленное пожаром, а теперь хотел бы начать сбор пожертвований на починку статуи и храма.
Война продолжалась, собрать средства на столь крупное начинание было трудно. Кудзё-но Канэдзанэ (в это время — Правый министр) сообщает в дневнике**, что всячески отговаривал государя-монаха обращаться к простым мирянам за подношениями на храм. Ведь люди в стране и без того страдают от военной разрухи. Но работы все-таки не были отложены: их начало назначили на восьмой месяц 1181 г. Госиракава обратился к жителям страны с воззванием, где от своего имени повторял слова указа государя Сёму от 743 г.: даже самое малое подношение будет благим деянием, однако власти на местах не должны принуждать народ к пожертвованиям.
Осенью 1181 г. Тёгэн и несколько его товарищей покатили свои тачки «от дома к дому». Согласно дневнику Канэдзанэ, монахи получали подношения и от простолюдинов, и от знати. В частности, сестра Канэдзанэ, вдова государя Сутоку, пожертвовала несколько предметов бронзовой утвари — из того, что уцелело в ее столичном доме. (Видимо, эти жаровни и курильницы слишком тяжелы показались – и для спасителей столицы, и для грабителей.)
Большие подношения рисом, шелком и золотом внес Минамото-но Ёритомо — глава одной из воюющих сторон. Как и принято было в ставке Ёритомо, его родичи и приближенные тоже вложились: золотом, шелком, рисом, военной добычей и сокровищами восточных земель. Тут важно вот что. Божеством-защитником храма Тодайдзи еще в VIII в. стал Хатиман. Этот бог ведал металлургией — а Большой Будда в Тодайдзи должен был стать самой огромной бронзовой статуей всех веков и стран. Позже Хатимана стали чтить и как воинского бога, а для Минамото он занял место родового божества-предка (об этом тоже надеюсь написать отдельно). Для Ёритомо восстановление Тодайдзи могло бы быть своим, родовым делом. Возможно, поэтому Госиракава и торопился: как бы не вышло так, что главный храм страны отстроят Минамото — словно бы им по праву принадлежит верховная власть.
Кроме того, Тёгэн сумел собрать по стране ремесленников — строителей и мастеров по обработке металла. Уже через четыре года, в 1185 г., состоялся обряд «открытия глаз» восстановленного Большого Будды. Государь-монах Госиракава собственноручно раскрасил зрачки изваянию — как когда-то государь Сёму.
Позже Тёгэн описал события 1180-х годов в «Собрании добрых дел во славу будды Амида», «Наму Амида-буцу садзэн-сю». Примечательно, что хотя изваяние в храме То:дайдзи изображает будду Дайнити, Тёгэн говорит о его восстановлении как о благом поступке ради Амида.
*В том числе Хонэн, крупнейшему наставнику учения о Чистой земле.
** Название дневника Канэдзанэ — «Драгоценные поколения», «Гёкуё».
|
|
Зарегистрирован |
Все люди смертны. Единственное, что примиряет с этой прискорбной истиной, — то, что некоторые из них еще живы (с) И.О.
|
|
|
Olga
Живет здесь
I think therefore I am. I think.
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 4255
|
|
Re: Община будд в стране богов
« Ответить #10 В: 06/11/08 в 08:34:36 » |
Цитировать » Править
|
Большое спасибо.
|
|
Зарегистрирован |
Кто бросил валенок на пульт? Черт с ней, с Канадой - но когда у нас дисциплина будет!?
|
|
|
Saru
Постоянный посетитель
Просмотреть Профиль » WWW »
Сообщений: 104
|
Вам спасибо, Olga!
Монгаку
Еще один знаменитый монах школы Сингон XII-XIII веков.
О Монгаку (точные даты жизни не известны) есть множество преданий. Мирским его именем было Эндо Моритоо, он родился в семье столичного воина и в девятнадцать лет ушел в монахи после того, как неумышленно убил женщину, в которую был влюблен.
Чтобы испытать себя, он долгими часами лежал под жарким солнцем, а зимой стоял в воде водопада Нати в Кумано. В «Повести о доме Тайра» его подвижничество описано так: «Спустился к водоему, вошел в воду и, погрузившись по шею, начал молиться, взывая к светлому богу Фудо на святом языке санскрите. Так оставался он четыре дня кряду; но на пятый день силы его иссякли, сознание помутилось»*.
(Фудо здесь назван «богом», но вообще он «светлый государь», мёо. Имя его значит «Неподвижный» — как это ни странно для повелителя огня. В «тайных» обрядах человек ищет отождествления с ним, а потом, будучи единым с Фудо, «сжигает» страсти и страдания людей. Чтобы быть готовым к такому обряду, монах развивает в себе умение быть «неподвижным» в любых обстоятельствах.)
Монгаку сносит течением вниз по каменистой реке, ударяет о камни, но вдруг его подхватывает некое божество и выносит на берег. Местные жители разводят костер и отогревают подвижника. «И видно, еще не пробил смертный час Монгаку, потому что он ожил. Едва к нему вернулось сознание, как он открыл глаза и, свирепо глядя на окружающих, крикнул: “Я поклялся простоять двадцать один день под струями водопада и триста тысяч раз воззвать к светлому богу Фудо! Сейчас только пятый день. Кто смел притащить меня сюда?”». Монгаку продолжает подвижничество, его снова спасают божества, а после посланцы самого Фудо. Но монах не отступает от своего решения. «Теперь, когда сам бог [=Фудо] обратил к нему свои взоры, ледяной ветер больше не холодил его тело, и падавшая сверху вода казалась приятной и теплой. Так исполнил Монгаку свой обет, проведя двадцать один день в молитве. Но и после этого он продолжал вести жизнь подвижника.» Он посещает горы Оминэ, Кацураги, Коя, Кимпусэн, Сираяма, Фудзи и другие. «Теперь это был святой монах, неустрашимый и твердый, как хорошо закаленный меч. Говорили, что молитва его способна заставить птицу, летящую в поднебесье, внезапно упасть на землю.»
Монгаку с посланцами Фудо в водопаде, гравюра Тиканобу Ёсю.
Эти посланцы — двое из «восьми отроков», спутников Фудо. (Они же могут сопровождать и бодхисаттву Манджушри). Одного зовут Конгара, санскр. Кимкара — это тот, который смуглый и грубый. Второй — Сэйтака, санскр. Четака, он румяный и улыбчивый. На гравюре струи воды разбиваются о тело Монгаку — а тела отроков для них не препятствие. В той руке, которой Сэйтака держит Монгаку за шиворот, ему вообще-то положено нести ваджру — жезл для «тайного» обряда.
Закалив себя подвижничеством, Монгаку селится в храме Такаосандзи — к тому времени храм почти разрушен, а когда-то в нем жил Кукай, основатель Сингон. Средства на починку монах пытается потребовать у отрекшегося государя Госиракава, ворвавшись в его дворец во время праздника и учинив драку с придворными. Монгаку отправляют в ссылку в землю Идзу. Стражники предлагают монаху написать письмо кому-нибудь из его друзей, чтобы те снабдили его в дорогу едой и другими припасами. Монгаку объявляет, что сам он неграмотен, и диктует стражникам письмо, а в конце велит написать имя получательницы: «Монашке Каннон, в храм Киёмидзу» — ибо кроме бодхисаттвы Каннон, ему не на кого положиться.
По пути Монгаку усмиряет морскую бурю, приказывая Царю-Дракону не чинить препятствий праведному монаху. В Идзу он становится наставником молодого Минамото-но Ёритомо, тоже ссыльного, и позже побуждает его к мятежу против Тайра. В знак своей преданности он передает Ёритомо череп его казненного отца, Минамото-но Ёситомо, выпрошенный когда-то у палачей. Правда, позже оказывается: это был череп другого человека, а настоящий череп Ёситомо Монгаку прятал и вручил его Ёритомо только после победы над Тайра.
В начале междоусобной войны Монгаку тайно пробирается к государю Госиракава и получает для Ёритомо указ с прощением рода Минамото и приказом покарать Тайра. За это Ёритомо обещает Монгаку исполнить любую его просьбу — и тот использует это обещание уже после войны, когда просит сохранить жизнь юноше по имени Рокудай, последнему из рода Тайра. Насколько можно понять из повести, монах делает это не из сострадания, а чтобы не терять власти над Ёритомо. Монгаку берет Рокудай к себе в ученики — но Ёритомо продолжает тревожиться: «Он ученик Монгаку! Ученик такого человека, как Монгаку! <…> Он обрил голову, но вряд ли обрил заодно и мятежную душу!» И через несколько лет юношу все равно казнят.
После смерти Ёритомо, Монгаку составляет заговор против государя Готоба, и монаха, которому в эту пору уже больше восьмидесяти лет, ссылают в край Оки. Монгаку предсказывает, что когда-нибудь та же участь постигнет и самого Готоба, и это предсказание сбывается — сосланного после «смуты годов Дзёкю» в Оки, Готоба неотступно преследует «гневный дух» покойного Монгаку. Усмирить этот дух так и не удалось.
* Здесь и дальше цитаты из «Повести о доме Тайра» — в переводе И. Львовой.
|
| « Изменён в : 06/16/08 в 12:44:52 пользователем: Saru » |
Зарегистрирован |
Все люди смертны. Единственное, что примиряет с этой прискорбной истиной, — то, что некоторые из них еще живы (с) И.О.
|
|
|
Saru
Постоянный посетитель
Просмотреть Профиль » WWW »
Сообщений: 104
|
Во второй половине XI в. в Японии складывается новое устройство высшей власти — «правление из молельни», инсэй. При нем государь после отречения принимал монашество и после этого брал в свои руки многие задачи, которые раньше решали регент или канцлер.
Уже во второй половине IX в. государи при восшествии на престол проходили «тайное» буддийское посвящение по обряду школы Сингон. При таком посвящении провозглашается единство государя со вселенским буддой — Великим Солнечным буддой Махавайрочаной (Дайнити). Единство нового государя с прародительницей государева рода, солнечной богиней Аматэрасу, подтверждается буддийскими средствами, коль скоро Махавайрочана и Аматэрасу едины. Они даже не соотносятся как «основная ступень» и ее «отпечаток-след» (как другие будды со своими богами в храмах-святилищах), а полностью тождественны.
Согласно «таинствам», это посвящение означает еще вот что. Через единство с буддой данный государь един с любым из своих предшественников и преемников. В этом одна из главных установок «тайного учения»: через тождество со всеобщим (буддой) любые две конкретные единичности тоже оказываются тождественны. Преемственность власти обеспечена: по сути, правит всё время один и тот же государь. За счет этого же обряда государь един со своим регентом/канцлером, да и с любым человеком, кто пройдет «тайный» обряд.
Но раз такой сильный обряд существует, то следующий вопрос — кто будет за него отвечать? В чьей власти будет готовить его исполнителей и решать, кому, когда и как давать посвящение?
Ответ школы Тэндай: это должны быть верные государству монахи-чиновники, прошедшие подготовку не только по «таинствам», но и по другим разделам учения, а главное — по «Лотосовой сутре»: вселенское сострадание, ответственность за все живые существа, бескорыстное служение бодхисаттвы и т.д. Конечно, лучше, чтобы такой монах был хорошего рода (это положение закрепилось в Тэндай после Рёгэна).
Ответ школы Сингон: главою «тайного» обряда, конечно, должен быть главный человек в стране. Тот, кто уже побывал государем, а теперь оставляет престол и уходит в монахи. Внешне он — рядовой монах «тайной» школы, даже не обязательно настоятель какого-то храма. Но все понимают, кто в стране самый мощный чудотворец: разумеется, потомок Солнца, после того как он побывал самим Солнцем, а теперь опять стал человеком.
На практике работали оба подхода: при дворе за «тайный» обряд могли отвечать и монахи Тэндай, и монахи Сингон.
После отречения государи принимали монашество в храмах Сингон. Их величали «Государями Закона-Дхармы», хоо. Впервые так стали называть государя Уду в 899 г. Образ «Вращателя колеса» (чакравартина), буддийского праведного правителя, стали связывать с личностью отрекшегося государя, а не «правящего». По преданию, у государя-монаха Кадзана на ступнях были видны знаки в виде «колеса Дхармы» — какие должны быть у чакравартина. Бывший правитель воплощал единство «закона Будды» и «закона государя» в одном лице. После отречения государи совершали паломничества в святилища и храмы — Исэ, Кумано и другие — осматривая страну, как это делали государи древности, и тем самым заново «присваивая» ее.
«Уходя из дома», бывший государь передавал своему преемнику все обрядовые обязанности верховного жреца солнечного культа, но сохранял за собой роль главы рода. Видимо, первоначально пострижение в монахи и должно было провести именно это разграничение — обозначить, что отрекшийся правитель больше не жрец. Похожий обычай существовал и в других семьях столичной знати. Так, Фудзивара-но Митинага, приняв монашество, остался главой своей семьи, но придворные обязанности передал своему сыну Ёримити.
Дворец, где поселялся отрекшийся государь, получал название Гоин, «Высочайшая молельня». Для обслуживания этого дворца-храма назначались особые чиновники, часто — из числа наиболее близких сподвижников отрекшегося государя. Многие из них принимали монашество вслед за ним. У государя Энъю (отрекся в 984 г.) уже был свой круг придворных — «чиновников при молельне», и свое особое «правительство в монашестве».
На обеспечение расходов «Высочайшей молельни» выделялись земельные угодья. Земли нового государя-монаха, а также земли принцев, принцесс и вдовых государынь, принимавших монашество. присоединялись к этим же угодьям. Прежде государев род не имел своей земли — хотя по закону ему принадлежала вся земля в стране. Теперь же этот род через своих родичей-монахов постепенно становился крупным владетелем — и принадлежал этот владетель к «храмовым домам» (а не к «чиновным» или «воинским»). Управляли владениями «чиновники при молельне» во главе с «ближними сановниками».
Первым «государем-монахом» как таковым считается Госандзё (правил с 1068 г.). Его мать принадлежала к государеву роду, а не к Фудзивара. При нем на высших государственных постах стало больше представителей семьи Минамото и не самых сильных ветвей рода Фудзивара (ветвей вне «дома регентов и канцлеров»). Все частные земельные владения в стране были проверены и многие из них изъяты в пользу государства. В 1072 г. Госандзё отрекся и стал монахом, но остался фактическим правителем. После этого на протяжении более ста лет соправителем государя выступал не дед или дядя по материнской линии из рода Фудзивара (как было в середине периода Хэйан), а отец или дед по отцу, ставший монахом. Или же соправителей было двое, но большее влияние имел государь-монах.
У Госандзё: уже было около ста отдельных владений в шестидесяти провинциях, он стал одним из крупнейших землевладельцев в стране. Его «ближние советники» были губернаторами провинций, занимали многие высокие должности в Столице. По закону они подчинялись действующему государю, но на деле выполняли приказы государя-монаха.
Сын Госандзё, государь Сиракава, находился на престоле с 1072 г. С 1073 г., после смерти отца, он деятельно участвовал в делах управления. После отречения он принял монашество и до 1101 г. удалился от дел, потом вернулся и до 1129 г. правил как отрекшийся государь при своем сыне (Хорикава), внуке (Тоба) и правнуке (Сутоку) до 1129 г. В 1120-х гг. власть делили между собой двое отрекшихся государей — Сиракава и Тоба. По слухам, Сиракава на самом деле доводился Сутоку не прадедом, а отцом, и это было одной из причин враждебности Тобы к ним обоим.
(У Стругацких в «Трудно быть богом» король — «сын собственного прадеда». Видимо, это отсылка как раз к Сутоку.)
Как государь-монах Тоба правил с 1129 по 1156 г. При нем владения «высочайшей молельни» значительно расширились. «Сказание о годах Хогэн» описывает Тобу как праведного правителя: «Людей верных он вознаграждал и тем не отступал от прежних образцов правления мудрецов, людей виновных он утихомиривал, в милосердии своем поступая в согласии с основным обетом бодхисаттвы»*. В 1141 г. Сутоку отрекся, и государем стал Коноэ — сын Тобы и его любимой жены и сподвижницы Бифукумон-ин (1117-1160)**. В 1155 г. Коноэ умер бездетным. Предполагалось возвести на престол малолетнего приемного сына Тобы и Бифукумон-ин, но поскольку у этого принца был жив родной отец, то сначала государем сделали его — уже взрослого человека (он известен как государь Госиракава, годы жизни 1127-1192).
Госиракава отрекся от престола в 1158 г., но сохранял за собой важную роль в делах правления при пяти государях (Нидзё, Рокудзё, Такакура, Антоку и Готоба).
По преданию, Минамото-но Ёритомо называл государя-монаха Госиракаву «величайшим тэнгу Японии». Во многих источниках Госиракава предстает как непостоянный и вероломный правитель. Однако он известен и как ревностный почитатель «Трех Сокровищ», время от времени притязавший на роль главы всей буддийской общины Японии (ср. выше про «Монаха с тачкой»). По его распоряжению восстанавливались заброшенные храмы и строились новые, в 1164 г. он приказал изготовить 1001 изваяние бодхисаттвы Каннон. Как и его предшественники, Госиракава поощрял буддийскую ученость, совершал паломничества, жаловал земли храмам.
Другие начинания Госиракавы относились, скорее, к деятельности мирского правителя — например, он повелел составить новую историю Японии, «Записи о поколениях нашей страны», «Хонтё сэйки». Центром придворной словесности, музыки и других искусств тоже был его двор, а не дворы «правящих» государей (ср. выше про Монгаку). При этом вкусы Госиракава в области поэзии были необычны: он ценил не классические стихи танка, а «песни в новом вкусе», имаё-ута, и принимал у себя певцов-простолюдинов, в том числе странствующих монахов. Около 1179 г. государь-монах составил собрание песен имаё, оно получило название «Тайный сборник для плясок в пыли», «Рёдзин хисё».
(Песни имаё, в отличие от танка, имеют произвольное число строк, обычно состоят из двустиший: 7 слогов/5 слогов. Самая известная из них — песня ИРОХА для запоминания азбуки. В переводе Н.И. Конрада виден ее ритм, по-своему плясовой, хотя содержание и печальное: «Красота сияет миг — || И увяла вся. || В нашем мире что, скажи, || пребывает ввек?» и т.д.)
Последним из влиятельных государей-монахов был Готоба — внук Госиракавы, в малолетстве возведенный на престол в пору войны между Тайра и Минамото, отрекшийся в 1198 г. и ненавистный монаху Монгаку вплоть до проклятия (см. выше). Готоба заботился о делах буддийской общины — в частности, по его решению были введены запреты на распространение в Японии новых школ Дзэн и «Чистой земли». В 1211 г. было совершено одно из самых крупных по размаху буддийских благих деяний — Готоба посетил храм Четырех Непобедимых Небесных Государей (Сайсё-Ситэннодзи) близ города Хэйан, и по этому случаю 13.315 монахов за один день переписали весь буддийский канон. По приказу Готоба составляется «Новое собрание старых и нынешних песен», «Синкокинсю», куда вошли и собственные его стихи. Они содержат мотив «обозрения страны», куними, так что государь-монах предстает как верховный правитель Японии.
В 1221 г. произошла «Смута годов Дзёкю», целью которой было свержение военного правительства. После нее сразу трое отрекшихся государей — Готоба, Цутимикадо и Дзюнтоку — были отправлены в ссылку в разные места, и все владения «высочайшей молельни» конфискованы (всего было изъято около трех тысяч имений). На этом завершается период «правления из молельни».
* Перевод В.Н. Горегляда. Речь идет об «основном обете» бодхисаттвы Дхармакары, будущего будды Амитабхи (Амиды).
** Ее отношения с «таинствами» школы Сингон были своеобразны. Так, она пожелала после смерти быть сожженной и захороненной на священной горе Коя — близ той пагоды, где сам Кукай в нетленном теле ожидает пришествия будды Мироку. Поначалу монахи не соглашались, ведь на Коя доступ женщинам был строжайше закрыт. На их возражения следовал ответ: едва ли покойница, даже такая, как Бифукумон-ин, может смутить целомудренные помыслы монахов. В итоге погребение состоялось по ее желанию, а позднее прах других женщин тоже хоронили на Коя.
|
|
Зарегистрирован |
Все люди смертны. Единственное, что примиряет с этой прискорбной истиной, — то, что некоторые из них еще живы (с) И.О.
|
|
|
Saru
Постоянный посетитель
Просмотреть Профиль » WWW »
Сообщений: 104
|
|
Паломничества в горы Кумано
« Ответить #13 В: 07/17/08 в 01:42:40 » |
Цитировать » Править
|
Эти паломничества — одна из главных примет эпохи «правления из молельни». Поэтому о них хочется рассказать подробнее.
Храмы-святилища Кумано находятся на полуострове Кии. Современная его карта (ближе к низу страницы).
Название «Кумано», «Медвежьи поля», относится не только к горной стране, но и к близлежащим долинам и морскому побережью. Главное святилище, Хонгу, расположено в глубине гор, Новое святилище, Сингу, — в тридцати пяти километрах от Хонгу, у впадения реки Кумано в Тихий океан, а святилище Нати — примерно в двадцати километрах от побережья возле водопада Нати (того самого, где подвижничал монах Монгаку).
По «Анналам Японии» («Нихон сёки»), в Кумано была похоронена умершая при родах богиня-прародительница Идзанами. Местом ее погребения считалось святилище Сингу. По преданию, божество этого святилища родилось в ходе очищения бога-прародителя Идзанами после похорон его супруги. Бог святилища Хонгу, известный под именем Кэцумико, отождествлялся с Сусаноо. Именно в Кумано бог Сусаноо искал путь в «страну корней», к своей умершей «матушке» Идзанами (он-то ее чтил, как мать, хотя и появился уже после ее смерти). Божество святилища Нати по имени Фусуми отождествляли с самой Идзанами. В святилище Сингу в XI в. были воздвигнуты одни из самых ранних в Японии статуй «родных богов» — Идзанаги и Идзанами.
А еще было предание, что в горах Кумано первый государь Японии, Дзимму, обрел меч для «подчинения страны». А когда Дзимму и его войско заблудились в горах, то солнечная богиня Аматэрасу послала своего вестника, трехногого ворона, чтобы указать им путь. Этот ворон — священный знак святилищ Кумано, такой же обязательный, как обезьяны на горе Хиэй или олени в храмах Нара.
Итак, божества Кумано связаны и с происхождением погребального обряда, и с началом японского государства.
В IX в. в Японии богам стали присваивать ранги: от ранга зависел статус святилища, степень его поддержки государством. Боги святилищ Хонгу и Сингу начинали со сравнительно невысокого ранга, но затем уверенно росли в карьере — вплоть до старшего второго ранга. В «Уложениях годов Энги» («Энгисики»), главном своде обрядовых правил эпохи Хэйан, бог святилища Хонгу получает величание «именитого», мёдзин. А само это святилище, как и Сингу, называются «великими», тайся, то есть ставятся наравне с главными центрами государственного обряда. В 940 г. после больших и успешных молений об усмирении пиратов Внутреннего Японского моря боги святилищ Хонгу и Сингу получили высший ранг.
Буддийское подвижничество в горах Кумано начало развиваться еще в VIII в. В горах строились молельни и пагоды, изображения будд и бодхисаттв высекались прямо в скалах, с начала периода Хэйан в Кумано часто погребали сутры (о таких захоронениях священных предметов я надеюсь написать позже). Возле святилища Нати найдено 153 такие сутры и 47 зеркал, возле Сингу — более ста книг, спрятанных в земле до пришествия будущего будды Мироку.
Гора Коя, центр «тайной» школы Сингон, тоже относится к горному краю Кумано. И в нем же расположена долина Нэгоро, где построил свои храмы Какубан, реформатор школы Сингон (о нем — тоже в другой раз).
Божества Кумано в источниках периода Хэйан именуются «измененными обличиями» будд, гонгэн. Они почитались как «отпечатки-следы» будды Амида (Хонгу), будды-целителя Якуси (Сингу), а также бодхисаттвы Тысячерукой Каннон (Нати). Соответственно, горы и побережья Кумано соотносились сразу с тремя «Чистыми землями»: странами Высшей Радости (Амида), Чистой Лазури (Якуси) и с островом Фудараку (он же Поталака, земля Каннон). Известен обычай: от святилища Нати подвижники отплывали в море на поиски Фудараку в одиночных маленьких лодках, без запаса воды и пищи. Это считалось допустимым для монаха способом самоубийства ради возрождения в Чистой земле.
Происхождение святилищ Кумано и история тамошних богов описаны в нескольких собственно храмовых источниках. В отличие от «Анналов Японии», предания из этих книг дают богам материковую предысторию. Здесь горы Кумано соотносятся со знаменитыми горами Китая и Индии. «Записки о высочайшем отпечатке-следе измененных обличий Кумано» («Кумано-гонгэн госуйдзяку энги») сообщают, что прежде бог Кумано был сыном китайского императора, глубоко чтил гору Тяньтай, а потому стал божеством и чудесным путем в виде глыбы камня перелетел в Японию.
«Записки Великой горы» («Оминэ энги») рассказывают еще более сложную историю. Царь страны Магадхи в Индии был потомком в пятом поколении солнечной богини Аматэрасу*, и он же был потомком Будды Шакьямуни — тоже в пятом поколении. Этот царь ради процветания «закона государей» поддерживал «закон будды», совершал обряды почитания священной горы Гридхракута, где в свое время проповедовал Шакьямуни. Женой царя была женщина из рода Махакашьяпы, одного из ближайших учеников Будды. Этот царь и стал богом святилища Хонгу, а двое его детей — богами святилищ Сингу и Нати. Все они перенеслись в Японию в обличии священных зеркал. Богиня Аматэрасу доверила им горы Кумано, а ее потомок Дзимму подтвердил права своих заморских родичей на эту горную страну. Таким образом, обряды богам Кумано должна была закреплять преемственную связь между Японией и материковыми державами. Кроме того, через богов Кумано государев род Японии оказывался в родстве не только с Аматэрасу, но и с Буддой.
* Вероятно, того самого божества, которое в Индии чтили под именем Сурья (яп. Ниттэн), оно изображается на буддийских священных картинах — мандалах.
Еще в Кумано почитали «тайное» божество Конго-додзи, «Алмазное Дитя» — одно из воплощений будды Амида (санскритское имя этого божества — Раникродха). Его изображают как ребенка с гневным лицом, одна нога поднята и согнута в колене, руки раскинуты в стороны, в одной руке он сжимает «алмазный жезл», конго.
Во главе храмов Кумано стоял «распорядитель», бэтто. В 1090 г. государь-монах Сиракава учредил пост «смотрителя трех гор Кумано», Кумано-сандзан кэнгё: (под «тремя горами» здесь понимаются три святилища, хотя Сингу: находится не в горах). Этот пост занимал монах, который отвечал за прием паломников, обряды очищения, чтения сутр и др., тогда как «распорядитель» занимался храмовым хозяйством и обустройством жизни монахов, жрецов и странствующих подвижников ямабуси.
Под контроль храмов Кумано в начале XII в. перешла часть побережья Внутреннего Японского моря. В 1114 г. распорядитель Кумано получил широкие полномочия по борьбе с пиратами. Богатство храмов-святилищ основано было не только на подношениях паломников и на торговле в местах паломничества, но и на успехах храмовых каперов. По морским делам храмы Кумано тесно сотрудничали с родом Тайра: тот отвечал за безопасность мореплавания в западной части Внутреннего Японского моря, тогда как Кумано — в восточной. В междоусобной войне Тайра и Минамото храмы Кумано вначале занимали двойственную позицию: известны столкновения между войсками Хонгу, верными Тайра, и отрядами Сингу и Нати, перешедшими на сторону Минамото. В «Повести о доме Тайра» хорошо описано, как Кумано наконец-то решает вмешаться в войну, выставляет очень сильный флот — но до последнего мгновения никто не знает, чью сторону он займет. В конце концов храмы Кумано поддержали Минамото.
|
| « Изменён в : 07/17/08 в 01:43:41 пользователем: Saru » |
Зарегистрирован |
Все люди смертны. Единственное, что примиряет с этой прискорбной истиной, — то, что некоторые из них еще живы (с) И.О.
|
|
|
Saru
Постоянный посетитель
Просмотреть Профиль » WWW »
Сообщений: 104
|
|
Паломничества в горы Кумано (2)
« Ответить #14 В: 07/17/08 в 01:45:23 » |
Цитировать » Править
|
Государь Уда первым из японских государей отправился в Кумано вскоре после своего отречения в 899 г. В 987 г. государь Кадзан в сопровождении нескольких десятков служивших ему людей прибыл в святилище Нати и затворился там на три года. По преданию, бог Нати подарил ему «жемчужину исполнения желаний» и четки из хрусталя.
В «Великом зерцале» («Окагами») описано состязание отрекшегося государя Кадзана с чудотворцами Кумано. Силой его молитвы монахов, одержимых духом божества (защитника Закона, гохо) отбросило на стоявшую рядом ширму, и на время они оцепенели. Только когда государь-монах отпустил их, они смогли убежать. Составитель «Великого зерцала» замечает: «Этого следовало ожидать. Чудотворная сила зависит от происхождения человека, кто же может мериться силой с подвижником? Соблюдение заповедей в прежнем рождении, вместе с заслугой пострига и отречения от престола, видно, безгранично увеличили его чудотворную силу» (свиток III, перевод Е.М. Дьяконовой).
На пути в Кумано, отдыхая на морском берегу, государь Кадзан заметил дымок над солеварней и сложил стихотворение:
Вот потянусь
Погребальным дымом
К небу грядущих странствий,
А кто-то молвит, увидев:
Знать, соль рыбак выжигает.
(Там же)
В этих стихах звучит образ паломничества как пути к смерти, что в целом важно для всех видов японского горного подвижничества.
Между 1090 и 1220 гг. четыре государя-монаха совершили около ста паломничеств в Кумано. Частота этих странствий на протяжении XII в. всё возрастала. Сиракава был в горах Кумано 20 раз, Тоба — 23 раза, Госиракава — 34 раза, а Готоба — 39 раз. Государей-монахов сопровождали их сподвижники из «ведомства при молельне», столичные чиновники, монахи, поэты, слуги, а также жены и их служанки. В дневнике Тайра-но Нобунори («Хэйханки») есть запись от 1169 г., где он сетует: Столица совсем обезлюдела, поскольку государь-монах Госиракава отправился в Кумано, а за ним потянулись чуть ли не все жители города. О паломничествах составлялись многочисленные записи — таков «Дневник высочайшего странствия государя-монаха Готоба в Кумано» («Готоба-ин Кумано гоко:-ки»), составленный Фудзивара-но Тэйка в 1201 г. По этому и другим источникам видно, что странствия в Кумано стали в полной мере государственным обрядом.
Начиналось путешествие из дворца под названием Тоба, «Птичьи крылья» на реке Камо. Знатоки «Пути Темного и Светлого начал» рассчитывали благоприятное время для выхода в путь. Все, кто собирался в паломничество, проходили предварительное очищение. Для странствия отрекшиеся государи надевали белую одежду храмовых послушников (даже если уже прошли посвящение в монахи). Паломникам-мужчинам полагались поножи, соломенные сандалии, шляпа и посох — как у горных подвижников ямабуси. Женщины надевали шляпы с очень широкими полями, к полям крепилось полотнище белой ткани, скрывавшее лицо и фигуру.
Вот примерно так выглядела паломница, а так — настоящий ямабуси.
(Это куклы из сетевого музея истории японского костюма: очень хороший сайт, с прорисовками и пояснениями ко всем терминам).
Весь путь паломничества имел протяженность около 200 км, он занимал от 20 до 30 дней. По дороге делались остановки в девяноста девяти почитаемых местах. В каждом из них совершались подношения роскошно исполненных свитков сутр, а также зеркал, золота и серебра, тканей, стихов и других даров. Для паломников устраивали танцевальные представления, борьбу сумо, поэтические состязания. Путь из Столицы пролегал по реке Ёдо до Нанива, где совершался большой обряд в храме Ситэннодзи — одном из первых храмов Японии, чьим основателем считался царевич Сётоку. Кроме того, паломники посещали святилище морских богов Сумиёси. Далее странники двигались то по морю на кораблях, то по суше через земли трех провинций — Сэццу, Идзуми и Кии.
Монахи из храмов в «почитаемых местах» подносили странникам угощения и утварь в дорогу. Провинциальные власти должны были снабжать паломников едой, сакэ, приправами, дровами, лошадьми, кормом для лошадей, повозками, носилками и носильщиками, кораблями и моряками, продовольствием для носильщиков и моряков. Расходы эти были очень велики, налог на паломничества и отработки для паломников были весьма тяжелы для населения провинций. Еще большие средства на дары и обеспечение паломничества тратились из доходов с поместий, закрепленных за государями-монахами.
В самом Кумано по прибытии паломников из Столицы проводились обряды чтения сутр, а также пляски кагура, состязания чудотворцев, гэн-курабэ. Странники обменивались особенно богатыми дарами с местными жрецами и монахами.
Паломничества государей решали одновременно несколько задач: показать могущество государства, олицетворенного государем-монахом, укрепить связь Столицы с провинциями, заручиться поддержкой храмовых войск Кумано (в частности, против монахов горы Хиэй).
Известно, что во время пребывания в Кумано государям-монахам читали тексты храмовых «Записок», и через эти предания отрекшиеся государи, потомки Аматэрасу и Шакьямуни, могли присвоить себе прошлое Японии начиная с века богов, а также получить дополнительное «заморское» обоснование своей власти.
|
|
Зарегистрирован |
Все люди смертны. Единственное, что примиряет с этой прискорбной истиной, — то, что некоторые из них еще живы (с) И.О.
|
|
|
|
