Автор |
Тема: Криминальные хроники 17-18 века (Прочитано 6005 раз) |
|
Guest is IGNORING messages from: .
antonina
Beholder
Живет здесь
Я люблю этот Форум!
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 2204
|
Представляемый вниманию читателей цикл криминальных хроник второй половины 17-го – начала 18-го века – в некотором роде продолжение семейных хроник 16-го века. Как и прежде, одним из наших проводников остается давний и хороший знакомый Орест Левицкий («Кримінальна хроніка 18-го віку»). Но существует еще одно обстоятельство, объединяющее оба цикла.
Не совсем еще забывшие «Семейные хроники» помнят, возможно, что там не последнюю роль играли церковные иерархи разных уровней и все они, как на подбор, оказывались людьми честолюбивыми, властными, вспыльчивыми, отнюдь не чуждавшимися насилия и весьма интересующимися делами мира сего, словом, от идеала христианского смирения, как ни суди, далекими. Но вот прошло несколько десятков лет. Отгремела большая война, небезосновательно считающаяся современными историками революцией, - ее участники поднимали в том числе и религиозные лозунги. И что же мы видим в новом историческом периоде? На западе, в Снятине, некий служитель католической церкви устраивает буйные дебоши и грабит городскую пасеку. Но и на православном востоке дело обстоит не лучше: монастыри используются разбойничьими шайками как притоны, малины и место укрывательства ворованного имущества, монашенки навеселе соблазняют легкомысленных женатых мужчин, еще один священнослужитель в драке из-за пустякового повода убивает мирянина … словом, стоило ли ради таких результатов переворачивать мир?
Но первый сюжет я, начала и праздников ради, избрала несколько более жизнеутверждающий. С некоторой натяжкой можно даже сказать, что конец у него счастливый. Во всяком случае, главный злодей наказан если и не совсем конвенциональными средствами, зато очень и очень основательно. Итак, рассказ первый
Черниговская красавица
Мы переносимся в Чернигов периода Руины, в 1676 год, еще точнее – в июнь этого года. Время это принадлежит к царствованию Федора Алексеевича, но это августейшее лицо у нас появляться почти не будет, разве что как временнОй ориентир. Зато огромную роль сыграет едва ли не самое значительное лицо украинской истории этого периода – гетьман Петро Дорошенко, а также подчиненный его сопернику Самойловичу черниговский полковник Василий Кашперович Борковский (не родственник ли известного черниговского вампира Кашпара Дунин-Борковского, а, следовательно, еще одной нашей знакомой, Королевы Наталены? Не знаю). Наряду с мирянами, появятся у нас и действующие лица из духовного сословия, притом самого высокого разряда: тогдашний патриарх московский Иоаким Савелов, великоросс, но воспитанник Киевской школы, и куда более известный архиепископ Лазарь Баранович – религиозный деятель, просветитель, литератор. Но главными героями будут люди, которыми историки обычно не особо интересуются: некий Тимофей Васильевич Чоголков, одно время исполнявший должность черниговского воеводы, и молодая девушка из уважаемой, но совсем «незначной» козацкой семьи, Ганна Кусивна, по общему мнению – красивейшая из всех черниговских красавиц. Июнь 1676 был для обоих – героя и героини – примечательным месяцем. Он только приехал в Чернигов для вступления в должность, она же как раз собралась под венец. Ее жениха звали Яцьком Молявкой-Многопеняжным. (Многопеняжный – прозвище одного из его предков, презрительно намекающее на малопочтенное занятие – ростовщичество).
Поскольку Яцько приходился сродни черниговскому полковнику, тот согласился присутствовать при венчании и пригласил также и воеводу посмотреть на обряд. Того приглашение весьма удивило из-за обстоятельств, которые читателям, возможно, окажутся не совсем понятными, но которые сыграли не последнюю роль в ходе дальнейших событий. Позволю себе объяснить их с церковной и юридической точки зрения.
Всякому мало-мальски знакомому с православным календарем известно, что июнь – месяц поста, именуемого петровским, по-украински – петривкой, когда свадеб устраивать нельзя. Тем не менее, украинское православное духовенство в некоторых случаях разрешало такие венчания (сотней лет раньше и особых обстоятельств не требовалось), руководствуясь при этом одной нецерковной, но общепринятой нормой. Как и в 16-м веке, венчание в 17-м веке опережало свадьбу, когда на несколько месяцев, когда и на более длительный период, причем началом семейной жизни считалась именно свадьба. Так что венчание было формальным обрядом и, если молодые обещали не устраивать гулянок с музыкой, а обстоятельства не позволяли отложить венчание на более поздний период, то оно производилось и в пост. В данном случае сам преосвященный Лазарь дал такое разрешение, поскольку новобрачного ждала еще одна обязанность – вместе со своей сотней он должен был выступить в поход против Дорошенка, который никак не мог решиться сложить с себя гетьманское звание и отдаться на милость московского царя. Воеводе же подобный взгляд на вещи был несколько внове, тем не менее, при венчании он присутствовал и, как оказалось, красота новобрачной произвела на него сильное впечатление. (Чтобы не забыть, отмечу, что он был вдовцом).
Итак, венчание произошло, молодые почти сразу же расстались – жениху пора было уходить в поход. А несколькими днями позже произошло событие, потрясшее город: Ганна бесследно исчезла. Пошла под вечер, как обычно, к колодцу за водой, домой не воротилась и с тех пор не было о ней ни слуху, ни духу. Родители, у которых она была единственной, едва не сошли с ума, не зная, то ли дикие звери разорвали их ясочку, то ли какие-то лихие люди надругались и бросили затем в речку. Отец бросился к войту, городскому атаману, воеводе – последний принимал особо живое участие в поисках исчезнувшей девушки, но дело так и завершилось ничем. Никаких следов найдено не было. Зато пошли слухи, всячески порочащие бедную семью – будто бы Кусы знались с нечистой силой и отдали дочь бесам, а то еще. что старый Кус продал дочь некоему монаху, лишь для вида позволив ей обвенчаться с Молявкой.
Между тем, козацкий поход окончился. Не буду вдаваться в исторические подробности, но Дорошенко, отрекшийся от гетьманства, не остался, как ему хотелось, на родине, чтобы вкушать семейный покой с любимой, хоть и легкомысленной женой Присей, а вынужден был отъехать в Москву и там ждать решения своей участи. Черниговские козаки возвратились домой. Молявка-Многопеняжный узнал о том, что стал вдовцом раньше, чем мужем, полковник Борковский – о трагическом происшествии в своем городе.
В отличии от досужих сплетниц, он в басни о бесах и монахах не поверил, а провел краткое, но энергичное дознание. Довольно быстро его люди нашли некую ворожею, занимающуюся одновременно также и сводничеством. Та созналась, что ее призывал к себе воевода, приказавший назвать красивейших девушек города, и она сразу же указала на Ганну Кусивну. Случилось это еще раньше венчания исчезнувшей.
Надо сказать, что образ действий воеводы лишь усилил подозрения полковника. Постоянным занятием этого государственного мужа было вымогательство, уже граничащее с обыкновенным грабежом, а также «блудные гулянки», участвовать в которых он вынуждал девушек и молодых женщин. Напрямую избавиться от воеводы не удавалось, но зато подчиненные постарались засыпать высшую власть всевозможными жалобами и просьбами об избавлении. Сдавшись на эти неотступные просьбы, воеводу временно отстранили от должности и призвали в Москву, где он должен был дать отчет о своих делах. Занимался же этими делами Малороссийский приказ, а еще в нашем повествовании не последнюю роль сыграют два других приказа – Патриарший и Холопий. Последние отличались от остальных тем, что привлекали в качестве участников судебного процесс также и холопов: обычно же считалось, что за холопов полную ответственность несут их господа.
Итак, мы отправляемся в Москву 17-го века и там, вместе с воеводой, находим и якобы исчезнувшую Ганну Кусивну. Подозрения черниговцев оправдались…
Бедная девушка пережила ужасающее время. В тот злополучный летний вечер люди воеводы схватили ее и тайком привезли к господину. Надругавшись над красавицей, он приказал перевезти ее, связанную и запертую в повозке, в свою вотчину. Там девушку насильно обвенчали с воеводским холопом Васькой Чесноковым. Производящий обряд священнослужитель не обращал внимания на ее крики и протесты, на уверения, что она уже обвенчана. Но это был чисто номинальный брак: воевода предполагал использовать бедную красавицу в качестве наложницы, поэтому приказал перевезти ее в Москву в сопровождении того же Васьки и еще одного холопа, Макарки, - Васька с Макаркой и были теми разбойниками, которые похитили ее еще в Чернигове. Должно быть, воевода надеялся, что козачка совершенно потеряла волю к сопротивлению и превратилась в забитую рабу.
Но, пока суд и дело, ему пришлось разбираться с многочисленными жалобами, исправно ожидавшими в Малороссийском приказе. Как меланхолически заметил Н.Костомаров, который и извлек всю эту историю из архивных хранилищ, тогдашние воеводы грабили население, зато приказные чиновники, именуемые дьяками и подьячими, грабили воевод. Так что пришлось Тимофею Васильевичу поделиться черниговской добычей. Собственно, даже и гораздо большей суммой, чем он предполагал вначале. Но это были сущие мелочи сравнительно с тем, что его ждало впереди…
Воспользовавшись тем, что в доме бывшего воеводы царило общее смятение – сам он был занят разбирательством с судейскими, а слуги не особо радели о порядке, Ганна сумела сбежать. Она еще прежде услышала случайный разговор о том, что гетьман Дорошенко, известный ей хотя бы по имени, находится в Москве. Добрые прохожие, сжалившиеся над девушкой, по виду – чужестранкой, привели ее к Греческому двору, куда поместили бывшего гетьмана (позже там находился Никольский монастырь). Она назвалась было родственнией гетьмана, но потом, рыдая, рассказала, что просто его соотечественница и что с ней случилось.
Дорошенко уже кое-что слышал об этой истории, ему, оказывается, доводилось даже встречаться с Яцьком Молявкой. Бывший гетьман не многим мог помочь Ганне, но, по крайней мере, отдал ее под опеку думного дьяка Лариона Иванова, присовокупив небольшую сумму денег. Ознакомившись с делом, думный дьяк распорядился устроить беглянку в Малороссийском приказе. Там она провела несколько недель в подклети в обществе разных задержанных лиц. По счастью, это были не разбойники, а бродяги или виновные в какой-то незначительной провинности, они знали о ее истории и старались, насколько могли, не докучать ей. Тем не менее, если бы не деньги Дорошенка, она умерла бы с голоду.
Но, пока Ганна ждала решения своей судьбы, обстоятельства ее обидчика круто переменились к худшему. Наконец-то он попал в руки настоящего мастера своего дела, уже упомянутого Лариона Иванова!
Тот первым делом устроил воеводе очную ставку с Ганной. Объяснение воеводы выглядело так: эта самая женка якобы пришла к нему в Чернигове вместе с холопом Васькой и оба попросили разрешения на брак. Одета была по-девичьему, никаких причин отказывать в просьбе не было. А что она сейчас говорит, так то все клевета. Утверждает, что допрежь венчана, так спроси ее, когда это было? Кто же венчает в пост!
Дьяк сделал вид, что удовлетворен услышанным, и приказал отвести Ганну обратно. Но через несколько дней опять пригласил воеводу для беседы и, не волоча делом, предложил продать ему половину своей вотчины.
Воевода опешил. Такой способ требования взятки даже ему, человеку в таких делах опытному, был внове. Кстати, советую подобный прием создателям современных мыльных опер, а то процедура написания требуемой суммы на листке бумаги – такой трафаретный и избитый ход… В ответ на все брыкания и протесты, Тимофей Васильевич услышал первую лекцию стоической премудрости, из которой следовало, что:
• никто на Руси не застрахован от сумы и от тюрьмы
• половина вотчины значительно лучше, чем вовсе ничего, а такой оборот дела вполне вероятен. Его могут, например, отправить обратно в Чернигов и там предложить произвести розыск новому воеводе. Уж он-то не помилует своего предшественника! «Как бы твоей милости не пришлось ехать в дальние сибирские городы, да еще, может быть, не воеводою, а поверстают в дети боярские либо еще пониже»
• и в заключение – «лучше калекою войти в царство Божие, чем со всеми целыми удами быть вверженным в геенну огненну», да еще вдобавок быть загнатым в место, куда Макар телят не гоняет.
Ничего удивительного, что спустя несколько дней воевода уже как великой милости просил у дьяка принять требуемую половину вотчины (впрочем, черниговская добыча еще прежде была истрачена на «угобзинье» дьяков и подьячих Малороссийского приказа.
Ларион Иванов дал себя уговорить и принял подношение. Пообещав жить с новоприобретенным соседом по-дружески, он успокоил его насчет дальнейшей судьбы. В оставшемся невыясненном деле с Ганной бывшему воеводе надо было лишь твердо придерживаться первоначальной версии да следить, чтобы его не вклепали его собственные люди. Во всяком случае, дело теперь касается не его, а лишь холопа Васьки.
Воевода почти успокоился. Как показало дальнейшее, напрасно.
Дело Ганны перешло теперь в Патриарший приказ, к главному его дьяку Ивану Родионовичу Калитину и его первому помощнику Левонтию Саввичу Скворцову. Они уже имели какое-то предварительное представление о деле и не чаяли с него особого профита, предполагая, что барана уже остригли, колику возможно. Но, рассмотрев дело, поняли, что для Лариона Иванова солидарность с коллегами по цеху оказалась более весомой, чем преданность интересам клиента. Впрочем, напрямую он ничего не объяснил, но тоненькую ниточку оставил, им же хватило ума догадаться и использовать в будущем 54 статью уложения о холопьем суде.
К чести Калитина отметим, что он искренне пожалел бедную Ганну и отдал ее под опеку своей жены и прочих родственниц. Те тоже, вопреки пословице о не верящей слезам Москве, приютили ее и обласкали. Но, пока Ганна проживает в дьяческом доме, попутно присматривая за его коровами, займемся делами судебными.
Зря бывший воевода положился на преданность своих слуг! Эта самая преданность весьма сильно преувеличена литераторами разного рода, а стихотворное утверждение о том, что «чем тяжелей наказание, тем им милей господа» следовало бы дополнить так: пока господа в силе. Васька с Макаркой и прежде не имели малейшего желания подставлять бока из-за господских шашней с какой-то хохлушей, а тут уж и подавно…
Ну, да и психологическая обработка, которой они подверглись, была произведена вполне профессионально. Дьяк сразу же объяснил им, что в делах Христовых нет ни эллина, ни грека, ни господина ни раба, тот, что называет себя их господином – в свою очередь царский холоп, а все одинаково равны пред Божьим судом. Впрочем, обо всех обстоятельствах дела он и так знает, а спрашивает только для того, чтобы проверить, не пытаются ли допрашиваемые скрыть правду. В подтверждение, патриаршьи дьяки изложили все напутствие воеводы холопам после их вызова в суд так, будто сами при этом присутствовали, что совершенно ошеломило допрашиваемых. После этого Васька с Макаркой дружно выложили, как по приказу господина похитили козачку Ганну, как ее насильно обвенчали и потом привезли в Москву, как воевода приказывал приводить бедную женщину в свою опочивальню. Для себя они, как люди подневольные, просили лишь одной милости – чтобы их не отправляли обратно к господину, а хоть бы в патриаршьи имения или какой-то монастырь в качестве работников. Эту просьбу удовлетворили.
Осталось разобраться с воеводой. Для начала ему прочли строгое наставление о том, что его злодеяния – не просто себе вымогательство, а уже и государственное преступление, могущее привести к тому, что едва лишь присоединенные «черкасские люди», не видя улучшения своей участи, отложатся от государя.
Воеводе, похоже, было не до тонкостей внутренней политики и он продолжал настаивать на первоначальной версии. Но к тому времени дьяки уже доподлинно знали, что их клиент присутствовал при первом венчании Ганны, а также имели показания холопов. Воевода уперся было, что словам холопа верить не мочно, в ответ же услышал, что суд это духовный, а не мирской, здесь свидетельство холопа принимается. Да и в делах мирских доверять холопу мочно, как то следует из 54 статьи Уложения: «будет ответчик скажет, что холоп сам себя отвечает, и против исковой челобытной велети холопу отвечати и с суда прав ли виноват будет верити холопу, что ни станет в суде говорити». Воеводу же еще прежде всякими хитрыми уловками заставили дать утверждение, что он за дела своего холопа не отвечает.
Произведя такую мощную артиллерийскую подготовку, судейские на несколько дней отпустили своего клиента подумать, дружески ему советуя подать челобитную с искренним признанием. Иначе святейший патриарх изволит войти в сем деле к великому государю печальником за эту бедную женку.
Отпущенный воевода бросился к Лариону Иванову, которого уже считал было своим заступником. Но того само предположение о том, что он чем-то обязан воеводе, всего лишь продавшему ему часть своего имения, удивило. Пришлось воеводе принять эти правила игры и он услышал вторую по счету лекцию о стоическом смирении, из которой следовало, что:
• они тоже люди и есть хотят, так что ударь им челом второй половиной своей вотчины
• говоришь, что останешься нищим? Просить подаяния в Москве куда как лучше, нежели в Сибири! Впрочем, есть вещи, похуже бедности, как то острог или эшафот.
Не вдаваясь уже особенно в тонкости процесса отмечу лишь, что воевода покаялся патриарху во всех своих грехах, отдав церкви в знак раскаяния все свое имущество движимое и недвижимое. Умиленный таким чистосердечием патриарх согласился ограничить наказание лишь церковной епитимьей, т.е. двумя годами запрещения причастия с ежедневным посещением церкви (первый год грешнику не полагалось даже стоять вместе с верными, а лишь в притворе). Бывшая воеводская вотчина была патриархом пожалована верному слуге Калитину, воеводский московский двор – второму верному слуге Скворцову. Женку Ганну решено было вознаградить за перенесенные страдания 50-ю рублями из имущества обидчика и отправить на родину к первому мужу, второе же венчание ее считать не имеющим силы. Не остались безнаказанными и деяния того священнослужителя, который венчал Ганну вопреки ее протестам и при живом муже: его на 4 месяца посадили в патриарший погреб в железах на хлеб, воду и квас.
Забегая вперед скажу, что бывший воевода не дождался снятия епитимьи: с горя он запил и зимой в пьяном виде замерз где-то под кабаком. Ганна же возвратилась домой, бывший гетьман еще раз помог девушке, отправив ее с обозом людей, посланных к нему братом и возвращавшихся обратно. О дальнейшей биографии Дорошенка, ставшего предком жены известнейшего русского поэта, писать уже не буду, это и так хорошо известно.
Родители приняли Ганну как воскресшую из мертвых, их радости не было предела. Было, впрочем, одно обстоятельство, несколько омрачившее эту радость.
Яцько Молявка-Многопеняжный не дождался Ганны, а почти немедленно после ее исчезновения женился. Его новой избранницей стала панночка из значного и богатого рода Бутримов, свойственников Дунин-Борковских. Они согласились породниться с Яцьком в расчете на его быстрый карьерный рост, он к тому времени почти что стал сотником. Но эти расчеты не оправдались, сотником избрали другого (кстати, Андрея Дорошенка, брата гетьмана) и пришлось новобрачным отправляться к родителям жены. По слухам, живут они очень несогласно, она его постоянно упрекает, он жалуется матери, что это не жизнь, а мучение.
Ганна могла настаивать на законности первого брака Молявки с ней и расторжении второго. Согласно церковным правилам той эпохи, второй брак разрешался только после 7 лет неведомого проживания одного из супругов. Но, поплакав, она решила оставить все, как есть. По ее словам, обижаться на первого мужа она не вправе, найти и освободить ее было не в его силах. Пусть же устраивает свою жизнь как умеет, она же пока остается у родителей с тем, что если после встретит достойного человека и полюбит его, то выйдет замуж как свободная женщина. На этом всякие воспоминания о ней из судебных актов исчезают, будем надеяться, что все у нее сложилось самым лучшим образом и дальнейшая жизнь вознаградила ее за пережитые страдания.
Было у этого дела еще одно, косвенное, последствие: духовенство начало усиленно искоренять обычай устраивать свадьбу значительно позже венчания. Теперь нам странно даже предположить, что когда-то было так, наши предки скорее удивились бы последующему ригоризму.
Всю эту историю обнаружил Н.Костомаров. По его же примечанию: «Содержание взято из дел Малороссийского приказа, хранящихся в Московском архиве Министерства юстиции, кн. 46, л.221-228». Документы были напечатаны в издании «Акты, относящиеся к истории Южной и Западной России, - СПб, 1885. –Т.13 -№54 –С.217-222: «54 1677, июля 17 – августа 8. Дело о черниговке Анне Кусовой, похищенной черниговским воеводой Чоглоковым, искавшей помощи у Дорошенка и после производства дела переданной ему для отправления на ее родину». На основании этих актов Костомаров написал повесть «Черниговка», пересказ которой с изъятием некоторых орнаментальных деталей и представлен выше.
|
|
 Зарегистрирован |
Нехай і на цей раз
Вони в нас не вполюють нікого
|
|
|
Цидас
Живет здесь
Привидение Ципор
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 2090
|
 |
Re: Криминальные хроники 17-18 века
« Ответить #1 В: 01/20/09 в 17:18:33 » |
Цитировать » Править
|
еше, пожалуйста 
|
|
Зарегистрирован |
"Идеальный кот, объясненный словами, не есть идеальный кот"(c) Башня Рован
|
|
|
antonina
Beholder
Живет здесь
Я люблю этот Форум!
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 2204
|
|
Re: Криминальные хроники 17-18 века
« Ответить #2 В: 01/20/09 в 17:29:52 » |
Цитировать » Править
|
А не слишком ли мрачно получается? Они преимущественно довольно невеселые.
|
|
Зарегистрирован |
Нехай і на цей раз
Вони в нас не вполюють нікого
|
|
|
Цидас
Живет здесь
Привидение Ципор
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 2090
|
|
Re: Криминальные хроники 17-18 века
« Ответить #3 В: 01/21/09 в 10:04:11 » |
Цитировать » Править
|
on 01/20/09 в 17:29:52, antonina wrote:| А не слишком ли мрачно получается? Они преимущественно довольно невеселые. |
|
Получается хорошо. Но можно ведь, если вам удобнее, и разбавлять: один рассказ в эту серию, другой - в другую предложенную.
|
|
Зарегистрирован |
"Идеальный кот, объясненный словами, не есть идеальный кот"(c) Башня Рован
|
|
|
antonina
Beholder
Живет здесь
Я люблю этот Форум!
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 2204
|
|
Re: Криминальные хроники 17-18 века
« Ответить #4 В: 01/21/09 в 10:49:59 » |
Цитировать » Править
|
По совокупности , первый приходится считать веселым.
|
|
Зарегистрирован |
Нехай і на цей раз
Вони в нас не вполюють нікого
|
|
|
antonina
Beholder
Живет здесь
Я люблю этот Форум!
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 2204
|
|
Re: Криминальные хроники 17-18 века
« Ответить #5 В: 01/26/09 в 10:25:28 » |
Цитировать » Править
|
Мне не хотелось бы, чтобы меня обвиняли в предвзятости либо считали, будто в 17-м веке только московские служилые люди отличались непомерным сластолюбием и преступными наклонностями. Вовсе нет, преступность – явление, присущее всем этносам без изъятия. Больше того, грешную человеческую природу не в силах обуздать ни высокое образование, ни принадлежность к духовному сословию, ни близкое приятельство со светочами и просветителями эпохи, хоть бы и позже канонизированными. Можем в этом убедиться на примере героя дальнейшего опуса
Нотрдам по-православному
Казалось бы, превелебному отцу Феодосию Гугуревичу нечего жаловаться на судьбу. Один из лучших выпускников Киевской коллегии, он стал вначале, по-современному говоря, ассистентом ее ректора, уже упомянутого Лазаря Барановича, а потом – там же преподавателем. Уезжая из Киева в Чернигов в качестве Черниговского архиепископа, Баранович забрал младшего друга с собой и, спустя какое-то время, выхлопотал для него должность Батуринского игумена. Уже в этой должности Гугуревич ездил в Москву договариваться о продаже книг, издаваемых в черниговской типографии Лазаря Барановича. Проруководив 5 лет Батуринским монастырем, он переводится в Киев и там сначала становится игуменом Киево-Братского монастыря, а позже – ректором коллегии, в которой раньше учился и преподавал. Похоже, что такой стремительный карьерный рост был возможен благодаря покровительству могущественного Барановича.
Но не таких тихих развлечений и подвигов на стезе науки и просвещения жаждала душа священнослужителя! Еще в свою бытность игуменом в Батурине Гугуревич занимался самым настоящим разбойничаньем, например, отобрал у козака Гриба сеножать и лес с бортными деревьями, а когда ограбленный попытался сопротивляться, то с толпой монастырских слуг напал на него, избил до смерти, а тело велел похоронить в монастыре. Свой злой нрав он успел проявить и в Киеве, тогда его от греха подальше перевели в маленький Максаковский монастырь Черниговской епархии, опять-таки на руководящую должность. Но, вместо того, чтобы смирится, тут-то он и развернулся по-настоящему. Как отмечает О.Левицкий, за год игуменства отец Гугуревич наворотил такого, на что и опытному преступнику понадобилось бы много лет.
В монастыре он установил режим террора и произвола. Виновным в малейшем неповиновении грозили самые лютые наказания, а обычными угрозами было «Втоплю, замордую» - «утоплю, замучаю». Лишь один человек осмелился сопротивляться и пытался усовестить буйного игумена – праведный чернец Гавриил, так игумен и вправду приказал бить его, пока несчастный не скончался.
Наконец-то вести о подобных злодеяниях донеслись до Барановича и тот послал следственную комиссию (на языке тогдашнего времени – инквизиционную) разобраться со своим протежированным. Но тот немедленно распорядился укрепить монастырские стены, выставить вооруженную охрану и приготовиться к сражению, а сам разослал гонцов к другим своим покровителям. среди которых оказался не кто иной, как Дмитро Туптало (Туптальский), известный также как Св.Дмитрий Ростовский.
К счастью, до войны не дошло, отец игумен понял, что силы неравны, снял охрану и впустил следственную комиссию, уповая на защиту Барановича. Но тут у его подвластных развязались языки и отцы-инквизиторы услышали страннейшие вещи: об убиении праведного Гавриила, о том, как духовный отец, невзирая на пост, вкушал скоромную пищу, как то «кури печенії з маслом і голуби смаженії», приготовленные келейником Савкой. А уже совершенно ошеломили следственную комиссию признания некой Мотри, крестьянской девушки, бывшей при монастыре служанкой.
Хотя судебные акты этого не уточняют, но, по-видимому, Мотря была настолько хороша собой, что впала в око отцу-игумну и невольно возбудила в нем грешные чувства. Он попытался было свести с ней знакомство через посредничество бабки-рыкуни (коровницы), но, получив отпор, попросту послал за девушкой своих слуг, именуемых Иваном малым и Иваном великим, и те силой привели бедную девушку к отцу Феодосию. Совершив злодеяние «збавлення паненства» (лишения девственности), он, однако, этим не удовлетворился и держал девушку при себе несколько месяцев, не отпуская ее ни на час. Что там, настолько обнаглел, что не посчитался даже с приездом в монастырь своего покровителя, Лазаря Барановича, а, чтобы приличия были соблюдены, переодел Мотрю в мужскую монашескую одежду и выдал за своего келейника.
Какое-то время спустя оказалось, что Мотря беременна. Тогда игумен выдал ее замуж за монастырского подданного. Но это был чисто номинальный брак: бедный муж Мотри не смел и пальцем к ней прикоснуться, потому что отец игумен ревниво охранял свою собственность. Он, похоже, предпочел бы и вообще с ней не расставаться, но, заметив сгущающиеся над ним тучи, отослал Мотрю к ее родственникам, в село Холмы. Оттуда она приехала в Борзну, где находился сотенный «уряд» и вписала в судебные книги жалобу на Гугуревича, обвиняя того в изнасиловании.
Возможно, судьи и отцы-инквизиторы попытались бы как-то замять такое скандальное дело, но у Мотри нашлись свидетели. Вначале ее жалобу подтвердил монастырский стадник Иван Шкута, а после – личный слуга самого игумена, тот самый Иван маленький – Иван Куделя. Гугуревич во всем ему доверял и именно его отослал к Дмитрию Тупталу, прося о поддержке и заступничестве. Однако Иван Куделя быстро сориентировался, что дело безнадежное, вместо Батурина, куда его послали, оказался в тех самых Холмах (похоже, пристанище ближайших к игумену лиц), где и засел в шинке. Там его и задержали и оттуда привезли в Борзну, где он еще раз описал все злодеяния игумена и полностью подтвердил показания Мотри. Свое собственное соучастие в этом и других преступлениях объяснил страхом.
Только тогда Гугуревича разжаловали из игуменов и в качестве простого чернеца перевели в Батуринский монастырь. По-видимому, режим ему установили строгий, не прошло и года, как он скончался.
Не то, чтобы мне в малейшей мере жаль было буйного игумена, но почти невольно возникает ощущение: его чувство к Мотре было не простой похотью, а грешной, грязной, порочной (не самой по себе, а потому, что он принуждал бедную девушку силой и угрозами), но все-таки страстью. Возможно, дали б ему возможность оправдаться, он, как человек многоученый, произнес бы в свою защиту речь, начинающуюся так: «Судьбы насмешкою я в рясу облачен».
Судебное разбирательство над отцом игуменом происходило в феврале 1690 г., а в декабре этого же года Дмитрий Туптало в своем «Дияруше» записал: «Декабря 25 преставился в монастирі нашім ієромонах Феодосій Гугуревич, бивший ігумен в різних монастирях, а в бідах і скорбях послі максаковського ігуменства страдал также цілий год».
Судьба Мотри, ее мужа и рожденного ею ребенка Дмитрия Туптала не озаботила.
|
|
Зарегистрирован |
Нехай і на цей раз
Вони в нас не вполюють нікого
|
|
|
antonina
Beholder
Живет здесь
Я люблю этот Форум!
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 2204
|
|
Re: Криминальные хроники 17-18 века
« Ответить #6 В: 02/09/09 в 10:16:09 » |
Цитировать » Править
|
После проведения некоторых изысканий выяснилось, что полковник черниговский Василь Борковский, не поверивший в сплетни о бесах и монахах, покупающих девушек, а распорядившийся провести следствие, которое и обнаружило похитителя красивейшей девушки города, и Василий Кашпарович Дунин-Борковский, вампир, - одно и то же лицо. Поистине, каждый, руководящийся здравым смыслом человек, рискует прослыть чернокнижником.
Но переходим к дальнейшему изложению.
(Честно предупреждаю, что в этом и иных сюжетах никак не удастся обойти несколько натуралистических подробностей. Так что чересчур впечатлительным и несовершеннолетним лучше воздержаться от чтения)
Не раз от разного рода противников феминизма приходится выслушивать следующий аргумент. Современные женщины, поверив зловредным феминисткам, сами отказались от той защиты, которую им обеспечивало традиционное общество. Увы, не знаю, когда и где такое безопасное общество существовало, даже если понимать защиту в самом простом и буквальном смысле – от сексуальной агрессии, проще говоря, от изнасилований.
Чтобы далеко не ходить, описываемое общество Гетьманщины рубежа 17-18 веков было, во всяком случае, патриархальнее и традиционнее нашего, при том не самым худшим из ему современных. И что же? Женщины с высокой вероятностью могли стать жертвами, если:
- были сиротами, а после десятилетий воен сирот хватало
- были вдовами, а вдовы были в избытке по той же причине
- были замужними женщинами, но их мужья были больными или ранеными. Одной такой потерпевшей, которая горько плакала, жалуясь, муж вынужден был ответить: «Что же делать, бедняжка, мало у меня силы»
- просто встретились по дороге проходящему мимо военному отряду и не успели сбежать.
А едва ли не самыми несчастливыми были служанки-наймычки, которые легко становились мишенью то гнева хозяйки, то сластолюбия хозяина. Хорошо, если такой девушке удавалось доказать факт насилия и получить хотя бы материальное вознаграждение. При том, что формальным наказанием за подобное преступление была смертная казнь, насильникам обычно удавалось откупиться.
А вот какое вознаграждение получила некая «служебница» Мария Луцикивна «корова єдна, яку сама сподобає, овець п’ятеро, курта шептуховая, барашками подшитая, ложник і подушка, плахта єдна, сорочок жіночих три, наміток дві, чоботи червонії, пояс штукований, хліба сама нажне». (Это все по-прежнему из Ор.Левицкого, очерк «Хозяин и работница»).
Должно быть, это нехитрое приданое побуждало некоторых служанок взводить напраслину на хозяев. Поскольку следующий сюжет у нас вроде бы предусматривается веселый, то вот вам –
Дело о сексуальном домогательстве
В 1700 году в суд обратилась некая Оришка, служанка полтавского горожанина Кузьмы. Оришку сопровождала ее тетка и вместе они объявили, что хозяин ночью ее сонную затащил в свою постель и изнасиловал. Они принесли и «знаки насилия на кошуле».
Призвали Кузьму и он рассказал такое:
- Напраслину на меня Оришка взводит. Было так: пришел я домой с поля поздно, не застал жену, только девку (Оришку) и двух парней (похоже, сыновей). Поужинал, велел Оришке постель стелить для меня, парни легли под печью, а я сам пошел в сени покурить. Вернулся, улегся спать, и тут чувствую – Оришка лежит в моей постели. Я лишь пощупал ее за живот и прогнал: «Почему тебя сюда занесло? Если б ты молодому так подлезла под бок, не ушла бы целой-здоровой». И она ушла к себе на лавку. Накажи меня Бог, если я как-то ее обидел.
На экспертизу призвали опытных пожилых женщин и они, осмотрев Оришку, объявили, что девушка врет, кровавое пятно на рубашке, предъявленное ею, не в том месте, где нужно.
Итак, раз не было свидетеля, Оришка не кричала во время насилия и обратилась в суд только через 3 дня после произошедшего якобы покушения «по наущению своей тетки», то, руководясь 12 артикулом 4 раздела Статута, суд не нашел в деле «жадного ґвалту» - никакого насилия. Оришку за поклеп наказали розгами.
Но на этом дело не окончилось. Простодушный Кузьма честно сознался, что «щупал девку за живот». Суд расценил это как сексуальное домогательство и содрал с бедняги штраф.
Объясню, что дело было не в чрезмерной политкорректности состава тогдашнего суда, а в том простом обстоятельстве, что штраф взыскивался в пользу судьей.
|
|
Зарегистрирован |
Нехай і на цей раз
Вони в нас не вполюють нікого
|
|
|
antonina
Beholder
Живет здесь
Я люблю этот Форум!
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 2204
|
|
Re: Криминальные хроники 17-18 века
« Ответить #7 В: 03/02/09 в 10:21:26 » |
Цитировать » Править
|
Хотя милый 16-й век давно окончился, сменилась форма государственного правления и даже началась новая историческая эпоха, в Гетьманщине конца 17-го – начала 18-го веков продолжали действовать Литовский Статут и Магдебургское (Майбурское) право. Руководствуясь не столько буквой, сколько духом Статута, тогдашние суды крайне редко выносили суровые приговоры, преимущественно довольствуясь денежными штрафами или административным наказанием. Исключением стало следующее происшествие, случившееся в сотенном городе Кишинке близ Полтавы, во время, когда гетьмановал Иван Мазепа, полтавским полковником был Павло Герцык, вскоре после того, как Петрик Иванченко пытался повоевать Полтаву, а точнее – в июле 1693 года. Как и в большинстве сюжетов этого цикла, владетельные лица, совершавшие поступки, запечатленные историками, будут у нас появляться разве как временнЫе ориентиры, главными героями будут вполне обычные люди, а описанное дело может вообще считаться мелким, поскольку началось оно как
Дело об исчезнувших бусах
(По рассказу Ор.Левицкого «Кишінський Дон Жуан»)
Правда, эти бусы были не какой-то дешевой поделкой, собственно, в оригинале они назывались «намистом» и я даже подумывала, не назвать ли их «ожерельем». Настоящие кораллы да еще и с тремя золотыми червонцами представляли собой весьма ценную вещь, поэтому кишинский козак Василь Шабалда весьма расстроился, когда узнал от своей жены и владелицы бус, Вуцьки, об их пропаже.
Материалы открытого по этому поводу судебного дела настолько выразительно характеризуют его участников, что я попытаюсь даже сделать их психологические портреты. Владелица исчезнувших бус, Вуцька, по-видимому была женщиной веселой, жизнерадостной (ее враги – кто без них? - могли бы даже укорить ее в легкомысленности), франтихой, весьма заботящейся о своей внешности, рискну предположить, что и вполне миловидной. Ее мать и тоже участницу дела, звали Ганной Петращихой, она вдовела и жила вместе с дочерью и зятем. В молодости, похоже, она была такой же, как и дочь. Притом Ганна умела постоять за свою репутацию. Десять лет назад, в 1683 г., она судилась со своей падчерицей Галькой Петрашкивной, распускавшей о мачехе порочащие ее слухи. Но Ганна доказала судьям свою статечность и то, что «никаких эксцесов уважаемые люди за ней не признают» (именно «эксцесов», так и сказано в соответствующем судебном решении, канцелярский язык 16-17 веков вызывает подлинное восхищение), а как компенсацию за моральный ущерб получила право несколько раз ударить свою обидчицу по щекам.
Не удивительно, что статочная и не совершавшая эксцессов Ганна была подлинной главой семейства, а муж Вуцьки даже официально именовался «Петращишиным зятем». По натуре он был подкаблучником, по роду занятий – барышником, поэтому постоянно находился в разъездах. По-видимому, из одного из таких путешествий он и привез жене в подарок упомянутые бусы, поэтому сразу же заметил их пропажу, произошедшую тогда, когда он совершал очередную торговую поездку.
Когда Василь начал расспрашивать жену, та созналась, что давно ищет пропавшее украшение. Поначалу она подумала было, что это мать дала поиграть бусами своим внукам, детям брата Вуцьки, а они куда-то забросили, однако мать божилась, что ничего такого не было. Еще она подозревает «девку крамарчиху Васлишину» (дочь торговца), бывавшую у них дома. Но доказательств никаких нет и позорить девушку, может, ни в чем не виновную, она не решается.
Василь начал искать бусы своими средствами. Он обратился к приятелям, которых у него, как у человека торгового, было превеликое множество, с просьбой расспрашивать, не слышал ли кто-то, чтоб бусы объявились. И в скором времени один из таких приятелей рассказал, что сам-то он только слышал, но вот еще один знакомый, некто Грицько Гречиченко, проживающий в Зинькове, видел кораллы собственными глазами. Василь Шабалда немедленно смотался в Зиньков, нашел Гречиченка и услышал такую историю.
Грицько был одним из членов братства, исполнявшим должность канунника, т.е. организатора братских застолий, называемых канунами. И вот однажды, когда он принимал мед от поставщика, Степана Москальца, тот вытащил из кармана коралловые бусы и хвастал, что добыл их от Вуцьки Шабалдыхи. А еще видела эти бусы бабка Явдоха, чей дом выходит на тот же двор, что и канунный дом.
Бабка Явдоха подтвердила это, да еще и прибавила от себя, будто бы Степан собирался взять нож и отрезать у Вуцьки и другие бусы.
Василь Шабалда сразу же обратился в Кишинский сотенный суд. В качестве свидетелей были призваны Грицько и Явдоха, в точности подтвердившие сообщение Василя. Поскольку же подозреваемого Степана Москаля не было дома, то на этом первое судебное дознание, называемое тогда инквизицией, и окончилось.
Пора наконец представить читателям и главного героя, т.е. Степана Москаля. Собственно, фамилия его была Раецкий, а прозвище Москаля или Москальца он получил, должно быть, за то, что кто-то из его предков то ли был великорусского происхождения, то ли служил в русской армии. Поскольку же преимущественно его звали Москалем, то так он у нас и будет фигурировать. Но это не особо важно, а более существенно то, что репутация у Степана Москаля была такова, что судьи считали его способным на любое преступление.
Несколько месяцев назад все было по-другому. Тогда Степан был большим человеком, городовым отаманом и фактически управлял всеми делами сотни. Но высокое положение не пошло ему впрок: он наделал столько злоупотреблений и преступлений, что попал под суд и сидел в заключении в Полтаве. Семье и знакомым едва удалось его отмазать, истратив большие суммы на умиротворение потерпевших и умягчение сердец судейских. Да и то помиловали Степана только после его клятвенного заверения, что он бросит мирские дела и удалится в монастырь замаливать грехи. Но, хоть прошло уже полгода, а в монастырь Степан так и не ушел. Еще было известно, что с женой Килияной у него крупные нелады и постоянные раздоры, а сыновья, взрослые парни, во всем держат сторону матери, отца же не ценят ни во грош.
Не успел Степан вернуться домой, как за ним прибежали осаулы из ратуши и велели немедленно идти в уряд для разбора его дела с Петращишиным зятем. Народу собралось, как на представленье, – пребывая в высокой должности, он многим залил сала за шкуру.
Услышав, в чем его обвиняют, Москаль оторопел. Совершенно растерявшись, он подтвердил, что да, упомянутые бусы у него, он готов их возвратить Вуцьке и даже заплатить ей «за намисто». Все присутствующие приняли это за признание в краже, Шабалда сейчас же съездил в Полтаву и возвратился с судебным приказом от полтавского полковника, предписывающим арестовать Степана Москаля и доставить в Полтаву для дальнейшего доследования.
Сидя в полтавской тюрьме, Степан мог только горько иронизировать над своей жизнью: совершив почти безнаказанно столько грехов, вдруг попасться на сущей безделушке. По-видимому, в будущем ему ничего не светило: само тюремное заключение было свидетельством того, что его преступление рассматривают как «горловое», т.е. грозящее высшей мерой наказания. Ну, раз ему уже терять нечего, то пропадайте и вы все!
Итак, Степан сложил петицию на имя полтавского полковника. Поскольку мне крайне нравится ее стиль и слог, то вот начало:
“Мосьціпане, полковнику полтавський, мой веле ласкавий пане і найласкавіший добродію!
Хочай вже явне грішником через ісконі вселукавого і во міру дійствуючого врага диявола, як видите, став я, однак, на Бога маючи надію, і вашої милости, пана і добродія мого, не одчаюваюся ласки, а паче Божої, котрий прийшов в мир не призвати праведних, а грішних на покаяніє. Так і я, міючи уфность в Бозі, велце покорно кланяючись, прошу слезно вашої, добродія, милости, аби і мене, недостойного, і паче всіх окаянного грішника, вислухавши мого доводу, яким початком стався скуток гріха, помилувано».
По утверждению Степана, дело было так. С Вуцькой Шабалдыхой и ее матерью он был давно знаком и часто посещал их дом, особенно когда мужа Вуцьки не было дома. И вот прошлой зимой, накануне праздника св.Николая, он встретил Вуцьку близ братского дома, куда как раз привез мед. «Неизвестно куда идущая» Вуцька попросила у него таляр якобы себе на рубашку. Тогда он немедленно пошел в корчму шинкарки Литовчихи, которой тоже поставлял мед, и попросил отсчитать ему таляр денег (должно быть в счет платы за мед). При этом присутствовала и его жена Килияна, а также городской писарь, все они вместе развлекались за медом и водкой (вот такие строгие и спартанские обычаи были в 17-м веке). Жена спросила, зачем ему деньги, он ответил: «Тебе-то что?» и пошел с Вуцькой в ее дом (мужа, как обычно, дома не было). Забрав деньги, Вуцька сняла с его пальца золотой перстень с печатью – сигнет, а ему подарила свои коралловые бусы. Не обошлось и без греха.
Во всем этом Степан сознался жене Килияне, она же, рассердившись крайне, послала свою подругу – шинкарку Литовчиху отобрать у Вуцьки перстень и деньги (Литовчиха – еще одна «этнофамилия», была она, наверное, как большинство шинкарок, вдовой, а ее покойный муж, должно быть, был по-тогдашнему литвином, по-теперешнему – беларусом). Вуцька, боясь скандала, вещи отдала, и потребовала обратно свои бусы. Но они с женой их не возвратили «как добрые хозяева, заботящиеся о хозяйстве». Тогда Шабалдыха вместе с матерью просили его по крайней мере никому об этом не рассказывать. А ножом он никому не угрожал. «В якій мірі маючи вишеписаних злостей вже не чиню себе свободним. А що неправедно на мене клеплють і злодійство вернуть, в тім полецаю себе вашій панській милості на вивод і в тім слізно прошу: як маєте високий розум і милость, помилуйте мене по великій своїй милості».
То же самое подсудимый повторил и на суде, состоявшемся 24-25 июля того же года.
Услышав, в чем обвиняют ее дочь, Петращиха, схватив зятя за руку, потащила его к судебному столу и начала уверять, что Степан клевещет на их семью из мести. То же самое утверждала Вуцька. Но обозленный до крайности Степан начал расписывать в лицах все подробности своих с Вуцькой многочисленных встреч.
Не зная, кому верить, судьи предложили Ганне под присягой подтвердить невиновность дочери – Литовский Статут в исключительных случаях, когда не было других свидетельств, позволял так поступать. Но Петращиха в последний момент передумала и ответила, что приличнее будет присягнуть зятю, как мужу невинно обвиненной.
У того, однако, «терпець урвався» - терпение лопнуло. Укоряя Вуцьку и повторяя, что она теперь псу жена, а не ему, он в гневе, под хохот присутствующих, выбежал из ратуши. Однако этой вспышки хватило ненадолго: теща его догнала и то ли успокоила, то ли призвала к порядку. Так что он возвратился в судебное помещение, уже готовый принести требуемую присягу.
Но судьи, исходя из обстоятельств дела, отказались присягу принимать, а предписали Степану возвратить Василю Шабалде бусы и еще заплатить восемь коп возмещения, при этом записав в протоколе, что неизвестно, были ли бусы украдены, или же подарены ему при прелюбодействе.
Надо сказать, что, согласно третьему Статуту, прелюбодейство считалось очень тяжелым преступлением, наказуемым смертной казнью. Так что Степан мог считать, что ему повезло, собственно, ему даже лучше было добиться, чтобы его обвинили в воровстве. Но это, в свою очередь, весьма больно ранило его мужскую гордость.
Но если бы все на этом кончилось. Куда там!
Из толпы присутствующих вышла бедно одетая женщина, судя по виду – на последнем сроке беременности, звавшаяся Вивдей Дудковой. Она объявила судьям, что по существу предыдущего дела ничего сказать не может, но хочет принести жалобу на подсудимого от своего имени, обвиняя его в насилии.
По словам Вивди, несколько лет, как овдовевшей, она и при жизни покойного мужа и после его смерти зарабатывала на жизнь как поденщица. И вот однажды Степан Москаль, нанявший ее от имени жены Килияны для каких-то работ по хозяйству, завел ее в хлев и там, несмотря на ее протесты и сопротивление, совершил над ней «гвалт» - насилие. Она от страха и стыда не смела кричать, а когда рассказала обо всем мужу, он, бедняга, лишь ответил: «Силы у меня мало, что же поделать?». Чтобы ее успокоить, насильник списал какой-то давний долг, сделанный мужем Вивди.
Вскоре муж Вивди умер. Прошло два года. Осенью, как раз на Покров, бунтовщик Петрик Иванченко подступил под Полтаву. Власти Кишинки распорядились все дома вне линии укреплений разрушить, а всем их владельцам перебраться в город. Тогда и Степан Москаль перевез весь свой двор в город, а Вивдю нанял мазать хозяйственные строения глиной. И при этом изнасиловал ее во второй раз, она из-за этого забеременела, а когда просила у него какой-то помощи ребенка ради, он ее с угрозами прогнал. И не она одна такая, он прелюбодейничал также и с шинкаркой Литовкой, продающей его мед.
В ответ на это Степан объявил, что от связи с Вуцькой и Литовкой отрекаться не будет. Должно быть, они обе были женщинами видными, так что близкое знакомство с ними «чести не роняло». Но что себе возомнила эта «плюгавая» - задрипанная Дудкивна! Да ему, как он уверял судьей, и смотреть бы на нее не хотелось, не то что грешить.
Но, видно, суждено было Степану быть в этот день погубленным, притом женскими руками. Окончательно его закопала собственная жена.
Превозмогая рыдания, поддерживаемая хмурыми сыновьями, Килияна полностью подтвердила все обвинения в адрес мужа, утверждая при этом, что таких, как Дудкивна, было, наверное, немало. Она умоляла судьей освободить ее от тирана, который и Бога обманул – обещал уйти в монастырь и не ушел!
Возможно, что Килияной, кроме горькой обиды, руководили также и практические соображения. Она уже истратила значительную сумму, когда муж ее откупался от предыдущего судебного дела. Восемь коп нужно заплатить Шабалде. Что-нибудь придется уделить и Вивде. А что, ежели таких пострадавших явится гораздо больше? Тратить на постылого мужа имущество, которое по праву принадлежит ей и сыновьям?
Вместе с тем, жестокого наказания для подсудимого она не требовала. Ей было бы достаточно, чтобы суд расторг ее брак (такие приговоры в подобных случаях выносились) или хотя бы подтвердил то давнее постановление насчет ухода Степана в монастырь. Но суд рассудил иначе: принимая во внимание совокупность преступлений, в согласии с артикулом из книги «Порядок», где сказано: «Чужоложник мієт биті стятий», обвиняемого приговорили к смертной казни мечом.
Бедную Вивдю по обвинении в прелюбодействе посадили в заключение до родов с тем, чтобы разобраться с ее делом позже. А вот Вуцька вышла сухой из воды: никакого обвинения против нее не выдвинули, возвратили бусы, из-за которых начался весь сыр-бор, да еще и уплатили возмещение.
А теперь для всех, добравшихся почти для конца – приз. Странноватое на наш слух, но довольно распространенное в Гетьманщине имя «Вуцька» (вариант – Вуцка, В’юцка) в действительности является уменьшительным от иного имени, более привычного, оно греческого происхождения и встречается и в наше время, хоть нечасто. Кто угадает, от какого? (Я эту загадку уже загадывала в своем ЖЖ, так что кто знает – намекните )
|
|
Зарегистрирован |
Нехай і на цей раз
Вони в нас не вполюють нікого
|
|
|
Antrekot
Bori-tarkhan
Живет здесь
CНС с большой дороги
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 16204
|
|
Re: Криминальные хроники 17-18 века
« Ответить #8 В: 03/02/09 в 10:43:36 » |
Цитировать » Править
|
Замечательная история!
Евдокия? Евстратия? Евстафия?
С уважением,
Антрекот
|
|
Зарегистрирован |
Простите, я плохо вижу днём. Позвольте, моя лошадь посмотрит на это. (c) Назгул от R2R
|
|
|
antonina
Beholder
Живет здесь
Я люблю этот Форум!
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 2204
|
|
Re: Криминальные хроники 17-18 века
« Ответить #9 В: 03/02/09 в 11:19:41 » |
Цитировать » Править
|
Нет, Вам невозможно загадывать загадки. Квалифицированные ЖЖ-шники разгадали разве за 10-м разом.
Да, Евдокия, но как из неее сделали Вуцку - не пойму.
|
|
Зарегистрирован |
Нехай і на цей раз
Вони в нас не вполюють нікого
|
|
|
antonina
Beholder
Живет здесь
Я люблю этот Форум!
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 2204
|
|
Re: Криминальные хроники 17-18 века
« Ответить #10 В: 04/13/09 в 10:18:29 » |
Цитировать » Править
|
Чтобы уделить еще немного внимания предыдущему сюжету – повторюсь, что вынесенный в нем смертный приговор был большой редкостью по тем временам, преимущественно же судьи предпочитали ограничиваться денежным или административным наказанием (расторжение брака, предписание удалиться в монастырь, изгнание из города) либо же, в крайнем случае, телесным наказанием, попросту говоря, поркой. В недавно приобретенной (и очень интересной) книге Катерины Дисы (Катерина Диса, “Історія з відьмами. Суди про чари в українських воєводствах Речі Посполитої 17-18 ст.”) я нашла довольно рациональное объяснение подобной снисходительности: смертные приговоры некому было исполнять. Роскошь содержать постоянного палача могли себе позволить только крупные города, остальным же приходилось нанимать экзекутора за немалые деньги. Поэтому городские власти постоянно напоминали судейским о необходимости экономить средства, возможно, не забывая прибавить: «в наше трудное кризисное время».
Объяснив это, перейду к следующему сюжету, как на мой вкус – совершенно декамероновскому. При том, что это тоже было дело о прелюбодеянии, здесь, к счастью все остались живы, хотя страсти бушевали нешуточные.
Не знаем, как выглядела главная героиня сего опуса – была ли она красивой и насколько. Судя по тому, что в деревне Ивончинцы вблизи Полтавы, куда Явдоха вышла замуж за местного пономаря Яцька Даценка, она прожила «кільку десять» (во всяком случае, больше десяти) лет, такой уж молодкой она не была. Но вот, что можем утверждать наверняка: эта Явдоха была личностью речистой, с хорошо подвешенным языком, кого угодно могла убедить в чем угодно. Только одна слабая сторона и была у этой ее почти беспроигрышной стратегии: Явдоха не учитывала, что ее чары действуют исключительно на мужчин. Увы, подобно многим незаурядным женщинам, Явдоха сделала ошибку, считая себя единственной умной представительницей своего пола. Поэтому и все следующее дело будет называться
Дело о женской вражде
А теперь представим и его героя, принадлежавшего к сословию, столь характеристическому для Гетьманщины – мандрованих дяків – странствующих дьячков. Именно этим дьякам Гетьманщина была обязана тем удивительно высоким уровнем всеобщей грамотности, в который отказываются верить наши современники. Кроме обучения ребятишек, дьяки исполняли также некоторые церковные обряды, но при этом у них, не обремененных семьей и хозяйством, еще оставалось достаточно времени, чтобы ублажать местных вдовиц и молодиц, при которых они состояли утешителями, развлекателями и чичисбеями. В такой роли дьяки преимущественно и попали в литературу – поначалу разные интермедии и комедии из народной жизни, а позже были увековечены Гоголем.
Тогдашнее общество, включая мужей развлекающихся дам, предпочитало смотреть на такие вещи сквозь пальцы, если только соблюдались определенные приличия и все совершалось келейно. Не был исключением и пономарь ивончицкой церкви Яцько Даценко, хотя некоторые доброжелатели давно уже намекали, что его жена Явдоха свела слишком близкое и слишком интимное знакомство с дьяком той же церкви, Романом Ивашенком. Но недаром сказано – до времени кувшин воду носит, видно, мерка переполнилась. Летом 1690 г. Яцько воспользовался обычном средством прозревающих рогоносцев: объявил жене, что уезжает по хозяйственной надобности и возвратится лишь через несколько дней. Но вечером тайком вернулся и застал в комнате Романа дьяка вместе с Явдохой «на богомерзком поступке». Разъяренный, он запер грешную пару в комнате.
Дьяк попытался было ретироваться из запертой комнаты через окно. На беду, оно оказалось слишком маленьким, поэтому он поначалу сбросил верхнюю одежду – жупан – и выкинул ее через окно во двор. Но и тогда выбраться ему не удалось: застрял, бедняга, в узком проеме. Явдоха едва втащила его обратно и прибегла к своим испытанным средствам: слезам, уговорам и увещеваниям мужа, злобно поджидавшего по ту сторону двери. Это ей удалось настолько хорошо, что вскорости, совершенно успокоенный, он грешную пару выпустил и за ужин они уже в добром согласии сели втроем, запивая «недоразумение» неизвестно откуда взявшейся запеканкой. Одна лишь беда: уходя домой, дьяк не обнаружил своего жупана, который должен был бы ожидать хозяина под окном. Пришлось возвращаться в одной рубашке.
С жупаном же случилось такое происшествие. Бурные события в доме пономаря заметила соседка Гапка Ковалиха. Выбрасываемый жупан, застрявший в окне дьяк и последующая перебранка так ее заинтриговали, что она из укрытия за всем проследила, а потом, убедившись, что все интересное уже окончилось, подобрала жупан.
Должно быть, о необходимости женской солидарности Гапка ничего не слыхала, а с Явдохой у нее могли быть давние личные счеты, поэтому уже утром она была у сельского атамана, которому рассказала о происшествии, предъявив в доказательство жупан. Нужно сказать, что закон в делах о прелюбодеянии требовал от обвинителя предъявления вещественного доказательства, называемого «лицом», стандартным «лицом» были обрезанные у прелюбодеев полы одежды, поэтому заявление о том, что кому-то обрезали полы, было уже «гоноровой справой» - делом о чести. Легко догадаться, что по женщинам подобное обвинение ударяло куда больше, чем по мужчинам. Тут вроде бы Гапка принесла не одни лишь полы, а целый жупан, но оказалось, что атаман был кумом обвиняемой Явдохи, ее близким приятелем и, похоже, небезразличным к ее чарам. Поэтому он сразу же представил дело так, будто Гапка заполучила криминальную одежду неизвестно каким путем, может, украла, так что пусть немедленно все возвратит дьяку и не распускает сплетен.
Зато у местного священника Климентия – следовательно, церковного начальства и дьяка и пономаря, - Гапке повезло больше. После долгих упрашиваний отец Климентий согласился скандал замять, с тем, однако, что дьяк немедленно переберется в другую парафию, а Явдоха примет церковную епитимью. Другой парафией оказалась соседняя Решетыловка (упоминаемая в «Энеиде» Котляревского – «гурт решетилівських овець»), а епитимья весьма позорная хоть для кого «куна», т.е. железная скобка с замком, прикрепленная к церкви: наказанного запирали в ней и так ему приходилось стоять на виду у всех присутствующих при Богослужении. Но тут Явдоха опять пустила в ход свои чары – и о куне все благополучно забыли. То есть, все мужчины, но не враги Явдохи одного с ней пола.
Одной из них была некая Хвеська Дмитриха, спор с Явдохой возник у нее во время торжественного обеда у богатой вдовы Гапки Тищихи, на котором присутствовало все местное лучшее общество. Из-за чего они поссорились, Бог весть, может, по извечному обычаю и примеру Кримгильды с Брунгильдой, не могли согласиться, которая из них достойна большей чести и всеобщего уважения. Но, не стерпев, Хвеська принародно назвала Явдоху «нецнотой» (подозреваю, что это эвфемизм для куда более крутого выражения, которое писарь постеснялся вставить в текст) и напомнила о дьяке и куне. Едва не началась драка, а на следующий день пономарь с женой поехали в Полтаву и подали жалобу на обидчицу в том, что она назвала Явдоху: «нецнотой и завдала ей, якобы она вшетеченство с дьяком мила», чего она никогда не докажет, потому что супруги в состоянии дать «о своем цнотливом мешканьи слушный довод».
Полковой суд счел возможным вмешаться в такое, по всем статьям, бытовое дело и приказал ивончинцким властям произвести следствие и подать аттестацию.
По какому-то странному совпадению, все «аттестанты» оказались родственниками, кумовьями или добрыми приятелями Явдохи. По этой причине либо же по известному украинскому менталитету, все возможные свидетели заявили, что ничего о связи пономарихи с дьяком не слышали. Даже коваль, готовивший ту злосчастную куну, совершенно забыл обстоятельства дела! Больше того, оказалось, что Хвеська уже раньше некую «Солоху злым куревством публиковала», но ничего не смогла доказать. А теперь вдругорядь обвиняет невинную женщину.
Хвеська потребовала повторного следствия и в Ивончинцы послали бурмистра Криська Йосиповича. Однако, последствия были те же (как ни странно, ни Гапку Ковалиху, ни отца Климентия ни о чем не спрашивали, а версия насчет жупана была таковой – сам пономарь, вскипев по несущественному поводу, выбросил его через окно). В общем, этот этап дела закончился тем, что Хвеське Дмитрихе пришлось уплатить супругам-пономарям сотню золотых, а у Явдохи попросить прощения за клевету, потому что в статуте (разд.3, арт. 28) сказано: «кто сделает примовку белым головам (женщинам) и не докажет, то должен эту примовку тут же перед судом отговорить и очистить такими словами: что я на тебя менил, то брехал, как пес!» (кто еще помнит историю судебного спора между Борзобогатыми и Журавницкими, то это именно оно).
Пришлось Хвеське в такой унизительной форме просить прощения, а Явдоха, воспользовавшись своим законным правом невинно обвиненной, еще и надавала ей пощечин – «витинала по щокам». Но теперь Хвеська только и ждала возможности отомстить…
Спустя какое-то время Явдоха собралась было навестить своих родственников в Яреськах и наняла в качестве извозчика некоего Ивана Демченка. Она не подозревала, что Демченко был агентом и доверенным лицом ее врагини Хвеськи, сразу же догадавшейся, что поездка к родственникам – всего лишь предлог для встречи с бывшим любовником, переведенным в Решетыловку. На сей раз планы Хвеськи удались вполне: Иван ухитрился все подсмотреть и, только лишь возвратившись, в доме Хвеськи и в присутствии всех «зацных осиб» под присягой дал свидетельские показание о «нецнотливом поведении» Явдохи и дьяка. На сей раз обстоятельства Явдохи были куда как похуже. Во-первых, сельским атаманом был уже не ее приятель, а другой козак, раньше ссорившийся с пономарихой и ее мужем, во-вторых, полковый уряд на сей раз не поручал следствие местным властям, а призвал всех заинтересованных лиц и свидетелей в Полтаву. Там у всех (в том числе и у тех, у кого дома случилась полная амнезия) языки развязались. Суд признал Яцька и его «жену-нецноту» виновными в том, что они: «хвалшивими, наймаными, небогобоячимися свидетелями вышалвировали неслушный декрет» ( в общем, верно, не в семейных историях, где черт ногу сломит, их обвинили, а в попытке извратить судебный процесс). Пришлось возвратить Дмитрихе штрафные деньги, заплатить также особый штраф за предумышленное введение суда в заблуждение – «вину врядову». Как посчиталась Хвеська с Явдохой за пощечины, о том уже история умалчивает.
Но, чтобы в третий раз не возвращаться к весьма надоевшему делу, суд принял еще одно постановление: «Есть ли би коли которая сторона впредь могла сюю справу взновляти, на такого упорного покладаєм вини півтисячі золотих».
|
|
Зарегистрирован |
Нехай і на цей раз
Вони в нас не вполюють нікого
|
|
|
Цидас
Живет здесь
Привидение Ципор
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 2090
|
|
Re: Криминальные хроники 17-18 века
« Ответить #11 В: 04/14/09 в 16:56:16 » |
Цитировать » Править
|
Еще, пожалуйста
|
|
Зарегистрирован |
"Идеальный кот, объясненный словами, не есть идеальный кот"(c) Башня Рован
|
|
|
antonina
Beholder
Живет здесь
Я люблю этот Форум!
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 2204
|
|
Re: Криминальные хроники 17-18 века
« Ответить #12 В: 04/14/09 в 17:13:53 » |
Цитировать » Править
|
А дальше, конечно же, будет о чарах и ведьмовстве. Охота на ведьм в украинском варианте выглядела довольно забавно и, к счастью, почти бескровно.
|
|
Зарегистрирован |
Нехай і на цей раз
Вони в нас не вполюють нікого
|
|
|
antonina
Beholder
Живет здесь
Я люблю этот Форум!
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 2204
|
|
Re: Криминальные хроники 17-18 века
« Ответить #13 В: 04/22/09 в 10:25:03 » |
Цитировать » Править
|
Отступление – украинская ведьма в истории, литературе и судопроизводстве
Іже вдашася Веєльзевулу і його бісовському мудрованію, і імуть упражденіє у відьомстві, іже ночним уременем сії нечестивії ісходють із домов своїх і, воздівше на ся білую сорочку, розпускають власи свої яко вельблюжії, і, пришедше до сосідських і других жителей пребиваній, увходють у кравницю, і імають тамо крав, і доять їх, і кротких овечат, і бистроногих кобилиць, і сук злаго собачого ісчадія, воздояють дряпливих кішок, вредоносних мишей, розтлінних жаб, і усякоє диханіє ползущеє і скачущеє, імущеє млековмістимия устроєнія, доять їх токмо нечестивим ізвісним художеством, і собравши усі сії млека, диявольським обаянієм претворяють оноє в чари і абиє проїзводять усе по своєму наміренію, якото: викрадають ссущих младенців з утроб матерних і влагають ув ония або жабу, або мишу, або єще і щеня; поселяють вражду і роздор проміж супружнього пребиваній; возбуждають любовне преклоненіє у юноші к діві і от ония к оному, і прочеє зло неудоборекомоє; а паче усього, затворяють хляби небаснії і воспрещають дождеві орошати землю, да погибнеть род чоловічеський.
Нельзя сказать, чтобы украинская ведьма была совершенно обойдена вниманием исследователей или писателей. Что касается беллетристики, то здесь как раз наоборот: почти что у колыбели украинской литературы, в написанной по-латыни поэме Кльоновича «Роксолания» уже фигурируют руськие ведьмы и волшебницы. О литературе нового времени и говорить нечего: сами ведьмы, их волшебные практики и посмертная судьба описываются в «Энеиде» Котляревского. Позже появляется «Конотопская ведьма» Квитки-Основьяненка – а это уже безусловный шедевр и непревзойденная классика жанра. Способностям конотопской ведьмы, Явдохи Зубихи, могли бы позавидовать герои и героини множества современных глянцевых фанфиков: она, по-видимому, способна к левитации, потому что уверенно держится на поверхности воды с 20-пудовым грузом, перемещает людей по воздуху на большое расстояние, естественно, летает сама, телепатическим образом общается с животными, имеет магических помощников – кота и ворона, легко наводит мару – иллюзию – хоть на отдельного человека, хоть на многочисленную толпу, запросто излечивает тяжелые инфекционные болезни, с которыми современные врачи справляются только при помощи сильных антибиотиков, владеет любовной магией и тасует пары, как ей заблагорассудится. А при этом обладает очень незаурядным чувством юмора!
Украинские ведьмы вдохновили Гоголя, представившего их русским соседям (прошу прощения, но о собственно русских ведьмах я знаю мало). Похоже, под влиянием гоголевских героинь были написаны многие страницы булгаковского «Мастера и Маргариты». Начало 20-го века привнесло в уже знакомый литературный тип новые оттенки. Появились, например, довольно экзотические гуцульские ведьмы – у Коцюбинского, а также, притом ближе к оригиналу, у Хоткевича. Не знаю, можно ли безусловно причислить к украинским ведьмам купринскую Олесю, но все-таки – имя у нее украинское, а в одном из эпизодов она поет «малороссийскую песню».
Естественно, таким роскошным типажем не могли не вдохновиться авторы всякого рода фентези, упомянуть хотя бы дяченковский «Ведьмин век» (в котором используются мотивы то ли из «Теней забытых предков» Коцюбинского, то ли из еще более известного одноименного фильма). Кстати, если уж речь зашла о фильмах, то был еще совершенно потрясающий «Голос трави» по рассказам Вл.Шевчука, тоже ведьмолога не из последних.
Хуже обстояло дело с серьезными исследованиями, особенно это проявилось в 20-м веке. В европейской и мировой ведьмологии в это время сменялись или сосуществовали множество концепций. Поскольку я отнюдь не «ведьмовский доктор», то извините, если что-то забуду или перепутаю, но хоть обозначить эти концепции нужно. Рационалистическая – согласно которой ведьмы, волшебники и чародеи были невинными жертвами предрассудков и заблуждений. Оттенки той же рационалистической, утверждавшие: государство и церковь умело использовали ведьмовские процессы для дисциплинирования и «акультурации» общества. Противоположная концепция, утверждающая, что все и всяческие охоты на ведьм были исключительно нездравым явлением, дестабилизирующим общество. Объединяло все эти, вроде бы непохожие, умопостроения убеждение в том, что никакие ведьмы в реальности никогда не существовали, никакими чарами не занимались, и вообще все это вздор.
Зато авторы разных романтических концепций считали иначе, и утверждали, что якобы ведьмы и ведьмовство – это остатки старинного культа богини плодородия (столь популяризируемое паном Сапковским викканство, о котором, как я подозреваю, лучше с серьезными исследователями не говорить). Согласно другой, тоже романтической теории, ведьмы если и имеют отношение к культу плодородия, то лишь, так сказать, в качестве его извечных врагов (то-то же они пытаются запереть дожди, наслать град или каким-то другим способом погубить урожай и домашних животных).
На смену этим концепциям пришла одно время очень модная антропологическая, рассматривающая ведьму не саму по себе, а вместе с ее семьей, родственниками, соседями. Естественно, не было недостатка в гендерных теориях: с большим огрублением, но все-таки можно сказать: они описывают преследованием ведьм как один из способов угнетения женщин.
Явной тенденцией последнего времени стала регионализация теорий, возможно, потому, что относительно всех предыдущих опытным путем установили, что, какую ни возьми в качестве базисной, всегда найдется весьма обширная группа явлений, в эту теорию не укладывающихся или даже ей противоречащих. В результате вроде бы цельная раньше картина превратилась в мозаичную россыпь – кем только не представлялись ведьмы и волшебники: «угнетенные и восстающие крестьяне, загадочные сивиллы – хранительницы и жрицы древнего культа плодородия, еретики, безвинные жертвы коварных властителей, истерички, наркоманы, целительницы, козлы отпущения в трудные времена, акушерки, бродяги, просто обычные люди» (К.Диса)
И вот таким образом руки исследователей наконец-то дошли до украинской ведьмологии, долгий период пробавлявшейся классическими, но довольно давними трудами Антоновича и Вл.Гнатюка. Из появившегося в последнее время хотела бы обратить внимание на труды Оксаны Кись, а еще – на Катерину Дису, чья книга «Історія з відьмами. Суди про чари в українських воєводствах Речі Посполитої 17-18 ст.» и вдохновила меня на дальнейшее писание. Эта последняя книга особенно интересна тем, что автор использует не этнографические материалы, а вполне рационалистические судебные дела. Это, может, не столь увлекательно, но куда легче исследовать и анализировать.
Если несколько обобщить, то удастся выделить общность и различие и между классической европейской и украинской ведьмой. Начну с общих черт.
Согласно украинской, как и европейской традициям, ведьмовство – преимущественно женское занятие (в 80% проанализированных К.Дисой дел обвиняемые были женщинами, а, например, в России и Финляндии доля мужчин выше). Также – вопреки происходящему в последнее время процессу «омолаживания и прихорашивания» ведьм, типичные европейская, как и украинская ведьма в глазах ее современника – это женщина не первой молодости и не особо приятного нрава, живущая по соседству. Она ни в коем случае не общественный аутсайдер, но особо высокого положения тоже не занимает. В отличии от коллег-професионалов – волшебниц, чародеев, ведьма – это любительница, ей приходится заниматься всеми обычными женскими делами, поэтому на развлекухи и корпоративные вечеринки (шабаши) у нее остается мало времени (имеем в наличии одно-единственное дело, в котором обвиняемая рассказывала о чем-то похожем).
Теперь о различиях. Ни одна из обвиняемых в украинских процессах не рассказывала о каком-то соглашении с Сатаной (наоборот, европейские дела пестрят признаниями такого рода). Вообще случаев подписания подобных заключений было равным счетом три, их героями были молодые образованные мужчины, похоже, перечитавшиеся «чародейской» литературы. Надо ли рассказывать, что все эти договоры был заключены, так сказать, в одностороннем порядке, Князь Тьмы, похоже, предложениями не заинтересовался.
Но это мелочь, сравнительно со следующим обстоятельством. Хотя используемые на украинских землях законы о ведьмовстве имели своим образцом аналогичные немецкие, но судопроизводство было несравнимо более мягким – даже на общем фоне Речи Посполитой, «государства без костров». Случаи вынесения смертного приговора или применения пыток во время допроса были чрезвычайно редкими. Очень многие дела не доводились до конца, часто судьи удовлетворялись клятвенным заверением обвиняемой в том, что она никогда ведьмовством не занималась. Иногда к этому присовокуплялось ходатайство соседей, уверяющих то же самое либо же свидетельствующих, например, что предполагаемая ведьма никогда не делала ничего плохого, а только лечила людей или животных. При этом начинались похожие процессы именно по инициативе равных, преимущественно соседей, а вот по инициативе властей – светских или церковных (любой конфессии) – крайне редко.
Вообще судьи не очень любили ведьмовские дела, потому что доказать что-либо в процессах подобного рода было сложно.
Ну. что ж… Остается объяснить еще такое: мы в дальнейшем будем заниматься именно судебными делами, а не случаями, например, стихийного самосуда (тут и впрямь происходили жуткие вещи, причем вплоть до середины 19-го века). К этому же – украинские ведьмы не так редко делились «секретами мастерства», боюсь только, что в реальности эти самые рецепты выглядели не так увлекательно, как полеты на метлах (весьма неаппетитно выглядят такие методы, как подбрасывание соседям может и безвредных, но неприятных вещей, а также выливание использованной воды). И еще одно: на фоне весьма мягкого «ведьмовского» судопроизводства наблюдались исключения. Первой группой исключений были случаи, когда обвинитель (либо обвинительница) ведьмы занимали гораздо более высокое общественное положение, второй – когда ведьмовство и чары были лишь «приправой» к основному преступлению. Украинские ведьмы были отнюдь не невинными агнцами божьими и вполне могли нанести серьезный вред здоровью клиента (из-за «недостаточного уровня владения ремеслом») либо другому лицу (говоря по-современному, «заказанному» клиентом). Чаще всего таким «базисным» преступлением было отравление или детоубийство. Дело, о котором я предполагаю рассказать первым, является даже комбинацией всех этих преступлений.
|
|
Зарегистрирован |
Нехай і на цей раз
Вони в нас не вполюють нікого
|
|
|
Antrekot
Bori-tarkhan
Живет здесь
CНС с большой дороги
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 16204
|
|
Re: Криминальные хроники 17-18 века
« Ответить #14 В: 04/22/09 в 10:28:45 » |
Цитировать » Править
|
C большим интересом пристраиваюсь послушать.
С уважением,
Антрекот
|
|
Зарегистрирован |
Простите, я плохо вижу днём. Позвольте, моя лошадь посмотрит на это. (c) Назгул от R2R
|
|
|
|
