Автор |
Тема: Государственная измена фельдмаршала Кутузова (Прочитано 46504 раз) |
|
Guest is IGNORING messages from: .
Тэсса Найри
Постоянный посетитель
Просмотреть Профиль » WWW »
Сообщений: 127
|
 |
Re: Государственная измена фельдмаршала Кутузова
« Ответить #30 В: 06/18/04 в 12:20:34 » |
Цитировать » Править
|
Могултай, спасибо за такой развернутый ответ. 
У меня вот еще вопрос насчет компенсации убытков казны за счет выпуска бумажных денег. Эти деньги должны ведь были обеспечиваться какими-то реальными экономическими ценностями. Какими - на тот момент?
|
|
 Зарегистрирован |
"Что такое кролик - это зубы,
Рельс перегрызающие разом.
Где-то рельс увидит - солью, перцем - и как хряснет…
Сколько поездов сгубил, зараза". (с) Народное творчество
|
|
|
Mogultaj
Administrator
Einer muss der Bluthund werden...
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 4173
|
|
Re: Государственная измена фельдмаршала Кутузова
« Ответить #31 В: 06/23/04 в 15:44:29 » |
Цитировать » Править
|
Бумажные деньги как раз не должны как-то специально обеспечиваться никакими ценностями - их и так "обеспечивает" вся масса товаров и ценностей, которыми располагают подданные того государства, которое своей властью вменяет им эту бумагу как деньги. То же самое делают сейчас США. Естественно, при увеличении денежной массы без увеличения массы товарной деньги начнут дешеветь (то есть расти начнут цены на товары), но поскольку правительство, печатающее деньги, всякий раз опережает этот процесс, то на его экономическом положении это не сказывается: государство успевает всякий раз сделать закупки еще по старым ценам на деньги, которые оно себе допечатало в новом объеме (которому соответствуют цены новые, более выские, которые вскоре и установятся - но это будет потом, а государство уже совершило закупки).
|
|
Зарегистрирован |
Einer muss der Bluthund werden, ich scheue die Verantwortung nicht
|
|
|
Ципор
Гость
email
|
on 06/23/04 в 15:44:29, Mogultaj wrote:| Естественно, при увеличении денежной массы без увеличения массы товарной деньги начнут дешеветь (то есть расти начнут цены на товары), но поскольку правительство, печатающее деньги, всякий раз опережает этот процесс, то на его экономическом положении это не сказывается: государство успевает всякий раз сделать закупки еще по старым ценам на деньги, которые оно себе допечатало в новом объеме (которому соответствуют цены новые, более выские, которые вскоре и установятся - но это будет потом, а государство уже совершило закупки). |
|
(чего-то не поняв)
Могултай, ты хочешь сказать, что высокий уровень инфляции не влияет на экономическое положение государства? Ты уверен? От нее обычно страдают граждане, которые теряют на ней деньги, после чего в нормальной стране это самое правительство идет лесом.
|
| « Изменён в : 06/23/04 в 16:51:42 пользователем: zipor » |
Зарегистрирован |
|
|
|
Mogultaj
Administrator
Einer muss der Bluthund werden...
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 4173
|
|
Re: Государственная измена фельдмаршала Кутузова
« Ответить #33 В: 06/23/04 в 19:25:53 » |
Цитировать » Править
|
Я так и вижу, как лесом идут США, каковые играют роль печатника денег для всего мира и ведут себя именно таким образом, как я описал - непрерывно подпечатывают себе все больше и больше долларов; естественно, доллары наводняют мир, цена доллара падает - но США уже успели использовать свою фору и теперь готовы к следующему туру.
Инфляция часто бывает вполне полезным и никого по миру не пускающим делом - все зависит от того, как ее использовать. В большинстве случаев инфляционное правительство не только не посылают лесом, а еще долго благодарят - если, конечно, правительство проводит политику управляемой инфляции, а не вызывает ее, хлопая глазами и не зная, что с ней делать.
В условиях России (и вообще как правило) теряли от инфляции только те, кто имеют или хотят иметь сбережения (они-то обесцениваются) или получают фиксированную зарплату, которую им не повышают в номинале пропорционально инфляции.
Теперь обратимся к 1812. Ни фиксированной (и вообще никакой) зарплаты, ни сбережений в ассигнациях у подавляющей массы и рядового, и нерядового населения не было. Страдали чиновники, которым государство не повышало зарплату в номинале по мере удешевления денег, чтобы сохранить реально ее на одном уровне - но чиновники и так получали гроши, на которые нельзя было прожить, и никто и не думал, что они будут жить на эти гроши; плюс к тому - вот уж ничего не мешало государству индексировать им жалованье!
А в остальном - что плохого в инфляции? При инфляции еще и расстраивается кредит - но это карачун для современной экономики, а не для экономики России 1800 г., где банковский кредит ничего не значит.
|
|
Зарегистрирован |
Einer muss der Bluthund werden, ich scheue die Verantwortung nicht
|
|
|
Ципор
Гость
email
|
В условиях России (и вообще как правило) теряли от инфляции только те, кто имеют или хотят иметь сбережения (они-то обесцениваются) или получают фиксированную зарплату, которую им не повышают в номинале пропорционально инфляции.
Sovershenno verno. I chego v etom poleznogo dlja ekonomiki? Naschet bankovskih kreditov ty tozhe verno zametil, a ved' eto vazhnaja sostavljajushaja normal'noj ekonomiki. Chto do SSHA, to, esli ne oshibajus', kurs dolara izmenjaetsja umerennymi tempami - nu tak nenulevaja infljacija imeet mesto byt' uzhe neskol'ko desjatiletij. Ja tut govorju o neumerennoj, koja, imho, budet sledstviem chastyh zloupotreblenij pechatnym stankom.
Теперь обратимся к 1812. Ни фиксированной (и вообще никакой) зарплаты, ни сбережений в ассигнациях у подавляющей массы и рядового, и нерядового населения не было.
na eti assignacii nado chto-to pokupat', verno? Ne dlja togo zhe grazhdane na nih menjali svoe imushestvo ili trud, chtoby ih v gorshke varit'? a ezheli ih stoimost' padaet, to grazhdanam ubytok.
|
|
Зарегистрирован |
|
|
|
Sydhe
Редкий гость
Просмотреть Профиль » email
Сообщений: 66
|
|
Re: Государственная измена фельдмаршала Кутузова
« Ответить #35 В: 06/23/04 в 21:37:28 » |
Цитировать » Править
|
on 06/23/04 в 15:44:29, Mogultaj wrote:| Бумажные деньги как раз не должны как-то специально обеспечиваться никакими ценностями - их и так "обеспечивает" вся масса товаров и ценностей, которыми располагают подданные того государства, которое своей властью вменяет им эту бумагу как деньги. |
|
Это абсолютно верно для современной экономики.
Но не факт для экономики России начала 19в., просто потому что ассигнации были не деньгами, а промежуточным суррогатом (аналог – червонец/рубль), более похожим на облигации (Сперанский в 1810г. объявил сумму выпущенных облигаций госдолгом) и были в последствии обменяны на них с серебряным номиналом.
И тем более не факт для последующих экономик. Начиная с 40 гг. 19 века бумажные кредитные и депозитные билеты в России должны были выпускаться только в «обмен» на серебряные (в последствии золотые) деньги и обмениваться на них обратно. (Хотя, понятное дело, это периодически не выполнялось).
on 06/23/04 в 19:25:53, Mogultaj wrote:| Я так и вижу, как лесом идут США, каковые играют роль печатника денег для всего мира и ведут себя именно таким образом, как я описал - непрерывно подпечатывают себе все больше и больше долларов; естественно, доллары наводняют мир, цена доллара падает - но США уже успели использовать свою фору и теперь готовы к следующему туру. |
|
Эмиссия доллара в США это просчитанная политика, которая не приводит к сколько-нибудь серьезной инфляции и падению цены доллара просто потому, что обеспечена депозитами иностранцев в американские банки, облигации, кредитами американским компаниям. Т.е. деньги в обмен на товар.
Инфляция же может проявиться только тогда, когда денег больше чем товара.
on 06/23/04 в 19:25:53, Mogultaj wrote:| Инфляция часто бывает вполне полезным и никого по миру не пускающим делом - все зависит от того, как ее использовать. В большинстве случаев инфляционное правительство не только не посылают лесом, а еще долго благодарят - если, конечно, правительство проводит политику управляемой инфляции, а не вызывает ее, хлопая глазами и не зная, что с ней делать. |
|
Управляемая и небольшая инфляция - это один из признаков активной развивающейся, прогрессирующей экономики. Посмотрите на Японию, там молятся на инфляцию (а она в Японии практически отрицательная), потому что избыток денег подстегивает производителей делать больше товаров, которые люди уже готовы купить.
Проблема в том, где найти разумный компромис между повышением цен и выпуском товаров, чтобы компенсировать денежную массу.
|
| « Изменён в : 06/24/04 в 00:51:18 пользователем: Sydhe » |
Зарегистрирован |
|
|
|
Mithrilian
Beholder
Живет здесь
Watchrabbit
Просмотреть Профиль » WWW »
Сообщений: 1693
|
|
Re: Государственная измена фельдмаршала Кутузова
« Ответить #36 В: 06/23/04 в 21:39:33 » |
Цитировать » Править
|
Насколько я понимаю, падение валюты А относительно валюты Б хорошо для экспорта из А в Б и гнобит импорт из Б в А.
|
|
Зарегистрирован |
На земле прекрасной нету места
Для недобрых и для забияк! (с) кот Леопольд
|
|
|
Sydhe
Редкий гость
Просмотреть Профиль » email
Сообщений: 66
|
|
Re: Государственная измена фельдмаршала Кутузова
« Ответить #37 В: 06/24/04 в 01:00:37 » |
Цитировать » Править
|
on 06/23/04 в 21:39:33, Mithrilian wrote:| Насколько я понимаю, падение валюты А относительно валюты Б хорошо для экспорта из А в Б и гнобит импорт из Б в А. |
|
Именно так. Но скорее только "гнобит импорт", потому что его проще остановить (развернул фуру обратно с границы и все), а не поднимает экспорт, потому что времени на его разгон (налаживание производства, подготовку кадров, рекламу) требуется достаточно много.
Пример - наш дефолт в России при Кириенко и ВАЗ.
Но на самом деле это из разряда инсинуаций на тему высокой экономической теории и касается только бизнеса, связанного с конечными потребительскими товарами.
Небольшая инфляция не окажет никакого серьезного влияния на большой бизнес в краткосрочном периоде, т.к. остановить многомиллионный контракт и перевести его на другого поставщика в высокоорганизованной и забюрократизированной компании займет ну очень много времени.
|
| « Изменён в : 06/24/04 в 01:07:58 пользователем: Sydhe » |
Зарегистрирован |
|
|
|
Mogultaj
Administrator
Einer muss der Bluthund werden...
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 4173
|
|
Re: Государственная измена фельдмаршала Кутузова
« Ответить #38 В: 06/24/04 в 03:04:51 » |
Цитировать » Править
|
2 Ципор: Тут все просто: ни долгосрочного кредитования, ни долгосрочных сбережений в ассигнациях в России почти никто не делал. А если у тебя деньги не задерживаются, то инфляция тебе не страшна – в течение того небольшого времени, которое потребуется тебе для избавления от денег, она съест лишь ничтожную их часть.
И самое главное: война привела к инфляции и убыткам, к которым никакая конт.блокада не могла привести и за 10 лет, и это тоже было самоочевидно заранее.
|
|
Зарегистрирован |
Einer muss der Bluthund werden, ich scheue die Verantwortung nicht
|
|
|
Mogultaj
Administrator
Einer muss der Bluthund werden...
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 4173
|
|
Re: Государственная измена фельдмаршала Кутузова
« Ответить #39 В: 06/24/04 в 03:07:05 » |
Цитировать » Править
|
(5) Сразу после пожара Москвы Наполеон стал добиваться мира. Зимовать в сожженном городе он не мог, отступать без мира на глазах у глухо ненавидящих его германских «союзников» не хотел. К тому же Наполеон хорошо понимал, что уходить из Москвы без мира означает идти на величайший риск полного окружения и уничтожения его московской армии, заодно ним и всей военной верхушкой его Империи, силами русских, действующих и позади, и по сторонам, и впереди него. Оставалось искать мира.
2 сентября Наполеон вошел в Москву, 3-4 она сгорела, а уже 6 он говорил с ген.-майором Тутолминым, оставшимся (с ведома начальства) при воспитательном доме, о том, что «от самого Смоленска он более ничего не находил, как пепел», что сжигая свои города и самую Москву, русские разрушают создание веков, чтобы причинить ему временный вред... По просьбе Наполеона Тутолмин написал Марии Федоровне, имп.-матери, для Александра, что Наполеон почитает Александра по-старому и хотел бы заключить мир. Если бы Александр откликнулся сразу, Наполеон собирался требовать Литвы и строго исполнения континентальной блокады. 8 сентября Наполеон написал еще одно письмо, на этот раз напрямую Александру (это как раз в нем он вразумлял Александра касательно того, что не стоило жечь свои города и обрекать на нищенство шестьсот тысяч семейств, чтобы лишить его, Наполеона, некоторых ресурсов). Прямого предложения мира в письме не было, но Наполеон указывал, что готов был к переговорам еще до вступления в Москву, и заявлял Александру: «если Ваше Величество сохраняет еще некоторый остаток своих прежних чувств по отношению ко мне, то Вы хорошо отнесетесь к этому письму». Фактически это было приглашение к переговорам о мире. Это письмо Наполеон отослал к Александру с московским дворянином Яковлевым.
Мария Федоровна, кстати, не подвела: не только она, но и вел. кн. Константин (как и в 1807 г.), и Аракчеев, и канцлер Румянцев умоляли императора заключить мир. Они боялись и развала армии (и не без оснований – после сдачи Москвы бесчисленных дезертиров из армии Кутузова ловили-ловили и выловили как-то раз четыре тысячи человек за один день!), и того, что из Москвы Наполеон возьмет да и взбунтует мужиков.
Александр категорически отказал советчикам. Он ничего не ответил Наполеону. Он и вправду не только «сохранил остаток свох прежних чувств» к императору французов, но даже существенно укрепился в них – однако это были решительно не те чувства, на которых можно основывать примирение. Как раз 8 сентября Александр принял полковника Мишо, присланного от Кутузова с извещением о сдаче Москвы. Император сказал Мишо в завершение разговора: «Наполеон - или я, или он – или я; мы уже не можем больше царствовать вместе!» То же самое он, кстати, передавал и самому Наполеону еще до войны: если начнется война, то закончится она только тем, что один из них двоих потеряет престол. Таким образом, в сентябре царь открыто выговорил то, что до сих пор сообщал только некоторым европейским монархам и членам своей семьи: что война ведется за низвержение Наполеона и его империи, а не за что бы то ни было иное. Теперь, когда Наполеон оказался в московской ловушке, этот замысел можно и должно было провести в жизнь без всяких ограничений. Александр сделал такой вывод даже несколько ранее, чем Наполеон вступил в Москву: уже 31 августа он подписал план, по которому отступающего Наполеона (в том, что он вскоре начнет отступать, царь и его военные советники справедливо не сомневались) предстояло окружить и пленить (либо уничтожить) сходящимися ударами трех русских армий в Белоруссии, на Березине. Падение Москвы во всем этом ровно ничего не изменило. 8 сентября директива от 31 августа была доставлена Кутузову, впрочем, ему предоставлялось решить, приводить ли ее в исполнение, и в случае согласия он должен был немедленно отправить курьера к Чичагову, командующему одной из армий, задействованных в операции по этому плану. Кстати, сам план был известен Кутузову еще ранее, так как уже в основу его приказов от 6 сентября положен стратегический замысел уничтожения Наполеона, когда тот будет отступать, концентрическим ударом трех русских армий где-то на Верхнем Днепре. 10 сентября Кутузов ответил Александру, что в полном объеме принял план от 31.08, переданный ему 8.09, к исполнению: «оставил я план сей, объясненный мне подробно флигель-адъютантом Чернышевым, в полной его силе». Перед другими Кутузов выставил дело так, как если бы этот план был «высочайшей волей» (хотя Александр ясно писал, что отвергать или принимать его – дело Кутузова: «если план сей Вами признан будет полезным» и т.д.), и в тот же день, 10.09, действительно отправил курьера к Чичагову, «дабы, - как писал ему Кутузов, - Вы от произведения в действо прежних моих соображений удержалися, а приступили к исполнению высочайшей воли». Ниже мы увидим, насколько эту волю собирался исполнять сам Кутузов.
Около 20 сентября в Москве стало ясно, что ответа на предложения, переданные через Тутолмина и Яковлева, не будет. 21 сентября Наполеон собрал маршалов, призвал их двинуться на Петербург. Маршалы указали, что это невозможно; Наполеон знал об этом и сам. На следующий день он принялся снаряжать к Кутузову маркиза Лористона, бывшего своего посла в Петербурге, с просьбой о фактическом или формальном перемирии и выдаче Лористону пропуска для дальнейшей поездки в Петербург к Александру с предложением мира. При этом Наполеон произнес свое знаменитое: «Мне нужен мир, он мне нужен абсолютно, во что бы то ни стало, спасите только честь!»
23 сентября, на рассвете, на русские аванпосты прибыл под белым флагом парламентера французский офицер с письмом от Наполеона к Кутузову. Письмо гласило:
«Князь Кутузов!
Посылаю к Вам одного из моих генерал-адъютантов для переговоров с вами о многих важных предметах. Я хотел бы, чтобы Ваша Светлость поверили тому, что он Вам скажет, в особенности когда он выразит чувства почтения и особливого уважения, которые я издавна испытываю к вам. Не имея сказать настоящим письмом чего-либо еще, я молю Всевышнего, князь Кутузов, чтобы он хранил Вас под своим священным и благим покровом. Наполеон» (датировано 21 сент.1812 года). На словах офицер добавил, что генерал-адютант, о котором говорится в письме – это генерал Лористон, и что с ним, Лористоном, может приехать какой-то его «друг» (русские сразу же предположили, что, это, быть может, сам Наполеон под видом «друга» Лористона собирается участвовать в переговорах).
О дальнейшем нам лучше всего известно от сэра Роберта Вильсона – английского эмиссара при штабе Кутузова, приставленного к ней и Англией, и самим царем следить, насколько упорно и добросовестно она будет воевать с Наполеоном. Александр не доверял своим генералам и хотел иметь при них наблюдателя-англичанина, который уж во всяком случае не станет скрывать от него фактов недостаточного рвения или ослабления усилий военачальников и войск в борьбе с Наполеоном, а, наоборот, будет всячески сигнализировать ему о таковых. Англичане не доверяли ни русской армии, ни самому Александру – пять лет русские были их врагами и какими ни на есть союзниками Наполеона, и положение это изменилось только потому, что Наполеон сам напал на них. Англичане предпочли двойной порядок контроля: лорд Кэткарт, посол, находящийся при Александре, досматривал за ним, Вильсон, эмиссар при штабе Кутузова – за армией. Вильсон регулярно осведомлял и Александра, и Кэткарта письмами обо всех важных событиях, вел дневник о тех же событиях, а впоследствии написал, уже от 3-го лица, «Повествование о случившемся во время нашествия Наполеона Бонапарта на Россию». И дневник, и письма предназначались Вильсоном к публикации не ранее, чем через 70 лет и только с санкции английского министерства иностранных дел и русского императора. Оба эти условия были оговорены в завещании Вильсона, срок был потом уменьшен самим Вильсоном (умер он в 1849). И в самом деле, в 1853 году «Повествование…» издатели и дугеприказчики Вильсона отправили на просмотр в Петербург. Заключение экспертизы российского Военного министерства было знаменательным: оно не обвиняло Вильсона в каких бы то ни было искажениях истины (сам Вильсон и его сочинение в целом были там и вовсе охарактеризованы весьма положительно – в частности, отмечалось развернуто выраженное в рукописи «сознание высоких доблестей Императора Александра»), но в итоге рекомендовало только два альтернативных решения: «1. Либо отказать совсем в соизволении на издание означенного сочинения, потому что оно, несмотря на многие неотъемлемые свои достоинства, направлено вообще к пристрастному осуждению действий князя Кутузова и даже отчасти оскорбительно для чести этого знаменитого русского фельдмаршала. Либо 2., дать следующий ответ: что Государь Император изволит считать изложенные в записках генерала Вильсона суждения о действиях Кутузова несправедливыми, но, не желая препятствовать никому в изложении своего собственного взгляда на действие Русских войск, соизволяет на издание означенных записок, с тем однако ж, чтобы из них были исключены (указаны такие-то места), относящиеся к Императору Александру и /прямо. – А.Н./ оскорбительные для чести фельдмаршала Кутузова».
На следующий год, однако, началась война Англии с Россией, и в санкции русских отпала всякая надобность. В 1860-1861 г. «Повествование…» и послуживший его основой дневник были в полном виде опубликованы в Лондоне.
В экспертизе Военного министерства России, процитированной выше, бросаются в глаза следующие достопримечательные особенности: она, как говорилось, нигде не упрекает Вильсона во лжи или выдумывании фактов – только в пристрастной оценке этих фактов применительно к Кутузову; она рекомендует Императору отмежеваться от осудительной оценки Кутузова со стороны Вильсона – но даже не пытается рекомендовать ему отрицать какие бы то ни было факты, излагаемые Вильсоном, или сомневаться в них; наконец, в экспертизе максимально выражено дистанцирование от самого Кутузова: он назван «этот знаменитый русский фельдмаршал» (как если бы о нем писал иностранец иностранцу!), и предлагая купировать оскорбительные для его чести места, эксперт нигде даже не заявляет, что Кутузов их на деле не заслужил – все упирается только в честь мундира, в то, что Кутузов – «знаменитый фельдмаршал» России, и что поэтому она не может свободно санкционировать его поношение; наконец, Военное министерство готово дать санкцию на помещение суждений о Кутузове, которые оно же само призывает Императора официально объявить «несправедливыми», и требует купировать лишь прямо оскорбительные для Кутузова места.
Все это означает, что и Военное министерство России, и император в полной истинности самих сообщенных Вильсоном фактов не сомневались (несомненно, потому, что знали их и так). Эта истинность явствует и из того, как сам Вильсон относился к своей рукописи и что хотел с ней делать: если бы он собирался невинно оклеветать Кутузова и выдумать для этого какие-то несуществующие подробности, то уж не стал бы откладывать публикацию этой клеветы на время после своей смерти и тем более требовать специального получения русской санкции на эту публикацию!
Итак, фактические показания Вильсона совершенно достоверны. Установив это, мы можем вернуться к событиям 23 сентября.
|
|
Зарегистрирован |
Einer muss der Bluthund werden, ich scheue die Verantwortung nicht
|
|
|
Mogultaj
Administrator
Einer muss der Bluthund werden...
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 4173
|
|
Re: Государственная измена фельдмаршала Кутузова
« Ответить #40 В: 06/24/04 в 03:11:51 » |
Цитировать » Править
|
Что должен был сделать по долгу присяги Кутузов, получив через парламентера известие о том, что к нему намерен явиться Лористон как посланец Наполеона? Только одно: тут же категорически известить парламентера о том, что он отказывается от любых переговоров с неприятелем и что его, Кутузова, император попросту запретил ему в таковые вступать. Именно такой – не вести никаких переговоров – была единственная безусловная директива, полученная Кутузовым от Александра при назначении его главнокомандующим, и именно ее он торжественно пообещал неукоснительно исполнять.
Но Кутузов сделал не это, а совершенно противное. Он не только не прислал отказ от переговоров, а вступил в прямую переписку с Наполеоном, отослав ему через парламентера письмо, в котором согласился лично встретиться с Лористоном в полночь, ночью с 23 на 24-е, да еще и сам предложил, что встретится с ним не у себя в штабе, в присутствии других русских офицеров, а за линией русских аванпостов, то есть на ничейной территории, и в одиночку!
Отправив это письмо дожидавшемуся ответа парламентеру, Кутузов вынужден был предупредить о своем намерении в полночь выехать за русские аванпосты на встречу с Лористоном свой штаб. Ни скрывать содержание своего ответа (сам тот факт, что он получил письмо Наполеона и что-то ответил, имел место прилюдно), ни уезжать на подобную встречу тайно, без ведома своего штаба, он не мог. При этом Кутузов пошел ва-банк, объявив и то, для чего он собирается встречаться с Лористоном и о чем говорить с ним: он собирался, ни много ни мало, сладить «соглашение о незамедлительном отступлении всей неприятельской армии из пределов России, каковое соглашение, долженствовало бы послужить предварительной договоренностью к установлению мира»! Во всяком случае, именно в таком виде высказывание Кутузова процитировали через несколько часов Вильсону русские генералы.
Услыхав о таких намерениях своего главнокомандующего, русские военачальники пришли одновременно в ярость и растеряннность. Они-то с самого начала стояли за войну до победного конца и за уничтожение Наполеона и его армии в России, и боялись только того, чтобы император Александр в критический момент не пал духом и не пошел на мир, как он уже сделал это в Тильзите. Теперь, слыша Кутузова, они не могли понять, идет ли речь о самодеятельности фельдмаршала (тем более что такую самодеятельность в _таких_ делах как-то и вообразить было трудно), или случилось то самое, чего они боялись – имп. Александр сломался и прислал Кутузову тайные полномочия на устроение перемирия и мира? Что делать в таком случае и как дознаться, какова все-таки подоплека дела? Говорить с Кутузовым смысла не имело – к его непрерывной голубоглазой лжи привыкли все, намерение свое он высказал вполне ясно. На кого опереться в борьбе против него, как хотя бы понять толком, что происходит? (Бороться с царем, если бы на мир пошел действительно он, ни у кого не было ни возможностей, ни желания).
На счастье военачальников, имп. Александр держал при армии в качестве своих соглядатаев и представителей германских князей, своих родственников – герцога Вюртембергского и герцога Ольденбургского; этих никак нельзя было заподозрить в желании идти на мир с Наполеоном против воли Александра. Однако если Александр сам согласился мириться, на них рассчитывать не приходилось. Но при армии был еще и Вильсон, англичанин – этот сделает все, что в его силах, чтобы не допустить мира и против воли Александра, то есть по крайней мере поможет разобраться в ситуации как единомышленник русских генералов, с их твердым намерением воевать до конца, а не как примиренец. Доведенные до отчаяния своим главнокомандующим русские генералы послали за Вильсоном, чтобы обсудить с ним намерение Кутузова и попробовать с его помощью сломить это намерение, если это вообще возможно. Об уставе никто и не думал – было не до устава, когда на кону стояли такие вещи.
О дальнейшем лучше всего рассказывает сам Вильсон, называя себя в 3-м лице «английским генералом»:
«К прибывшему вечером на бивак Милорадовича английскому генералу рано утром 5 октября прискакал в великой спешке казак и привез просьбу Беннигсена и прочих лиц «незамедлительно воротиться в Главную Квартиру, поелику маршал не только предложил, но и в письменном виде согласился встретиться с Лористоном в полночь за линией русских передовых постов».
Поговорив с Милорадовичем, английский генерал поспешил к Беннигсену, коего застал в обществе десятка других генералов, нетерпеливо ожидавших его прибытия.
Они представили ему доказательства, что Кутузов в ответ на переданное через Лористона предложение Наполеона согласился этой же ночью встре-титься с сим последним на Московской дороге в нескольких милях от самых передовых постов, дабы обсудить условия соглашения «о незамедлительном отступлении всей неприятельской армии из пределов России, каковое соглашение долженствовало бы послужить предварительной договоренностью к установлению мира".
Они предупредили и о возможном присутствии самого Наполеона на сей встрече, поелику Лористон сказал, что его будет сопровождать какой-то друг. Посему потребовали они от английского генерала, „дабы он действовал как полномочный представитель Императора", равно „как и английское доверенное лицо, призванное защищать интересы Британии и союзников"; далее была подтверждена „решимость генералов, которую поддержит и армия, не допустить возвращения Кутузова к командованию, ежели поедет он на сию ночную встречу в неприятельском лагере". Они объявили, что ,,хотели бы избегнуть крайних мер, но уже решились сместить маршала, буде он станет упорствовать в своем намерении".
Исполнение сей комиссии представляло чрезвычайные затруднения, возможно даже большие, нежели комиссия к самому Императору. Тем не менее английский генерал понимал свой долг, неисполнение коего было бы несовместимо с понятиями о чести.
Когда он явился к маршалу, сей последний выглядел уже смущенным, однако спросил, „привез ли он какие-либо известия с передовых постов". После незначительного разговора по сему предмету английский генерал выразил желание остаться с маршалом наедине. Когда присутствовавшие двое офицеров удалились, английский генерал сказал, что „возвратился в Главную Квартиру вследствие, как он надеется, лишь досужего вымысла, получившегося сегодня утром", что „это есть злонамеренный слух, но вызывающий сильное возбуждение и опасения; посему надобно сразу же положить конец скандалу, используя власть самого маршала".
Выражение лица сего последнего подтвердило заявленное подозрение, однако английский генерал сообщил о сем слухе с наивозможной обходительностью, дабы дать возможность добровольной отмены без унизительного и обидного объяснения.
Маршал был смущен, однако довольно резким тоном ответствовал, что „он командующий всей армией и лучше знает порученную ему должность; что дей-ствительно он согласился на просьбу французского Императора встретиться с генералом Лористоном сей ночью, дабы избежать огласки, могущей привести к превратным толкам; что он не нарушит договоренности, выслушает предло-жения генерала Лористона и в зависимости от существа оных примет дальней-шие решения».
Затем он присовокупил, что „ему уже известно о примирительном характере сих предложений и, возможно, они послужат к почетной и выгодной для России договоренности".
Английский генерал, терпеливо выслушав все эти разъяснения маршала, спросил, „таково ли его окончательное решение". Он ответствовал: „Да, оно неизменно" — и выразил надежду, что „английский генерал по зрелом размыш-лении все-таки согласится с ним, особливо взяв в соображение состояние Им-перии и то обстоятельство, что, хотя численность русской армии возрастает, она еще далека от желаемой, и в сем случае ради своей приверженности к Им-ператору и России он готов преодолеть всем известную его враждебность к Им-ператору Франции".
Сии последние выражения произнесены были чрезвычайно саркастическим тоном, и, по всей видимости, он хотел уже окончить наш разговор, однако английский генерал с не меньшим упорством следовал своей цели и ответ свой начал с уверения в глубоком сожалении касательно того весьма тягостного долга, исполнить каковой требует необходимость, но, к сожалению, у него нет иного выхода.
Затем напомнил он „последние слова Императора, обращенные к нему, маршалу, при отъезде из С.-Петербурга касательно невозможности любых пе-реговоров, пока в стране остается хоть один вооруженный француз, и о под-тверждении сего торжественного обязательства ему, английскому генералу, с инструкцией вмешаться, буде любая персона, сколь бы высока она ни была, поставит под угрозу сие обязательство и все, что с ним связано".
/А вот об этом Кутузов слышал в первый раз. Он знал, конечно, для чего к армии приставлен Вильсон англичанами, - но он не знал, что Александр, предусмотрев ту возможность, что Кутузов согласится на переговоры, вооружил Вильсона полномочиями и на этот счет! – А.Н./
После сего он сказал, что „теперь пришло время, когда, к сожалению, вме-шательство его, в соответствии с сей инструкцией, сделалось необходимым".
И что „его, маршала, намерение о встрече с неприятельским генералом за своими передовыми постами в полночь есть дело, в истории войн неслыхан-ное, исключая противозаконные негоциации, кои совершаются с глазу на глаз; что армия сочтет, и с полным на то правом, поездку маршала за пределы русских линий приуготовлением к договору или вступлению в переговоры с не-приятелем вопреки приказам и обещаниям их Императора; что интересы Рос-сии и честь императорской армии будут скомпрометированы любым соглаше-нием, сколь бы благоприятным оно ни представлялось, и что уничтожение или капитуляция неприятеля есть единственная цель, которая должна преследоваться маршалом".
И что „под его командою уже более ста тысяч человек, расположенных на линиях сообщения неприятеля, из каковой силы тридцать тысяч составляет ка-валерия при семистах пушках, превосходно экипированная. В то же время неприятельская армия навряд ли достигает таковой численности, кавалерия ее полностью расстроена, а для пушек недостает тягловой силы. Оба сии рода войск каждодневно ослабляются недостатком фуража. Вся армия обескуражена предстоящим отступлением по опустошенной стране, которое будет сопрово-ждаться тяготами, опасностями и ужасами надвигающейся зимы. При таковых обстоятельствах как русские генералы, так и армия окажутся перед страшной необходимостью отрешить его от власти, пока не будет получено окончатель-ное решение Императора. А что относится до английского генерала, то он бу-дет принужден незамедлительно послать курьеров в Константинополь, к лорду Уолполу в Вену, в Лондон и в С.-Петербург с сообщениями о происшедшем, каковые будут иметь самые вредоносные следствия, ибо тогда приостановится готовящаяся помощь и прервутся уже ведущиеся переговоры" /имеется в виду военная и денежная помощь Англии России – А.Н./.
И что „Россия может теперь получить славу и выгоды спасительницы Ев-ропы, ежели захватит или изничтожит Наполеона и его армию; но, не воспользовавшись представляющимися обстоятельствами, она через короткое время сама возвернет себя в прежнее свое опасное положение, ее совершенно справедливо покинут все союзники и доброжелатели, и ей останется лишь подорванная репутация и горькие сожаления".
Маршал изъявлял все более и более неуступчивости, и английский генерал вышел на минуту, чтобы пригласить герцога Александра Вюртембергского, дядю Императора, герцога Ольденбургского, двоюродного брата Императора, и князя Волконского, императорского генерал-адъютанта, который только что приехал с депешами из С.-Петербурга и возвращался обратно этим же вечером. Сии особы были заранее предупреждены и согласились поддержать представление английского генерала как наивернейшее спасительное средство, которое вместе с тем наименее уязвимо в отношении субординации, поелику исходило не от тех, кто состоял под командою маршала.
Возвратившись, английский генерал заявил, что ,,почитает необходимо нуж-ным в столь важном деле еще раз обратиться к маршалу и попытаться скло-нить его к перемене решения. Посему он просил содействия сих особ, близко стоящих к Императору и посвященных в его самые сокровенные чувства".
Герцог Вюртембергский с деликатностью изъявил „полную свою уверен-ность в патриотизме и верности суждений маршала, однако выразил пожелание, чтобы при настоящих обстоятельствах, особливо принимая в соображение-Царящий в армии дух подозрительности, маршал отменил предполагаемую встречу за пределами русского лагеря и пригласил генерала Лористона в один из своих штабов". Затем выступил герцог Ольденбургский и согласился с этим. Князь Волконский, основываясь прежде всего на решимости Императора ис-полнить свою клятву, каковую он еще раз повторил в воззвании, опубликован-ном после сдачи Москвы, также рекомендовал отказаться от свидания с Лористоном.
После долгих споров и изъявлений несогласия маршал, хотя и в смятен-ном виде /редчайший для Кутузова случай -–смятенный вид – А.Н./, выразил сильнейшее неодобрение противудействию его намерениям, но все-таки начал уступать, хотя и продолжал ссылаться на невозможность отмены соглашения, скрепленного его подписью. Английский генерал ответствовал на сие, „что лучше нарушить, нежели сдержать такое обещание, ибо в первом случае не воспоследует никакого вреда для общего дела, а во вто-ром неизбежно произойдут многие и пагубные неурядицы".
Наконец маршал уступил, и генералу Лористону была послана записка с извещением, что „маршал лишен возможности исполнить обещанное и при-глашает его в главную квартиру к десяти часам вечера того же дня".
|
|
Зарегистрирован |
Einer muss der Bluthund werden, ich scheue die Verantwortung nicht
|
|
|
Mogultaj
Administrator
Einer muss der Bluthund werden...
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 4173
|
|
Re: Государственная измена фельдмаршала Кутузова
« Ответить #41 В: 06/24/04 в 16:32:41 » |
Цитировать » Править
|
Все было кончено. Коль скоро армия готова была в случае любой попытки учинить перемирие и завязать переговоры, сместить Кутузова и отдать дело на суд императора, ни о каком выполнении кутузовского намерения и речи быть не могло. Разговор с Лористоном должен был оказаться пустой формальностью, да и сам Лористон это должен был понять, едва получил от Кутузова извещение даже не о том, что тот переменил намерение, а о том, что тот «лишен возможности» его осуществить.
Кутузов не был бы Кутузовым, если бы все-таки не попытался спасти хоть что-нибудь, оставить хоть какие-то возможности для осуществления своего плана, буде обстоятельства переменятся (хотя, казалось бы, как и когда могли бы они теперь перемениться?). Поэтому не надо было лишать французов всех надежд. Кроме того, он понимал, что Вильсон и германские герцоги немедленно известят императора о происшедшем, и ему надо было спасать если не голову (Александр не осмелился бы сейчас посягнуть на него - только признания внутреннего конфликта на вершинах военной власти царю и не хватало!), то пост главнокомандующего. Поэтому надо было как-то объяснять свое поведение царю.
Обе эти задачи Кутузов немедленно и решил. С Лористоном он говорил наедине; потом этот разговор он пересказал Вильсону и прочим военным, а письменный пересказ отправил императору Александру. Сколько в этих пересказах было правды, не знал никто, а верить Кутузову никакого смысла не было. Соответствующая версия разговора была опубликована в официальных известиях кутузовского штаба. Впрочем, Александр - не пропадать же добру, - взяв отчет Кутузова за основу, создал на этой основе еще одну, усиленно-патриотическую версию разговора. Обе, и штабная, и петербургская версия, распространялись потом по России и Европе. В штабной версии Кутузов признает (в ответ на горячие заявления Лористона о том, что за сожжение Москвы французы не отвечают), что Москву сожгли сами русские - правда, признает в несколько более цветистых выражениях, чем сам Кутузов приводил в своем пересказе. В придворной версии Кутузов с негодованием отвергает эти Лористоновы оправдания, и заявляет ему, что сожгли Москву именно французы, причем планомерно: определили порядок сожжения разных кварталов и в этом порядке жгли. В Петербурге лгать умели не хуже Кутузова.
В целом, однако, Кутузов смог убедить своих генералов, и даже Вильсона, в том, что он говорил с Лористоном очень жестко и холодно и оборвал все его надежды на перемирие. Странно только, что этого вовсе не понял сам Лористон: по его рассказу, переданному в конечном счете Коленкуром и рядом других мемуаристов, Кутузов обращался с ним необычайно любезно (по словам Коленкура, Лористон был «прекрасно принят» Кутузовым), обещал известить Александра о мирных предложениях Наполеона, обнадеживал насчет перемирия, хотя и сказал, что сам заключить его не может - не имеет полномочий - и даже показал ему черновик своего будущего послания к Александру, отражающий мирные предложения Лористона, где со своей стороны увещевал императора пойти на мир, говоря, что русская армия более не в состоянии воевать. Наконец, он выдал нечто вроде обещания прекратить перестрелку на аванпостах, то есть ввести в дело начальный элемент фактического перемирия!
Лористон просил Кутузова пропустить его в Петербург, к Александру, чтобы передать ему мирные предложения Наполеона. В этом Кутузов отказал, но тут же согласился отослать к Александру с передачей этих предложений все того же кн.Волконского, эмиссара императора, причем обещался приложить к этим предложениям и свое увещевание их принять, только что показанное Лористону. По соглашению Кутузова с Лористоном, тот тут же выписал Волконскому на всякий случай пропуск через французские порядки (ехать в Петербург в ее объезд было бы медленнеее, а французам было надо, чтоб предложение достигло Александра как можно быстрее).
Кн. Волконский в конце беседы зашел в комнату, где сидели Кутузов и Лористон, взял пропуск, пробыл там минут десять-пятнадцать, после чего Лористон вышел и уехал; это было ночью с 5 на 6-е. Почти немедленно Волконский отправился в Петербург, имея при себе записки от Вильсона в адреса Кэткарта и Александра, а также рапорт Кутузова Александру, содержащий изложение мирных предложений Наполеона. Никаких увещеваний их принять, со ссылкой на расстройство армии, Кутузов с ним Александру, несомненно, не отправлял. У Александра и без того все происшедшее вызвало неимоверный гнев - мало того, что Кутузов вопреки приказу вступил в переговоры, он еще и втягивает в них самого Александра, пересылая ему Наполеоновы мирные предложения, в то время, как должен был их отвергнуть с порога, не то что передавать царю!
Дальше начинается загадочная история. По рассказу французского военного Марбо (кн.2, гл.28), Кутузов отправил-таки с Волконским обещанное увещание, но сразу же, вдогонку, направил царю еще одного вестника с прямо противоположным заявлением: что-де первому его письму верить не надо, идти на мирные предложения Наполеона не надо, что Наполеона отрежут и уничтожат в Белоруссии, и что все его, Кутузова, любезности к французам есть лишь обман с цель подольше удержать их в Москве, чтобы отступать им выпало в самое плохое время года. Этот гонец, не имевший, разумеется, французского пропуска, был пойман французами, письмо было доложено Наполеону, тот узнал обман, пришел в ярость, решился было сначала идти на Петербург, но потом переменил мнение и принял план уходить на запад, к Вильно.
Замечательно, что очень похожая история, только с несколько иной расстановкой событий, тиражировалась и в русском лагере. Н.Н.Муравьев в своих воспоминаниях пишет: «Предложения о мирных условиях были посланы в Петербург с курьером, но курьеру приказано было попасться в руки неприятелю, и Наполеон уверился в мирных расположениях Кутузова. Между тем через Ярославль был послан другой курьер к Государю с просьбой не соглашаться ни на какие условия».
Что во всей этой путанице верно, что - сказка, и как эта сказка появилась, да еще и приняла такие противоположные формы у русских и у французов? Верно во всем этом то, что с целью дезинформации посылать курьеров, которым было заранее предназначено попасть в плен к врагу вместе со своими «сведениями», было в ту эпоху хоть и редким, но, в общем, применявшимся военным приемом. Однако дальше и у Муравьева, и у Марбо начинаются сбои. Никакого курьера с просьбой не идти на мир, вопреки Марбо, французы не перехватывали, и Наполеону на этот счет решительно ничего не было известно; это мы знаем совершенно твердо. Еще 9 октября Наполеон говорил Коленкуру: «Эти люди не хотят вести переговоры; Кутузов любезен, потому что он-то хотел бы кончить дело, но Алексадр не хочет этого. Он упрям». План идти на Петербург обсуждался императором еще до отправки Лористона к Кутузову, и больше к нему не возвращались. Так что история Марбо - типичный военный фольклор. Но и история Муравьева ничего общего с реальностью не имеет. Кн. Волконский не для того получил французский пропуск, чтобы попадаться французам в плен, и доехал в Петербург в полной безопасности; может быть, Кутузов послал какого-то другого курьера, чтобы тот попался в плен к французам с письмом, выражающим миролюбие Кутузова? Но ничего такого не помнят французы: по подробнейшим воспоминаниям Коленкура и других, Наполеон и прочие свое мнение о миролюбии Кутузова составляли только по его поведению при приеме французских парламентеров - другого материала у них попросту не было.
Таким образом, история Муравьева -Марбо (а это, конечно же, одна история «о двух курьерах Кутузова»; основная разница между ее вариантами у Марбо и Муравьева в том, какого именно курьера французы поймали, а какой - проехал) - военный фольклор. Откуда он, однако же, взялся?
Кутузов должен был как-то оправдать - или хотя бы попытаться оправдать - свое поведение в истории с Лористоном и перед армией (особенно перед офицерами и солдатами, к которым неминуемо потянулись бы от генералов слухи об измене Кутузова, если бы Кутузов этого как-то не предупредил), и перед царем. Сам разговор с Лористоном можно было представить сколь угодно жестким со стороны Кутузова, благо он проходил наедине. Но какая цена была бы этим уверениям, и, главное, как это объясняло бы сам факт вступления в переговоры с Лористоном, да еще первоначальное намерение принимать его на аванпостах?! Единственным способом объяснить все это для Кутузова было бы прикинуться, что все это было с его стороны лишь военной хитростью, что он втирал французам очки, желая подольше продержать их в Москве. Несомненно, именно в этом духе он давал объяснения и императору, и военным. Весьма возможно, что он сам и распустил слух по армии о втором курьере, которого он послал с миролюбивыми изъявлениями попасться французам в плен, чтобы дополнительно усилить и закрепить это очковтирательство; а может быть, такую военную хитрость офицеры додумали и приписали ему на фоне более общей распространяемой им версии об этом очковтирательстве. Отсюда история Муравьева. В течение осени 1812 года, а может быть, за время кампаний и перемирий 1813-го, эта история успела добраться от русских офицеров к офицерам французским (благо они говорили на одном языке), и была при этом несколько переиначена. Общим во всех вариантах оставалось то, что любезность Кутузова с Лористоном была всего лишь военной хитростью - а именно это Кутузов и хотел внушить «своей» стороне.
То, что на деле она военной хитростью не была, неопровержимо следует и из показаний Вильсона, и из его писем, отправленных по горячим следам, и из гробового молчания русских генералов в своих записках о какой бы то ни было военной хитрости, проявленной Кутузовым в этом деле. Упомянутые письма Вильсона окончательно удостоверяют то, о чем он писал в «Повествовании...». Днем 23 сентября, после бурной беседы с Кутузовым и капитуляции последнего по вопросу о том, где принимать Лористона, в ожидании этого самого Лористона, Вильсон написал короткое письмо Александру:
«Государь,
имею честь донести Вашему Величеству, что маршал Кутузов сообщил мне сегодня поутру о намерении своем иметь свидание с генерал-адъютантом Бонапарта на передовых постах. Я почел долгом своим сделать самые твердые и решительные представле-ния против такового намерения, исполнение коего не соответство-вало бы достоинству Вашего Величества и не преминуло бы иметь вредное влияние, противное интересам Вашего Величества, потому что послужило бы к ободрению неприятеля, к недоволь-ствию армии и к распространению недоверчивости в иностранных государствах /т.е. Англии - А.Н./.
Я почел сие за отступление от этикета, каковое может поро-дить любые искажения истины и в то же время не может принес-ти никакой пользы.
Его Королевское Высочество герцог Вюртембергский и принц Ольденбургский подкрепили мое мнение, и, наконец, маршал согласился на предложение наше послать князя Волконского, который поехал теперь встретить генерала Лористона.
Присутствовавший при упомянутом мною разговоре князь Волконский сообщит Вашему Величеству дальнейшие подробности, но я почел, однако ж, долгом моим известить Ваше Величество о вмешательстве моем в сем случае и о причинах оного».
Другое письмо Вильсон тогда же написал Кэткарту (а русская служба перлюстрации перехватила его и доставила царю его русский перевод):
«23 сентября, 4 часа пополудни. Имею честь уведомить вас, что фельдмаршал Кутузов сооб-щил мне сегодня поутру о письменном домогательстве Бонапарте через одного из своих генерал-адъютантов, чтобы иметь свидание с фельдмаршалом в его главной квартире, и что он, фельдмар-шал, отвечал, что будет очень рад принять его на передовых по-стах, куда он и сам лично предстанет.
Я почел долгом своим представить ему самыми решительными речами против меры, толико преисполненной неблагопристойности и общественного вреда, которая должна побудить неприятеля заключить, что здесь существует непомерная склонность принять его предложения, и что родит недоверчивость в союзниках.
Я доказывал, что Император осудить изволит всякий поступок, который удалится от строгого этикета и будет иметь вид остатка личного дружества.
Как человек, преданный Императору, Империи и российской армии и в качестве генерала союзной державы, я употребил все те доводы, которые шли к делу, и был подкреплен его королев-ским высочеством герцогом Виртембергским, принцем Ольден-бургским, равно как и князем Волконским. Фельдмаршал согла-сился послать на передовые посты Императорского генерал-адъютанта на встречу адъютанта Бонапарте, а князь Волконский был на то избран и поехал. Неприятель, по-видимому, ожидал личного прибытия фельдмаршала, ибо присылали наведываться, с какой свитою он будет.
Ваше превосходительство можете быть уверены, что, каковы бы ни были предложения неприятеля о негоциации, на перемирие никак не согласятся, но я должен объяснить вам из того, что я видел сегодня, что, боюсь, фельдмаршал Кутузов не имеет сам тех чувств в отношении к Бонапарте и к характеру сей войны, которыми преисполнен Император. Его лета и состояние здоровья не делают его способным к про-изводству быстрой кампании, а его дряхлость всегда будет более или менее склонять его к желанию мира. (...). Армия была очень довольна моим сегодняшим поступком».
До рассвета 24-го сентября, уже после отбытия Лористона - Волконский еще не уехал к Александру, но вот-вот собирался уезжать - Вильсон спешно набросал новое письмо Кэткарту, извещающее, как прошла встреча с Лористоном, чтобы присовокупить его к письму, написанному днем 23-го, и отослать с тем же Волконским:
«24 сентября, на рассвете. Лористон приезжал ночью к фельдмаршалу Кутузову, сказав князю Волконскому, что он имеет сделать сообщения, которые никакой иной особе сделать не может. Фельдмаршал желал, чтоб герцог Виртембергский и я тут бы-ли, когда Лористон войдет, дабы показать ему, что герцог и анг-лийский генерал присутствуют в его совете. Князь Волконский прислал сейчас за письмом. Я имею толь-ко время прибавить, что свидание продолжалось полчаса; что главный объявленный предмет состоял в представлениях противу варварства той войны, которую ведут русские крестьяне, а по-бочный предмет—соглашение о перемирии. Фельдмаршал отвергнул все предложения».
После отъезда Волконского, с другим курьером, уже имея время описывать подробности, Вильсон отправил Кэткарту третье письмо обо всем этом деле. Как и предыдущие два, его распечатали и перевели для сведения Императора русские службы. В этом письме Вильсон сообщал:
«Скорый отъезд князя Волконского не позволил мне в послед-ний раз писать к вам обо всем обстоятельно; здесь найдете вы дальнейшие подробности относительно свидания, бывшего между генералом Лористоном и князем Кутузовым.
Генерал Лористон пробыл наедине с фельдмаршалом с полча-са, и в продолжение сего времени фельдмаршал, как казалось, говорил с большим жаром; потом позвали князя Волконского, ко-торый пробыл с ними с четверть часа, после чего дано было знать, что генерал откланивается, и он вышел, как всем показалось, не весьма доволен.
Когда я с герцогом Виртембергским и с принцем Ольденбургским вошли к фельдмаршалу, то он сказал нам, что генерал Ло-ристон сперва жаловался на варварские поступки русских крестьян против французов, в руки их попадающихся, на что фельдмаршал отвечал, «что нельзя образовать в три месяца це-лую нацию, которая, впрочем, если говорить правду, отплачивает французам тою же монетою, какою должно бы платить мародерам под командою Чингиз-хана». /В Дневнике Вильсон пересказал этот рассказ Кутузова более полно и в более близких оригиналу выражениях: «Сначала Ло-ристон жаловался на варварство русских по отношению к французам. Маршал ответствовал, что он не может за какие-то три месяца цивилизовать нацию, которая почитает противника своего за грабительскую орду Чингиз-хана. Лористон сказал: «Все-таки есть разница!» «Может быть, - возразил маршал, - но только не для народа. Я могу отвечать только за свои войска». На них генерал /Лористон/ не жаловался». Запись от 27 сент.- А.Н./
Генерал Лористон говорил потом, что сама природа скоро прекратит на время военные действия; но что к сему так же лег-ко можно приступить посредством какого-нибудь соглашения; фельдмаршал отвечал, что он не имеет на то никакого полно-мочия.
Генерал Лористон уверял потом фельдмаршала, что Москва сожжена не французами; что такой поступок так несообразен с французским характером, «что если бы мы вошли в Лондон, то не сожгли бы и сего города». Фельдмаршал, не признавая фран-цузов в сем деле виноватыми, сказал, что сие было следствием общего мнения русских, которые ценят Москву не более всякого иного города в Империи.
Генерал Лористон говорил потом, что война производится с особою жестокостью; ибо, несмотря на парламентерские сигна-лы, казаки нападали на фуражиров их; фельдмаршал спрашивал, как сие случилось и в близком ли расстоянии от застав, с кото-рыми сии сигналы встретились. Генерал Лористон отвечал отри-цательно, и фельдмаршал доказал, что сия жалоба на казаков не-основательна.
Фельдмаршал потом уверил нас, что весь разговор был о ве-щах весьма малозначащих, что по всему кажется, что главный предмет посылки Лористоновой состоял в том, чтобы согласиться о перемирии и, может быть, разведать о полномочии, намерениях и желаниях фельдмаршала, а также о состоянии позиции.
Я уверен, что ваше сиятельство того же мнения, что хотя сие происшествие некоторым образом и смягчилось от перемены пер-воначального намерения фельдмаршала принять Лористона на форпостах, но не может произойти ничего доброго; а много вред-ного от сего бывшего и будущих частных свиданий, и потому не-обходимо нужно, чтобы Его Императорское Величество объявил волю свою, чтобы сообщение с неприятелем производилось не иначе как письменно и, для поддержания Императорского досто-инства, чтобы его королевское высочество герцог Виртембергский имел сведение о всех таковых сношениях».
27 сентября у Вильсона дошли руки до описания событий 23 сентября в его Дневнике. Он описал их довольно скупо, но дополнил многознаменательными словами: «Не решаюсь пока писать обо всем, однако же здесь я оказал чрезвычайно важные услуги и предотвратил успех переговоров об отступлении неприятельской армии».
|
|
Зарегистрирован |
Einer muss der Bluthund werden, ich scheue die Verantwortung nicht
|
|
|
Ципор
Гость
email
|
Quote:Что должен был сделать по долгу присяги Кутузов, получив через парламентера известие о том, что к нему намерен явиться Лористон как посланец Наполеона? Только одно: тут же категорически известить парламентера о том, что он отказывается от любых переговоров с неприятелем и что его, Кутузова, император попросту запретил ему в таковые вступать. Именно такой – не вести никаких переговоров – была единственная безусловная директива, полученная Кутузовым от Александра при назначении его главнокомандующим, и именно ее он торжественно пообещал неукоснительно исполнять.
Но Кутузов сделал не это, а совершенно противное. (...)
При этом Кутузов пошел ва-банк, объявив и то, для чего он собирается встречаться с Лористоном и о чем говорить с ним: он собирался, ни много ни мало, сладить «соглашение о незамедлительном отступлении всей неприятельской армии из пределов России, каковое соглашение, долженствовало бы послужить предварительной договоренностью к установлению мира»! Во всяком случае, именно в таком виде высказывание Кутузова процитировали через несколько часов Вильсону русские генералы. |
|
Вопросы.
1) на что рассчитывал Кутузов, прекрасно зная позицию Александра?
2) зачем он вообще вступил в переговоры? то есть, один из мотивов - желание избавиться о врага с наименьшими потерями - очевиден, но им ли Кутузов руководствовался?
|
| « Изменён в : 06/25/04 в 20:50:39 пользователем: zipor » |
Зарегистрирован |
|
|
|
smrx
Живет здесь
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 1140
|
|
Re: Государственная измена фельдмаршала Кутузова
« Ответить #43 В: 06/26/04 в 05:04:34 » |
Цитировать » Править
|
Еще вопрос возник, как получилось, что Англия настолько зависела от торговли с Россией, что если последняя жестко придерживалась бы континентальной блокады, то для экономики первой это бы кончилось плохо?
Россия имела важное значение для Англии как рынок сбыта для своих товаров? или как поставщик ценного сырья?
Или просто получалось так, что английские товары через Россию шли контрабандой в Европу и Англии нужно было удерживать этот канал поставок?
|
|
Зарегистрирован |
|
|
|
Mogultaj
Administrator
Einer muss der Bluthund werden...
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 4173
|
|
Re: Государственная измена фельдмаршала Кутузова
« Ответить #44 В: 07/03/04 в 23:40:18 » |
Цитировать » Править
|
Вся эта история получила несколько не то постскриптумов, не то эпилогов. Первый из них был замечательным в своем роде: Кутузов, пересказывая Вильсону свой разговор с Лористоном, заявил, что «отозвался Лористону ясно: ежели я заключу с вами перемирие на 6 дней, а через 6 месяцев потом состоится мир, неприятный для Империи, то меня почтут виновным, и потомство мое (ma posterite) будет проклято. Сия война, сударь, необыкновенная, она должна иметь решительные следствия, мы не можем трактовать о мире, если будем и за Волгою». Здесь, возможно, Кутузов и в самом деле упоминает – только в нарочито отрицательной форме – истинные подробности своего намерения (сначала перемирие на 6 дней, а там и мир), но во всяком случае в глаза издевается над Вильсоном, приводя чеканную фразу насчет своего потомства, которому будто бы грозило проклятие, если бы Кутузов пошел на мир: у Кутузова вообще не было наследников по мужской линии, так что никакого «потомства», которое современники могли бы проклясть за прегрешение предка (на дочерей, не являющихся продолжателями рода, к тому же повыходивших замуж, подобные родовые проклятия не могли падать даже мысленно), у него не существовало в природе.
Примерно через сутки, вечером 24 сентября (утром как раз уехал в Петербург Волконский с письмами Кутузова к Александру и Вильсона – к Александру и Кэткарту) до Вильсона дошло совсем уж чудовищное известие: днем на аванпостах русские открыли огонь по подъехавшему к ним Мюрату, не думая, чтоб это был он; узнав его, они прекратили огонь (Мюрата было не велено трогать особым распоряжением по армии), после чего тот подъехал к русским, жалуясь на самый факт стрельбы по французу и говоря, что это нарушение конвенции! Выходило, что вчера Кутузов все-таки заключил какое-то соглашение с Лористоном (так оно и было: Кутузов обещал не открывать огонь на аванпостах, равномерно с таким же неоткрыванием огня французами). Вильсон бросился к Кутузову и официально потребовал объяснений. Кутузов совершенно спокойно, по выражению Вильсона, «поклялся честью, что нет никакого соглашения, и отрицал также вообще какие бы то ни было переговоры о договоренностях с неприятелем, присовокупив, что у него нет на то полномочий». Вильсон отступил; Кутузов довольно успешно продолжал удерживать своих людей от вылазок против французов до 6 октября, то есть еще две недели, к крайнему неудовольствию Вильсона и своих генералов. Коленкур характеризует эти две недели как время «перемирия по молчаливому согласию». Внезапная русская атака против французов 6 октября, на реке Чернишне, оборвала это фактическое частное перемирие; но состоялась она против желания Кутузова (он дал санкцию на нее скрепя сердце, под сильнейшим нажимом генералов и только после десятидневного сопротивления этому нажиму); когда же она все-таки состоялась, Кутузов сделал все, чтобы не дать ей развиться в серьезное сражение, в чем и преуспел.
9 октября Александр отправил из Петербурга Кутузову рескрипт, выражавший крайнее недовольство его переговорами с Лористоном, самим фактом приема Лористона и передачи его предложений императору; Александр писал, между прочим: «Из донесения Вашего, с князем Волконским полученного, известился я о бывшем свидании Вашем с французским генерал-адъютантом Лористоном. При самом отправлении Вашем к вверенным вапм армиям, из личных моих с Вами объяснений, известно Вам было твердое и настоятельное желание мое устраняться от всяких переговоров и клонящихся к миру сношений с неприятелем. Ныне же после сего происшествия должен с тою же решимостью повторить Вам: дабы сие принятое мною правило было во всем его пространстве строго и непоколебимо Вами соблюдаемо… Все сведения, от меня к Вам доходящие, и все предначертания мои, в указах на Ваше имя изъясняемые, одним словом все убеждает Вас в твердой моей решимости, что в настоящее время никакие предложения неприятеля не побудят меня прервать брань и тем ослабить священную обязанность: отомстить за оскорбленное Отечество».
Видно, что Александр долго обдумывал поведение Кутузова во всем этом деле – доклад Волконского и письма Вильсона дошли до него на десять с лишним дней ранее, а ответ Кутузову он отослал только сейчас. Итак, по зрелом размышлении император ограничился выговором, но не стал снимать Кутузова с поста главнокомандующего. Это не должно нас удивлять: Кутузов в своем рапорте и устных объяснениях Волконскому всячески выставлял на вид, что принял Лористона только для того, чтобы получше усыпить бдительность французов и побудить их подольше задержаться в Москве в преддверии русской зимы; в эти объяснения Александр, возможно, и не слишком верил, но и истины ни в какой степени не подозревал. Если бы он знал, что Кутузов собирался заключить перемирие и вынудить мир, то есть явочным порядком делать собственную государственную политику, то, разумеется, не оставил бы его главнокомандующим. Но этого-то он и не знал: ни Вильсон, ни генералы, враждебные Кутузову, об этой стороне дела не доложили наверх ни слова. Вильсон жаловался и Александру, и Кэткарту только на то, что Кутузов собрался вступать в какие-то особенно тесные и тайные контакты с неприятелем за аванпостами; но то, что Кутузов уже решил установить в ходе этих контактов стратегическую договоренность о перемирии и выводе французских войск – это Вильсон доверил только позднейшим своим запискам в стол («Повествованию») и, - в обчень общей и несколько смягченной форме - письму к герцогу Глостерскому, не перехваченному русскими («Лористон смог бы договориться даже о перемирии, ежели не были бы известны инструкции касательно полномочий маршала, а «не желаю!» всей армии не изъявлялось с крайней степенью решительности») - хотя с утра 23 сентября отлично знал обо всем и со слов самого Кутузова, и со слов генералов, которых тот же Кутузов об этом предупредил, поясняя им свое решение ехать за авапосты. Не только Вильсон ничего подобного не написал в Петербург, но даже и в дневнике своем об этом не написал прямо, ограничившись тем глухим упоминанием, что он «предотвратил успех переговоров об отступлении французов», и специально прибавив даже, что «не решается пока писать обо всем» - несомненно, потому что опасался, что его дневник может быть прочитан. Подобную же нерешительность проявили русские генералы. Беннигсен, который сам призвал 23 сентября Вильсона и сообщил ему о роковых намерениях Кутузова касательно договоренности с Лористоном, написал потом царю не одну поносительную жалобу на Кутузова с просьбой уволить того от главнокомандования – но ни разу не включил в список кутузовских прегрешений намерение заключить перемирие 23 сентября. В чем причина такой умеренности кутузовских врагов, мы выясним ниже; но при такой умеренности, все, что в худшем случае предстояло умственному взору Александра в данном случае – это увертливый инертный старик, который, из-за старческой лени, боязни ответственности и осторожности, не желает действовать энергично, а хочет вместо этого как можно дольше потянуть время с французами - и чтобы подольше продлить безопасное ничегониделание, готов даже принять Лористона и тем нарушить столь лелеемый Александром декор его непреклонности в отказе от любых переговоров с неприятелем. Только и всего. Да и мог ли Александр думать о Кутузове как-нибудь иначе? Ведь он как раз считал Кутузова человеком мелким и низким, неспособным из принципиальных побуждений на какие бы то ни было рискованные действия, да еще столь небывалой ответственности – а тогда ничего, кроме вышеозначенного образа хитрого слабодушного старика, не желающего действовать энергично и т.п., в его воображении и возникнуть не могло. Подобное стоило выговора, но не смещения, тем более, что момент для смены главнокомандующего был крайне неподходящим, да и заменить Кутузова было особенно некем – Беннигсен врал Александру (как тот хорошо знал), не меньше, а чуть ли и не больше Кутузова, а популярность Барклая с июля нисколько не возросла.
В начале октября разгорелся новый скандал. Гвардии капитан Ефимович, состоявший при Кутузове, был послан Кутузовым с каким-то поручением во Владимир. Около 7 октября в ставку Кутузова, в том числе и к Вильсону, дошло, по выражению самого Кутузова, что он «разносил везде слухи, будто бы между нашею и неприятельскою армиями сделано какое-то перемирие и что от того действия наши вовсе приостановлены». Поднялся шум. Вильсон требовал расследования и ареста. Кутузов приказал – вновь цитирую его - «сделать точное изыскание, действительно ли г. Ефимович рассказывал таковые нелепые происшествия; естли же сие справедливо, в таком случае я прошу Вас его арестовать и содержать под арестом впредь до моего повеления». Вильсону Кутузов сказал, не вдаваясь в подробности, что приказал арестовать Ефимовича; на деле его распоряжение явно указует исполнителю, молча закрыв глаза на истину, «изыскать», что на деле Ефимович никаких нелепых проишествий не рассказывал (на фоне полной несомненности того, что Ефимович это все-таки говорил, кутузовское «сделать точное изыскание, действительно ли…» по-другому понять нельзя). Дело было замято.
Наконец, последним эпилогом к 23 сентября является более или менее стандартная версия поведения Кутузова в этот день, гуляющая по книгам русских и французских историков. Ключевые подробности сообщения Вильсона они не учитывают и не комментируют вовсе (большинство из них совершенно игнорируют и само сообщение Вильсона как таковое), и пишут, что Кутузов говорил с Лористоном очень жестко, уничтожая у Лористона всякие надежды на мир (тут они просто следуют рассказам самого Кутузова об этой встрече), а вообще принял Лористона с целью усыпить французскую бдительность (что тоже передает рассказы Кутузова). Странным образом, составители исторических трудов не замечают, что одно из этих объяснений уничтожает другое: если Кутузов принял Лористона, чтобы дать ему притворно надежды на примирение и тем потянуть время, то он не должен был тут же охлаждать эти надежды категорическим отказом; а сам категорический отказ очень плохо вяжется с предпринятой Кутузовым пересылкой предложений Лористона Александру, вызвавшей его неподдельный гнев.
Впрочем, это двуединое и внутренне противоречивое объяснение своих поступков придумал и пустил в оборот сам Кутузов; уже в 1812 оно широко разошлось по армии и вызвало в ней полное доверие (см. например, воспоминания полковника 1-го егерского полка Михаила Петрова, который разом пишет и о том, что Кутузов с самого начала только тем и занимался, что заманивал французов вглубь страны да затягивал их пребывание там, и о том, как жестко Кутузов говорил с Лористоном, причем категоричность Кутузова в передаче полковника превосходит даже ту, какую приписывал себе сам фельдмаршал); как видим, не меньшее доверие оно вызвало у континентальных историков. Легко было Кутузову хитрить с людьми, которых можно было так просто и успешно обманывать не то что на час, а на двести лет вперед, полковников с историками разом!
На самом деле, повторим, ничего жесткого в разговоре Кутузова с Лористоном, вопреки пересказам Кутузова, не было: сам Лористон довел до сведения Наполеона, что он был принят Кутузовым очень любезно, Наполеон с тех пор думал и говорил (даже после сражения 6 октября!), что Кутузов явно хочет кончить дело миром, да только ему не позволяют - а в начале октября снова приступил к Кутузову с повторными примирительными предложениями и вопросом о том, получен ли положительный ответ из Петербурга на предложение Лористона (вторая миссия Лористона 3-4 октября, миссия Бертеми 4-8 октября). Если бы Кутузов пресекал французские надежды на мир еще 23 сентября, ничего бы этого не было.
События 23 сентября, со всеми своими эпилогами, оставляют перед нами несколько вопросов. Почему Кутузов предупредил своих генералов о своем намерении повести дело к перемирию? Это обошлось ему в крах всего его мирного плана – генералы тут же призвали Вильсона; неужели он не мог учесть риск такого исхода дел?
В чем состоял сам мирный план? Какой ход событий предносился уму Кутузова как давно обдуманная цель, когда он собирался выезжать за аванпосты?
Почему Кутузов желал такого хода событий, в полную противоположность генералитету, обществу и государю, которые пуще всего на свете не хотели заключения мира ни на каких условиях?
Почему Кутузов был готов пойти на государственную и военную измену для того, чтобы обеспечить такой ход событий?
Как он надеялся избежать ответственности за нарушение предписаний Александра, даже если бы его план по заключению перемирия увенчался бы успехом?
И, наконец, почему Вильсон и Беннигсен не раскрыли царю замысел Кутузова, а ограничились жалобой на самого его намерение встречаться с Лористоном на «ничьей земле»?
На самом деле особенных загадок тут нет. Чего хотел Кутузов, явствует из материалов Вильсона. Он собирался, встретившись с Лористоном на ничьей земле, вне контроля своего штаба, заключить с французами – своей властью главнокомандующего – перемирие на условиях беспрепятственного и полного вывода французских войск из страны. Наполеон соответствующие полномочия Лористону предоставил, да и сам не замедлил бы потдвердить такое соглашение. Что касается Кутузова, то его власть главнокомандующего давала ему формальные права заключать подобные условия. При этом он нарушал прямой приказ Александра в свой адрес – но это дело оставалось между ним и Александром; Александр дал соответствующий приказ конфиденциально Кутузову, а не армии; та от Александра непосредственных приказов через голову Кутузова не получала и должна была, строго говоря, выполнять приказ своего главнокомандующего, тем более, что очень многие в самой армии ожидали, что Александр вот-вот сломается и пойдет на мир – так что кутузовский приказ о перемирии восприняли бы скорее как приказ, согласующийся с волей царя, а вовсе не как самочинный акт, противоречащий ей. Итак, армия должна была бы принять приказ главнокомандующего о перемирии. Тот обстоятельство, что это перемирие было заключено на условии вывода французов из России без новых боев, и в глазах русской армии, и в глазах неприятелей означало бы полное окончание войны – причем окончание без каких-либо жертв с обеих сторон. Для русских солдат это значило бы, что Кутузов, заманив врага в Москву, добился невероятного: посреди величайшего своего триумфа, в захваченной Москве, Наполеон внезапно запросил пардона и обязался очистить все занятые им территории – выходило, что Кутузов вернул России все ей утерянное, причем для этого больше не потребуется пролить ни одной капли крови, все решила его хитрость с оставлением Москвы. Войне конец, да еще какой конец – царь и Барклай с великими жертвами сдавали врагу одну провинцию за другой, а теперь Кутузов возвращает их России без боя! Вместо великих кровопролитных боев – с неизвестным, к тому же результатом, - которые пришлось бы вести армии, освобождая Россию, от Москвы до границы, она будет совершать тот же самый путь, то же самое освобождение без единой боевой потери, выпроваживая поспешно очищающее Россию вражеское войско по условию, вынужденному Кутузовым у его вождя!
Если для генералов такой исход дела мог казаться недопустимо унизительным, если верховная русская власть пришла бы от него в ужас (он совершенно исключал продолжение войны в Европе), то для солдат и для всего народа описанное выше соглашение было бы небывалым, невероятным триумфом Кутузова. К восстановлению европейского равновесия и освобождению европейских монархов от наполеоновского диктата русские солдаты и мужики были совершенно равнодушны. Они готовы были принести любые жертвы, чтобы изгнать захватчиков из своей страны – но после заключения перемирия оказалось бы, что Кутузов обеспечил достижение этой великой цели и вовсе без всяких жертв, что им не придется больше ни воевать, ни голодать для этого. Новые бои и жертвы в глазах солдат и народа с этого момента становились бы совершенно ненужными и прямо преступными, а Кутузов, который обеспечил освобождение без крови, поднялся бы в их глазах как народный спаситель и заступник, как вождь и отец солдатам, на недосягаемую высоту. Он не исторгал изгнание неприятеля кровью солдат, но – в духе русского фольклора – сделал за них все сам, хитростью обвел могущественного врага и сковал его так, что тот теперь сам, без боя, делает то, за что, как все думали до сих пор, необходимо было бы заплатить великими тяготами и кровью. Никакая власть не смогла бы заставить солдат снова идти в бой после того, как те узнали, что всего того, за что они готовы были отдавать жизнь, Кутузов уже добился и так. Если бы армия получила и выполнила приказ о перемирии и осознала его условия, то она утратила бы всякий военный дух - особенно учитывая, в каком невероятном напряжении она находилась накануне; если бы теперь это напряжение внезапно сбросили до нуля, снова поднять ее в бой просто ради боя (а для чего же еще нужно было бы теперь идти в бой? Ведь освобождение России совершалось бы и так!) было бы совершенно невозможно. Известие о перемирии после тысячеверстного непрерывного отступления и такой кульминации его, как сдача столицы без боя, делает небоеспособной любую армию; если же это перемирие еще и приносит разом такой результат - полное освобождение страны – какого иначе можно было бы достичь (и то не наверное) лишь новым великим кровопролитием - то подвигнуть армию на возобновление военных действий станет для начальства окончательно невозможным.
Александр, разумеется, узнал бы о перемирии – но не раньше, чем через 3-4 дня. Его реакция пришла бы в лагерь Кутузова не ранее, чем через неделю после заключени перемирия (не это ли те самые 6 дней перемирия, о которых говорил Кутузов Вильсону, отрицая, что он собирался таковое заключить?). Какой бы эта реакция ни была, за эту неделю Наполеон, уводящий свою армию из Москвы, был бы уже у Вязьмы, и преследовать его было бесполезно, а русская армия пришла бы в состояние, совершенно непригодное для немедленного выступления в бой. Все это, кстати, наперед должен был предвидеть и Александр, так что он вовсе необязательно должен был бы прислать в ставку Кутузова полный ярости вопль об отрешении Кутузова и преследовании Наполеона. Поставленный Кутузовым перед фактом, он мог и осознать крах всех своих планов и вовсе не пытаться запоздало переломить ход событий; мог и попытаться сделать это мягко, прощупав сначала обстановку – кутузовское самочинное перемирие было бы для него совершенно неожиданным (и это прекрасно понимал сам Кутузов); поэтому оно должно было потрясти его и побудить для начала понять, что в точности произошло, кто Кутузова поддерживает и т.д. – и уж только потом предпринимать какие бы то ни было резкие действия. Отреагировать на дело именно так было бы в духе любого разумного правителя, а тем более Александра Павловича - и это Кутузов тоже, вероятно, учитывал. А пока Александр приходил бы к ясному пониманию того, что, собственно, произошло, кто ему противостоит, а на кого можно опираться – прошло бы еще время, и перемирие стало бы окончательно необратимым. В ноябре Наполеон расположился бы на зимние квартиры у Немана, сохраняя примерно 250-300 тыс. человек; русские с примерно равными силами стояли бы неподалеку. Тут и в самом деле нечего было бы делать Александру, кроме как заключать мир весной – через те самые 6 месяцев после заключения перемирия, о которых говорил Вильсону Кутузов…
Кутузов, после того, как он вынудил Наполеона без боя очистить Россию сразу после того, как тот, казалось, достиг наивысших успехов и занял Москву, - Кутузов после этого приобрел бы такую славу и репутацию и в солдатской массе, и в массе дворянства, что всерьез тронуть его царь едва ли мог решиться. Худшее, что грозило бы в этом случае Кутузову – это постепенное отстранение от активной службы, но к этому ему было не привыкать.
Почему Кутузов сообщил генералам в общих чертах о своих целях и намерениях утром 23 сентября? Потому что оглашать эти намерения ему надо было в любом случае – через несколько часов он должен был огласить их перед всей армией, отдав ей приказ о перемирии! А уезжать за аванпосты на личное свидание с французским уполномоченным, не объяснив, зачем он это делает, тоже было невозможно. Так что Кутузов огласил свои намерения так поздно, как только мог. В этом он действовал по стандартному своему шаблону, применяемому им с самого момента назначения главнокомандующим: до последнего сбивать людей с толку, а потом внезапно ставить их перед фактом неожиданного для них приказания. Он прибыл к армии 29 августа в Царево-Займище и поговорил о том, что больше отступать нельзя – и тем же вечером дал приказ отступать дальше; вечером после окончания Бородинской битвы он много говорил о сражении на следующий день – и утром этого следующего дня приказал отступать дальше без битвы; с этого утра и до 1 сентября он неделю уверял всех, что не отдаст Москвы без нового большого сражения – и вечером 1 сентября отдал приказ сдать Москву без боя. Все эти три решения были, как он заранее знал, непопулярны в армии, но все эти три решения армия исполнила (правда, при сдаче Москвы уже были случаи сдачи командования из неповиновения кутузовскому приказу). Теперь Кутузов собирался проделать тот же трюк в четвертый раз. Все формальные основания ожидать повиновения армии у него были (по-видимому, он считал, что если уж армия сдала без боя Москву, то перемирие она заключит еще легче). Единственное, чего он не предусмотрел – это того, что Александр дал Вильсону специальную инструкцию вмешаться, если он, Кутузов, вступит в переговоры, «пока в стране останется хоть один вооруженный француз», и того, что часть генералов готова будет поддержать Вильсона в исполнении этой инструкции вплоть до военного бунта, отрешения его, Кутузова, от власти и предоставления всего дела на разбор императора. Легко понять, каким был бы императорский вердикт в этом случае…
Тот прием, что сработал – правда, чем дальше, тем с большими трудностями – трижды, не сработал в четвертый раз. Тремя приуготовительными этапами Кутузов исчерпал ресурс слепого повиновения армии его приказам, и на четвертый, главный, ради которого осуществлялись те первые три, этого ресурса уже не хватило. Ирония судьбы: совершенно так же растратил в 1812 году свою ударную силу (только не силу авторитета, а военную силу) великий противник Куитузова, Наполеон.
Мог ли Кутузов попытаться переломить 23 сентября сопротивление генералов и эмиссаров императора, пригрозивших ему низложением? Нет; да и не только о низложении шла тогда речь… 8 октября Вильсон писал Кэткарту (письмо было перлюстрировано, перевод ушел к императору): «Я знаю, что фельдмаршал не смеет, опасаясь жизнь свою подвергнуть опасности, начать какие-либо переговоры».
|
|
Зарегистрирован |
Einer muss der Bluthund werden, ich scheue die Verantwortung nicht
|
|
|
|
