Автор |
Тема: Терезин (Прочитано 3985 раз) |
|
Guest is IGNORING messages from: .
Antrekot
Bori-tarkhan
Живет здесь
CНС с большой дороги
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 16204
|
Благодаря любезному разрешению Евгения Сошкина и журнала "Солнечное сплетение" - http://www.plexus.org.il выкладываем материалы по Терезинштату.
-------------------------------------------------------------------
ХРОНИКИ ТЕРЕЗИНСКОГО ГЕТТО
Публикация и комментарии: Елена Макарова, Екатерина Неклюдова
От публикаторов
Терезин (Терезинштадт), военная крепость XVIII века в шестидесяти километрах от Праги, в ноябре 1941 г. был превращен нацистами в транзитный лагерь для евреев из европейских стран - Протектората Богемии и Моравии, Германии, Австрии, Голландии и Дании. В организации подобной структуры немецкое командование преследовало две цели. Во-первых, Терезин служил удобным перевалочным пунктом, откуда евреев депортировали на Восток, в лагеря смерти. По воспоминаниям инженера Франка Вайса, "евреи Богемии и Моравии, отправляясь в Терезин, город им известный, тревожились гораздо меньше, чем если бы их посылали в незнакомые места"(1). Во-вторых, немцы демонстрировали Терезинштадт мировому сообществу, имитируя таким образом лояльность в отношении евреев. Так, в 1942 и 1944 годах по приказу нацистов были сняты пропагандистские фильмы о счастливой жизни "еврейского города"; летом 1944 г., перед приездом комиссии Красного Креста, в Терезине была проведена акция "приукрашивания", и город на несколько дней приобрел мирный вид.
Депортации в лагеря смерти, равно как и нечеловеческие условия, в которых содержались жители гетто, нацисты успешно скрывали от правозащитных организаций. Из 152 тысяч заключенных, прошедших через Терезин, 87 тысяч были отправлены в Освенцим и другие лагеря уничтожения; еще 34 тысячи умерли в Терезине от голода и болезней. Лишь около 30 тысяч заключенных пережили войну(2).
Уже в течение первых месяцев в гетто сосредоточилась элита европейского еврейства - писатели, видные политики и деятели науки, верховные раввины, актеры, композиторы и т. д. Терезинская культура, предмет многочисленных исследований и монографий, освещалась и на страницах "Солнечного сплетения"(3). Однако, мы не считаем возможным сужать представление материалов Терезина художественной сферой(4). Тема настоящей публикации - повседневная жизнь гетто, его внутреннее устройство, быт узников. Слово будет предоставлено самим заключенным, чьи дневники являются бесценными свидетельствами терезинского бытия.
В качестве первого подступа к описанию гетто приведем цитату из письма еврейского руководства Терезина (Ф. Кан, П. Эппштейн, Э. Остеррайхер, Э. Мунк, О. Цукер, Г. Кербель), адресованного неизвестному "хаверу", соратнику-сионисту, оставшемуся на свободе(5). Бодрый тон послания - дань цензуре; однако фактическая сторона письма в целом достоверна. Не сказано лишь, какой ценой давались описываемые достижения; за текстом остаются голод, перенаселенность, высокая смертность, страх и унижения и постоянные, нескончаемые депортации:
"В Терезине образовался настоящий еврейский город, в котором за все работы отвечают евреи, начиная с чистки улиц - до современного здравоохранения с больницами и повсеместно организованной службой врачебного ухода с большим штатом обслуживающего персонала, от всех технических работ - до поддержания общинной кухни, от собственной полиции и пожарников - до собственной судебной, почтовой и транспортной служб, от банка с местной валютой и продовольственных, одежных и хозяйственных магазинов - до организации досуга, в рамках которого проводятся регулярные лекции, театральные постановки и концерты. Дети, требующие особой опеки, помещены в детские и юношеские общежития, нетрудоспособным старикам отведены дома престарелых, где те пребывают под врачебным присмотром и уходом. Трудоспособные в основном заняты на внутренних работах. Во все области привлекаются выдающиеся профессиональные силы. Это касается не только профессиональной работы в технических, гигиенических или административных областях, но и досуга, где в еврейской и общей областях смогла развиться богатая культурная жизнь. Здешняя библиотека насчитывает около 50.000 томов с многими читальными залами, для развлечения - особенно пожилых людей - есть кафе с музыкой. Центральная баня и центральная прачечная обеспечивают общую гигиену, которой, естественно, придается особое внимание. Таким образом, если соответствовать внешним и внутренним окружению и распорядку, можно чувствовать себя хорошо <...>
Состояние здравоохранения нужно признать удовлетворительным, что при климатическом расположении Терезина в первую очередь следует поставить в заслугу самоотверженной, непрестанной работе наших врачей и их надзору за продуктами питания и медикаментами. Пособия, которые мы получаем, находятся в рамках еврейского самоуправления и могут при соответствующих ходатайствах быть переведены на цели ссуды..."
Центральные, осевые тексты данной публикации - это дневники двух узников Терезина: Эгона Редлиха (1916 - 1944) и Ружены Вайнбергеровой (1865 - 1942). Редлих вел дневник на протяжении неполных четырех лет заключения, вплоть до отправки в Освенцим; чешские записи Вайнбергеровой захватывают лишь три месяца, проведенных ею в Терезине. Дневник Ружены и отрывок из хроники Эгона Редлиха публикуются параллельно, день в день, начиная с прибытия Вайнбергеровой в Терезин и заканчивая ее депортацией на Восток (июль 1942 - октябрь 1942). 80 дней из жизни гетто освещены с двух сторон - с точки зрения 26-летнего функционера, члена Совета старейшин, и с точки зрения пожилой женщины, стоявшей на низшей ступени терезинской социальной лестницы6. Этот период отмечен двумя трагическими рекордами: наивысшая смертность (156 человек в день, по состоянию на 18 сентября 1942 г.) и максимальная плотность населения (58491 заключенный в городе, рассчитанном на 4 - 6 тысяч жителей). Частота транспортов, прибывающих в Терезин и отправляемых на Восток, никогда прежде не достигала такого уровня. Паника и страх заключенных, голод и эпидемии, бессилие администрации, дезорганизация всех, едва налаженных, структур гетто - служат фоном дневниковых записей Редлиха и Вайнбергеровой.
Выдержки из дневника Э. Редлиха уже издавались на русском языке(7), дневники Ружены Вайнбергеровой и ее внучки публикуются впервые. Приложением к этим двум текстам станет чешский дневник 1942 - 1943 гг. Ханы Стейндлеровой (в замужестве Андеровой), внучки Ружены.
Несколько слов об авторах дневников:
Эгон (Гонда) Редлих прибыл в Терезин в декабре 1941 г. с транспортом АК II. Этот транспорт привез в лагерь еврейских старейшин во главе с Якобом Эдельштейном, председателем еврейской пражской общины. Рут Бонди рассказывает:
"В декабре 1941 года Якоб Эдельштейн и его коллеги прибыли в гетто Терезинштадт на обычном поезде. Их не конвоировали, они были с маленькими чемоданами и выглядели обычными туристами. Группа состояла в основном из друзей Эдельштейна из "Хехалуца" ("Пионер", федерация сионистских молодежных движений)... Они волновались только о том, что не смогут найти дороги в Терезинштадт..."(8 ).
В системе еврейского самоуправления гетто Гонда становится главой Отдела по работе с молодежью. Ему помог солидный организаторский опыт: еще до войны Редлих возглавлял молодежный Союз чешских сионистов. Тогда основной задачей Гонды была подготовка молодых людей к алие в Палестину - поэтому он, вместе со всеми, учил иврит, изучал еврейскую историю и традицию. Похожие занятия он продолжает и в Терезине - учит и воспитывает детей, распределяет их по детским домам, преподает иврит, участвует в лекционной деятельности(9).
Кроме того, Эгон Редлих входит в комиссию по отбору кандидатов на транспорты в Польшу. Составление депортационных списков было обязанностью Совета старейшин: немцы спускали лишь общие указания о числе и процентном соотношении в транспорте мужчин, женщин, детей и стариков, больных и здоровых. Главным делом для Гонды становится спасение детей, борьба за исключение их из списков. Он понимает: "Послать ребенка в Польшу - значит послать его на смерть" (запись от 9.1.43). Разумеется, освобождение от транспорта происходило лишь ценой включения в депортационный список новой кандидатуры. О моральном бремени ответственности за жизни товарищей по заключению Редлих много пишет в своем дневнике.
В сентябре 1942 года, в разгар депортации стариков, слепых и сирот, приезжает невеста Гонды, Гертруда Бекова. Для Гонды, как для члена Совета старейшин, делается исключение - им позволяют поселиться вместе. 16 марта 1944 года у Редлихов рождается сын Дан. Ему Эгон посвящает отдельный дневник (с 16.03.1944 - по 22.10.1944).
На протяжении неполных четырех лет терезинской жизни Гонда вел дневник: в будние дни записи велись на иврите, в субботу - на чешском языке, чтобы не осквернять праздник. Редлих, знаток традиции, не мог не знать, что в субботу еврею писать запрещено - на любом языке (10).
"Для Гонды - амбициозного человека с пуританскими наклонностями - не было лучшего пути для самовыражения, чем дневник", - говорит Вилли Гроаг (11) во вступительной статье к ивритскому изданию дневника Редлиха. "Последний раз я встретил Гонду в тот день, когда он получил повестку на транспорт (12). Он искал меня и обрадовался, что нашел.
Он сказал, что им обещали место в пассажирском вагоне и разрешили взять детскую коляску. Не может быть, чтобы их ждало что-то дурное, если разрешили взять детскую коляску, правда?
Зачем он меня искал? Все годы пребывания в гетто он писал дневник и теперь спрятал его в дамской сумке на чердаке. По окончании войны один из нас заберет дневник из тайника. И еще один наказ - навещать Редлиха-отца в доме для стариков.
Вскоре после войны я уехал в Израиль, не сдержав обещания, данного Гонде. Сумочку с дневником обнаружили чешские строители в 1967 году" (13).
На последней странице 4-го дневника, в записи перед отправкой в Освенцим 23.10.1944 Редлих пишет:
"Что будет? Завтра едем, мой сын, едем в транспорте, так же, как тысячи тысяч до нас <...> Вся наша семья уже отправлена в эти последние недели, твои дяди, тети и твоя дорогая бабушка, бабушка, которая работала с утра до вечера, во имя тебя, во имя всех нас. С ней было особенно тяжело расстаться. Надеюсь, мы там с ней встретимся <...> Наверное, хотят ликвидировать все гетто, оставить здесь только стариков и полукровок. Во всех поколениях у нас были враги. Но нам достались враги не только жестокие, но хитрые и коварные. Они обещают и не выполняют обещаний. Отправляют маленьких детей, а их коляски оставляют здесь. Разделяют семьи. Одним транспортом посылают отца, другим - сына, третьим - мать.
Завтра поедем, сын, и мы. Будем надеяться, что час нашего освобождения близок".
Для исследователей Терезина дневник Эгона Редлиха стал настоящей летописью, важнейшим источником информации в ряду прочих терезинских дневников(14).
О жизни Ружены Вайнбергеровой нам почти ничего не известно. Ее дневник на чешском языке сохранила внучка, Хана Стейндлерова, которая и сдала документ в архив Яд Вашем. Рукопись снабжена комментарием Ханы. На титульном листе:
"Моя бабушка, Ружена Вайнбергерова, родилась 29.6.1865 года. В гетто она находилась с 31 июля 1942 года до октября 1942 года. Тогда она была депортирована в Польшу, где погибла".
На последней странице дневника:
"Автор записок, Ружена Вайнбергерова (урожд. Фантлова) прибыла в Терезин 31 июля 1942 года. К тому времени она уже овдовела, а ее сын, композитор Яромир Вайнбергер, сбежал в Америку.
Ее дочь, Божена Стейндлерова (урожд. Вайнбергерова), прибыла в Терезин тогда же с мужем и двумя дочерьми, Миленой (погибла в Освенциме 8.3.1944 года) и Ханой. Позже в Терезин приехала вторая дочь писательницы - Бедржишка Бартошова (урожд. Вайнбергерова), разведенная с мужем-"арийцем". В Праге остались две дочери Бедржишки - Ярмила (Амика) и Ева.
В Терезине вся семья жила вместе в доме Q 412 (угловой дом с аптекой на Центральной площади). В одном помещении, примерно 4х4 м, на первом этаже, проживали 19, а то и 21 женщина. Писательница Ружена Вайнбергерова (15) уехала из Терезина в октябре 1942. Транспорт в Польшу (скорее всего, Треблинка). Дочь Бедржишка отправилась с ней добровольно. Обе погибли в Треблинке.
Первая запись в дневнике относится к 31 июля 1942 года, а последняя - к 14 октября. Дневник написан ручкой, на 40 разноформатных страницах, некоторые из них - на оборотной стороне терезинских формуляров. Разъяснения к тексту написала Хана Стейндлерова в 1971 году.
Переписано с оригинала Марией Бачовой-Кшижковой в 1973 - 1974 гг.".
Хана Стейндлерова (род. 1926), по-видимому, сдала в архив свой дневник вместе с дневником бабушки. Дневник не датирован: из содержания можно предположить, что начат он незадолго до отъезда семьи в Терезин (30 июля 1942 г.), а обрывается на моменте депортации и последних вестей от Милены, старшей сестры Ханы (отправлена в Освенцим-Биркенау 6.9.1943, погибла 8.3.1944). Родители (Божена и Юлиус) вместе с Ханой пережили Терезин: вместе с 1200 заключенными они были вывезены Красным Крестом в Швейцарию 5 февраля 1945 г.
Хана до войны училась рисованию у знаменитого художника Питера Кина. После войны продолжила образование в пражской Художественно-промышленной академии. После долгих поисков удалось связаться с ней по телефону и получить недостающую информацию. Хана живет в Праге, до пенсии работала художественным редактором. Она много рисует, недавно в Праге прошла ее персональная выставка.
Дневник Ханы мы сопроводили комментариями Мауд (Михаль) Беер, бывшей узницы Терезина и сверстницы Ханы.
Данная публикация является частью исследовательско-издательского проекта, в ходе которого планируется выпуск серии книг по истории Терезина на русском языке. Редакция журнала и публикаторы приносят благодарность архиву Яд Вашем за любезно предоставленные материалы.
1) Из письма Франка Вайса Елене Макаровой. Цит. по: Makarova E., Makarov S., Kuperman V. University Over the Abyss: The Story Behind 489 lecturers and 2309 lectures in KZ Theresienstadt 1942 - 1944. Jerusalem: Verba, 2000. P. 244.
2) Подробнее об истории и устройстве Терезина см.: Adler H. G. Theresienstadt, 1941 - 1945: Das Antlitz einer Zwangsgemeinschaft. Tuebingen: J.C.B. Mohr, 1960.
3) См. Куперман В., Макарова Е. Cатирический журнал чешских евреев в гетто Терезин ?alom na P?tek (9.4.1943 - 21.8.1944): Предисловие к публикации // Солнечное сплетение, № 12-13. Иерусалим, 2000. С. 91-96.
4) Питер Харрингер, оказавшийся в Терезине 8-летним ребенком, вспоминает: "Сейчас принято много говорить о детском рисунке. Как дети рисовали в Терезине. Что касается меня, то из моих друзей не рисовал никто. У нас было другое хобби - мы искали еду" (интервью с Еленой Макаровой, февраль 2002 года).
5) Dr. Franz Kahn, Dr. Erich Munk, Dr. Paul Eppstein, Ing. Otto Zucker, Dr. Erich Oesterreicher, Gert Koerbel. Письмо к неизвестному, Терезинштадт, 23.05.1944. Архив Яд Вашем, 064.
6) Старики, больные, нетрудоспособные получали в Терезине самый маленький паек и жили в самых плохих условиях - в подвалах и на чердаках. Их первыми отправляли "на Восток".
7) См. Макарова Е., и др. Да будет жизнь! или Танец вокруг скелета: Театр в Терезине. 1941 - 1945. Иерусалим: Verba, 2001. С. 2-3.
8) Bondy, Ruth. "Elder of the Jews": Jakob Edelstein of Theresienstadt. NY: Grove Press, 1989. P. 3-4.
9) Подробнее о лекционной и преподавательской деятельности Э. Редлиха см.: Makarova E., Makarov S., Kuperman V. Op. cit. P. 128-161.
10) Записи Гонды, сделанные на иврите, нередко грешат стилистическими ошибками и повторами. В переводе, ради документальной точности, мы сознательно их не сглаживаем.
11) Вилли Гроаг - друг и соратник Гонды Редлиха в Терезине, скончался в 2001 г. в киббуце Маанит в возрасте 85 лет. К ивритскому изданию дневника Гонды он написал вступление, отрывки из которого цитируются в данной статье.
12 28.10.1944, последний транспорт из Терезина. В отдельном пассажирском вагоне были собраны все члены терезинского самоуправления. В Освенциме этот вагон был отцеплен, и все пассажиры без селекции отправлены в газовые камеры.
13 14 февраля 1967 г. чешские ремонтники нашли в Терезине, на чердаке дома № 15 по ул. Длоугой, женскую кожаную сумочку. В ней лежали три записные книжки и отдельные исписанные листы. Рабочие сдали находку в архив "Памятник Терезин".
Содержимое сумочки:
1. Карманный календарь на 1942 год, размером 10х12.5 см. Содержит ежедневные записи за 1942 год;
2. Вторая часть дневника, с 1.1.1943 по 21.5.1943, на 59 отдельных листах, сшитых в тетрадь, 7.5х11 см;
3. Третья часть дневника с 22.5.1943 по 22.9.1944, на отдельных листах;
4. Дневник Дана. Записная книжка, 10.5х14 см, сделанная на заказ в терезинской картонажной мастерской. Дневник охватывает период с 16 марта по 22 октября 1944 года.
14) Ср.: Willy Mahler. Diary, June 1943 - September 1944 // Pamatnik Terezin Archive; Philipp Manes. Diary, 1942 - 1944 // Wiener Library; и др.
15) Ruzena Weinbergerova (род. 29.6.1865), отправлена в Терезин 30.7.1942 транспортом "Aav" (1000 человек) из Праги, отправлена в Треблинку транспортом "Bw" 19.10.1942 (1984 человека), погибла.
|
| « Изменён в : 03/16/05 в 17:08:09 пользователем: Antrekot » |
 Зарегистрирован |
Простите, я плохо вижу днём. Позвольте, моя лошадь посмотрит на это. (c) Назгул от R2R
|
|
|
Antrekot
Bori-tarkhan
Живет здесь
CНС с большой дороги
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 16204
|
ВОСЕМЬДЕСЯТ ДНЕЙ ИЗ ЖИЗНИ ГЕТТО
(31.7.1942 - 17.10.1942)
в описании Эгона Редлиха и Ружены Вайнбергеровой
Эгон Редлих(1) Ружена Вайнбергерова(2)
31 июля, пятница
Э.Р. Старики и старушки часто выходят из казарм, а на обратном пути не могут найти свое жилище.
Моя дорогая пытается попасть на транспорт, но не так просто попасть на него. Я опять потребовал, чтобы она приехала.
Р.В. <…> Прибыли мы в Терезин в 11 вечера(3). Помещение ужасное, устроили на досках постель, легли по пять-десять человек вместе. А так - вполне весело. Старушка рассказывает свой сон, словно бы она в прекрасной спальне, соседка над ней смеется. Во сне-то, конечно, спальня прекрасная. Меня со всех сторон стиснули, но на такой твердой постели спалось на удивление хорошо. Дома я пила снотворное, а здесь уснула без порошка.
Еда кошмарная, каждый день картошка, суп или черный кофе, не растолстеешь <…> Получаем паек, раз в неделю, 2 ложки сахара, четверть литра молока, хлеб, две ложки джема и кусочек маргарина.
1 августа, суббота
Э.Р. Ну и июль выпал... Нервы натянуты как струны, люди прибывают тысячами, старики, у которых нет сил идти за едой.
Каждый день - 50 мертвых. Водоворот жизни: мешанина судеб, суматоха, шум. Я ужасно нервничаю, столько работы, и я не в самом лучшем виде. 4 августа отъезжает транспорт(4).
Р.В. Утром нам велели вымыть помещение, подмести двор, работать всем без исключения. Все женщины убирались и управились за день. Ни кусочка бумаги чтобы не валялось, установили дежурство во дворе и в уборной, целыми днями все моем, в чистоте чувствуешь себя пободрее.
Религиозных здесь мало, в субботу развели стирку. Поскольку ни у кого здесь нет ни галера, мы обмениваем вещи на сахар, чай, какао и пр.
2 августа, воскресенье
Э.Р. Двое детей, которые прибыли из Берлина, воровали. Они из транспорта "вдов"(5).
Я запретил смешивать этих детей с другими. По этой причине они живут со стариками, и из-за этого проказничают, в плохом смысле этого слова, чем дальше, тем больше.
3 августа, понедельник
Э.Р. Человек, не ознаменованный еврейством: христианин, его дети воюют на фронте на стороне немцев. Прибыла одна женщина с тремя детьми: ее муж погиб на этой войне как немецкий солдат.
Идет дождь. Старики и старухи стоят в очереди, вода льется в еду.
4 августа, вторник
Э.Р. Ходят слухи, что через несколько дней сюда явится высокий чин(6). Начальник лагеря приказал, чтобы старики и инвалиды прогуливались по городу. Чтобы город произвел впечатление переполненного. Мне кажется, что начальник лагеря тоже не хочет, чтобы сюда продолжали поступать новые транспорты стариков и больных (7).
5 августа, среда
Э.Р. 450 юношей живет в помещении новой школы (8) под управлением молодого заведующего. Думаю, что воспитание в таком обществе будет идеальным. Но тяжелые условия жизни, недостаток еды и рабство не способствуют тому идеальному воспитанию, какое мы себе воображали.
6 августа, четверг
Э.Р. Один рабочий, который работал в группе за территорией гетто, погиб на работе. Лежал тяжело раненный на земле, но немецкий надсмотрщик не позволил вызвать скорую помощь. А немецкий садовник это увидел, и вызвал. Раненый через несколько часов скончался в больнице.
7 августа, пятница
Э.Р. Прочитал завещание одного еврея. Просит похоронить его дома, "в родной земле", не в гетто. Этот еврей был крещен и, судя по последнему волеизъявлению, так и остался христианином.
Председатель Совета старейшин обратился к начальнику лагеря с просьбой выдать белье со склада. Тот разрешил. Но написал, что сам он меняет белье только раз в неделю.
8 августа, суббота
Э.Р. Много интересных деталей скрыто в терезинской жизни.
Для историка и социолога это неисчерпаемый источник опыта и знаний.
Мы уже здесь 8,5 месяцев. Время прошло быстро, ужасно быстро.
Думаю, покоя здесь не будет никогда. Это, видимо, и есть цель организаторов гетто - обессиливать молодежь, добивать стариков. Может, напряжение уже не будет таким, как в июле, но напряжение будет.
Р. В. Я еще не была на улице, для этого нужен пропуск, а его получает только тот, кто работает.
9 августа, воскресенье
Э.Р. Транспорты на восток будут продолжаться. Завтра прибудут 800 мужчин и 200 женщин (9). Работы не так много, как в прошлом месяце, но покоя не предвидится. Они не хотят оставлять нас в покое. Молодые растратят свои нервы, а старики…
Р. В. Прекрасный день, все, кто не могут ходить, - во дворе; неожиданно во дворе начинается врачебный осмотр - две медсестры, доктор. Утром, в хорошую погоду, мы моем посуду на колонке. У каждого своя миска, кружка, ложка. Ножей и вилок нам не нужно - мясо вычеркнуто из рациона. В нашем доме, как я слышала, 130 человек, и каждый за что-то отвечает.
10 августа, понедельник
Э.Р. Ходишь туда-сюда по улицам гетто, встречаешь старичков и старушек. Те пойдут за едой - и заблудятся. Пришел транспорт из Праги с 1450 людьми (10). Гетто уже и так переполненно до отказа. Молодых шестнадцатилетних парней прислали в качестве "рабочих".
Р. В. Привезли и сложили во дворе доски. Доски будут укладывать на мостовую, чтобы приезжающие могли на них лежать. До этого нас было четверо в помещении № 17, но сегодня прибыл новый транспорт и к нам направили еще пятерых. Негде уместиться, нет ни стола, ни стула, один только маленький раскладной стул, который служит и столом. Новоприбывшие очень устали, и уснули прямо на голом полу. Еды мало, те, кто здесь дольше меня, сильно исхудали <…>
11 августа, вторник
Э.Р. Переговоры со старостой участка (11). Помещения полны людей, люди валяются на полу, нехватка посуды, мертвые целыми днями лежат среди живых, больные - на каменных полах, стены влажные. В полдень люди выходят из домов, стоят во дворе казарм. Еда остывает. Иногда идет дождь.
12 августа, среда
Э.Р. Теперь мы получаем заплесневелый хлеб. Я в мыслях своих перенесся к "хаверим"(12), к тем, кто не с нами: их взгляды наверняка будут отличаться от наших. Прибыло много "хаверим". Любопытно, что они расскажут.
Р. В. Записывают, кому что нужно взять из чемодана, поскольку чемоданы наши на складе. Хорошо, если удастся получить самое необходимое. Это приводит всех в страшное возбуждение, начальство нервничает, задает много ненужных вопросов и этим только замедляет ход дела, потому что никто не понимает, почему чемоданы одних пришли, а других - до сих пор нет. У меня в чемодане прекрасные книги, но об этом они и слышать не хотят: книги, мол, необязательно, главное - белье.
13 августа, четверг
Э.Р. Город переполнен, но, тем не менее, завтра прибудет транспорт, тысяча людей (13). Не знаю, найдется ли им место. Где их положим - большая проблема, другая проблема - перевозка. Не хватает лошадей, чтобы толкать повозки (14). Недостает и рабочих.
Р. В. Снова вопросы по поводу чемоданов. Комната, где выдавали еду, закрыта, ее стережет какой-то господин и не пускает, покуда не объяснишь, зачем тебе туда надо. И если удастся проскочить - считай, ты совершил удачную аферу.
Жизнь здесь такая непривычная, но ко всему привыкаешь, все неприятности терпеливо сносишь, нужно только смириться с условиями, не роптать и заниматься своим здоровьем.
14 августа, пятница
Э.Р. Еда стала вкусней, потому что привезли свежую картошку. Не хватает места для тех, кто уже здесь. Не представляю, что мы будем делать с теми, кто прибудет завтра. Хотят разместить их на чердаках. Три транспорта отправятся на восток.
Р. В. Нам вернули паспорта, которые у нас отобрали.
Говорят о новых транспортах, которые прибудут. Нас в темной комнате уже девятеро, мы хорошо ладим между собой. Но зато до чего невыносимы те, кто каждый день оглашают всё новые приказы и запреты <…>
Печь дымит. Одна женщина-начальница попросила своего мужа, чтобы он вычистил дымоход, и, поскольку ни у кого нет ни галера, каждый из нас - а нас тут сто человек - дал ему за работу кусочек сахара. В печке судки и кастрюльки, и поскольку они все похожи, случается, что кто-то кладет свою заправку для супа в чужую кастрюлю или сыпет соль вместо своего супа в чужой кофе. Начальница велела каждому написать свое имя на крышке и кастрюле. Несмотря на новый порядок, со мной случилась история - одна женщина сказала мне, что я съела ее суп, когда же я сказала, что это неправда, она пошла искать свой суп, - не знаю, нашла она его или нет.
15 августа, суббота
Э.Р. Для 37000 не было места, для 40000 не было места, для 45000 не было места… а завтра приедет еще 1000 человек из Вены. Как быть с ними? Где их разместить? На чердаке - опасный "прецедент", казармы и дома переполнены. А что будет с теми тысячами в Zeughaus, Охотничьей казарме и других помещениях, которые невозможно отапливать зимой?
Мало места - нету места вообще, а три транспорта увезут из гетто ценных сотрудников, отличных работников, столь нужных гетто.
Р. В. Утром женщины молятся. В субботу обед получше - картошка и вкусный гуляш (15). Все получили по полбуханки хлеба.
Днем в нашем доме было грустно. Неожиданно умер пан Полачек, это уже второй смертный случай, и скоро будет третий.
16 августа, воскресенье
Э.Р. Нет места, и что теперь делать?
Если евреи будут роптать из-за места, немцы, возможно, станут отправлять еще больше транспортов на восток. Кроме того, приказы приходят из Столицы, а она далеко от гетто.
Период отдыха от прошлого месяца не долго длился.
Вчера шел по улице немецкий охранник и курил. Он был без мундира...
Р. В. Снова прекрасный день, вспоминаю, как два года тому назад мы все вместе были в Моджанах (16). Но нужно привыкнуть и не роптать, а заботиться о своем здоровье.
Мужчины моются и бреются, где только найдут место, женщины моются или в комнате, или в темной прачечной, рядом с колонкой. Сегодня все в горячечной стирке, стираем в холодной воде, в одной воде начисто, потом раз - и на плетень. Во дворе сушится много белья. Его не гладят, сядут на него - и достаточно.
17 августа, понедельник
Э.Р. ...и еврей не признал его за немца. Сделал ему замечание. За это немец ему надавал пощечин. Начался шум. Пришел еще один еврей и немецкий охранник, тот выстрелил в воздух. К счастью для еврея, немцы были в дымину пьяные, и дело замяли, не желая, чтобы об этой истории узнал начальник лагеря.
Р. В. Рано утром кричит какая-то женщина с балкона, который доходит до окна нашей комнаты, что умер пан Гроссман, всем его жаль, он был, как говорят, хорошим человеком, за 14 дней - третий случай в нашем доме.
Сегодня у нас переполох - 38 человек отправляют в П<ольшу> (17).
1) Источники - чешское издание дневника: Egon Redlich. Zitra Jedeme, synu, pojedeme transportem, denik Egona Redlicha z Terezina, 1/1/1942 - 22/10/1944. Brno: Edice Knihy Dokumenty, 1995; ивритское издание: Якобы жизнь: Дневник Эгона Редлиха из гетто Терезинштадт (1944 - 1942) / Под ред. Рут Бонди. Ха-Киббуц ха-Меухад, 1982 (на иврите). - Здесь и далее все примечания, не снабженные инициалами Х. А., принадлежат публикаторам, Е. Макаровой и Е. Неклюдовой. Комментарии, помеченные инициалами Х. А., принадлежат Хане Стейндлеровой (Андеровой).
2) Источник: архив Яд Вашем, 064.1 (PT 7006).
3) 30.7.1942, транспорт AAv из Праги, 1000 человек.
4) Транспорт из 1000 человек в М. Тростинец.
5) 300 женщин с детьми из Берлина и Мюнхена. Их мужья были членами подпольной организации, возглавляемой Гербертом Бауэром. В мае 1942 года они устроили подожог пропагандистской выставки "Советский сад в раю", которая была открыта по указанию Геббельса. "Евреи-поджигатели" были расстреляны без суда и следствия, а их жены и дети отправлены в Терезин.
6) Скорее всего, имеется в виду гауптштурмфюрер Эрнест Майхес, посланник Эйхмана.
7) Тем не менее в августе 1942 в Терезин прибыло 36 транспортов с 13469 заключенными. Население гетто возросло до 51552.
8) Л 417, дом мальчиков под руководством педагога Отто Кляйна (1921 - 1968). После войны Отто Кляйн написал докторскую диссертацию по социологии, основанную на его терезинском опыте. В частности, он писал: "Детские дома. <…> Немцы мало интересовались детьми до 16 лет и не вмешивались в организацию их жизни. Сейчас, ретроспективно, можно сказать, что именно в этой области, благодаря самоотверженной работе Эгона Редлиха, самоуправление гетто достигло огромных результатов <…> Дети получали лучшее питание, у них были лучшие условия жизни. Жили они в относительной изоляции от взрослых, что помогло им избежать сильной деморализации <…> Жизнь детей. Большие коллективы детей в детских домах, каждый из которых состоял из 200-300 человек, делились на меньшие в зависимости от помещений, - в них размещалось от 15 до 40 детей. В каждом коллективе был свой руководитель с одним или более помощниками. Педагоги были из бывших учителей и студентов. Все они были молодыми и понимали детей, были заинтересованы работать с ними. Ибо это назначение никаких привилегий не давало. Кроме педагогов, в каждом детском доме были доктор, няни, социальные работники и дополнительный персонал. Обучение. <…> Вначале все попытки организовать уроки были полулегальными. Однако к осени 1942 года была создана управляемая образовательная система с высококачественной культурной и педагогической работой. Трудности были огромные: нескончаемое движение транспортов в Терезин и из Терезина, колебание состава учеников, катастрофическая нехватка учебников и пособий, обучение в комнатах, где дети спали, ели и жили. Однако факт остается фактом: все дети были включены в процесс обучения".
9) По сообщению Мирослава Карни, 10 августа 1942 г. из Праги в Терезин прибыло 1460 человек.
10) 10.8.1942 в Терезин прибыло 1450 человек из Праги и 250 из Берлина и Дрездена.
11) Гетто было разделено на несколько участков.
12) Хаверим - друзья (ивр.).
13) 1100 человек из Берлина и Вены.
14) Чтобы облегчить ситуацию с транспортами, из уничтоженных еврейских общин в гетто прислали катафалки, на которых перевозились мертвецы, хлеб, багаж и т. д.
15) Подливка с микроскопическими кусочками мяса.
16) Загородный дом, куда летом съезжалась большая семья Вайнбергеровых-Стейндлеровых.
17) Транспорт "Bb" в Ригу, 1000 человек.
продолжение следует
|
| « Изменён в : 03/01/06 в 18:38:14 пользователем: Кот Муций » |
Зарегистрирован |
Простите, я плохо вижу днём. Позвольте, моя лошадь посмотрит на это. (c) Назгул от R2R
|
|
|
Antrekot
Bori-tarkhan
Живет здесь
CНС с большой дороги
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 16204
|
18 августа, вторник
Э.Р. У одной молодой девушки связь с женатым мужчиной. Меня попросили устроить ее в дом девочек <чтоб пресечь связь>. Устроил. Но девушка слишком взрослая, и с другими девочками у нее отношения не сложились. Встретил старушку, которая не могла найти дорогу домой.
Р.В. Баулы приготовлены в дорогу, полный двор вещей; те, кто еще надеются, что их вычеркнут из списка, нервничают больше всех.
19 августа, среда
Э.Р. Она рассказала мне, что многие годы играла в театре. Была на фронте в Первую мировую войну, выступала перед немецкими солдатами.
Построили крематорий, на 50-60 мертвецов в день. На сегодня количество мертвых доходит до 70 человек в день.
Р.В. Все до одного отправятся на транспорт. Страшная суета, истерики, плач, все стонут от жары.
В доме все моют, чтобы предотвратить инфекционные болезни. Пани Ш. жертвенно трудится не покладая рук, такая милая. Одни отправляются в Польшу тихо, без жалоб, другие совершенно теряют рассудок.
Уже поздний вечер, а дом все еще взбудоражен. Пришли 30 стариков, куда их? Максимум 10 можно было бы принять. Сделали так: все женщины собрались в одной комнате, а мужчинам предоставили другую.
В конце концов, не было ни на чем спать, ни на чем сидеть. Три женщины помоложе взяли три табуретки, чтобы ночь просидеть. Все, кто прибыл, страшно голодные, мы им дали немного хлеба и соли, - знатное угощение, - напоили водой. Цыганам проще - они умеют красть, всегда найдут, где.
20 августа, четверг
Э.Р. Страшная жара. Вчера женщин, прибывших из Германии, раздели догола, искали золото и серебро.
Отбывающий транспорт тоже был досмотрен с таким тщанием, что на некоторых, кроме белья, ничего не осталось, даже рубашки.
Р.В. Все во дворе. Греются. Новоприбывшие старики ничего с собой не привезли, какие-то узелки незнамо с чем. Жен своих они потеряли по дороге, теперь пытаются их найти. Никакие утешения не помогают - их мучает голод.
Вот чудо - на 50 тысяч каждый день варить, и чтобы каждый получил свою долю! Надо отдать должное чудесному руководству. Увы, умирает столько стариков, мы видим, как их носят и возят.
Сегодня нам сообщили, что прибыл транспорт из Франкфурта (18), мы должны принять у себя еще 20 стариков <…>
При всем том бывают смешные моменты. Люди, привыкшие жить в роскоши, во все глаза смотрели на наше убогое помещение. У них ничего с собой нет, 20 или 30 человек должны лечь на голый пол, пока не найдутся какие-нибудь подстилки.
Утром слышу беседу между двумя старушками: одна хотела бы иметь комнату с балконом, другая интересуется, где здесь умывальня и полотенца. Всем 20 старикам за восемьдесят лет. Они пришли ночью, мы им отдали все наши табуретки, утром паника, где наши табуретки, мы же на них ставим тазы для умывания. Не обошлось и без брани. Был и такой случай: кто-то оставил на минуту свое жалкое лежбище, вернулся, а на нем уже другой человек из их же транспорта. У нас-то были номера, написанные ясным красивым почерком, а у них - куски бумаги на шее.
21 августа, пятница
Э.Р. Ходят слухи, что в Терезин собираются направить 70000 человек. Вчера за день умерло 96 человек. В конце этого месяца прибудут три транспорта. Трудно составить список на три транспорта, все пытаются остаться в Терезине, пытаются найти какую-то работу, где угодно, лишь бы избежать отправки.
Р.В. Все ходят как пьяные, с утра споры из-за табуреток, а та дама, которой это прямо касается, говорит только по-немецки, ни слова не понимает <…>
Сегодня составляют новый список на транспорт в Польшу, все страшно боятся дороги туда.
22 августа, суббота
Э.Р. Рут Гартнерова хочет добровольно записаться на транспорт, поскольку ее жених в списке(19).
Жизнь такая странная… Рутка поедет в неизвестность, с мужчиной, с которым у нее все еще так неопределенно… Странно, но можно понять…
Следующий транспорт, если никакая помощь из Праги не подоспеет, будет катастрофой.
Бечулька (20), как бы мне хотелось, чтобы ты была здесь.
Р.В. Стоит очередь с тазами у колонки, у тех, кто прибыл из Франкфурта, нет тазов, их, безутешных, доставили сюда прямиком из дома престарелых. На шеях у них - большие таблички, в руках - сумочки, и больше ничего нет, беспокоятся они только о своих документах. Ужасная жара, те, кто собираются на транспорт, страшно нервничают. Когда видишь столько несчастья, то и сама теряешь силы, невозможно относиться ко всему этому спокойно. В два часа ночи те, кому ехать в Польшу, должны выйти из дому и рано утром быть у казармы.
23 августа, воскресенье
Э.Р. Новоприбывшая потеряла дорогу домой. Говорить не может, ничего не понимает. К счастью, у нее при себе было белье с номером 786 IV. Я обрадовался, что нашел ее адрес. К сожалению, выяснилось, что этот же номер у восьми транспортов из Вены. За исключением одного мужчины, под этим номером числились одни женщины. Пришлось сдать эту женщину на попечение еврейского жандарма.
Р.В. Сегодня утром я пошла к парикмахеру, народу пруд пруди, очередь подошла лишь к полудню. Приветливая девушка за семь кусочков сахара меня очень хорошо постригла.
В восемь вечера все, кто отправляются следующим транспортом, выходят из дому, и вот уже собирают народ на третий <…> Встретила Густу(21), как всегда, он полон оптимизма, но я вижу, каково ему на самом деле. Он шел подышать воздухом, нес с собой стул.
24 августа, понедельник
Э.Р. Число жителей гетто доходит до 70000 (22). Хотели задействовать чердаки, чтобы разместить там часть народа. На дне рождения начальника гетто рассказали глупую шутку: Умер душевнобольной. Врачи определили восемь причин смерти.
Р.В. Ночью кто-то с балкона шепотом звал на помощь. 9 человек спали или делали вид, что спят. Я встать не могла - сплю самом углу - перебудила бы всех. Наконец, мольбы прекратились, видно, кто-то утихомирил больного.
Рано утром на дворе народу, что мух, моются, стирают, тихонько переругиваются. Вещи пропадают, но тотчас находятся при угрозе шмона. Перед обедом я пошла за чемоданом, но мне сказали, что чемодана я не получу, а мне не во что переодеться, поскольку Миленка (23) выстирала мне платье и кофту, чтобы я могла ходить в чистом. У Боженки <…> пропало 7 чемоданов (24), один был с прекрасными вещами, сапоги мои тоже пропали. Часы у меня отобрали еще в Праге. Но мои переживания по поводу потери даже очень нужных вещей несопоставимы с тем, что приходится переживать старикам и больным, с ними обращаются не так, как следовало бы, от такого обращения камень бы прогнулся, - люди бывают такими черствыми!
Вечером в Польшу отбывает еще один транспорт. Две девочки плачут - уезжают их родители. Вечером к нам на ночлег пришла еще одна особа, так что нас стало десятеро.
25 августа, вторник
Э.Р. Будут отправлены три транспорта (25). По слухам, собираются принять постановление по поводу количества евреев, которые приедут в Терезин; решить, с какой скоростью будут умирать старики. Огромная и мрачная эта работа переполняет душу. Я одинок, притом что меня любят хорошие люди.
Р.В. Во вторник умерла четвертая по счету жилица, бывшая певица. Я пошла в Д<резденские> казармы навестить Маженку (26). Вот ужас, постель на постели, не повернуться. Маженка лежит, за ней ухаживают родственники, думаю, что ей тут спокойней, чем дома. Мне становится все трудней в моем доме, хотелось бы оттуда уйти, но везде все переполнено. Немецкие евреи живут в отдельных домах. После долгих попыток мне удалось перебраться к Боженке (27), Юля (28) с Боженкой за пятнадцать минут собрали мои манатки. Здесь хотя бы светло, в комнате 16 женщин (29).
26 августа, среда
Э.Р. Ночь, летняя ночь - вся казарма спит, спят люди. Заботы отпустили их, люди перекочевали в мир сновидений… Лампочки бледно освещают коридор. Большая тень лежит на доме, на гетто, на мире… Люди спят и видят сны о лучшем будущем.
Р.В. Чудесный день, умылась на большом балконе. На завтрак все тот же черный кофе, на обед картошка с подливкой. Из Франкфурта прибыла баронесса Ротшильд (30) <…> Навестила Маженку, ей уже лучше. На дворе Дрезденских казарм тысяча тюков с вещами.
27 августа, четверг
Думали, не учредить ли частное хозяйство. Чтобы каждая семья сама на себя готовила. Может, это бы изменило к лучшему жизнь отдельных людей. Но для великого множества это стало бы несчастьем. Где готовить - нет ни печей, ни угля, ни свободного места. В пятницу будут приняты важные решения.
Р.В. Опять была у Маженки (31)
28 августа, пятница
Э.Р. Страшная жара. Сегодня раздавали повестки на транспорт. Получатели являются к нам с рыданиями. Сотни несчастных, которых переносят с зыбкой почвы в мир, полный еще более страшных опасностей. Судьба еврейства - сколько раз евреи уже меняли место обитания?
29 августа, суббота
Э.Р. Хотят разместить в Терезине 70000 людей. Что будет зимой? Нет отопления, уже сегодня все большие чердаки полностью заняты. Такой чердак в полуденной жаре - сущий ад. Духота, смрад, вонь лежат тяжелым облаком над людьми, от этого останавливается дыхание, люди едва дышат.
В эту неделю я начал изучать арабский.
Перед нами, на общем дворе (несколько домов имеют один двор) сборище - играют кабаре. Странная пора, странные люди, кабаре жизни.
30 августа, воскресенье
Э.Р. Взялся за арабский. Хотел бы - еще до того, как приеду в Арец (32), - в совершенстве овладеть ивритом. Чтобы уметь читать газеты, книги, говорить… Так у меня будет больше времени на изучение арабского. Фундамент для дальнейших штудий арабского не помешает заложить еще в диаспоре.
31 августа, понедельник
Э.Р. Интересная дискуссия, что лучше, отделить детей из рейха от детей из протектората или воспитывать их вместе. У меня нет на этот счет ясного мнения.
Прибывает транспорт из Праги, 1100 человек. Я не верю, что и моя любимая - в их числе. Двое детей стащили часы и что-то еще.
Р.В. Транспорт собран, но еще не отправлен, проверяют, все ли номера на месте (33). Опять ходила навещать Маженку. Во дворе можно получить справку, кто где находится, там есть надпись Information. Едут телеги, запряженные людьми, 10 (а иногда - и 20) человек тянут за собой повозки, набитые чемоданами и баулами. Тяжелая работа, мужчины все сгорбленные, ведь все надо на себе из такой дали припереть, развезти по местам забесплатно.
Около меня лежит больная девушка, неизвестно, что с ней будет, а ее двадцатилетней сестре на все наплевать, ведет себя нахально, без разрешения наваливает на мою постель два своих матраца. Умерла пятая женщина, целый день ждем, чтобы ее отсюда забрали. Никто ни на кого не обращает внимания.
1 сентября, вторник
Э.Р. Арабский очень сложен. Не знаю, хватит ли у мне терпения кроме иврита изучать еще и этот тяжелый язык. Сегодня я посетил комнату хаверот (34). Обычно, возвращаясь из конторы, я остаюсь дома.
Р.В. Утро. У Божены болит горло. В комнате шум, стоит ругань из-за кухни - кто должен ее мыть, - никому нет дела до других, от шума голова раскалывается. Пришел врач, но у него нет лекарств. Весь месяц стоит страшная жара, нет дождя, и всё в пыли, сегодня впервые небо выцедило несколько капель.
В огромных казармах, где я навещала М<аженку>, тысяча баулов во дворе, девушки тянут за собой повозку с досками, сбивают из досок кровати, ящики и гробы.
Обед начинают раздавать с десяти утра. Мы изголодались, уж лучше бы картошка, чем кнедлики, жесткие как камни. После такого обеда нужно прилечь, так еде легче перевариваться.
2 сентября, среда
Э.Р. Переселяем девочек в другую казарму. Там у них будет много воспитательниц, чьи человеческие качества я очень высоко ценю. Думаю, эта казарма будет очень интересным экспериментом.
Признаюсь, по отношению к своему собственному отцу (35) я веду себя скверно.
Р.В. Утром меня навестила госпожа Хершлова, она прибыла в Терезин неделей позже меня. Передала мне привет от Бедржишки (36) и сказала, что Бедржишка плакала. Госпожа Хершлова (37) живет в 15 комнате дома Q 420, рядом с 408. Пыталась я устроиться на работу в Отдел по работе с молодежью, но туда стояла очередь в 200 человек, я записалась, начальник меня принял хорошо, но что из этого выйдет, не знаю. Две девочки у нас заболели скарлатиной, их отвезли в детскую больницу. Человек здесь не имеет права бояться, поскольку из-за избытка людей и недостатка еды каждому угрожает терезинская болезнь, люди умирают ежедневно. Помещения мы моем каждый день, каждый день проветриваем вещи, но невозможно уберечься в ситуации, когда нет ни стула, ни стола. Спим при открытых окнах, слышим, как по ночам ездят машины и грохочут повозки, запряженные людьми. На улицах горы угля и кокса, за день это нужно убрать.
3 сентября, четверг
Э.Р. Мировоззрение тех, кто вернулся из Эрец Исраэль, очень интересное. Мне думается, что эти люди (например, Плачек или Энглендер) (38) прибыли в Страну, будучи глубоко уверенными в том, что они найдут лучший мир, новый и справедливый. Эти энтузиасты не видели реальности, не принимали человека таким, каков он есть. Неудивительно, что все их надежды рухнули.
Р.В. Миленка в первый раз отправилась на работу, в прачечную. В Гамбургских казармах она должна быть в полшестого утра. Встала в полпятого, работают там молодые девчата, сто человек в первую смену и сто - во вторую. Вечером пришла Ж<аннинка> Геброва (39).
4 сентября, пятница
Э.Р. И они, так и не сумев оправиться от разочарования, стали искать новую цель для своих устремлений. Думаю, если бы это осуществилось, то вскоре их бы постигло новое разочарование - может быть, еще более горькое.
Р.В. Прибыл новый транспорт из Праги и ее окрестностей. Ночью дважды была тревога, велели погасить весь свет. Все трясутся, боятся получить повестку на транспорт в Польшу. Сегодня я пролежала весь день, пила только горячий чай, поскольку и меня навестила терезинская болезнь.
5 сентября, суббота
Э.Р. Подсчет мертвых - один, потом десять, потом десятки, пятьдесят, шестьдесят, - число росло, приближалось к сотне, сегодня уже около ста тридцати. Притом стоит духота, какой никогда не было, не хватает людей, чтоб копать могилы.
Борьба за жизнь здесь ужасна. Болезнь означает понижение статуса и повышение шанса получить повестку на транспорт.
Р.В. Чувствую себя лучше, но все еще слабость. Усиление режима работы, прежде многие отлынивали, но теперь установлен контроль, кто где работает, часы записывают, каждый здоровый человек должен отработать 48 часов в неделю, и никаких исключений. Похоже, мы уже привыкли к этому порядку.
Женщина, которая так радовалась, когда ее вычеркнули из последнего транспорта, утром получила повестку. Думаю, во второй раз собирать вещи еще тяжелей, но счастье снова улыбнулось - ее освободили.
В полдень во дворе женских казарм собралось великое множество народу. В четыре появился лектор, он говорил на тему "Гетто Терезин", очень хороший доклад - о том, сколько труда было сюда вложено, а труд, как известно, хорошее лекарство в беде, люди здесь слабеют от недостатка еды. Накормить более 50000 людей - в этих условиях практически невозможная задача, но мы над ней работаем. Воды здесь раньше хватало на 20-25 тысяч человек, теперь найдены новые источники, так что воды хватит на всех. Если бы мы не следили за чистотой, здесь могла бы разразиться страшная эпидемия. В заключение он обратился ко всем нам с призывом - работать во имя улучшения условий жизни.
6 сентября, воскресенье
Э.Р. Прибывает комиссия в составе трех высокопоставленных немецких офицеров. Они будут решать, кто из еврейских стариков из Германии имеет право (так! - Публ.) быть записанным на транспорт. Процессия смерти, скорби, болезни…
Я так устал. Приедет моя дорогая… Понравлюсь ли я ей?
Р.В. Опять пошла проведать М., пришла очень кстати, принесла ей обед, сегодня впервые было настоящее мясо, она съела с удовольствием. Пользуясь случаем, пошла проведать Жаничку Геброву, в дом напротив. Убогое жилье, старый барак, нужно пройти через несколько грязных, расходящихся во все стороны дворов, слева написано 703, 705, 707 и 709 Q и тут же 320-322 L, маленькие грязнющие домишки, забитые людьми.
На улице огромное движение, как в большом городе, и, чтобы ни на кого не налететь, надо держаться правой стороны. Самые лучшие помещения, сравнительно благоустроенные и чистые, отданы маленьким детям, юношам и девушкам. В три часа дня меня настигла гроза, страшный ливень, мы так его ждали, изнемогая от жары <…>
Здесь есть мужчина, который раньше весил сто кило, а теперь пятьдесят <…>
В двенадцать ночи - тревога. Пришла пани Вырбова, сказала, что пани Старкова немедленно должна отправляться на транспорт. Все женщины перепугались. Боженка в 12 ночи повела пани Старкову к дочери, которая тоже была вызвана на транспорт. Утром пришли забрать ее вещи. Пани Старкова так и не ложилась, да и как уснешь в такую сумасшедшую ночь.
На меня опять напала терезинская болезнь, наверное, от испуга, сижу здесь, как мокрая курица. От нас вынесли еще одну мертвую.
7 сентября, понедельник
Э.Р. Я заболел, у меня высокая температура. Никого не хочу видеть. Мне нужно одно - покой, покой… Может, это реакция на беспрерывную занятость последних дней. Плохо здесь болеть, но, может, это даст мне какой-то роздых.
Р.В. Нужно лечиться, ко мне пришел доктор Циммер, ничего страшного у меня нет, но и приятного мало, прописал мне пять порошков органического угля, их можно получить в домашней аптеке. Улицы от 3 до 6 утра закрыты, выходить нельзя, в эти часы отправляют транспорты в Польшу (40).
19) Ruth Gartnerova: род. 23.3.1917 - отправлена в Терезин 26.6.42 из Оломоуца - отправлена в М. Тростинец 25.8.1942, погибла.
20) Гертруда Бекова (1916 - 1944), невеста Эгона Редлиха.
21) Наш родственник; этим же летом Густа и его жена были отправлены в Треблинку. - Х. А.
22) Редлих завышает цифру на 15000.
23) Внучка, которая работала в прачечной. - Х. А. Milena Steindlerova, род. 17.6.1922 - отправлена в Терезин из Праги 30.7.1942 - отправлена в Освенцим 6.9.1943 - погибла в Освенциме-Биркенау 8.3.1944.
24) В июле 1942 один транспорт потерял все чемоданы, у людей осталось только то, что было в руках. - Х. А.
25) Транспорт "Bc" в M. Тростинец, 1000 человек.
26) Маженка, по всей видимости, родственница, никаких данных пока не обнаружено.
27) Дочь. - Х. А.
Bozena Steindlerova, род. 8.1.1896 - отправлена в Терезин 30.7.42 - выезд в Швейцарию 5.2.1945, выжила.
28) Зять. - Х. А. Julius Steindler, род. 6.8.1886 - отправлен в Терезин 30.7.42. - выезд в Швейцарию 5.2.1945, выжил.
29) В комнате дома Q 412, 3,5 х 3,5 м. - Х. А.
30) Баронесса Ротшильд не числится в списках "проминентов". Видимо, она вскоре была депортирована в Польшу.
31) Далее утеряно несколько страниц. - Х. А.
32) От ивр. арец - страна, земля; здесь - сокращенное Эрец Исраэль, Земля Израиля.
33) 1.9.1942, транспорт "Be" в Раасику, 1000 человек.
34) Хаверот - подруги (ивр.).
35) Максимилиан Редлих (1870 - 1948), дожил до освобождения в Терезине. Из пятерых его детей выжил только сын Павел.
36) Дочь, которая пока оставалась в Праге. - Х. А. Bedriska Bartosova, род. 21.3.1892 - отправлена в Терезин 12.9.1942 - отправлена в Треблинку 19.10.1942, погибла. Добровольно записалась на транспорт, чтобы сопровождать мать, Ружену Вайнбергерову, автора дневника. Обе дочери Бедржишки Бартошовой пережили войну в Праге.
37) Augusta Herschelova, род. 21.2.1868 - отправлена в Терезин 10.9.1942 - отправлена в Треблинку 15.10.1942, погибла. Karel Herschel, род 5.10.1868 - отправлен в Терезин 10.9.42 - отправлен в Треблинку 15.10.1942, погиб.
38 Зигфрид Плачек и Артур Энглендер вернулись со своими семьями из Палестины в Прагу в 30-х годах. Большинство репатриантов-сионистов из Чехословакии не сумели прижиться в Палестине из-за тяжелых условий труда, незнания иврита, неблагоустроенного быта и т. д. В Терезине они пытались донести до молодых сионистов свой опыт, но молодежь не желала их слушать.
39) Jana Geberova, род. 15.3.1877 - отправлена в Терезин 9.7.1942 - отправлена в Треблинку 15.10.1942, погибла.
40) 8.9.1942, транспорт "Bk", в М. Тростинец, 1000 человек.
|
|
Зарегистрирован |
Простите, я плохо вижу днём. Позвольте, моя лошадь посмотрит на это. (c) Назгул от R2R
|
|
|
Antrekot
Bori-tarkhan
Живет здесь
CНС с большой дороги
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 16204
|
8 сентября, вторник
Э.Р. Всю ночь старики и старухи приходили записываться. Если бы можно было хоть на йоту доверять немцам, я бы подумал, что они хотят улучшить ситуацию евреев из Рейха и потому посылают только немецких евреев, но немцам верить нельзя. Это страшные и странные враги.
Р.В. Теперь в связи с транспортами из Германии и Праги улицы закрыты от 11 утра до часа дня.
Впервые дали к обеду макароны с картофельной подливкой, но я могу только смотреть на еду. Вечером все ходят разузнавать, не прибыл ли из Праги кто-нибудь из знакомых.
Ночь прошла скверно, мы обязаны спать при открытых окнах, и потому с улицы слышно каждое слово. Ночью новоприбывших все еще распределяют по местам, днем времени на это не хватает.
9 сентября, среда
Э.Р. Вполне возможно, что гетто скоро навестит один из наивысших чинов - Гиммлер. Начальник лагеря велел немедленно открыть несколько магазинов и таким образом втереть очки начальству. Потемкинская деревня. Как только начальник покинет гетто, магазины исчезнут.
Мне уже лучше. Мою любимую хочу принять у себя.
Р.В. Утром из-за какой-то глупости разгорелся страшный спор, но благодаря вмешательству одной женщины дело кончилось миром.
10 сентября, четверг
Э.Р. Готовят магазины с обувью, косметикой, одеждой, посудой для еды и готовки, продуктовую лавку. Все жители гетто сгорают от любопытства, что будет, надолго ли открываются магазины. Думаю, что это долго не продлится и магазины закроют (41).
Р.В. В ночи выли сирены, такой звук разбудил бы и глухого. Ханичка (42) лежит уже два дня, надеюсь, скоро поправится. Навещала М., перед домом горы угля, так что мы здесь не замерзнем.
Днем видела, как магазин на углу превращают в настоящий магазин, говорят, там будут продавать вещи, говорят, что введут новую валюту. Это правда, работа здесь идет по всем направлениям. Видела опять грузовики, огромные грузовики с багажом, его сложили в больших казарменных дворах, на случай, если начнется дождь <…> Невозможно сразу рассортировать весь багаж, но есть надежда, что когда-нибудь мы его получим.
Не надо забывать, что скоро уже 9 месяцев эмиграции, и тем, кто попал сюда раньше, было куда хуже нас. Они пережили здесь страшные холода, и работать им было очень трудно.
Да, делается все, чтобы улучшить условия существования, но не могу сказать, что люди в нашей комнате стали более уживчивыми; всякая мелочь вызывает скандал. Впрочем, внезапно вспыхнув, он может и внезапно прекратиться: угостишь "скандалиста" чем-нибудь, и - снова друзья.
11 сентября, пятница
Э.Р. Рош ха-Шана. Время окинуть взглядом прошлое и возложить надежды на будущее. Моя любимая приедет на Рош ха-Шана. Сколько всего случилось в прошлом году - и всему этому я был свидетелем, я увидел то, чего в жизни никогда не видел. Время убегало со скоростью течения реки, волны иногда доходили до самого горла. Спасся благодаря Божьей воле.
Р.В. Генеральная уборка в день перед наступлением Нового года, все моем, стираем, чтобы в Новый год быть чистыми. Весьма упитанная дама прибыла 8 сентября из Праги и попала к нам в комнату. Она вынула из мешка свои сокровища, - целая купеческая лавка, вещи вкуснейшие. Вышло так, что у одной женщины из Словакии за целый день не было во рту ни крошки, и у меня тоже, я объясняла это новой даме раз десять, но у нее каменное сердце. А сама хвастала тем, сколько добрых дел людям сделала. Она сварила себе суп и кофе, дала мне попробовать одну ложечку, не больше, потом, на глазах у всех нас, она нарезала сдобу большими кусками и никому не дала попробовать.
[]12 сентября, суббота[/b]
Э.Р. Итак, ты приехала, моя любимая. Знакомься с местной жизнью - и ты познаешь и тяжелые стороны, и то, чему она нас может научить. Все внимание гетто привлечено к магазинам. Прибывают высокие гости. Потемкинская деревня, - может, что-то от нее и останется. Уже даже напечатали талоны на товары. В это трудно поверить.
Милая, я буду счастлив, когда ты будешь у меня, после свадьбы, после всего. Мне плохо от всего этого.
Р.В. Новый год. Боженка всю ночь была в Женинских казармах, прибыл транспорт из Нюрнберга, и она помогала расселять людей, было ей очень тяжело.
Сегодня опять прибыл транспорт из Праги, а в нем Бедржишка. Так что наша вилла опустела, чего я больше всего и боялась, надеюсь, мы как-то проживем и без нее.
13 сентября, воскресенье
Э.Р. Получил разрешение покупать в магазинах, на этой неделе мне позволят купить бумагу. Возможно, в ближайшие недели ничего другого там не появится. А если я ошибаюсь? Уж если немцы что-то начинают…
Р.В. Утро. Мы все вполне довольны нашим скромным жильем, но тут появляются еще двое, это уже многовато. Что делать, придется смириться…
14 сентября, понедельник
Э.Р. Моя любимая, - я не видел ее уже девять месяцев, - совершенно не изменилась. Вообще я замечаю, что люди, которые сюда приехали и которых я давно не видел, мало изменились. Милая, милая моя, я так рад, что мы снова, дай нам Бог, будем жить вместе, и будем счастливы.
Р.В. Бедржишка получила чемодан, осталось ей получить сумку. Приехали и Шульцы, поселились на чердаке L 116. Понедельник, начало недели, принес бы он что-нибудь хорошее.
15 сентября, вторник
Э.Р. Отношения между стариками и молодежью скверные. Я вижу это и по своему отцу, и по теще (43). Мы не обращаем достаточного внимания на проблемы стариков. Мы слишком нервные, и потому ведем себя с ними скверно. Но, с другой стороны, мы с тобой, например, хотим быть вдвоем, остаться наедине.
Р.В. Бедржишка получила весь багаж, пропала только колбаса. Я ходила навещать Шульцову, живут они ужасно, но обещают переселить их в дом.
16 сентября, среда
Э.Р. Невозможно. Постоянно приходят гости. Знакомые, друзья, родственники. Моя дорогая пока еще не живет со мной. Вечером она спешит вовремя вернуться домой. Днем у меня много работы. Что делать? Так и ходим друг за другом.
Р.В. Была у Шульцов, они все еще на чердаке.
17 сентября, четверг
Э.Р. Две тысячи стариков оставят гетто (44). Поедут в вагонах для скота, где даже скамеек нет. Страшная жизнь. Страшная война за выживание. Вчера из Франкфурта прибыли сироты, мы с трудом нашли им место.
Р.В. Ночью было холодно, моя постель у входа в комнату, я замерзла, но днем тепло и солнечно, на улице движение и шум. Прибыл транспорт из Франкфурта, места нет, людям теперь достаются лишь закутки на чердаках. На улицах большие машины с багажом.
18 сентября, пятница
Э.Р. Искал адрес одного проминента (45). Он умер несколько дней тому назад. Отношения у нас с моей милой очень хорошие.
Сегодня приедет транспорт из Моравской Остравы. Мы не знаем, где разместить детей. Места нет.
Р.В. <…> Была в помещении, где находятся неопознанные вещи, - настоящий магазин оптовой торговли, чего тут только нет - и ткани, и одежда, и пиджаки, и брюки, и ботинки. Прибыл транспорт из Остравы. Снова страх перед польскими транспортами.
19 сентября, суббота
Э.Р. Прибыла Острава. Снова отправляется транспорт, снова просьбы (46). Прибыла женщина из тюрьмы, с четырехлетним сыном. У нее туберкулез. Муж в К.Z.47 Отправлена <на восток>.
Все те же противоречия - прошения родственников.
Паника, крики, люди на чердаках.
Сцены, которые не передать ни в одном фильме, - драматические, натуралистические, кошмарные.
Р.В. Ровно год прошел с того дня, как мы начали носить звезды. Сегодня с утра новый сюрприз: Бедржишка получила повестку, бедняжку аж всю трясет. Была у нас госпожа Шульцова, тоже получила повестку, убита этим, бедняжка (48). Из кухонного окна выпала семидесятилетняя старушка: она что-то варила, непонятно зачем вдруг влезла на подоконник и упала вниз во двор. Вечером умерла.
20 сентября, воскресенье
Чердак. На транспорт записалась слепая. Целый час просидела без всякой помощи. Ее ведут на чердак. Маленькая девочка, лет десяти, помогает ей. Невероятное зрелище. Кто не видел, не поверит.
Р.В. Горячий выдался денек. Бедржишка должна была идти, но, слава Богу, ее этим транспортом не забрали <…> Получили мясо, но очень жесткое, есть невозможно.
21 сентября, понедельник
Э.Р. Вечер. Проводил свою любимую и вернулся домой. Прибыл транспорт из Берлина. Ехали целый день. Йом Кипур. Несмотря ни на что некоторые женщины постились. Старух отвели на чердак одного из домов. Они не хотели ложиться на каменный пыльный пол на грязном чердаке.
Р.В. Долгий День Успокоения, я перебралась на место госпожи Стейнбергеровой, новой молодой жилички, которая уж больно шумела, мол, ей не хватает места. Госпоже Ш. не удалось избежать транспорта, так что сегодня ночью она отправляется со всей семьей, в три часа (49).
22 сентября, вторник
Э.Р. В Берлине им сказали, что они едут в санаторий. День свадьбы. Свадьба прошла быстро и хорошо. Были мой отец, теща, шурин с женой и старая тетя. Свадьба в гетто, интересная свадьба.
23 сентября, среда
Э.Р. Начальник полиции из Минска (50) станет и здесь главным полицаем. Он прибыл в здешнюю тюрьму несколько недель тому назад. Он сидел отдельно, только ему было разрешено читать газеты, он получал двойной паек. Рассказывал, что ситуация с евреями в Минске кошмарная.
24 сентября, четверг
Э.Р. Пришла моя дорогая. И все вокруг изменилось, даже комната стала выглядеть иначе. Я счастлив, но…
Разрешили писать письма (51), разрешили в письмах просить прислать посылку с продуктами. Возможно, это радикально улучшит ситуацию. Спрашивается, когда придет всему этому конец…
25 сентября, пятница
Э.Р. Сироты. Дети на чердаках. Невозможно найти им место. Не хватает энергии и людей, которые бы стояли во главе, им недостает авторитета. Безусловно, есть связь между явлением первым (недостатком энергии) и явлением вторым (недостатком авторитета).
26 сентября, суббота
Э.Р. Слет Движения (52). Спор о деятельности Гистадрута (53) и об отношениях между "старыми" и "молодыми". Обе стороны в одинаковой степени глупы, молодые инфантильны, старики не понимают, что это естественное свойство молодости. Я почти что готов предпочесть пыл молодежи (покуда он есть) полному нежеланию чего-либо со стороны стариков. Между скептицизмом и отсутствием желания есть кое-какая разница.
27 сентября, воскресенье
Э.Р. Слет Движения. Спор по разным вопросам. Говорили на тему "Гистадрут-арбайтер"(54). Я попытался объяснить, что работник Гистадрута - это не "необходимое зло" для гистадрута, но основа его существования. Говорил и на тему "Наши отношения с Эрец Исраэль". Чему мы можем научиться у дурной здешней жизни в гетто?
[]28 сентября, понедельник[/b]
Э.Р. Ответ простой. Многому нужно научиться еще до того, как мы начнем строить свою Страну. Мы, кому пришлось столкнуться с такими неимоверными препятствиями, что видим мы здесь? Разные типы евреев. Чему может научить нас здешняя жизнь? Она покажет нам, насколько может надоесть жизнь в Европе!
29 сентября, вторник
Э.Р. Мы прибыли сюда сионистами - и хотим уехать отсюда евреями. Некоторые из вожатых Движения недовольны слетом. Они говорят, что в глазах молодежи наше молодежное Движение выглядит как пожарная команда, которая не имеет ничего общего с самими пожарниками.
"Проминенты" получили новый дом. Им разрешено…
Р.В. Бедржишка пришла в полседьмого утра, улеглась наверху и проспала до обеда, после обеда снова прилегла. Здесь приходится работать, и очень много. Есть здесь и легкие службы, например: Thordienst (55), когда женщина сидит у ворот и отвечает на вопросы жителей гетто. Вечером ее сменяет немецкий патруль. Ночью и днем двери комнат должны быть открыты. Thordienst подконтролен Ordnungdienst (56), им надо ясно и точно отвечать на вопросы. Лениться здесь не приходится, но стоит привыкнуть - и все идет как по маслу.
30 сентября, среда
Э.Р. …несколько раз в месяц писать за границу.
Очень интересная беседа с Аароном Менчером (57), ведущим Движения. Он рассказывал разные вещи из истории Движения австрийской молодежи.
Два парня украли чемоданы. Завтра я заседаю во главе суда, который будет судить этих ребят.
Р.В. Прекрасный день, кругом полно народу, удивительно, в соседней комнате, где живут немцы, уже в 10 утра был обед. Еще бы, варить на 55000 человек! И успеть всем раздать.
1 октября, четверг
Э.Р. Написать книгу и вывести в ней характеры всех людей, повстречавшихся тебе на твоем жизненном пути - идея интересная.
Аарон рассказал мне интересные вещи о развитии Движения в Германии, поделился своим опытом и знаниями (58). Он многое видел. Был в Польше на нескольких семинарах Хехалуца. Вывез…
Р.В. Пошла в Магдебургские казармы спросить, не могла бы я получить теплую обувь. Голова закружилась в этом лабиринте - куда ни глянешь, сотни людей. Десять печатных машинок в канцелярии, стулья все разные, на столах груды бумаг, кипы каких-то заявлений, яблоку негде упасть.
2 октября, пятница
Э.Р. …группу ребят в Арец.
Мы будем образцово-показательным гетто - с нашей помощью будет скрыта кровь, проливаемая на Востоке, скрыта великая несправедливость, те мертвые… А мы, мы должны писать и заявлять: положение евреев в Германии не столь плохо, не столь плохо.
Р.В. Была с пани К. в Магдебурге, там настоящая давка, перед транспортом в Польшу. Прибывают транспорты из Моравской Остравы. Ежедневно множество похорон.
3 октября, суббота
Э.Р. Празднование дня рождения Ц.(59) Интересная речь Я.(60) Привилегированное гетто… покрывало над морем крови и жертвами на востоке. Привилегированное гетто, в котором каждый день умирает более ста человек.
Моя дорогая, мы вместе. Время сейчас очень тяжелое, печальное, и потому так хорошо, что мы вместе. Что будет после Терезина, не знаю. Но думаю, останемся вместе.
Р.В. Прекрасный теплый день. Бедржишка довольна работой в прачечной, отношения с персоналом прекрасные. Сегодня в субботу магазины закрыты, тишина. Часто приходят гости, мне всегда так хотелось общества, а теперь я сыта им по уши. Здесь как в улье, все разговаривают, на больного человека, который лежит у нас в комнате, никто не обращает внимания. Хочется выйти из помещения <…> Книги мои пропали, мне одолжили какую-то книжонку, и я читаю на балконе. Только успокоилась - снова гости, к счастью, гостья приятная, удивительно приятная; но и она убежала из нашего дома, она бы с ума сошла, если бы здесь осталась. Съела кусочек хлеба с джемом, "на дорожку", она была очень голодна.
4 октября, воскресенье
Э.Р. Слет продолжается. Страшное разочарование. Ни ясной цели, ни налаженной работы, ни программы…
Использование старой формы без современного содержания. Отношения между мной и моей дорогой необычные и непростые. Однако я рад, что она приехала.
Р.В. <…> Утренний гость сделал великий жест - восторженно провозгласил, что из Праги пришла маленькая посылка госпоже Метцловой, живущей в нашем доме, весь дом поднялся, все задают вопрос за вопросом, да <…> (61)
41) Магазины не закрылись, но в них практически ничего не было. Из продуктов продавались искусственная паста с привкусом горчицы, искусственная паста с привкусом супа, отходы от производства суповых концентратов; из домашней утвари - старые дырявые кастрюли, в галантерее - продавленные чемоданы, остатки экспроприированного имущества жителей гетто.
42) Внучка, т. е. я. - Х. А. Hana Steindlerova (Anderova), род. 2.6.1926 - отправлена в Терезин 30.7.1942 - выезд в Швейцарию 5.2.1945, выжила. Художница, живет в Праге (подробнее о ней см. в предисловии к данной публикации).
43) Bekova Berta, родилась 21.5.1887, депортирована в Терезин 22.5.1942, в Освенцим - 19.10.1944, погибла.
44) 19.9.1942, транспорт "Bo", в Треблинку, 2000 человек.
45) Проминент - в Терезине особый статус, который немцы давали лицам за определенные заслуги перед Рейхом. Этот статус предоставлял ряд послаблений: проминентам позволяли жить с семьей, давали отдельные квартиры; до осени 1944 практически никто из них не был отправлен в Польшу.
46) 21.9.1942., транспорт "Bp", в Треблинку, 2020 человек.
47) Концентрационный лагерь.
48) Ruzena Schulzova, род. 5.3.1883 - отправлена в Терезин 12.9.1942 - отправлена в М. Тростинец 22.9.1942, погибла; Karel Schulz, муж Ружены, род. 16.10.1878 - отправлен в Терезин 12.9.1942 - отправлен в М. Тростинец 22.9.1942, погиб; Elsa Schulzova, дочь Ружены и Карела, род. 8.12.1906 - отправлена в Терезин 12.9.1942 - отправлена в М. Тростинец 22.9.1942, погибла.
49) Дальше несколько страниц отсутствует. - Х. А.
50) Еврей Карл Левенштейн, в прошлом берлинский банкир, был с согласия Гитлера переведен из минского гетто в Терезин, где он организовал и возглавил Службу безопасности. К ней примыкали Сыскной отдел, Народная полиция, Служба ориентации и пр. Евреи Минска его ненавидели. "Д-р Левенштейн - интересная, таинственная фигура. В прошлом - морской офицер, по слухам, адьютант немецкого кронпринца, потом начальник еврейской полиции в Минске, теперь здесь. Все его боятся <…> Когда люди спрашивают его, как поживает тот или этот, он отвечает: "Поживают хорошо". Но стоит людям уйти, он опускает голову и говорит: "такой-то и такой-то были убиты на моих глазах"", - пишет Э. Редлих 5.12.1942.
51) По новому распоряжению, узники Терезина могли писать открытки в тридцать слов. Просить продукты запрещалось, поэтому заключенные часто передавали привет Броту (хлеб), Цукеру (сахар) и Фляйшеру (мясник).
52) Имеется в виду Хехалуц - от ивр. "пионер", сионистское молодежное движение, основанное в начале 1920-х гг. Давидом Бен-Гурионом и Ицхаком Бен-Цви.
53) Гистадрут - профсоюз еврейских рабочих.
54) Работник еврейского профсоюза (см. примеч. 49).
55) Видимо, нем. Tordienst - букв. "дежурство у ворот".
56) Ordnungdienst - Служба обеспечения общественного порядка (нем.).
57) Aron Menczer, глава "Гордонии", австрийской молодежной сионистской организации, занимавшейся подготовкой молодежи к репатриации в Палестину., род. 18.7.1917 - отправлен в Терезин из Вены 20.10.1942 - отправлен в Освенцим 7.10.1943, погиб.
58) По свидетельству Рут Бонди, Арон Менчер информировал Редлиха о гитлеровском "окончательном решении"; в записи от 2.10.1942 Редлих называет Терезин "организованной службой дезинформации".
59) Отто Цукер, род. 3.10.1892, - инженер и архитектор, ведущий сионистский лидер, член Совета старейшин гетто; отправлен в Терезин из Праги 4.12.1941, отправлен в Освенцим 28.9.1944, погиб.
60) Якоб Эдельштейн, род. 25.7.1907, - ведущий сионистский лидер, глава Пражской еврейской общины до конца 1941, глава Совета старейшин гетто; отправлен в Терезин 4.12.1941 - отправлен в Освенцим 15.12.1943, расстрелян в Освенциме 20.6.1944 вместе с женой Мириам и сыном Арье.
61) Потеряна страница. - Х. А.
|
| « Изменён в : 03/17/05 в 06:33:08 пользователем: Antrekot » |
Зарегистрирован |
Простите, я плохо вижу днём. Позвольте, моя лошадь посмотрит на это. (c) Назгул от R2R
|
|
|
Antrekot
Bori-tarkhan
Живет здесь
CНС с большой дороги
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 16204
|
5 октября, понедельник
Э.Р. Отправится транспорт со стариками (62). Отец, мать, дедушка - люди, которые здесь проработали несколько месяцев. Такая вот награда - гетто в Польше, смертельный приговор. Настроение плохое. Страх отчаянья, злоба, злоба. Овцы, идущие на убой. Беззащитные.
Р. В. <…> Прачечная работает в три смены, и женщины приходят с работы в разное время: одни заступают в 10 вечера и возвращаются в 6 утра или в 12, другие уходят в 5.30 и возвращаются в 2 ночи, третья смена начинается в два часа дня, а кончается в 11 вечера. Привыкаешь спать при постоянном шуме, но иногда, когда уж очень шумят, спать невозможно. Сегодня опять собирают транспорт в Польшу, и настроение у всех ужасное.
6 октября, вторник
Э.Р. Я женатый мужчина. СпрОсите, счастлив ли я? Трудно дать ответ. Я рад, что у меня есть подруга, с которой я могу обсуждать все жизненные проблемы, работу, людей… Но есть и трудности. Я люблю учиться. И мне не хватает на это времени.
Р. В. Критическая ситуация: пришли повестки на транспорт. Пятеро из нашей комнаты. Одна смогла отбояриться. Одна совершенно незаменимая дама тоже должна ехать, она плачет, мы ее утешаем, может, еще удастся "выписаться" из списка. Она разносила повестки на транспорт, иногда и в полночь, придет, попросит, чтобы расписались… И всех утешала… А теперь, бедняга, сама получила повестку. Посмотрим, чем дело кончится. В нашей комнате девушка заболела скарлатиной, ее отнесли в инфекционное отделение. Были приняты все меры к тому, чтобы болезнь не распространялась дальше: продезинфицировали помещение, а нас заперли до 7 часов. Запрещено пить воду из крана, так что целый день пьем чай. Порция молока такая маленькая - мы добавляем его по ложечке в чай или кофе из жита. Еда становится вкуснее, так что едим с удовольствием.
7 октября, среда
Э.Р. Мы в страшной западне. Если удастся из нее выбраться, мы с испугом и дрожью в сердце будем вспоминать все то, что мы здесь увидели, весь этот кошмар. Например, одним транспортом отправили всю семью без старой матери, которой больше 65 лет, и эта мать поедет...
Р. В. Никому не удалось избежать транспорта, все женщины, которые получили повестки, должны были ехать польским транспортом. В 11 вечера одна наша "сокомнатница" получила травму: вышла на улицу без карманного фонарика и провалилась в канаву. Врач осмотрел ее и сказал, что ей можно ехать в Польшу. Травма не помогла. Все сходят с ума, нервничают, молодые это переносят легче. Вечером укладывали вещи, супруги Л. получили предписание идти в так называемую шлойску (63). Одна пани Л. была исключена из транспорта, поскольку у нее в Праге тяжелобольной муж (64).
8 октября, четверг
Э.Р. ...следующим транспортом, в другое гетто. Разрывают семьи, убивают, мучают, и все - под видом благотворительности <…> Я хотел бы уснуть и проснуться в конце войны.
Транспорт стариков: одна из наихудших вещей - транспорты стариков.
Р. В. Багаж, который не успели забрать вечером, забирают утром. Транспорт уходит поздно вечером, в это время все улицы закрыты, выходить нельзя.
Новоприбывшие ищут место для спанья, очень забавно наблюдать, как им предлагают 70 см в середине комнаты, но и такое место должно быть занято.
9 октября, пятница
Э.Р. Счастливые часы перемежаются с ужасными. Не так-то просто жить вместе с женой в такой тесноте. Нервозность вызывает приливы гнева и споры. Мы оба много работаем, многие проблемы нам еще не ясны. Но я убежден, что все изменится к лучшему, когда придет конец.
Р. В. У меня всего две рубашки, хорошо, что Бедржишка работает в прачечной, она быстро выстирает и принесет, все мое белье помещается под подушкой. У нас есть две женщины, у которых по два матраца, при этом одна старушка лежит на полу, у нее нет матраца.
10 октября, суббота
Э.Р. Транспорты престарелых граждан Протектората. Дети должны остаться в Терезине. Отлично продуманная машинерия по уничтожению нервов…
Мы ищем новые формы воспитания, еврейские. Хотим ввести в детских домах утренние молитвы. И вот реакция... все это якобы уже устарело. Бог знает что.
Не понимают, что ШМА ИСРАЭЛЬ (65) не есть и не может быть лишь религиозным изъявлением, что это, ко всему прочему, изъявление народное.
Споры на этот счет могут быть крайне острыми.
Р. В. Всем женщинам старше 65 лет велено идти на регистрацию, женщина, у которой мужу больше 65, должна идти вместе с ним на регистрацию, их оформляют вместе. Почему-то на одних формулярах написано "О", на других "Т" (66).
11 октября, воскресенье
Э.Р. Огромный спор по поводу "еврейских" форм в воспитании детей. Многие воспитатели, ассимилянты или люди просто равнодушные, протестуют против еврейского образования. Например, мы попытались ввести у малышей утренние молитвы. Многие воспротивились, по их мнению - это "реакционная" тенденция.
Р. В. Боженка осталась лежать, температуры нет, аппетит нормальный; до обеда у нее была температура 39,3, потом упала до 38, вечером ей стало легче.
12 октября, понедельник
Э.Р. Вчера мы работали весь день. Работы хватит на всех: 10000 отправится транспортами на восток (67). Я убежден, что начальнику лагеря было приказано отправить 10000 стариков. Сегодня здесь их 7600. Начальник лагеря обязан исполнить приказ, поэтому он отправляет и молодых.
Р. В. Была в комендатуре, допрашивали всех тех, у кого есть арийские родственники (68). Девушка из Fuersorge (69) проводила обследование, видимо, что-то им там нужно. Послала письмо Амике (70).
13 октября, вторник
Э.Р. Мы писали списки с указанием рабочего места. Предполагаем, что отправки ждут 40% должностных лиц и чиновников. В следующие недели у меня будет кошмарное настроение. Осень не приносит нам ничего хорошего. Но нужно надеяться, может, следующая осень принесет нам спасение.
Р. В. Ужасная тревога - транспорт в Польшу, едут только старики.
14 октября, среда
Э.Р. Подготавливаем семинары для воспитателей. Специалисты будут читать лекции на разные темы.
Война на восточном фронте не приносит немцам успеха. Пока неясно, как долго продлится эта война.
Р. В. Сегодня Бедржишка впервые осталась дома, но ей уже легче. Миленке в Fuersorge выдали перину, бывает же такое! Боженка уже поправилась. Все наши заботы связаны с теми, кто едет.
5 октября, четверг
Э.Р. Гетто Терезин далеко от военного фронта, зато близко к тем фронтам, где старые и слабые умирают без всякой помощи. К фронтам, где не мужчина воюет с мужчиной, но где сильные уничтожают толпы бессильных без сострадания и милосердия.
16 октября, пятница
Э.Р. Весь этот день я ощущаю жуткую усталость. Может, стал чувствоваться недостаток хорошей пищи, недостаток молока и яиц. Думал, что осенью кончится война. По-моему, и ныне существует возможность того, что она скоро закончится.
17 октября, суббота
Э.Р. Вечер, канун дня рождения. 26 лет - в последнем году - 10 месяцев Терезина, свадьба. Бечулька рассказывала мне о своей семье. У нее было два родных брата, оба умерли. Они были красавцы, а она, якобы, "уродка". Отсюда все комплексы.
Спор на тему создания Хехалуца. Нам необходимо политическое движение, которое подготовило бы людей к будущему, - как организовать такое движение?
Кружок иврита посещает много народу, совет специалистов. Все это пока производит впечатление культурных чешских собраний эпохи Просвещения. Мы отстали на 150 лет.
18 октября, воскресенье
Э.Р. Подготавливаем еврейский детский сад. Записалось достаточно народу. Кружок иврита стал очень интересным.
Вчера получил "аин" - его выдают тем, кто говорит на иврите (71). В кружке объявилось несколько специалистов с потрясающим знанием языка.
19 октября, понедельник
Э.Р. Нелегкие времена переживает гетто. Люди, которые так много работали, оставляют гетто. Поскольку отправляют родителей, перед детьми встает вопрос: ехать с ними или остаться в гетто?
Перевод с иврита и чешского: Елена Макарова
62) 5 и 8 октября 1942, транспорты "Bt" и "Bu", в Треблинку, 2000 человек.
63) Шлойска (шлюз) - помещение в Терезине, куда поступали новоприбывшие узники. В шлойске проводились дезинфекция и личный досмотр; бόльшая часть багажа разворовывалась нацистами. Перед отправкой в Освенцим заключенные также проходили шлойску.
64) В 1942 - 1943 гг. Совет старейшин при отборе людей на транстпорт еще принимал во внимание различные обстоятельства, как то: болезнь кого-либо из членов семьи, необходимость оставаться на рабочем месте и т. д.
65) Шма Исраэль - основная молитва в иудейской литургии, читается утром и вечером: "Слушай, Израиль: Господь, Бог наш, Господь един есть" (Втор 6:4).
66) "Т" - Терезин, "О" - восток (Ost). По свидетельству Я. Якобсона, бывшего узника Терезина, "На регистрационном пункте в Терезине люди были поделены на две группы: те, кого отправляют на Восток, и те, кого оставляют в Терезине. Получившие "Т" могли вздохнуть с облегчением, получившие "О" бледнели от страха. Несмотря на то, что о Терезине толком еще никто ничего не знал, одно было ясно: лучше остаться здесь, чем быть отправленным на восток" (Jacobson J. Terezin: The Daily Life // Jewish Central Information Office. 1946, London).
67) 15 и 19 октября 1942 г. 3992 человека были отправлены в Треблинку, никто не выжил.
68) Наличие арийских родственников (в особенности занимающих высокие посты в Рейхе) могло служить причиной освобождения заключенного от транспорта на восток.
69) Служба опеки в Терезине.
70) Внучке в Прагу. - Х. А.
71) Аин - первая буква в слове "иврит". В Терезине так назывался диплом, который выдавали тем, кто свободно владел ивритом.
|
|
Зарегистрирован |
Простите, я плохо вижу днём. Позвольте, моя лошадь посмотрит на это. (c) Назгул от R2R
|
|
|
Antrekot
Bori-tarkhan
Живет здесь
CНС с большой дороги
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 16204
|
Хана Стейндлерова
ГОЛУБАЯ ТЕТРАДЬ (1)
Я сидела в темном углу при свете ретушерской лампочки. Вдруг дверь распахнулась без стука, и вошел Петр(2). В страшном смятении. "Что случилось?" - "Манди(3) в транспорте". Я уставилась на него - ничего не понимаю: "В транспорте? Что это значит?"
Петр поглядел на меня внимательно, - где я, на каком свете? - и сбивчиво, нервно стал объяснять: "Транспорты - результат регистрации всех пражских евреев, той самой регистрации, которая началась несколько недель тому назад. Это значит, что будут призваны тысячи евреев, по списку, списки составлены в Стешовицком гестапо, и все, похоже, будут эвакуированы в какие-то польские гетто. А это значит - надо оставить все имущество и через два дня, с пятьюдесятью килограммами багажа, явиться на сборный пункт, откуда всех переправят на поезд - и поехали". Я сидела молча, пытаясь понять логический смысл его слов и их последствия.
То есть это значит, что Манди, одна из моих самых остроумных, самых веселых подруг, через два дня покинет Прагу, свой дом, Родину и пойдет с рюкзаком в неизвестность… Почему? Зачем все это? Разве недостаточно того, что нам запретили участие в общественной жизни, запретили покупать в магазинах, запретили участвовать в кружках, что в восемь вечера мы должны быть дома, что нам запрещено уезжать из Праги, и что мы должны носить звезду - знак позора?
Нет, этого недостаточно! Теперь у нас отбирают то последнее, что мы имеем. Наши четыре стены, крышу над головой, постель, всё - и выпихивают нас вон, в неизвестность, в страшные места, в зиму. Почему? За что?
На все это есть четкий и жуткий ответ, смысл его теперь нам понятен:
"Потому что вы евреи"(4).
Потому что мы евреи. Мы не как все. Но разве я не ходила в школу, как Вера Новакова или Ярка Бышицка, разве мой отец не получал такую же зарплату, как его коллеги? Разве у нас не те же интересы, не та же страна, не тот же язык, как у них? Разве у нас не все как у них? Тогда почему не все - "мы", откуда взялось "они" и "мы", как образовалась эта пропасть?
Нет, этому не было объяснения, и размышлять уже было некогда. После тяжелого прощания с Манди, которое было столь же грустным для меня, как и для ее друзей-"арийцев" (я приучаюсь их так называть), последовали все новые и новые транспорты. Один за другим исчезали знакомые. Дети, старики, молодежь плелись, сгибаясь под тяжестью последнего, еще не отнятого имущества, тащились с рюкзаками к воротам печально известного Велетржинского дворца и исчезали за ними, - и больше от них ничего не было слышно. Ничего? Нет, не совсем, через несколько месяцев до нас дошли несколько открыток, взывающих о помощи. Люди, которые… <Обрыв текста.>(5)
…В глазах поплыли черные и фиолетовые круги, я с трудом удерживалась, чтобы не упасть. Люди, где я? В море рюкзаков и мешков нашелся термометр, и вот - 39,1. Меня положили на пол, укрыли всеми нашими пальто, и я плакала и плакала и плакала… В грязи, в паническом ужасе. Так что, приехали, или едем дальше? Из двадцати человек в нашей комнате осталось одиннадцать, наваленных друг на друга так, что не повернуться. Последующие два дня слились в темную неясную картину. Когда я смогла сесть - вот это да! - то увидела вокруг себя совсем других людей, они заняли места тех, кто уехал. Я увидела Альфреда (6), он сидел на полу у моих ног, увидела, что лежу на чем-то мягком, это была перина. Ее принес Альфред.
Письмо от Марии (7).
<Дальше вымарано несколько строчек. Текст до конца страницы перечеркнут крест-накрест.>
<Перечеркнутый текст:>
Так началось знакомство с новой реальностью: мы - пленные. И должны приветствовать эсэсовцев и жандармов. Мужчины при виде них должны снять шляпу, женщины - поклониться. Боже, я никогда не забуду то чувство стыда и унижения, которое я испытала, увидев собственного отца, снимающего шляпу перед эсэсовцем. Но никто не умел с таким шиком снимать перед ними шляпу, как Петр.
Главной заботой стала теперь работа. Некоторые группы людей, относящихся к так называемому "Производству", не подлежали отправке с польскими транспортами. В целом, жизнь Терезина организована по схеме, но в ней столько странных тропок и ответвлений - необходимо изучить эту науку, дабы ориентироваться в этом криволинейном пространстве. Познакомилась я и с центральной властью, в Магдебургских казармах: несчетное число дверей с непонятными названиями - "арбайтцентрале", "централэвиденс", "транспортэвиденс", "фамилиенкартай", "транспортляйтунг"(8) и многими другими. Я имела честь познакомиться с "арбайтцентрале", туда мы обращались с прошением направить нас на работу. По прошествии назначенного срока - десяти дней - я поступила на службу в "местную администрацию", в Гамбургские казармы.
<Конец перечеркнутого текста.>
Про Марию я ничего больше не слышала, но зато ходили слухи о следующих транспортах. Лучше всего было бы просто лечь и спать, ни о чем не думать. Но потом я подумала, что и это сумасшествие, просто надо принять весь этот кошмар как данный нам удел и повернуться к нему лицом.
Я изучала это лицо, лицо гетто, в котором даже высокопоставленные обитатели взывали о помощи.
Это было непонятно, непредставимо, я не могла привыкнуть к мысли, что всей нашей семье - маме, папе, Миле - в какой-то день придется всему этому покориться, сказать судьбе - "С Богом!"
Пока не мы, но другие были в транспорте, я не боялась. Поскольку с "ними" меня ничто не объединяло. Евреи не представляли для меня отдельную общность, я и представить себе не могла, что когда-то буду принадлежать к этой "расе". И только потому, что наша прабабушка не была крещеной! Кроме того у меня не было никакой связи с еврейством, я просто не понимала этого.
Но лавина транспортов продолжалась, круг наших друзей и близких все сужался и сужался, ушли дядя с тетей, становилось все трудней и трудней сносить разлуку, и мы с моей лучшей подругой Марией стали молиться о том, чтобы нас определили в один транспорт. Страннейшая молитва!
Дальше все двигалось в ритме, понедельник - четверг, понедельник - четверг, и мы думали, нет, этим они нас не возьмут, так они нас не сломят.
Три четверти года прошло с того дня, как все это началось. Было лето, июль 1942 года, моя любимая подруга получила повестку на четверговый транспорт, и она попросила меня пойти с ней в Летенские сады, прогуляться напоследок, перед отправкой на сборный пункт. И мы пошли с ней в Летенские сады, поднялись на самый верх и оттуда смотрели на город, прощались с нашей стобашенной Прагой, тяжело было видеть, с какой тоской глядела она в каменное море домов и башен, ласкала взглядом и провожала глазами Тутин, где стоит памятник Освобождения, любимую уличку, где каждый булыжник означал Родину, память о детстве, память о всей нашей жизни.
Притихшие, спускались мы тихими аллеями и улицами вниз, к центру. Было 7 утра. Просыпалась Прага. "В последний раз", - тихо проговорила Эва, а я подумала: "Когда же будет мой "последний раз""? Уходя из парка, мы взяли на память по каштану. И так шли мы по тихому утреннему городу, но в душе тишины не было. И вдруг промелькнуло - сегодня снова разносят…
Мауд: Странно, ходить в такое время по Праге! Это было строго-настрого запрещено! Они что, не боялись? Может, они ходили без звезд? Конечно, Прага не Простеёв… За это могли наказать - отправить в "зондер бехандлунг", или на "экстратранспорт", или на "айнзац-транспорт"…(9) Да, пражанки это пражанки, а у нас в Простеёве все были на виду... Может, они спрятали звезды? Звезды… Я тебе рассказывала, как моя мама пришивала звезды? У нас все звезды были на кнопках. Ко всей одежде она нашила по шесть кнопок, звезды можно было прикнопливать, не пришивать каждый раз по новой. Но немцы проверяли. Аккуратно пришита звезда или небрежно. Просовывали между звездой и одеждой карандаш: если проходит - немедленно перешивать! Пришито не по правилам! У них было столько разных идей! С нами, правда, такого не случилось (10).
И я с какой-то невероятной ясностью ощутила - сегодня наша очередь. И на секунду не было сомнений.
На прощание сжимаю Эвины руки в своих - "Жди меня в Терезине, на вокзале!" - говорю весело, чтобы легче расстаться.
Я сворачиваю на Староместскую площадь, прохожу Старый Город насквозь. Я бегу домой, я знаю, там ждет меня бумага, согласно которой и мне придется распрощаться с домом. В туманной дали виднеется Вацлавская площадь. Я вхожу в подъезд, подметки отсчитывают шестьдесят восемь мощеных ступенек, звоню в дверь "семейным звонком" - и вижу маму, она рыдает в объятиях соседки. Я ничего не спрашиваю, все знаю и так. Транспорт. И вдруг - ощущение легкости. Все, чего мы так боялись, так страшились, уже случилось. Бегу на соседнюю улицу Щтепанску, к Марии.
Мария встречает меня заплаканная, при виде меня она смеется сквозь слезы, мы - в одном транспорте, вместе, но это уже не мы, заметь, а наши номера - и ты не Ханка такая-то и такая-то, а я не Маженка такая-то и такая-то, ты номер и не более того. Наши номера рядом друг с другом.
И начинается - складывание, заворачивание, последние покупки, спешка, суета - божественное счастье - ни секунды нет на размышления, и так настает день отправки и расставаний, (к счастью) я отупела, не плачу, мы в последний раз спускаемся по нашей лестнице, с рюкзаками, - вдоль перил проплывают зареванные лица, исполненные любопытства и тоски. Мила бросается в плач и тут же получает от мамы затрещину - стыдись!
Судя по вещам, которые у меня в хлебнице, - краски, ручки, кисти, альбом для набросков, тетрадь для записей и любимейшая книга "О Петре и Люции", - самый культурный человек в нашей семье - это "я"! И за это имущество, за мир, упрятанный в хлебницу, я готова сражаться, я никому его не отдам. Мой шуточный лозунг таков - "Номер, но - интеллигентный" ААv 34. Нет больше Ханки. Ворота Велетржинского дворца закрылись за нами. Все, хватит, конец.
Но это было лишь начало. Разом мы лишились дома, постели, всей частной собственности. Женщины, мужчины и дети, тесно прижавшись друг к другу, лежат на матрацах, на полу, но не по одному - по двое, по трое на одном матраце, чужие люди на пыльных грязных матрацах, через которые уже прошло столько транспортов.
Мауд: Это еще хорошо, у нас в Оломоуце (11) и матрацев не было.
Запах пота, пыли и мочи вонючим облаком висел над нашим "лагерем". Старые и слабоумные стонали и "выли на луну".
Тысяча людей, тысяча характеров, тысяча судеб, собранные воедино, просто не могли справиться с такой переменой. Смириться с ней? Смирились. В целом настроение у меня было хорошее, я запретила себе думать, и у меня это получалось.
Но когда нас под охраной эсэсовцев с винтовками, под острыми дулами вели строем - в каждом ряду по восемь человек, - вели как опасное стадо по предрассветной Праге, - расплакалась и я.
Мауд: Всех отправляли перед рассветом, в три часа утра, нас тоже. Чтобы никто не видел.
Поезд понятия не имел, какой груз он везет, он весело мчал по чешской земле, из окна мы видели Жип, Бездец, Хмельники, - и вот конечная остановка, мы выходим. Тащим на себе тяжелые вещи, все наше имущество, пятьдесят дозволенных кг, постепенно ноша становилась легче; согнувшись в три погибели, мы шли по пыльной дороге.
Так путники достигли Терезина, здесь нас ждали с интересом и любопытством. Лица - в окнах, множество лиц. Все всматриваются в нас в попытке увидеть тех, "кого постигла та же участь". Но в их лицах было что-то еще, чего я тогда не могла понять, но поняла потом, - голод и зависть к нам, к тем, кто еще вчера сидел за своим столом и ел свой хлеб.
И вдруг в углу я увидела знакомую личность, в той самой красной рубахе, которую я прежде терпеть не могла. Как же я обрадовалась моему наивернейшему другу - Альфреду! И он увидел меня! На душе полегчало, даже рюкзак показался легче. В этом лесу чужих любопытствующих лиц объявилось родное лицо - из прежней жизни, словно бы часть "той" жизни перебазировалась сюда, Альфред связал ту и эту воедино.
Засим последовала процедура "приветствия", в организации под названием "шлойска". Это такая машина, в которую входишь человеком, а выходишь гражданином гетто. Что же это такое - быть гражданином гетто? В первую очередь тебя надлежит обчистить, что на языке гетто означает - "сошлюзовать". Есть контрабанда? А что это?
Мыло, спирт сухой и в бутылках, сигареты, деньги, глупости типа зубных щеток и пудрениц, все, что припрятано. И вот уже нет: растительного масла, сахара, колбасы, сдобы. Почему? Потому что досматривающему все эти вещи нужны и потому что он имеет право. А на что он не имеет права? Такого нет, у него право - на все. Есть еще вопросы? Так вот, для будущего заключенного есть один ответ на все: потому что ты еврей. Ясно?
Кроме того, тебе здесь положена "квартира". Получи свою регистрационную карту, сдай документы. Выйдешь отсюда, и больше ничему не будешь удивляться. Даже если услышишь от кого-то, что твой транспорт следует дальше, в Польшу. Да, тот багаж, что ты, моя девочка, сдала в Праге, ты больше не увидишь.
Так попрощаемся и пойдем на экскурсию по нашему гетто!
Отца куда-то отвели, он будет жить отдельно, а я бегу, сжимая в руках свою хлебницу с "культурой" (остальные вещи у мамы в узелке), в "новую квартиру", где мы будем жить вместе с мамой и Милой. Где Мария? Не знаю. Мне теперь на все наплевать. Абсолютно.
Приводят нас в совершенно пустой дом. Что здесь? Стоим как вкопанные промеж голых стен - здесь была чья-то квартира… Вдоль стен и в углах навалены рюкзаки. Выясняется: здесь мы будем спать - лучше всего занять место у стены; выясняется, что здесь, на площади 4х4 метра будет жить двадцать один человек. Но лозунг нам уже известен: "ничему больше не удивляться". Так что садимся на пол, посреди комнаты, - вот-вот разревемся хором, - но тут является наш ангел-хранитель в красной рубахе - Альфред, и берется учить нас, как справиться со всем этим горем. Одежду повесить на гвозди, - и он вбивает в стену пару гвоздей. Спать лучше в углу. С этим ничего не поделаешь. Под голову надо что-нибудь положить, например, умывальные принадлежности. А, у вас забрали! Тогда обувь и одеяло, а, тоже забрали? Тогда пальто. Что, и пальто у вас нет?
Эта его четкость спасла нас. Вернула нам чувство юмора, - юмор висельников - это тоже юмор. Мыться можно во дворе, у колонки. Свет есть, что-то на потолке мигает, люди, ну что вам еще надо?! Да, если нас можно назвать людьми, - думаю про себя, и иду смотреть на гетто.
Прослушиваю первую лекцию Альфреда: комендант лагеря, д-р Зайдл (12) собственной персоной, велел повесить четырнадцать парней за то, что они послали домой письма, слыхала об этом? А вон тот, кто едет на тракторе, - пожалуйста, отойди с дороги, - уже задавил несколько людей.
Мауд: Да, отца Ципоры Левингеровой задавил Хайндл (13). Ципора, ты не знаешь Ципору, из киббуца Шомрат? (14)
Раньше из казарм нельзя было выходить, а теперь, когда всех, кто здесь жил до нас, выселили, евреи заняли все дома, нормальные дома, и нам всем стало гораздо легче. Тебе, чтобы войти в казарму, нужен пропуск. Польские транспорты уходят постоянно.
Что это у тебя на лице? А, это мне вчера наш эсэсовец дал по морде. А так они вполне милые. За что? А, слишком громко смеялся… трепал языком. А, тебе еще предстоит встреча с трехэтажными нарами в казармах. <Нрзб>
А… Меня начал раздражать поток невнятных речей.
Как он со мной разговаривает? Как совершенно чужой человек, с которым я никогда не была знакома. Как может он так говорить о повешенных, неужели у него не осталось никаких чувств? Неужели это тот самый Альфред, которого я знала?
Нет! Но тут у него вдруг засветились глаза, и выражение лица совершенно изменилось. Ханка, - говорит тихо, - а что Прага? Расскажи, прошу, как поживает Вацлавак, Влтава, а дом на углу Щтепанской все еще стоит? А что Карлов мост, с ним все в порядке? Ханка, - вздыхает он, - цвет твоих глаз - это цвет пражской мостовой!
И я начинаю понимать ментальность гетто, ментальность заключенного, вникаю…
Уставшая, переполненная впечатлениями, возвращаюсь я к вечеру в нашу комнату, падаю, как бревно, на пол, между потных, тесно прижатых друг к другу тел, укрываюсь пальто, кладу под голову хлебницу, якобы культура, якобы подушка. Это и было моим первым выходом из потемок идеологии в мир реальности.
Утром я проснулась с жуткой головной болью. Встала, и все вокруг закружилось, напрасно я уговаривала себя, что ничего не случилось. В нашей комнате все были объяты страшной паникой - разносили повестки на польский транспорт.
Выяснилось - наигоршая участь постигла наш транспорт. Принесли повестки - тоненькие цветные полоски бумаги. Начальник дома, хаусэльтестер, велел собрать всех на террасе некогда красивого дома и монотонным голосом зачитал имена. Раздались крики, плач. В транспорте был каждый второй. Я сидела на перевернутом ведре, голова кружилась, и ждала - сейчас прозвучат наши имена. Но нет - мы не в транспорте. В этом супе нас не сварили. Из сотни людей нашего дома - семьдесят в транспорте. "Боже, а что с Марией?!" Собрав последние силы, я пошла к ним, узнать. Это уже не была Щтепанска, 14, куда я бегала узнавать, смогла ли Мария решить пример по арифметике, или позже, когда нас выкинули из школы, и Мария работала портнихой, мы, если выдавалось время, ходили с ней на прогулку, - теперь это был незнакомый двор, как и наш, полный убитых горем людей, размахивающих цветными узкими полосками бумаги. Марии дома не было. Зато ее мама сидела на полу, согнувшись в три погибели, и плакала. Все ясно. "Ханичка, может у тебя есть знакомые, которые могли бы нам помочь, может, твой дядя? Мы подали прошение, но это безнадежно".
Какое прошение? Что в нем можно написать? А дядя?!(15)
И тут до меня дошло - это он нам помог! Почему мы не в транспорте? Потому что дядя здесь уже три четверти года и он это нам устроил. А Мария - с ними что будет? Надо идти к дяде, просить его о помощи. Чтобы они могли здесь остаться, чтобы не ехали дальше. И тут я увидела, насколько бессильна! Ну зачем мы с Марией молились, чтобы попасть в один транспорт, - нас разводит судьба! Никому нет здесь дела до того, что мы с ней дружим с первого класса, что мы самые близкие подруги… Есть Ханка, у Ханки - дядя, и есть Мария, у которой нет никого.
Не помню, как спустилась по лестнице и как оказалась на улице. Я собралась идти к дяде, просить за Марию. Но где его искать? Улицы забиты бледными перепуганными людьми, транспорт… транспорт… Кто-то, толкнув меня в спину, бежал дальше, кто-то бежал прямо нам меня… голова закружилась… Мир изменился…
Казарма, утро, полдень, вечер - бесконечные очереди, люди с мисками в руках стоят в нескончаемой жаре, чтобы получить горсть вонючих гнилых картофелин или миску водянистого супа, - один и тот же суп, имеющий в официально вывешенном меню три разных названия - гороховый, картофельный, чесночный, и еще - картошка с маргарином, - но вечером мы забывали дневные заботы, вечером могли наблюдать, как во дворе казармы играют в футбол.
"Альфред, ты же всегда так любил играть в футбол, чего же здесь не играешь?"
А он смотрит на меня вопросительным взглядом, - смесь удивления, грусти, отупения и иронии: "Потому что я голодный". Мне стало стыдно. Но на самом деле разве можно насытиться горсткой картошки, притом что половину надо выкинуть, хлеба тоже мало, к тому же он заплесневелый.
Я здесь всего несколько дней и еще не успела проголодаться. Но начинаю понимать, что это такое. Если мой друг после целого рабочего дня не может ни отдохнуть, ни развлечься. Как же так? И все едят так же мало, как ты?
Он стал смеяться и потом мне объяснил:
"Например, элитой здесь являются те, кто работает на кухне, они крадут все, что могут, и ведут себя как важные господа. Сыты не только они, но вся семья и их близкие друзья. На раздаче им кладут в тарелку больше, чем остальным. Они крадут не только готовую пищу, но и продукты. Некоторые потом продают их за деньги.
Здесь есть такие, кому удалось пронести деньги (те, кому удалось обмануть шлойску).
Мауд: Да, кое-кому это удавалось! Например, моя мама рассовала деньги по таким местам… Все, что взяли с собой, мы пронесли в гетто. За 300 крон можно было купить буханку хлеба. Что было в невероятной цене - так это сигареты. Сигареты, деньги, хлеб - вот три самые важные вещи. Этим платили. У того, кто работал в пекарне, был хлеб. Он обменивал его на деньги и покупал сигареты. Где?! Через жандармов. На чешские кроны. Мама носила утягивающий корсаж, она вынула из него прокладки из китового уса, свернула купюры, тоненько-тоненько, обернула прокладки и вшила их на место, под материю. То же самое она проделала со шляпами и мужскими поясами. Как-то раз, когда деньги уже не были столь страшным криминалом, мама переложила какую-то часть купюр внутрь Кармелиной (16) куклы. И тут вошли берушки, из комнаты все выбежали, осталась одна Кармела, у нее была высокая температура и она лежала с куклой на полу. И они не тронули куклу, нам повезло.
Елена Макарова: Откуда приходили берушки?
Мауд: Из Литомержиц.
Е. М.: А как они могли пройти в гетто?
Мауд: Как? Им разрешалось. Легально. Им говорили - приходите и ищите. Это были судетские немки, кошмарные, с тюрбанами на головах, волосы зачесаны кверху, - тогда была такая мода, а сами маленькие, крепенькие. Они имели право войти в любую комнату…
Е. М.: А вы не могли их прогнать?
Мауд: Что ты, мы их так боялись! Зато в 1945 году, после победы, они мыли в Терезине тифозные уборные. Ох, разыгрывается астма!
Кто сумел остаться при деньгах, - а таких мало, после всех досмотров и грабежей, - тот и пан. Кто не ворует - тот голодает. Если кто-то крадет, чтобы накормить семью, - это в порядке. Но тот, кто торгует краденым, - это уж точно мерзкий тип".
Выслушав столь серьезную и поучительную речь я впервые повела себя как настоящий гражданин гетто: "А ты не можешь получить работу на кухне?"
"Это невероятно сложно. Нужна огромная протекция в центре, там, где распределяют на работу. Послушай, как ты думаешь, где работает твой дядюшка?"
Я была потрясена - наверное, там.
Больше мы на эту тему не говорили.
За то время, что мы здесь, ушли еще два транспорта, и - о чудо! - нас в списках не было. Чудо? Нет - еще одно подтверждение, что Альфред прав. Я поговорила с дядей, плюс личные связи Альфреда, - и его перевели работать на кухню.
И это немедленно сработало: как-то после обеда Альфред принес мне полную миску картошки. Я готова была сквозь землю провалиться. В другой раз он принес подливку. И так пошло. И когда мы пошли с Альфредом прогуляться, я уже ни о чем не могла думать, кроме как что он ухаживает за мной в благодарность за то, что я помогла ему устроиться, а я, в обмен на то, что он приносит мне еду, должна быть с ним ласкова.
Мы как бы угробили нашу дружбу. Это был самый великолепный парень из всех моих знакомых, но я не могла избавиться от этого гнусного ощущения, не могла заставить себя его любить.
Как-то во время футбола я убежала от него и пошла гулять со своей сестрой и ее компанией. Не помню, с чего вдруг зашла речь об Альфреде.
Я сказала, что он очень хороший парень.
Тут один из присутствующих скривил физиономию и произнес:
"Хороший? Он повар?"
Этим было все сказано, это было последней каплей в море моего беспокойства, я утвердилась в своем недоверии к Альфреду и, как я потом поняла, была не права.
Из-за какой-то глупости я поспорила с Альфредом, - спорить я умею, - и это положило конец нашей дружбе. А я получила возможность как следует познакомиться с тем, с чем я пока еще не успела познакомиться, - с голодом.
И произошло это быстро. Все наши запасы быстро подошли к концу, ничего не осталось. Одни талоны.
Мауд: Моя мама поступила иначе, она все попрятала и ничего нам не давала, выпросить было невозможно. После того как бабушку отправили, у нас осталось три чемодана, мамин, бабушкин и Кармелин, они служили кроватью, все продукты были внутри. Друг у друга люди не воровали, такого не было.
Е. М.: А берушки?
Мауд: Берушки - дело другое. Что у нас было? Старые высохшие сладости. В принципе, все брали с собой сухари, супной порошок, заправки. А молоко вареное с сахаром, - как мы упрашивали маму, мама, ну хоть ложечку одну, - и мама, конечно, давала нам, по чуть-чуть, так, чтобы не остались мы в ситуации Ханы и ее родителей, чтобы всегда оставалась последняя капля, а для этого нужны были огромные терпение и выдержка. Самое простое - съесть все разом. Детям в Гиват Хаиме я рассказывала: вот мы раз в неделю накупаем полную тележку продуктов. А сколько можно взять с собой, если на каждого полагается по 50 кг? Ну, 30 кг еды на четверых, - и это надо распределить на три года! Семья Ханы, видимо, была настроена более оптимистично, вот и осталась ни с чем.
Так во мне возникли новые ощущения - я почувствовала, что у меня есть желудок, пустой, как барабан, и он звучит, поначалу он издавал смешные, а потом и вовсе не смешные звуки. В одиннадцать утра у меня начинает болеть голова, и так до обеда. Желудок требует пищи, а дать ему нечего. После обеда до 3-4 часов все успокаивалось, а потом все начиналось снова. Перед тем, как лечь спать, я выпивала эрзац кофе и съедала два прозрачных куска хлеба. (Резка хлеба стала тут искусством, и о том, как правильно резать хлеб и как правильно его съедать, мы вели долгие вечерние дискуссии.) Но, как выяснилось, хлеба, что с ним ни делай, какие чудесные методы к его резке ни применяй, - не прибавлялось. Люди изыскивали любую возможность - покупали его за еду, одежду, обувь, белье, продавали все, что только можно. За хлеб отдавали все. Но у нас не было ничего, что бы мы могли отдать. Мы с Милой могли бы как-то устроиться, но родители! Они страшно худели. Как-то я случайно увидела их на улице, при ярком освещении, - передо мной стояли два старика, изнуренные голодом. Сердце мое наполнилось жалостью к ним и ненавистью к виновникам нашего несчастья, к тем, кто посадил нас в эту тюрьму. Но это была не только ненависть к врагам, свойственная нам всем, это была ненависть к местному начальству, у которого есть, что есть. Эта ненависть попросту называется пролетарской яростью. Я стала размышлять о социальном неравенстве и разделении между людьми, но от этого стало еще горше, а голод - еще сильней.
Я выбежала из дому, чтобы удержаться от преступления, не отрезать себе маленький ломтик хлеба. Я убегала от маминого исхудавшего лица, это уже была не прежняя мама, парящая над реальностью. Память делает свое дело, дух утомлен, затуманен. Нас, молодых, все это касалось, скорее, физически, у старшего поколения страдала психика. Наблюдать это было так тяжело. Куда проще проводить все дни в красильной мастерской, куда я с таким трудом устроилась, правда, работа оказалась неинтересной и страшно меня раздражала.
Как-то я стояла в очереди за обедом и разглядывала рабочих, стариков, старух - людей всевозможного толка, - все они маленькими шажками продвигались к одной цели - раздаточному окну, солнце светило вовсю. Вдруг в глазах все стало двоиться, расплываться, у меня закружилась голова. Наверное, - подумала я, - все это от жары и от голода. Чтобы удержать равновесие, я пыталась сконцентрировать свое зрение на каком-то предмете. Но тут нахлынула темнота, я уж ничего не видела и в двух шагах от себя. Глаза горели и слезились.
Как-то я добралась до стены, постояла, и вдруг опять возник свет, я увидела туманные фигуры, одна из них вдруг подала голос, это был голос мамы. У моей мамы дар от Бога - появляться именно там и тогда, где она больше всего нужна. Мама взяла меня за подмышки и, жутко перепуганная, повела домой. В глазах все еще продолжало двоиться, но я видела немного лучше и утешала и себя и ее, что это просто воспаление на глазах и что от нескольких капель борного раствора все пройдет. Но отец в это не поверил и погнал меня утром к глазному врачу. Я стала убеждать туманную фигуру в белом, что у меня простое воспаление, катар… Он слушал меня и вдруг резко оборвал: "Катар! Это, барышня, тяжелое двустороннее воспаление роговицы! Болезнь, которая не переносит света. Каждый день будешь приходить ко мне на процедуры, глаза должны быть постоянно завязаны, чем меньше света, тем лучше, это очень опасно, барышня!" Я доверилась доктору и, когда меня вели по лестнице, спросила медбрата, что такое роговица. Он ответил обходительно и четко: "Ну, это от недостатка витаминов, от этой болезни можно ослепнуть. Но наш доктор - молодец, он тебя спасет".
Настали тяжелые дни. Такая боль, словно огонь изнутри выжигает глаза. Лежала я, как можно глубже уткнувшись головой в подушку, свет был просто непереносим. Когда боль чуть отлегла, появилось время для размышлений. Сначала все было - безнадега и отчаянье, но постепенно, путем витиеватой философии, я пришла к выводу, что только воля, отвага, надежда и решительность дадут силы все это выдержать и, может, даже улучшить. Прежде всего нужно уйти с работы, которая вредит и мне самой, и моим способностям. Если дома я могла зарабатывать рисованием, то нечего мне и здесь изнурять себя раскрашиванием уродливых книжных закладок. Буду изо всех сил бороться с голодом, не допускать его ни к себе, ни к Миле, ни к родителям. Главное, не отчаиваться и надеяться. Вот так нужно жить! "Нужно" - мой новый лозунг. Нужно иметь приятные планы на будущее. Хотя строить планы мне всегда было легче, чем выполнять. Теперь я должна научиться их реализовывать.
Через две недели я уже могла ходить. Свет прояснялся, контуры приобретали ясность. И в один прекрасный день я смогла прочесть надпись на стене у ординаторской - "Уборка - обязанность каждого", буквы - с палец высотой. Не помню, чтобы я когда-нибудь была так счастлива и горда собой! Вот уже четыре недели как я пыталась прочесть эту надпись и думала, что никогда не смогу, а тут вижу - и так четко! И доктор обрадовался, сказал - ты здорова.
Вперед - на работу! Но сперва нужно было определиться. План уйти из красильни был реализован в первый же день, и жизнь сразу изменилась к лучшему. Мне нашли место в художественно-промысловом отделении, где у меня появилась не только возможность, но и обязанность делать наброски. Довольно скоро мне удалось пробиться сквозь стену чужих взглядов, - встретили меня не очень дружелюбно. Нас было двадцать человек, в большинстве - девушки и женщины. Я изо всех сил старалась держаться на уровне, вскоре у нас возникли бурные дебаты на тему искусства, да и обо всем на свете. Я возвращалась домой усталая, рисование вернуло мне забытое чувство душевного насыщения. В эти восемь часов работы гетто, голод, заключение и прочие несчастья переставали существовать. Дома, в переполненной темной комнате, на меня снова накатывала тоска. В конце концов моей сестре удалось помочь семье. Она работала в прачечной, в пересменку успевала разным людям стирать вещи, за что получала от них то кусок хлеба, то пару кубиков маргарина, то дополнительный талон на вечерний суп. Полностью унять голод было невозможно, но можно было облегчить.
В это время в гетто стали приходить посылки с воли, нам не пришла ни одна. Наши знакомые понятия не имели о том, где мы, открытки до адресатов доходили редко. В конце концов нам удалось переправить письмо нелегальным образом, за что можно было получить страшное наказание. К счастью, этого не произошло, но и письмо, похоже, не дошло, ответа мы не получили. Мы были в Чехии, на Родине, и при этом полностью отгороженные от всех и вся. Вокруг лежали поля с деревьями, луга и белые дороги, вдали виднелась гора Жип. Человек прикладывал ладонь ко лбу козырьком, смотрел вдаль, тоскуя по любимой Праге, но стоило опустить глаза - и его как молнией пронзало зрелище колючей проволоки. Крепостные валы были единственным разрешенным местом для прогулок, и мы ходили туда, измученные тоской о свободе. Потом мы спускались вниз, проходили по улицам гетто, из окон полуподвалов, набитых людьми, несло жутким запахом старости и голода.
Мауд: Ты знаешь, что в такие места - в магазины и на чердаки - селили в основном стариков, я никогда не видела там молодых людей.
Кровавые поносы увеличивали смертность, умирало уже по 120 людей в день, телеги, на которых прежде перевозили продукты, теперь были гружены мертвецами, их тела покрывали старыми завшивленными одеялами. Горе правило городом и, в первую очередь, захватывало стариков. Убогие, униженные, они покорно молили о капле супа. Жара не спадала, в городе стояла пыль, всевоможные инфекции распространялись уже не только среди стариков, но и молодых, особенно тиф. Видеть умирающих стариков все-таки не так страшно, как умирающих молодых людей, у которых еще было будущее, - теперь умирали и они.
Страх завладел городом, страшный мор. В один и тот же день у многих из моих близких подруг и друзей вспыхнула высокая температура, начался понос. Больных спешно изолировали в инфекционную больницу, многие умирали.
Наконец жара ослабевает, дело идет к осени. Эпидемия постепенно спадает, оставляя после себя горюющих людей, потерявших своих близких, тех, кто так оголодали, что не смогли справиться с болезнью. Люди устали жить в этом страшном мире непрекращающейся войны, в постоянном страхе о том, что их ждет завтра, - будет ли еда, будем ли мы здесь.
После грустного, дружеского Рождества снова транспорт. И все это продолжается бесконечно: голод и связанное с ним жуткое настроение, сплетни, деморализация, болезни, транспорты, неясность ситуации, страх, война, безнадежность. Я работаю, чтобы работать и забыть обо всем. Ходим в одежде, оставшейся от умерших, одежда вся черная.
Вспоминаю Полиану и ее "миссионерские бочки". Работая на разборке "посылок", Мила расплакалась от унижения, мы привыкли носить рвань, я ходила в старых брюках, мешковатом свитере, поверх пиджак, обувь или натирала ноги, или протекала. Мне было все равно. Такие вещи, как теплые брюки, рукавицы или конфеты, достать можно было лишь при одной возможности - если прислуживать эсэсовским женам или любовницам. Но об этом я не думала и думать не желала.
Я знала, что отупела, но и это мне было все равно. Я не принимала и не желала принимать отчаянье Петра; наконец, он смог поговорить со мной нормально и указать мне на дорогу, которая выведет меня из делириума беды.
Пришла зима, наконец-то и мы получили посылку. Как мы радовались каждому листу бумаги, каждой баночке с горчицей, каждому куску хлеба, который столько значил для нас.
Но недолго продлилось наше беззаботное состояние. Заболела Мила. Обострилась ее старая болезнь - сначала в ухе кололо, затем началось воспаление, бедная, терпеливая Мила проплакала от боли всю ночь, и мы не знали, как помочь ей. Наконец нашелся врач и сказал - после обеда будем ее оперировать. Никогда не забуду, как мы все сидели на лестнице Верхлабских казарм, превращенных в больницу, вода, капающая из водопроводного крана, отсчитывала бесконечное время ожидания перед белыми дверями. За ними Мила. Я так боялась, но в конце концов после часа или двух двери открылись и вышел врач. На его лице отражалось физическое и душевное изнеможение. "Теперь все в порядке, еще бы четверть миллиметра, и дошло бы до оболочки мозга - и…"
Мы пошли с мамой домой, не было сил ни говорить, ни думать.
Первый визит в больницу. Мила изменилась - бледное лицо в повязке смотрело на нас, но что еще хуже, нерв левой половины лица был задет, мышцы потеряли чувствительность, левая сторона была перекошена и неподвижна. Я изо всех сил старалась делать вид, что ничего не замечаю, но на лестнице я разрыдалась. И это - Мила? Но прошло время - и лицо выровнялось и рана зажила. Позже мы узнали, что и у врача не было особой надежды: четверть миллиметра - и не было бы у меня сестры. Я не могла себе представить, как бы я жила без Милы, без наших разговоров, полных взаимопонимания, теперь я это оценила сильнее, чем прежде.
И тут неприятность - нашу мастерскую закрыли, пришел конец моему рисованию. Мастерскую переделали в фабрику по производству вещей из кожи и бумаги, и я из гордой художницы превратилась в наипростейшую и наискучнейшую служащую, которая просиживает целый день у кастрюли с клеем.
А на улице все было ярким, цветным… Удар, меня постигший, я перенесла относительно легко, я все еще была под влиянием чудесного исцеления моей Милы, рожденной заново.
И тут - новый удар - транспорт, самый страшный из всех ударов. Первый транспорт - горе постигло и нашу семью - Мила получила повестку.
У меня сердце упало. И естественной мыслью было - едем вместе. И на это я получила никогда мною так и не понятый, никогда мною так и не принятый, никогда мною так и не прощенный ответ - "Не едем". Может, родители сошли с ума? Как можно отпускать от себя Милу? Я спорила с ними - бесполезно. "Не едем. Трое не могут сопровождать одного. Милена взрослая, мы тебя с ней не отпустим, останешься с нами". И это говорят мои родители? Уважаемые люди? Что с ними случилось?
Мила принимала это как нечто само собой разумеющееся. Все сошли с ума, мир перевернулся, меня никто не понимает. Как я могу остаться здесь без Милы?
При этом упаковывались, складывались вещи. Без нас. Мила все сама. Мысль, что я останусь без Милы, не была такой страшной, как та, что она поедет одна.
День отправки помню как сквозь сон. Место сбора было в пыльных казарменных дворах, опаленных жестоким сентябрьским солнцем, все сидели на мешках и рюкзаках, разбросанных там и сям по земле, - отчужденные, отчаявшиеся, собранные в дорогу люди. И Мила. Наша Мила. В зеленой блузке и костюме. Я не верила своим глазам, не верила судьбе, как могло это случиться?
Настал вечер, первый вечер, когда Мила, моя сестра, должна будет спать под открытым небом, на рюкзаке, а я - в нашей переполненной комнате.
Потому что она едет, а мы - нет.
При мысли о том, что будет с Милой, меня охватывало отчаянье. И я говорила с Милой как можно веселей и беззаботней.
"Понимаешь, видимо, так и должно быть. Это путь к самостоятельности".
Боже, спасибо тебе за то, что мы тогда не знали, что это путь не к самостоятельности, а к мученической, нечеловеческой смерти.
Не могу писать дальше. Все кончилось у рельс пожатием рук, "в точке кипения".
Комментариев нет, - не могу.
Поезд ушел, Мила исчезла. Вначале было ощущение полной опустошенности, потом, после страшного последнего письма (со словами "тетю голод я вижу каждый день, Ханка, будь лучше") все словно бы провалилось… Была у меня сестра. Или продолжать надеяться? Это было бы чудо...
И один вопрос. Мила? Первое время после отъезда Милы для меня было стихийным бедствием. Все мелкие радости пресекались мыслью о Миле. Почему она не здесь? Мы с мамой все время плакали, не было у нас никаких желаний. Ни рисование, ни Петр, ничто не могло… <Рукопись обрывается.>
Перевод с чешского: Елена Макарова
1) Источник: архив Яд Вашем, 64.1 (PT 5471). Текст не датирован.
2) Петр Кин (1.1.1919 - 16.10.1944), художник, поэт, дальний родственник Ханы. В Праге она посещала рисовальные курсы Петра Кина, в Терезине он тоже помогал ей как мог. Воспоминания Ханы о Петре Кине приводятся в статье "Petr Kien" (Terezinske Studie a dokumenty 2000, Academia, Institut Terezinske Iniciativy).
3) Mariana Koppelova, род. 27.12.1921, депортирована в гетто Лодзь 3.11.1941, погибла.
4) Здесь и далее подчеркнуто в соответствии с оригиналом.
5) Здесь и далее текстологические пометки публикаторов даны в угловых скобках.
6) Alfred Kantor, художник, род. 7.11.1923, депортирован в Терезин 4.12.1941, в Освенцим - 15.12.1943, выжил, эмигрировал в Америку.
7) Marie Steinova, род. 3.5.1926, депортирована в Терезин 30.7.1942, из Терезина в Малый Тростинец - 4.8.1942, погибла.
8) Arbeitszentrale - Центральный отдел распределения рабочих мест в Терезине; Zentralevidenz - Отдел учета рабочих мест; Transportevidenz - Отдел составления транспортных списков; Familienkartei - Отдел регистрации семей; Transportleitung - Транспортное управление.
9) Термины, обозначающие внеочередное включение человека в транспорт в Терезин.
10) Текст чешской рукописи Ханы Стейндлеровой был очень неразборчивым, с пропусками и перерывами. Мы обратились за помощью к Мауд (Михаль) Бер, бывшей узнице Терезина. Читая дневник вслух, она сделала несколько комментариев, которые даются петитом прямо в тексте. Мауд (Михаль) Бер, родилась в 1929 в Простеёве (Моравия). Летом 1942 отправлена в Терезин. Мауд пережила войну, вместе с матерью и сестрой репатриировалась в Палестину вскоре после войны. Живет в Тель-Авиве.
11) Оломоуц - город в Моравии, где находился сборный пункт для евреев всего округа.
12) Зигфрид Зайдл (1911 - 1947), хауптштурмфюрер, комендант Терезина до лета 1943, после чего был переведен в лагерь Берген-Бельзен. Имел степень доктора философии. В 1947 в Вене приговорен к смертной казни.
13) Рудольф Хайндл, офицер СС, помощник коменданта.
14) Ципора Нир (в девичестве Левингер), ее отец Леопольд Левингер умер в Терезине 16.11.1943.
15) Josef Steindler, дядя Ханы, род. 5.7.1895, депортирован в Терезин 10.12.1941, погиб в Освенциме 16.10.1944.
16) Кармела - сестра Мауд, живет в Израиле.
|
| « Изменён в : 03/01/06 в 18:39:06 пользователем: Кот Муций » |
Зарегистрирован |
Простите, я плохо вижу днём. Позвольте, моя лошадь посмотрит на это. (c) Назгул от R2R
|
|
|
|
