Автор |
Тема: Драгомиров, Шульгин и Законы Ману. (Прочитано 8778 раз) |
|
Guest is IGNORING messages from: .
Mogultaj
Administrator
Einer muss der Bluthund werden...
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 4173
|
Генерал Драгомиров, депутат Шульгин и «Законы Ману».
I
(1)
Любопытные вещи можно заметить, просматривая материалы, связанные с белыми военачальниками Юга России и их семьями и друзьями.
Генерал Деникин в своих воспоминаниях-автобиографии в качестве credo выдает пассаж, способный свести с ума любого ортодоксального христианского теолога (курсив ниже – мой): «Но больше всего, страстнее всего занимал нас вопрос религиозный – не вероисповедный, а именно религиозный – о бытии Бога. Бессонные ночи, подлинные душевные муки, страстные споры, чтение Библии наряду с Ренаном и другой «безбожной» литературой… Я лично прошел все стадии колебаний и сомнений и в одну ночь ( в 7 классе), буквально в одну ночь пришел к окончательному и бесповоротному решению: – Человек – существо трех измерений – не в состоянии осознать высшие законы бытия и творения. Отметаю звериную психологию Ветхого Завета, но всецело приемлю христианство и православие. Словно гора свалилась с плеч! С этим жил, с этим и кончаю лета живота своего» (Деникин, «Путь русского офицера»).
(2)
Деникин был не одинок. Прямую параллель его подходу обнаруживаем у его старшего современника ген. Драгомирова (Михаила). Этот знаменитый генерал и киевский наместник, с одной стороны, писал: "Государство, которое отказывается от религии и от воспитания молодежи в вере в Бога, готовит себе гибель в материализме и эгоизме. Оно будет иметь трусливых солдат и нерешительных начальников". C другой стороны, тот же самый ген. Драгомиров открыто публиковал работы, в которых высказывал совершенно тот же взгляд на Ветхий Завет, что и наиболее радикальные безбожники эпохи Просвещения, вроде Гольбаха: Драгомиров считал, что Ветхий Завет – человеконенавистническое измышление древнееврейских идеологов, которое и измышлялось ради содержащегося в нем человеконенавистничества, а также превознесения над другими, инакомыслящими народами и обоснования комплекса превосходства над ними и ненависти к ним. Современное же Драгомирову еврейство, воспитанное в ветхозаветной традиции, проявляло поэтому в массе своей, по мнению Драгомирова, скверное отношение к внешнему миру; и обращаясь к иудейской общине Империи в другой статье, Драгомиров писал: «Я первый высоко ставлю волю вашу и ум, но этики вашей [по отношению к внешнему миру] поставить не могу даже и невысоко: она, скажу прямо, человеконенавистническая». Это тоже, кстати, практически дословно совпадает с Гольбахом, ср. у последнего: «эта гнусная политика еврейского законодателя [Моисея] воздвигла каменную стену между его народом и всеми прочими народами… Евреи стали разбойничьим народом, уподобившись своими нравственными принципами варварийским корсарам, наводящим ужас на европейские моря». Цепь совпадений завершается тем, что и Гольбах, и Драгомиров одинаково исключали погромы или какое-либо посягательство на личность и собственное имущество евреев. - Для современного читателя, привыкшего понимать термин «еврей» как этнический, следует подчеркнуть, что и Гольбах, и Драгомиров понимали его исключительно как «человек Моисеева закона», родившийся в иудаизме и формально не вышедший из него. Любопытно, что на языке семейства Драгомировых термин «Русский Народ» вообще обозначал поголовно всех подданных Российской империи. Сын Михаила Драгомирова, генерал Абр. Мих. Драгомиров, - о нем, как и о его брате, писали как о ближайшем к отцу человеке, - так вот, Абрам Драгомиров говорил и писал применительно к 1917 году о «180-миллионном» «многоплеменном народе русском», а применительно к рубежу 20-х / 30-х – о «150-миллионном [русском] народе»; такие числа означают, что в свой «многоплеменной русский народ» А. Драгомиров включал просто поголовно всех многоязычных и разноверующих подданных Российской Империи, а позднее и поголовно всех граждан СССР, считая с финляндцами, поляками, сартами, евреями, юкагирами и т.п. В общем итоге выходило, что есть многоплеменной народ, а одно из составляющих его племен резко отличается от прочих своей племенной религией, и по причине не то ее злостности, не то ее неверного понимания в массе своей не соблюдает «этики» по отношению ко всему многоплеменному народу и прочим племенам даже на том уровне, на каком сами эти «племена» ее в среднем соблюдают. Что по такому случаю делать, отец и сын понимали примерно одинаково: пока гражданского равноправия в Российской Империи никто и не заводил, - маневрировать ограничениями в рамках обычной свободы таких маневров; а если уж завели общее равноправие, то его и не отнимать. К приятному удивлению государствоведа кадета Соколова, когда в Добрармии решали в 1918 вопрос о гражданском устроении занятых ею областей, Абрам Драгомиров (именно ему Деникин поручил возглавлять гражданское управление) принял полное гражданское равноправие «как само собой разумеющееся»; потом, начальствуя сам в Киевской области, он этот принцип полностью и соблюдал. Весь этот подход к делу, с «многоплеменным народом» способен был бы довести до истерики уже любого фолькиш-националиста и почвенника.
Писания же Драгомирова Михаила на еврейско-ветхозаветные темы доводили до отчаяния православных иерархов. Владыка Антоний (Храповицкий) писал: "Можно ли, например, без горячего негодования читать такие рассуждения покойного генерала Драгомирова об Иосифе Прекрасном, как о фокуснике, пройдохе и вымогателе?» Архиепископ же Димитрий(Сперовский) под шапкой «Святою Библиею нужно пользоваться благоговейно и осторожно. Предостережение ревнителям православной веры и русского дела по поводу статьи ген. М.И.Драгомирова об Иосифе Прекрасном» - взывал: «Не Библия привила гипноз еврейским фанатикам, а изобретенный ими талмуд, исказивший ветхозаветные священные книги… острить и глумиться над Св. Библиею и угодниками Божиими – грешно и преступно».
(3)
В 20-х – 30-х гг. общим местом выступлений Абрама Драгомирова являлось то, что дело Добровольческой армии – это борьба за такие ценности, которые стоят выше того, что способно разделять правых и левых, верующих и антиклерикалов, и именно этим указанные ценности и замечательны, и именно это дает право Добрармии требовать того, чтобы в борьбе за восстановление России эмиграция объединялась именно вокруг названного надпартийного дела Добрармии, а не монархических и прочих партийных дел. В 1924 году Драгомирову написал Марков-Второй, убеждая его признать, что единственно истинным путем спасения России является борьба под лозунгом «За Веру, Царя и Отечества», и что ему, Драгомирову, надлежит способствовать принятию этого лозунга армией и РОВСом. Тут надо сказать, что вопрос этот был отнюдь не академическим. Главнокомандующий, Врангель, был и монархистом, и православным, но тоже считал, что смысл и ценность дела, им возглавляемого, измеряются именно тем, что они стоят куда выше того уровня, на котором существуют разногласия, допустим, между православными монархистами и неверующими эсерами. Для Маркова-Второго и его людей никакого более высокого уровня, чем тот, на котором существуют подобные разногласия (между церковностью и официальным безбожием, между монархизмом и радикальной демократичностью), не было и не могло быть по определению. Острота столкновений по этому поводу была такая, что по поводу призывов к принятию Армией лозунга «За Веру, Царя и Отечество» Врангель сказал, что на знамени Армии начертано просто слово «Отечество», и что он скорее сожжет это знамя, чем допустит начертать на нем что бы то ни было иное!
Митр. Вениамин (Федченков) в своих воспоминаниях пишет по близкому поводу: «Конечно, белые были или считались религиозными. В действительности в общем так и было. Но у многих эта вера была прохладная, как проявление традиции, старого быта ушедшего строя и, конечно, как противоположение безбожным большевикам. Это была, так сказать, одна из официально-государственных форм "белого движения". А попадались и открытые атеисты, после расскажу. Однако не в них дело, а в целях движения вообще: оно не ставило себе задачей защиту веры. Генерал Кутепов в присутствии генерала Врангеля в вагоне рассказывал ему и мне следующий очень характерный случай. Когда [командованием Добрармии] был обсужден вопрос о целях войны, дошли и до веры. По старому обычаю говорилось: "За веру, царя и Отечество". Хотели включить первую формулу и теперь, но, рассказывает очевидец Кутепов, генерал Деникин, как честный солдат, запротестовал, заявив, что это было бы ложью, фальшивою пропагандой, на самом деле этого нет в движении. С ним согласились, и пункт о вере был выброшен из проекта. Такая откровенность делает честь прямоте генерала, но она показывает, что в "белом движении" этого религиозного пункта не было, а если пользовались им после, то лишь в качестве антибольшевистской пропаганды (...) Повторяю, это не значит, что белые были нерелигиозными. Сам генерал Деникин потом в Париже был даже членом приходского совета на Сергиевском подворье. Но не религия двигала белых. Это факт» (Митр. Вениамин. На рубеже двух эпох. М. 1994. С. 194-195).
В этом духе и ответил Маркову-Второму Драгомиров. Отдав должное высокопатриотическим мотивам Маркова и его единомышленников, Драгомиров со всей резкостью написал, что лозунг «За Веру, Царя и Отечество» неприемлем, так как является узко-партийным, что Армия борется за вещи, стоящие над тем уровнем, на котором могут быть лозунгами Вера и Царь, и что если кто хочет внести соответствующие «партийные» ценности в белую борьбу, то ему лучше вовсе не соваться в Армию и в дело восстановления России (см.: Русская военная эмиграция 20 – 40-х годов XX в.: Документы и материалы. Т. 4. М., 2007. С.164 слл.).
(4)
Самое интересное здесь именно то, что же могло быть в глазах Деникина, Врангеля, Драгомирова ценностью намного более высокого порядка, чем Вера и Царь, да еще такой, что по их мнению только за эту ценность и следует драться оружием, а за вопросы касательно положения Веры и Царя – не следует? Сами они эту цель обозначали оборотами «Россия», «национальная Россия», «Отечество», а расшифровывали их столь разные люди, как Туркул, Дроздовский и Драгомиров следующим весьма сходным образом:
- Туркул: воюем за «человеческую правду»; «если не противопоставить человеческой честной силы бесчеловечным и бесчестным насильникам, все равно они разгромят жизнь… Или Россия и человеческая жизнь в России будут взяты нами с боя, или Россия и вся жизнь в ней будут замучены большевиками»; «мы бьемся за человеческую Россию против всей бесчеловечной тьмы»; за «Россию, свободного человека в России и человеческое русское будущее»; «между прежней "старорежимной" Россией, павшей в смуте, и большевистской тьмой, сместившей в России все божеское и человеческое, прошла видением необычайного света, в огне и в крови, Белая Россия…» (Туркул. «Дроздовцы в огне»).
- Дроздовский: воюем за «правовой порядок» против «большевистских совершенно неприемлемых форм жизни» (Дроздовский, «Россия или Комиссария», где специально подчеркивается, что хоть бы и единая и неделимая большевистская империя, как она ни называйся, есть не «Россия», а ее враг и антагонист, и «Россия» может возродиться только через уничтожение большевизма).
- А.М. Драгомиров: пишет, что стояла Добрармия за «основные идеалы, освещавшие путь [Русского] государства в течение всей его минувшей истории», «религиозно-нравственные идеалы, которые еще с первых веков его истории были положены в основу жизни» русского народа - но тут же выясняется, что «идеалы» эти не имеют отношения к «косным формам отжившего прошлого» и к «каким бы то ни было узким, преходящим, партийным политическим программам, а тем более – к «низкой демагогии для привлечения народных масс» (а это уже касается противожидовского похода Маркова-Второго), а тождественны они, оказывается, «великим, вековечным, общечеловеческим идеалам, которыми живет все культурное человечество», «современному укладу жизни, многими тысячелетиями вырабатывавшемуся всем культурным человечеством», «тому Божественному нравственному закону, который глубоко лежит в сердце каждого человека и который важнее всех писанных формальных законов», и «основам религии, национализма и того Божественного нравственного закона, на которых спокон веков держалась жизнь всех культурных народов, каких только знает историческая наука»! (Беседа с ген. А. М. Драгомировым // Часовой. 36 (1930). С. 4-5; А. М. Драгомиров. Белое движение и Р. О.-В. Союз // Часовой. 59 (1931). С. 17-20). Бог и религия здесь всюду являются вовсе не знаками той или иной догматической веры, а знаками основных интегральных начал общечеловеческой этики всех времен и народов. На уровне формально-логическом это у Драгомирова объясняется тем, что именно Бог (=То Самое, что стремится почитать под этим именем православие – но, по Драгомирову, также и все прочие религии, различающие доброе и злое, тоже стремятся почитать именно его, см. Белое движение и Р.О.-В.С. С. 19) и является носителем или средоточием этих интегральных этических начал. Но на деле у Драгомирова картина, разумеется, обратна теоцентрической. В последней имеется догма о пожеланиях и деяниях Бога, которые безусловно признаются абсолютно-добрыми независимо от того, насколько они противоречат этим самым интегральным началам человеческой этики; у Драгомирова Богом считаются сами эти начала, взятые как объект безоговорочной, безусловной приверженности, - а то, что им противоречит, то, стало быть, и не Бог. Неудивительно для сына и единомышленника человека, который, столкнувшись с тем, что в Ветхом Завете есть масса мест, явно противоречащих по человеческой мерке означенным началам, не стал заниматься теодицейным блудословием, а попросту расценил Ветхий Завет как человеконенавистническое измышление. Напомню, что по той же логике действовал Деникин.
(5)
Еще более развернуто то же самое сказано у Шульгина (ближайшего сотрудника Драгомирова, разделявшего многие его мнения, и, как увидим, способы выражения) в «Трех столицах»:
«Два еврея, из которых один по учению нашей церкви был величайший пророк [Моисей], а другой Сын Божий [Христос], cоздали вместе одиннадцать заповедей... [у Шульгина – термин, обозначающий фундаментальные «социальные аксиомы» общечеловеческого этического инварианта, по мнению Шульгина репрезентируемого Декалогом и Христовой «XI-й заповедью» базовой при-прочих-равных-солидарности живых с желаниями других живых – «любите друг друга». – А.Н.] (…) В этих одиннадцати аксиомах, из которых послед¬няя -«любите друг друга», заключены основные положения человеческого общежития…Старый мир, даже в тех случаях, когда по внешности он отрицает всякую релиrию, все же исповедует одиннадцать заповедей, ибо на них стоит nраво, не только «Божеское», но и так называемое «человеческое». Вся юриспруденция, все законодательства, все права и всякое право - гражданское, уголовное, государственное... Одиннадцать заповедей исповедывали язычники-римляне, создав.шие «римское право», их держится на наших глазах «атеистическая» французская да и всякая иная республика... Из них, из одиннадцати заповедей, проистекает всяческая мораль, всякая нравственность... На них покоилась рыцарская честь, с те¬чением веков видоизменившаяся в буржуазную «честность»….Они, одиннадцать 3аповедей, лежат в основе всей человеческой истории. И если люди от полузвериного состояния пещерноrо периода дошли до той высоты развития, на которой их заста¬ло начало ХХ века, то это исключительно потому, что, постоянно отступаясь, «впадая в грех», но и постоянно «раскаиваясь», мир все же в общем держался одиннадцати заповедей… Он никогда не поднимал открытого бунта против этих основ...
В мире неточных наук, к которым относятся науки социальные,ничего нельзя дока¬зать. Всякое утверждение легко опровергнуть, ибо оно ни¬когда не основано на какой-нибудь самоочевидной истине. Потому так и нелеп рационализм, который в области этих неточных наук свои утверждения строит на доводах «чистогo разума». …Это я говорю к тому, чтобы показать: попытка установить линию поведения рационалистическим путем, то есть установить на основании веления разума, что можно делать и чего нельзя, неизбежно приводит к худшему из «вероисповеданий»- к о б о ж е с т в л е н и ю л и ц а [партийного вождя или основателя доктрины]… Остается в области гуманитарной: или не находить никаких общеобязательных истин, то есть жить в анархии, или же признать, что таковые общеобязательные истины должны иметь и с т и н н о-б о ж е с т в е н н у ю санкцию. Это и делалось в «старом мире», хотя вера в Бога часто бывала бессознательная и даже соединялась с внешним «умственным» неверием. Это бывало и бывает в случаях, когда понятие «путь, предназначенный богом», подменяется словами «законы природы», «устои че¬ловечества», «требования гуманности», «культура», «цивили¬зация» и т. д. Все эти вещи на самом деле суть только развития, в той или иной форме, основных одиннадцати заповедей. Такое бессознательное исповедание Божества особенно характерно для Белого движения. Некоторые из Белых са¬ми про себя думают, что они не верят в Бога, совершенно не замечая, что они отдают свою жизнь и кровь именно ради восстановления пути, «предназначенного богом» в одиннадцати заповедях. Белые думают, что борются за «Великую Россию», за «национальную Россию», за «царскую Россию», не отдавая себе отчета в там, что Россия, та Россия, которая была и которая разрушена на время революции, создалась Моисеем и Христом [=на базе, репрезентируемой «одиннадцатью заповедями». – А.Н.], как всякое европейское государство. Да, впрочем, и всякое неевропейское, ибо одиннадцать заповедей (хотя под другими названиями и в иной внешней форме) суть основы всех государств, всех народов, всех рас и культур».
Почти слово в слово то же, что у Драгомирова. Итак, «одиннадцать заповедей» созданы Моисеем и Христом, но при этом исповедуют их и стоят на них Рим и вообще все государства и социумы мира, в том числе те, где о Моисее и Христе слыхом не слыхали или слыхали, да слушать не хотят, потому как у них синто, или шиваизм, или вообще те самые «требования гуманности», то есть те же римская iustitia и humanitas. Опять то, что мы на общепринятом языке называем религией, у Шульгина является частным случаем того, что называют «религией» он и Драгомиров, - а именно, безусловной присягой основам человеческой этики, принятой по собственному волению (так же как у любых теоцентристов замена человеческой совести во всех спорных случаях требованием догмы тоже имеет крайнюю, последнюю основу ни в чем ином, как в их собственном волении и присяге безусловно и всегда производить эту замену). При этом другим частным случаем той же «религии» вообще является форменное официальное безбожие, лишь бы оно шло в паре с безусловным приятием общих основ человеческой этики как императива. Это приятие и занимает, стало быть, в системе ценностей Драгомирова – Шульгина и пр. тот самый высший уровень, за который только и стоит воевать в гражданской войне, и который неизмеримо возносится над разногласиями между всеми частными вариантами обсуждаемой «религии» - христианизирующему варианту самих Шульгина и Драгомирова (ортодоксальным христианством его назвать, конечно, нельзя, хотя сами Шульгин и Драгомиров должны были считать его приближением к некоему «истинному» христианству), безбожному или еще какому. Объединяет все эти варианты то, что все они первичной ценностью считают инвариант этики человеческго общежития, а духу этого инварианта присягают безусловно. Именно поэтому у Драгомирова слово «религия» всегда идет в паре с «нравственностью», зато фиксирует нечто особое, стоящее над и за всеми отдельными явлениями, которые «религиями» именуем мы, а сами эти отдельные «религии» именуются у Драгомирова куда скромнее – «вероисповедания». Шульгин, со своей стороны, признавая в «Трех столицах» вечную загробную жизнь, сочувствовал социнианству, высоко ценил индуизм, а Бога иной раз определял как «высокую мысль», пребывающую в людях – что не мешало бы ей существовать и помимо людей (свидетельство Дм. Жукова); что здесь существенно, это то, что «высота» мысли рассчитывается по обычной общечеловеческой этической мерке. Социниане, которых так высоко оценивал Шульгин, и вовсе отрицали грехопадение, искупление грехов Спасителем, наличие Ада, карающе-судейские функции Бога и т.д.
По всему контексту пассажа Шульгина четко видно, что то, что он называет «Богом», опять же есть интегральные основы общечеловеческих правил общежития, дух их принципов (соотносящийся с «духом законов» Монтескье так же, как тот Закон, о котором говорил Драгомиров – «который глубоко лежит в сердце каждого человека и который важнее всех писанных формальных законов» [то же самое, что Law Киплинга!], - соотносится с самими «законами», упоминаемыми Монтескье во мн.ч.), а не возведенный в абсолют персонаж той или иной догматической доктрины.
«Одиннадцать заповедей»… Одна из них, главнейшая, требует, чтобы «не было тебе Богов иных, нежели Я!» Но тут же сказано, что стоит на этих «одиннадцати заповедях» Рим, который почитал самых разных богов, а вот Яхве Цебаот как раз в его списках не значился. Что же в таком случае имеет в виду Шульгин под тем «Богом», кроме которого по Заповеди никого как Бога почитать нельзя, если выясняется, что эту заповедь, по его мнению, выполняли язычники римляне?! Остается только одно: считать, что это и есть тот самый инвариант общечеловеческой этики, который у Шульгина «одиннадцатью заповедями» обозначается. Тем более, что именно это Шульгин здесь же и растолковывает. Смысл первой заповеди в редакции Шульгина - «не присягай ничему, кроме основ инварианта человеческой этики, а им присягни безусловно [что и означает дословно, что они есть твой Бог]!» - и в таком виде ее действительно римляне разделяли, как и все социумы на свете; Шульгин это просто декларирует, мы в свое время это разберем.
(6)
Имеет ли смысл ставить здесь вопрос о том, «что было раньше, курица или яйцо», то есть чем мы мотивируем свою присягу на верность инварианту человеческой этики как категорическому императиву – тем ли, что нам его возвестил Тот, кого мы избрали / признали себе за объективный Абсолют, или тем, что сам этот инвариант мы выбрали / признали для себя субъективным Абсолютом? А во втором случае – считать ли, что этот инвариант поддерживается или персонифицируется чем-то / Кем-то, объективно сушествующим вне нас (тогда этот Кто-то, по своей связи с нашим субъективным Абсолютом, автоматически включается в этот Абсолют), или что он, этот инвариант есть концепт, сущий лишь в мысли и воле живых?
Смысла проводить эти различения в данном случае нет никакого. Он был бы, ежели бы об Абсолюте мы тут судили бы по какому-то источнику, отдельному от инварианта человеческой этики и имеющему самостоятельный авторитет по отношению к нему. То есть если бы, скажем, у нас был текст, про который бы мы постановили, что он точно передает волю Абсолюта, и там было бы сказано, как этот Абсолют почти все живое на Земле утопил в своих высших целях. Это явно противоречит на любом мыслимом уровне инварианту человеческой этики; видимость согласия тут достигается либо апелляцией к сверхразумному, непостижному согласованию («на самом деле все тут со всем согласовано, мы только не в состоянии понять, как именно, но можем быть спокойны: противоречия нет и Потоп никоим образом не был ни карой, ни жестокостью, просто мы не в состоянии себе представить, КАК он мог не быть ни тем, ни другим»), - это бы еще куда ни шло, - либо препостыднейшими попытками объяснить такие штуки _в рамках_ постижимого как справедливые и благие, что достигается лишь при помощи величайшего глумления над справедливостью и благом. Тут возникают стандартные проблема апологетики и теодицеи. Но мы уже видели, как решали эти проблемы Драгомиров-старший или Деникин – они просто отказывали соответствующему сюжету в праве на репрезентирование Божества и объявляли его звериным человеконенавистническим измышлением. «Трудные места» Писания никаких трудностей для них, таким образом, не представляли.
Таким образом, остается у нас (а) инвариант человеческой этики, humanitas, и (б) ВОЗМОЖНОЕ Существо, репрезентирующее и персонифицирующее этот вариант - и две с виду разные модели безусловной ориентации на все сказанное: одна модель, так сказать, (квази)христианская по Драгомирову, другая - атеистическая по Май-Маевскому (знаменитый генерал был вполне неверующим).
Первая модель при поверхностном взгляде выглядит так:
- безусловная присяга инварианту humanitas как следствие безусловной присяги вышеозначенному Существу, данной по свободному выбору свободной воли.
Вторая – так:
- просто безусловная присяга инварианту humanitas, данная по свободному выбору свободной воли.
Казалось бы, в первом случае имеется лишнее звено, и выглядит он неестественно: что особенно доброго в том, чтобы присягать добру не из стремления к добру, а из безусловного повиновения какому-то третьему феномену, существующему отдельно от добра (= от человеческого понятия о добре)? На деле, однако, никакой разницы нет. Ведь в обсуждаемом случае наше Существо и определяется исключительно тем, что оно репрезентирует инвариант человеческой этики, никакой «отдельности» Существа от этого инварианта нет. Эта «отдельность» появляется лишь при историях о Потопе или Грехопадении – Спасении и т.д., но при молодецком их элиминировании по методу Драгомирова – Деникина она полностью и принципиально исчезает. Иными словами, формула у обеих моделей на самом деле одна, именно вторая: безусловная присяга инварианту humanitas, данная по свободному выбору свободной воли. Просто в рамках первой модели считается, что инвариант еще и персонифицирован и существует помимо сознания людей, а в рамках второй – что не то и не другое. Но какая разница? Присягают-то ему в обоих случаях из восхищения, питаемого к его этическому наполнению, а не к его персонифицированности и объективности! У человеческого языка, у любого человеческого языка, есть некая общая для всех языков грамматическая основа, люди, приверженные смыслу человеческой речи, дорожат этой основой и ни за что на свете не хотели бы разучиться речи, а, следовательно, и забыть эту основу. Приверженность их к этой основе определяется тем, что без нее нет осмысленной речи, коей они и дорожат. Какая разница, если кто-то из них считает, что означенная грамматическая основа еще и имеет какое-то воплощение, независимое от людей, а кто-то – что она не существует иначе, как в сознании и речи людей? Ценят-то они ее именно за то, что она отвечает стремлению людей думать и говорить, а не в меру ее возможной независимости!
Итак, Бог Шульгина – Драгомирова – это просто основы человеческой этики, которым заявляют безусловную (resp. «религиозную») приверженность. Характерно, что к лексике того же пласта вынужден прибегать безусловный атеист Кэрэя в «Калигуле» Камю: Калигула: «Тогда [чтобы жить, при этом отчуравшись от безграничного нигилизма самого Калигулы] надо верить в какие-то высшие идеи» - Кэрэя: «Я верю, что поступать можно лучше или хуже». Отсюда еще одно постоянное выражение Шульгина, которым он передает квинтэссенцию того, что называет «религией»: «иметь Бога в сердце».
(7)
Возвращаясь к вопросам ортодоксальной теологии, обратим внимание на еще одну поразительную вещь: самоубийство в белых армиях не считалось грехом, причем на официальном, открытом уровне. Командование Добрармии в 1918 году считало и открыто признавало своим долгом специально следить за тем, чтоб у раненых были заряженные револьверы - дабы они могли покончить с собой при угрозе захвата их красными, чтобы избежать мучительной смерти. Ген. Лукомский в своих мемуарах описывает свою попытку покончить с собой для той же цели (он оказался инкогнито в лапах красных, и те могли его узнать) без всякого раскаяния, как самоочевидно оправданный и не дающий повода к каким бы то ни быдо упрекам шаг; а ведь он был еще из "правых" и наиболее церковных генералов ВСЮР. Врангель в своих мемуарах поминает самоубийство генерала Крымова исключительно как доблестный поступок, которым тот доказал и окончательно выявил свой патриотизм: «Выдающегося ума и сердца человек, один из самых талантливых офицеров генерального штаба, которых приходилось мне встречать на своем пути, он последующей смертью своей и предсмертными словами: "я умираю потому, что слишком люблю родину", - доказал свой патриотизм»!
Итак, от этих людей полностью отлетела вся костоломная концепция воспитания болью и испытаниями, все рассуждения о том, что человек принадлежит не себе, а Богу, и должен выполнить возложенную на него Богом миссию, а не уклоняться от нее, ускользая в смерть из нежелания терпеть унижение или физические муки. Они просто ничего этого не заметили. В их вариант «православия» все эти концепции не входили так же, как «звериная психология Ветхого Завета».
Митрополит Вениамин Федченков (прототип Африкана в «Беге» Булгакова») как-то обо всем этом суммарно «доложил нашему Синоду, а потом и генералу Врангелю буквально так: - Наша армия героична, но она некрещеная!»
И в мемуарах прибавил: «Вывод, в сущности, ужасный».
2 be cont.
Комментарии и соображения приветствуются уже сейчас.
Приложения:
Беседа с ген. А. М. Драгомировым // Часовой. 36 (1930). С. 4-5.
А. М. Драгомиров. Белое движение и Р. О.-В. Союз // Часовой. 59 (1931). С. 17-20.
Выдержки о ген. А.М. Драгомирове
Выдержки из «Трех столиц» Шульгина.
|
|
 Зарегистрирован |
Einer muss der Bluthund werden, ich scheue die Verantwortung nicht
|
|
|
Mogultaj
Administrator
Einer muss der Bluthund werden...
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 4173
|
 |
Re: Драгомиров, Шульгин и Законы Ману.
« Ответить #1 В: 05/14/08 в 03:13:27 » |
Цитировать » Править
|
ПРИЛОЖЕНИЕ 1
А. М. Драгомиров. Белое движение и Р. О.-В. Союз // Часовой. 59 (1931). С. 17-20.
Белое Движение и Р. 0.-В. Союз
Ген.-от-кав. А. ДРАГОМИРОВ.
(Доклад, прочитанный Генералом от Кавалерии Драгомировым, на торжественном заседании 15 ноября 1930 г. в Париже)
В жизни каждого народа, а великого народа в особенности, весь ход его истории, весь его государственный уклад, все строение его общественной, семейной и даже личной жизни, вся его куль¬тура определяются теми основными верованиями, идеалами и моральными побуждениями, которые бы¬ли положены в основание его жизни. Они являют¬ся тем цементом, который спаивает воедино все разрозненные элементы народа, и создают из них единый, мощный монолит, который один способен противустоять историческим бурям.
Всякая измена этим идеалам неизбежно вле¬чет за собою коренное изменение всего дальней¬шего течения государственной и общественной жиз¬ни, заставляет народ пройти через катастрофическое потрясение всех основ его существо¬вания и чаще всего оканчивается полным круше¬нием этого государства, гибелью созданной им культуры и возникновением на его развалинах новых государственных образований, являющих¬ся носителями иных идеалов, иных форм жиз¬ни и иного исторического призвания.
Поэтому в минуты исторических катастроф, какими являются серьезные войны, а в особенно¬сти революции, вопрос о сохранении основных идеалов, освещавших путь государства в тече¬ние всей его минувшей истории, приобретает первенствующее значение. Это кардинальный вопрос, от успешного разрешения которого зависит вся будущая жизнь этого государства: явится ли оно твердым и уверенным продолжателем той исто¬рической миссии, которую государство это испол¬няло в течение всей своей многовековой истории, или выдвинет новые идеалы, новые формы жиз¬ни и, после невыносимых мук второго своего рождения, робкими и неуверенными шагами дви¬нется по новому, неведомому пути, полному самых тяжелых испытаний.
Тринадцать лет тому назад этот кардиналь¬ный вопрос пришлось разрешить нам, русским людям, и мы должны сознаться, что громадная, подавляющая масса русского народа, во всех его социальных слоях, - от поденщика-чернорабочего до самых блестящих представителей нашего высоко-культурного класса, - в налетев¬шем шквале революции поколебались в верности тем коренным идеалам, на которых тыся¬чу лет, кропотливо, камень за камнем строилась Русская Земля. «Святая Русь» - отвернулась от своего Бога, «Великого Бога Земли Русской»! Русь святых подвижников, Русь крестьянина-труженика, кормившего своим тяжелым трудом не только свою родную землю, но и многие миллионы чужеземцев, Русь Суворовских «Чудо-богатырей» и Нахимовских моряков-Севастопольцев, Русь Мининых, Пожарских, Ломоносова, Пушкина, Достоевского - отрекпась от своих святынь и, по первому зову, пошла за новыми апостолами, дико разрушая все, чему до сих пор поклоня¬лась. Стихия безумия охватила весь народ и не пощадила и многих сильных людей. Все было охвачено гаденьким, подленьким чувством - как бы не опоздать на этот всенародный шабаш. Гордость, честь, достоинство, самая элемен¬тарная порядочность - все исчезло. Дикое и ци¬ничное шкурничество, заботы тольио о своем ма¬леньком мещанском благополучии вылезли из всех щелей и заменили собою все прежние высокие понятия о долге, чести, самоотвержении. Старые, веками провозглашавшиеся высокие лозунги, которыми руководствовались наши предки, выковывая величие и мощь Poccии, сменились лозунгами: «Спасай революцию», «Мы калуцкие, до нас немец не дойдет», «Мир без аннексий и контрибуций» и т.п.
Чувство взаимной выручки, братского взаимо¬действия, солидарности усилий, необходимой для достижения результата большого государственного значения, - сменились рассуждениями: «моя хата с краю», «повоевали и буде» и трусливым держанием «нейтрапитета» в ту минуту, когда рука ¬революции с корнем вырывала один за другим все устои нормальной государственной жизни, об¬рекая свое отечество на вражеское нашествие из¬вне и на самую дикую анархию внутри.
Более чудовищного, более низкого падения никогда еще не переживал русский народ за всю свою страдную, тысячелетнюю историю…
И как естественное логическое последствие такого падения на родной нам земле водворяется власть международных проходимцев, ненавидя¬щих Россию какою-то дикою, бешеною ненави¬стью, взявших власть в свои руки не для обеспечения народу хоть самого элементарного блaгa, а для выполнения чудовищного замысла полного разрушения всего современного уклада жизни, мно¬гими тысячелетиями вырабатывавшегoся всем куль¬турным человечеством, и создание на его раз¬валинах утопического миpa, коммуны, с полным отрешением от всех основ репигии, национализма и того Божественного нравственного зако¬на, на которых с покон веков держалась жизнь всех культурных народов, каких толь¬ко знает историческая наука.
«Если бы, - говорит по этому поводу в своем капитальном труде Ген. Деникин, - в этот трагический момент нашей истории не на¬шлось среди русского народа людей, готовых восстать против безумия и преступления бопьшевистской власти и принести свою кровь и жизнь зa разрушаемую родину, - это был бы не.народ, а навоз для удобрения беспредельных полей старого континента, обреченных на колонизацию пришельцев с Запада и Востока.
К счастью, - говорит тот же автор, - мы принадлежим к замученному, но великому народу».
-----------
Тaкиe люди нашлисьl Не много их дала не¬объятная Русская Земля. По сравнению со 180-мил¬лионной массой Русского Народа это была ни¬чтожная горсточка. Но там, где дело идет о про¬возглашении идеи, о призыве заблудившегося наро¬да вернуться на путь праведной, самоотверженной, трудовой жизни, приличествующей великому на¬роду, вопрос решается не числом, а твердою убежденностью в правоте своего дела, глубо¬ким проникновением в тайники народной души, правильным диагнозом болезненного процесса, в ней происходящого, наконец, глубокою верою в свой народ, верою в то, что революционный дурман, хотя и тяжелая болезнь, но болезнь не смертельная, из которой народный организм выйдет обновленным и окрепшим.
Теперь, когда разрушительный процесс дока¬тился уже до дна, когда во всем народе русском нет ни одного человека, - за исключением, разве, окончательно свихнувшихся и исподличивших¬ся главарей коммунистической партии, - нет ни одного, который бы не понимал, к какой ужа¬сающей катастрофе пришел народ из-за легко¬мысленного отказа от традиционных основ его жизни и быта, а в особенности от измены тем религиозно-нравственным идеалам, которые еще с первых веков его истории были положены в основу его жизни.
Теперь, для всякого, кто сколько-нибудь вни¬мательно следит за происходящим у нас на ро¬дине, кто читал приходящие оттуда письма, обли¬тые горькими слезами, кто умеет читать между строк советскую печать - ясно, что народ наш находится на пути к выздоровлению; что он, невзирая на инквизиторский гнет советской власти, на все ее сумасшедшие неистовства, медленной, но твердой стопой выходит вновь на свой старый исторический путь, после 13 лет неизбывного горя и страданий.
Но в лихолетье 1917 года такой прогноз ка¬зался совершенно невероятным. Сколько людей, отнюдь не глупых, высоко-культурных, с широким, как тогда казалось, государственным кругозором и большим жизненным опытом, поспешили впречься в колесницу революции и отдать все свои силы, а иногда и жизнь на разруше¬ние своего отечества.
Каким донкихотством казалась тогда всякая проповедь остановиться, одуматься, вернуться на брошенный путьl Скольким безвестным геро¬ям чести и духа пришлось поплатиться жизнью за попытки силою предотвратить начавшийся распад! Они, умирая, даже не могли получить того утешения, которое выпало на нашу долю - видеть на¬чавшееся воскрешение нашего народа...
В день, когда мы торжественно чествуем годовщину зарождения Добровольческой Армии, день, который должен был бы навеки быть закреплен в России как Государственный праздник в память первого шага, сделанного для возврата нашего отечества из пучины анархии и бесславного коммунистическо - интернационально - атеистического ее существования на путь нормального государственного бытия, - в этот день мы вправе с гордостью вспомнить, что инициатива и волевой импульс к спасению своей родины путем вооруженной борьбы принадлежали Русской Армии, в лице тех ее вождей и доблестных офицеров, которые предпочли все тяготы братоубийственной войны и даже смерть - позору признания и поддержки советской власти.
Вступив в эту героическую борьбу ничтожной горсточкой против многомиллионной, обезумевшей, обманутой народной массы, русский офицер внес в нее те идеалы, те лозунги, которыми всегда жило русское воинство, стоявшее на страже чести и достоинства Русского Государства и обеспечивавшее мирный труд его населения.
Никогда русский офицер не искал ничего для себя лично. Плохо обеспеченный, в большинстве случаев крайне медленно продвигавшийся по служебной лестнице, всю свою жизнь несший тяжелую лямку младшего офицера и ротного командира, чтобы на старости лет, иногда лишь при отставке, надеть штаб-офицерские погоны, он тем не менее являл изумительное самоотвержениe, все свои силы отдавал на беззаветное служение своей Родине и находил в себе крепость духа не впадать в уныние даже в самой отчаянной обстановке.
Отлично зная русского солдата, зная, какие неисчерпаемыя духовные силы таились в нем, когда он был правильно ведом и вдохновляем примером своего начальника, памятуя бесчисленные подвиги, оказанные им на войне, русский офи¬цер не мог ни на одну минуту усумниться в истинном смысле того безумия, которое охватило весь народ. Он знал, что это лишь временный угар, за которым должно наступить полное выздоровление, сопровождаемое глубоким раская¬нием в пережитом падении.
Имея в своем подчинении солдат всех на¬циональностей, всех вероисповеданий, всех языков и наречий, всех общественных классов и положений - русский офицер самою силою вещей становился в необходимость призывать их к исполнению их долга в интересах не одного какого-либо класса или какой-либо части многопле¬менного народа русского, а в интересах всего Го¬сударства, всего Российского народа.
Русский офицер являлся защитником не толь¬ко господствующей православной церкви, но должен был обеспечивать свободное исповеданlе всех культов, не допуская и тени неуважения к какому-либо из них в отдельности. Он слишком хорошо знал всю силу и значение глубокого религиозного чувства в своих подчнинен¬ных в те страшные минуты, когда смерть витает над головами, когда человеческое предви¬дение не видит никакого исхода, чтобы хоть на минуту допустить возможность создания государственной и общественной жизни на отрицании того Божественного нравственного закона, который глубоко лежит в сердце каждого человека и который важнее всех писанных формальных законов.
Для русского офицера, под влиянием специального воспитания и всего уклада службы и быта офицерской среды, понятие о долге, чести и достоинстве не было пустым звуком и не было предела его самопожертвованию, когда он шел на защиту чести и достоинства Poccии, русской армии или своей войсковой части.
Он безропотно подчинялся всякой власти, когда знал, что власть это своя - русская; что она болеет душою за весь русский народ, стремится обеспечить ему возможно лучшее существование и дать возможно более благоприятную обстановку для его жизни и труда; когда он был уверен, что как зенница ока бережет достоинство государства в международных сношениях и умеет отстаивать его жизненные интересы.
Но власти, попавшей в тенета революционной демократии и способной только на разрушительную реботу; власти, в короткое время развратившей и разрушившей могучую Русскую Армию и приведшую к Калушу и Тарнополю, а тем более власти, заста¬вившей Россию и Русскую Армию перенести позор Брест-Литовского мира, - такой власти русский офицер, достойный этого почетного наименования, подчиниться не мог.
Он всегда был честным слугою своего Отечества, но не мог стать прислужником ненавидящей Россию «банды одержимых», как назвал советcкyю власть бывший президент Французской Республики и ее многолетний первый министр - г. Пуанкаре.
Поэтому, когда 13 лет тому назад впервые поднято было знамя белой борьбы, русское офи¬церство, а с ннм вместе казаки, юнкера, учащаяся молодежь, немногие солдаты и представители широкиx кругов русской общественности охотно откликнулись на призыв ген. Алексеева и пошли за привычными лозунгами, преследуя одну только цель - свергнуть чуждую русскому народу власть, освобо¬дить ее от ига красного интернационала и дать ему возможность зажить нормальной, государственной жизнью, под управлением своего, российского на¬ционального правительства и воскресить во всем его былом величии и славе имя «Poccия».
Если вы возобновите в памяти все заявления декларативного характера, делавшиеся неоднократно вождями нашей белой борьбы, начиная от первых дней возникновения Добровольческой Армии до крымского периода включительно, а также заветы наших вождей и их декларативные заявления, сделанныя здесь в эмиграции, вы всюду найдете только одно стремление, одну заботу - помочь русскому народу сбросить иго чуждой ему власти и стать на путь нормального государственного строительства, на основе принципов христианской морали и культуры, базируясь на могучие многовековые корни его исто¬рической традиционной государственности, созданной усилиями многих сотен миллионов его предков.
И Добровольческая, а за нею Русская Армия эпохи гражданской войны, и Pyccкий Обще-Воинский Союз, явившийся здесь на чужбине продолжателем белой борьбы и наследником ее идеалов и стремлений, ни на одну минуту не отходили от своих идеалов общегосударственного значения и избежали соблазна купить себе эфемерную помощь заменою этих великих, вековечных, общечеловеческих идеалов, которыми живет все культурное человечество, какими бы то ни было узкими, преходящи¬ми, партийными политическими программами, а тем более - низкой демагогией для привлечения-народ¬ных масс.
На свою задачу в лarepе «белых» смотрели всегда как на высокий подвиг и считали, что только страдным, крестным путем подвижничества мож¬но засвидетельствовать верность своим идеалам и привести их к конечному торжеству, а не пу¬тем колеблющегося приспособления к многочисленным партийным программам; либо постоянно меняющимся в зависимости от состояния попитического барометра, либо застывшим в косных фор¬мах отжившего прошлого.
Все происходящее ныне на нашей несчастной Родине и некоторыя течения мысли, наблюдаемые здесь в эмиграции, с полной очевидностью указы¬вают на правильность пути, избранного в свое время вождями Добровольческой и Русской Армий. Борьбе нашей с оружием в руках против слишком неравных сил и в такой период смуты, когда сбитый с толку русский народ еще не мог решить, кто ему друг, а кто враг, не суждено было быть доведенной до конца. Русская армия принуждена была оставить Родную Землю и искать пристанища в чужих краях. Но семена тех идеалов, за которые шла жестокая, трехлетняя борьба, не пропали даром. Они не могли не найти родственного отзвука в подсознательном мире души русского народа, и многие духовные процессы, ныне происходящие на нашей родине, с несомненностью свидетельствуют не только о том; что идеалы эти живы, но и о том, что, испытав на себе, к чему ведет слишком легкий отказ от них, русский народ, освобожденный от красного ига, станет на их защиту с таким упорством, какого, может быть, еще никогда не проявлял.
Едва ли может быть какое-либо coмнениe в том, что уже теперь, несмотря на невероятный гнет и измывательство, под которыми проходит все его нынешнее рабское существование, русский народ страстно ищет иной жизни, тоскует об утрате своего Бога, ведет упорную борьбу за свое человеческое достоинство, за право на свободный; независимый труд; в нем просыпается и острое национальное чувство, как естественная реакция против неслыханного попрания русского имени.
Ни одной минуты сомнения не может быть и в том, что этого процесса, совершенно естественного и опирающегося на глубокие, могучие, многовековые корни традиционных основ души русского народа, - никакие силы ада остановить теперь не в состоянии. Pyccкий народ вернется в свой отчий дом са¬мостоятельным распорядителем своей жизни и начнет вновь создавать разрушенную храмину, воскрешая заветы своей тысячелетней истории, те самые, за которые 13 лет тому назад было впервые поднято знамя белой борьбы.
День этот, день величайшего нравственного удовлетворения для всех, кто имел счастье принять участие в белой борьбе, - уже не за горами. Но он еще не наступил. Еще предстоит упорная борьба, - но на этот раз в полном взаимодействии со всем русским народом, - для свержения ненавистной народу власти и для оказания ему помо¬щи в воссоздании его разрушенного дома. И в эту чрезвычайную минуту не будет большего преступ¬ления, как начать колебаться в верности идеалам, завещанным нам нашими вождями. Только ярко и непрестанно горящий светоч может служить указателем пути в бурном море и на нас всех лежит священный долг высоко его нести, не падая духом ни при каких испытаниях.
Теперь, больше чем когда-либо, мы, участники белой борьбы, и все наши единомышленники, должны дружнее и теснее сплотиться и все силы наши положить на помощь русскому народу в освобож дении его от тяготеющего над ним ига.
Мы должны настойчиво призывать к совместной с нами борьбе всех, в ком еще не заглохла пламенная любовь к своей родине и не потеряна веpa в будущее величие нашего народа и Российского Государства. Наконец, мы должны крепче, чем когда-либо, стоять за наши идеалы, твердо веруя, что без них невозможно восстановление нашего отечества и возврат его к той великой исторической миссии, которую оно всегда исполняло.
-----------
В одном из старых забытых афоризмов, принадлежащих, если не ошибаюсь, английскому философу Маудсли, дана такая формула для серьезной жизненной борьбы: «Истинно велик тот, кто не поднимается без серьезной причины, но раз решившись, идет навстречу безвестному будущему, оставив всякую мысль о последствиях».
Величие добровольческого движения именно и заключалось в том, что знамя борьбы было им поднято в такую минуту, когда под угрозу было поставлено дальнейшее существование величайших святынь русского народа; а раз подняв это знамя - белые вожди приняли на себя священный завет, невзирая ни на какие испытания и препятствия, довести борьбу до конца.
Довершить зту почетную и ответственную задачу, ни перед,чем не останавливаясь, выпало на долю Русского Обще-Воинского Союза, и ни одной минуты сомнения не может быть в том, что, идя по пути, указанному нам нашимии белыми вождямя, О.-В. Союз с честью выполнит эту задачу.
А. Драгомиров
Беседа с ген. А. М. Драгомировым // Часовой. 36 (1930). С. 4-5.
Беседа с ген. А. М. Драгомировым
В Париж прибыл генерал А. M. Драгоми¬ров. Наш сотрудник просил генералa выска¬зать свои сображения по текущему моменту.
Генерал Драгомиров передал нам следующее:
- События y нас на родине развиваются таким темпом, что никто не может поручиться дaже за ближайшие месяцы. Круги, симпатизирующее боль¬шевикам, уже не в состоянги скрыть того беспо¬койства и тревоги за завтрашний день, в котором постоянно живут могильщики России. Они чувству¬ют, как фатально, неминуемо приближается ко¬нец их владычеству.
При дальнейшем назревании этого процессa вопрос o близком крушении большевистского владычества и o необходимости приготовиться к неизбежной на нашей земле смене власти должен будет выйти из таинственной тишины иностран¬ных дипломатических кабинетов на яркий свет Божий и стать самым 6ольшим, самым неотлож¬ным, полным величайших последствий мировым вопросом.
Ведь возвращение на мировую арену 150-миллионного народа, до сих пор стоящего в сторо¬не от политической, экономической и культурной жизни человечества, - для совместного строитель¬ства новой жизни, на основах величайших идеа¬лов, тысячелетиями вынашивавшихся культурным человечеством, - уже само по себе будет та¬ким фактором, который способен разрешить многее из тех «проклятых» вопросов, над ко¬торыми ныне беспомощно бьются лучшие умы. Мо¬жет послужить и тем фундаментом, на кото¬ром воздвигнется, наконец, сколько-нибудь долговекчное здание послевоенной Европы.
Эта минута надвигается.
Минута и радостная, и жуткая по грандиозности тех задач общемирового значения, которыя стоят перед нами - Русскими и от удачного разрешения коих зависит все будущее нашего отечества, быть ли ему счастливейшей страной, нашедшей ясный и твердый путь среди всеобщей смуты в умах, или снова быть ввергнутому в пучину анархии и страданий, горше тех, которые оно уже пережило.
К наступлению этой минуты готовится весь мир. Всюду идет лихорадочня деятельность по пересмотру своих отношений к советской власти и по подготовке путей к занятию наиболее выгодного положения по отношению к грядущей России, облик которой еще задернут туманoм, о котором можно делать только предположения более или менее гадательные.
И вот я ставлю такой вопрос: «Готовы ли мы, русская эмиграция, к тому, чтобы в этой подготовительной работе занять подобающее место? Выдвинули ли мы сообща, в качестве наших представителей, тех лучших людей, которым мы всецело доверили бы защиту интересов нашей родины в тех сношениях с приютившими нас государствами, которые неизбежно должны возникнуть в самом близком будущем? Готовы ли мы, забыв временные несогласия и счеты, создать свое обще-русское эмигрантское объединение, сильное авторитетом громадного числа представителей высшей культуры, составляющих главную часть нашей эмиграции? Готовы ли мы, дружно, как один человек, поддерживать такое объединение на всех тернистых его путях? Готовы ли мы, наконец, идти на крайние жертвы и, отрывая от себя самое необходимое, создать материальный фонд, чтобы поставить наше объединение на ноги?...»
Когда в 1917 году зародилась Добровольческая Армия генерала Алексеева, начертавшая на знамени своем непримиримую борьбу против большевистской власти и воссоздание великодержавного Российского Государства, то на всем неообъятном пространстве нашего отечества оказались сочувствующие этим лозунгам, невзирая на все различие их политических убеждений. Под этими лозунгами 3 года шла упорнейшая борьба, развернувшая страницы таких блестящих подвигов и такого самоотвержения, которые в будущем послужат неподрaжаемой школой воспитания духа в поколениях, идущих нам на смену.
Вокруг Добровольческой Армии соединились представители всех политических течений. Невзирая на все бесконечное разнообразие иx политических программ, у них оказалось одно общее - горячая любовь к своему отечеству, глубокая вера, что Россия жива и будет жить, cамоотверженное желание вернуть нашей несчастной родине ее честь, достоинство и то положение в мировой политике, которые она утеряла в безумной и преступной революции.
Не может ли этот исторический пример вдохновить нас всех и ныне Не могут ли и ныне остатки этой героической армии, объединенные в мощный «Русский Обще-Воинский Союз», символизирующiй Великую Русскую Армию, послужить ядром для объединения всех, в ком не охладела еще пламенная любовь к своему отечеству, кто во имя ее способен на величайшее самоотвержение и даже на самопожертвование, кто способен, во имя интересов родины, возвыситься над мелкими партийными соображениями и приобщиться к общей работе, опираясь на лозунги всем нам одинаково дорогие и понятные?
Другого способа объединения, как объединения с Русским Обще-Воинским Союзом, у нас, в настоящее время, больше нет.
Ни одно объединение, созданное нашей эмиграцией, не может с ним стать рядом.
Оно одно выросло на почве жестокой трехлетней борьбы. Оно одно спаяно на веки сообща пролитою за общее дело кровью. Оно одно, перед страшным лицом смерти соединило и правых, и левых в одном святом порыве спасти свою родину, спасти eе святыни!
Времена близятся! На очереди решения чрезвычайной важности, и мы должны найти в ceбе мужество вынести их, если не хотим кончать самоубийством.
Мы, военные, свое дело объединения довершили и за него стоим и будем стоять дружно, горой. И нет той силы на земле, которая могла бы его разбить....
Пусть же и остальные примкнут к нам в одну общую русскую семью, сильную взаимным доверием и единством конечной цели.
Этим будет сделано громадное русское дело, за которое когда-нибудь добром помянет и скажет сердечное спасибо русский народ.
Павел Макаров. Адъютант генерала Май-Маевского. Изд. 4-е (=3-е, 4-е, 5-е). Л., 1929. С. 182.
В г. Старом Крыму стояла 9-я кавалерийская дивизия, под командой rенерала Драгомирова, и его штаб. Дивизия сорганизовалась из остатков войск киевского направления и в конце марта 1920 г. должна была выступить на Перекоп. Большинство в ней составляли пленные красноармейцы, а кадр - исключительно офицеры и добро¬вольцы из аристократии и крупных землевладельцев.
Генерал Драгомиров прославился оргиями и кутежами, на которых он лично производил добровольцев в офицеры. Жители Старого Крыма отлично помнят, как генерал при¬казывал ставить столы на городской площади. Выкатыва¬лись бочки вина и спирта, на огромных вертелах жари¬лись барашки. Под оркестры музыки начиналась повальная пьянка. Провозглашали бесконечные тосты. Генерал Дра¬гомиров, пошатываясь, поднимался и пьяно говорил:
- Господа офицеры! Солдаты! Мы убедились в наших ошибках. Части войск, наступавших по московской дороге, занимались грабежами и плохо относились к населению. Нам дан хороший урок! Теперь этого не будет! Я твердо уверен, что скоро наступит время, когда мы с вами услы¬шим гул московских колоколов и освободим святую Русь от насилия большевиков, которые несуr русскому народу нищету и разорение. Я поднимаю высоко бокал и пью за нашу победу! Ура!
- Ура, ура! - подхватили офицеры, а солдаты, вместо «ура», протяжно кричали:
- Д-у-рак, д-у-рак!
После пьянки вся дивизия, от генерала до кашевара, пускалась в пляс. Бывшие красноармейцы возмущались строителями «Единой Неделимой». А офицеры, размякнув от выпивки, всенародно жаловались:
- Чего большевикам нужно? 3ахватили почти всю Рос¬сию и лезут еще в Крым. Хоть бы тут оставили нас в покое!
Недоверие к такому командованию было всеобщее и не только среди населения и солдат: англичане самолично раздавали обмундирование 9-й кавалерийской дивизии, во избежание спекуляции и произвола.
Горбатов А. В. Годы и войны. М., 1989. С. 34, 36-37.
Наш полк в составе своей бригады сосредоточился в районе губернского города Холм (теперь Хелм, Польша). К нам присоединились уланский и драгунский полки, и таким образом была сформирована 17-я кавалерийская дивизия; командование ею принял генерал Абрам Драгомиров.
(…) Скажу попутно несколько слов о генерале Драгомирове, командовавшем в начале войны нашей дивизией. На войне мы его видели чаще, чем в мирное время. Несмотря на свой небольшой рост, он был всадником заметным, потому что, как клещ, впивался в свою лошадь и ездил только галопом. Солдат сторонился, и, хотя слыл храбрецом, они его не любили.
Со мной он заговорил только один раз. Однажды я находился в головном дозоре, завязавшем перестрелку с врагом. Минут через пятнадцать к нам [т.е. на самый передний край переднего края. – А.Н.] подскакал генерал Драгомиров в сопровождении адъютанта и еще двух всадников. Выслушав мой доклад, он в бинокль внимательно осмотрел местность, приказал наблюдать и ускакал со своей свитой обратно. Через час наши эскадроны начали атаку.
Говорят, генерал Драгомиров был вообще командиром решительным и часто бывал в самых опасных местах. В конце войны он командовал уже Северо-Западным фронтом.
В. В. Шульгин. Три столицы. Берлин, 1927 (нумерация страниц по переизд. М., 1991). С. 352-353, 355-361.
Здесь мы и добрались до самого су¬щества дела! Два еврея, из которых один по учению нашей церкви был величайший пророк [Моисей], а другой Сын Божий [Христос], cоздали вместе одиннадцать заповедей... [у Шульгина – термин, обозначающий фундаментальные «социальные аксиомы» общечеловеческого этического инварианта, по мнению Шульгина репрезентируемого Декалогом и Христовой «XI-й заповедью» базовой при-прочих-равных-солидарности живых с желаниями других живых – «любите друг друга». – А.Н.] (…) В этих одиннадцати аксиомах, из которых послед¬няя -«любите друг друга», заключены основные положения человеческого общежития. Кто захочет отступить от них, тот готовит миру величайшие бедствия. (…) Да, старый мир, даже в тех случаях, когда по внешности он отрицает всякую релиrию, все же исповедует одиннадцать заповедей, ибо на них стоит nраво, не только «Божеское», но и так называемое «человеческое». Вся юриспруденция, все законодательства, все права и всякое право - гражданское, уголовное, государственное... Одиннадцать заповедей исповедывали язычники-римляне, создав.шие «римское право», их держится на наших глазах «атеистическая» французская да и всякая иная республика... Из них, из одиннадцати заповедей, проистекает всяческая мораль, всякая нравственность... На них покоилась рыцарская честь, с те¬чением веков видоизменившаяся в буржуазную «честность». Ту честность, без которой, между прочим, невозможен кредит, тот кредит, отсутствием коего вы так страждете. Они, одиннадцать 3аповедей, лежат в основе всей человеческой истории. И если люди от полузвериного состояния пещерноrо периода дошли до той высоты развития, на которой их заста¬ло начало ХХ века, то это исключительно потому, что, постоянно отступаясь, «впадая в грех», но и постоянно «раскаиваясь», мир все же в общем держался одиннадцатй заповедей… Он никогда не поднимал открытого бунта против этих основ... Последний раз это сделал черт, за что он, по выражению Виктора Гюго, «сорок тысяч веков летел в преисподнюю»...
(…)
Смерти нет, есть разлука, на несколько лет, которые – мгновения перед вечностью. А вечность это и есть Господь Бог, «иже еси на небесех».
Звездное чувство [< нравственный закон, по Канту. – А.Н.] иначе называется ощущением греха. Что такое грех? Грех есть поступок, не соответствующий вечным целям. (…) А вечность (…) есть та дверь, через которую человек засматривает в то неведомое, но существующее, что есть Господь Бог, который устами Моисея сказал сам про себя: «Аз есмь!» (…) Товарищ председатель, ведь если понятие греха или, вернее, его ощущение исчезает; то какие мотивы остаются, чтобы удержать человека от поступков и актов, которые вредны всякому обществу? Страх наказания? Но ведь, чтобы применять систему наказаний или то, что вы называете «системой социальной защиты», надо, чтобы те, кто устанавливает эту систему, чем-то руководствовались! Надо же установить, за что наказывать! На на основании чего установить? Почему это можно, а того нельзя?
На этот вопрос может быть два ответа. Ответ номер первый: того-то и того-то нельзя делать, потому что сие грех. А грех сие потому, что это запретил Господь. А почему это запретил Господь, мы в точности не знаем, но знаем другое. Знаем, что если будем поступать против заповедей Господних, то подвергнемся страшным бедствиям, еще здесь на земле. А если не мы, то дети наши. А кроме того, и это главное - будем страдать в будущей жизни нашей, а она, будущая жизнь, есть, потому что есть Господь Бог... И - точка! И система отлита: предписано все то, что пророческим вдохновением сконцентрировано в «одиннадцати заповедях Господних». Вся человеческая мудрость есть только развитие этих основных положений, этих социальных аксиом…
Ответ номер второй: того-то и того-то нельзя делать потому, что человеческий разум определил: сие вредно. Но если такое определение есть дело рук человеческих, то назовите, кто этот человек. Называют: это Карл Маркс; немецкий еврей, и Владимир Ульянов - из русских террористов. Так это они установилин непреложные законы? Они. Но почему я должен им верить? А может быть, Карл Мapкc, в качестве еврея, установил такие законы, которые только дли того и устанавливаются, чтобы евреям жилось.хорошо, а все остальные люди были скотами бессловесными? А может быть, Владимир Упьянов, когда писал свои законы, только о том и думал, как бы побольше русского народа со свету извести за то что русское nранительетво его брата родного повесило (…).«Нет, я так на веру не возьму, ты мне д о к а ж и, почему именно этого нельзя, а то-то можно!» И вот доказывают. Бесплодная потеря времени. Доказать нельзя. Доказать что-нибудь п о -н а с т о я щ е м у можно только в математике. Там начинают с нескольких истин, против которых никто не спорит, ибо они самоочевидны. И затем каждое последующее утверждение вы¬водят из предыдущего так, что тот, кому доказывают, говорит: «Согласен, верно». А если он скажет «не согласен», дальше не пойдут, пока он не поймет. Не понять он не может, если у него нормальное человеческое [логическое] мышление. (…) В области так называемых неточных [гуманитарных] наук [имеются в виду не науки, а аксиологические системы и построения, связанные с процессами, изучаемыми в гуманитарных науках, см. ниже. – А.Н.] ничего решительно доказать нельзя. Тут прежде всего нет никаких самоочевидных истин, с которых можно было бы начать (…).
(…) в мире неточных наук, к которым относятся науки социальные,ничего нельзя дока¬зать. Всякое утверждение легко опровергнуть, ибо оно ни¬когда не основано на какой-нибудь самоочевидной истине. Потому так и нелеп рационализм, который в области этих неточных наук свои утверждения строит на доводах «чистогo разума».
(…) Это я говорю к тому, чтобы показать: попытка установить линию поведения рационалистическим путем, то есть установить на основании веления разума, что можно делать и чего нельзя, неизбежно приводит к худшему из «вероисповеданий»- к о б о ж е с т в л е н и ю л и ц а [партийного вождя или основателя доктрины]. Ибо человек, который все знает и всякое слово коего есть закон природы, есть уже полубог, пока он жив, и настоящий бог, когда он умер. А следовательно, остаетстя в области гуманитарной: или не находить никаких общеобязательных истин, то есть жить в анархии, или же признать, что таковые общеобязательные истины должны иметь и с т и н н о-б о ж е с т в е н н у ю санкцию. Это и делалось в «старом мире», хотя вера в Бога часто бывала бессознательная и даже соединялась с внешним «умственным» неверием. Это бывало и бывает в случаях, когда понятие «путь, предназначенный богом», подменяется словами «законы природы», «устои че¬ловечества», «требования гуманности», «культура», «цивили¬зация» и т. д. Все эти вещи на самом деле суть только развития, в той или иной форме, основных одиннадцати заповедей. Такое бессознательное исповедание Божества особенно характерно для Белого движения. Некоторые из Белых са¬ми про себя думают, что они не верят в Бога, совершенно не замечая, что они отдают свою жизнь и кровь именно ради восстановления пути, «предназначенного богом» в одиннадцати заповедях. Белые думают, что борются за «Великую Россию», за «национальную Россию», за «царскую Россию», не отдавая себе отчета в там, что Россия, та Россия, которая была и которая разрушена на время революции, создалась Моисеем и Христом [=создалась на базе, репрезентируемой «одиннадцатью заповедями». – А.Н.], как всякое европейское государство. Да, впрочем, и всякое неевропейское, ибо одиннадцать заповедей (хотя под другими названиями и в иной внешней форме) суть основы всех государств, всех народов, всех рас и культур...
|
|
Зарегистрирован |
Einer muss der Bluthund werden, ich scheue die Verantwortung nicht
|
|
|
Antrekot
Bori-tarkhan
Живет здесь
CНС с большой дороги
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 16204
|
|
Re: Драгомиров, Шульгин и Законы Ману.
« Ответить #2 В: 05/14/08 в 10:23:14 » |
Цитировать » Править
|
Да... а если добавить к этому социальные представления (весьма пестрые, но тоже обычно далекие от ортодоксальных), то картина получится вообще поразительная.
С уважением,
Антрекот
|
|
Зарегистрирован |
Простите, я плохо вижу днём. Позвольте, моя лошадь посмотрит на это. (c) Назгул от R2R
|
|
|
antonina
Beholder
Живет здесь
Я люблю этот Форум!
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 2204
|
|
Re: Драгомиров, Шульгин и Законы Ману.
« Ответить #3 В: 05/14/08 в 13:45:08 » |
Цитировать » Править
|
Это ведь тот самый Драгомиров, о котором вспоминала Наталена Королева ! Тот, что просил воспитанниц института благородных девиц приветствовать его по-военному.  По ее утверждению, он больше напоминал самовластного козацкого гетьмана, чем наместника.
|
| « Изменён в : 05/14/08 в 13:45:50 пользователем: antonina » |
Зарегистрирован |
Нехай і на цей раз
Вони в нас не вполюють нікого
|
|
|
Mogultaj
Administrator
Einer muss der Bluthund werden...
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 4173
|
|
Re: Драгомиров, Шульгин и Законы Ману.
« Ответить #4 В: 05/24/08 в 03:50:28 » |
Цитировать » Править
|
Интермедии и дополнения.
1. Дополнительные цитаты про самоубийства из Деникина (будет добавлен и Лукомский):
Деникин, «Очерки русской смуты», т.2, гл.21:
Иногда обстановка слагалась особенно тяжело, и раненые, теряя самообладание, угрожали лазаретному персоналу револьверами. Начальство и армейский комендант принимали меры к успокоению. Одного только не решались сделать — отнять у раненых оружие; возможность распорядиться своею жизнью в последний роковой момент — была неотъемлемым правом добровольцев...
Деникин, «Очерки русской смуты», т.2, гл.28 (речь идет о принятом командованием Добрармии решении оставить при отступлении на милость большевиков и местных жителей тех тяжелораненых, что заведомо погибли бы при перевозках в ходе дальнейших форсированных маршей):
Переживая мысленно минувшее, я живо помню свои душевные терзания. И делясь тогда впечатлениями с Романовским [начштаба Добрармии], мы оба пришли к одинаковому заключению: подписать приказ заставлял тяжелый долг начальника; но, если бы пришлось оставаться самим, мы предпочли бы пустить себе пулю в лоб.
2. «Право на мятеж» и первичность общих социоэтических основ права по отношению к писаному текущему праву у Абр. Драгомирова и др.
Одной их наиболее ярких отличительных особенностей идеологии белых военачальников Юга России является признание ими принципиального права на мятеж. Алексеев, Лукомский, Врангель были осведомлены о заговоре против Николая II в конце 1916 года; все трое были против этого заговора, потому что считали попытку государственного переворота посредине войны крайне безответственным и рискованным делом, чреватым страшным ущербом для интересов страны. У Врангеля к этому прибавлялись и принципиальные соображения по части присяги. Алексеев и Лукомский придавали таким соображениям очень высокую цену, но отнюдь не абсолютную, и, в частности, в ситуации конца 1916 года у них находились лишь прагматические возражения против заговора, но не принципиальные. Не донесли на заговорщиков, разумеется, все трое – и Алексеев, и Лукомский, и Врангель.
У Деникина и Лукомского не было никаких принципиальных возражений против военного переворота против Временного правительства летом 17 года. И Деникин, и Лукомский, и Романовский, и другие будущие вожди Добрармии открыто отказали в повиновении Временному правительству, когда Керенский объявил о низложении Корнилова и приказал Лукомскому сменить Корнилова на посту Главкома. Никаких сомнений в правомочности Керенского назначать и смещать главкома не было ни у Деникина, ни у Лукомского: таковую правомочность они полностью признавали, как признавал ее и сам Корнилов, и, со своей стороны, Алексеев… Это никак не помешало Деникину, Лукомскому и др. отреагировать на демарш Керенского следующим образом.
Лукомский ответил на приказ Керенского телеграммой:
«…при фактическом руководстве и направлении внутренней политики, безответственными общественными организациями, а также, громадного разлагающего влияния этих организаций на массу армии, последнюю воссоздать не удастся, а наоборот армия как таковая должна развалиться через два-три месяца. И тогда Россия должна будет заключить позорный сепаратный мир, последствия которого были бы для России ужасны. Правительство принимало полумеры, которые, ничего не поправляя, лишь затягивали агонию и, спасая революцию, не спасало Россию…. Считаю долгом совести, имея в виду лишь пользу Родины, определенно вам заявить… Ради спасения России, вам необходимо идти с генералом Корниловым, а не смещать его. Смещение генерала Корнилова поведет за собой ужасы, которых Россия еще не переживала. Я лично не могу принять на себя ответственности за армию, хотя бы на короткое время, и не считаю возможным принимать должность от генерала Корнилова… Лукомский".
Деникин о своей реакции на тот же приказ Керенского пишет:
«Все надежды на возрождение армии, и спасение страны мирным путем, рухнули. Я не делал себе никаких иллюзий, относительно последствий подобного столкновения, между генералом Корниловым и Керенским, и не ожидал благополучного окончания, разве только, что корпус Крымова спасет положение. Вместе с тем, я ни одного дня, ни одного часа не считал возможным отожествлять себя идейно с Временным правительством, которое признавал преступным, и поэтому тотчас же послал ему телеграмму следующего содержания: "Я солдат и не привык играть в прятки. 16-го июня, на совещании с членами Временного правительства, я заявил, что целым рядом военных мероприятий оно разрушило, растлило армию и втоптало в грязь наши боевые знамена. Оставление свое на посту главнокомандующего я понял тогда, как сознание Временным правительством своего тяжкого греха перед Родиной, и желание исправить содеянное зло. Сегодня, получив известие, что генерал Корнилов, предъявивший известные требования, могущие еще спасти страну и армию, смещается с поста Верховного главнокомандующего; видя в этом возвращение власти на путь планомерного разрушения армии и, следовательно, гибели страны; считаю долгом довести до сведения Временного правительства, что по этому пути я с ним не пойду. Деникин". Марков одновременно послал телеграмму правительству, выражая солидарность с высказанными мною положениями.
Для сравнения приведем эпизод из жизни знаменитого будущего генерал-фельдмаршала Манштейна, имевший место во время Капповского путча 1920 года – тогда Капп был достаточно полным аналогом Корнилова, а правительство Германии – аналогом некоей помеси Временного Правительства и Петроградского Совдепа. И вот в этот самый момент, когда мятежник Капп олицетворял все, что было дорого Манштейну (кроме самого по себе принципа лояльности), а «законное правительство» было космополитическим, пацифистским и предательским по мнению большинства военных, включая, опять-таки, самого Манштейна, последний – ему было тогда 33 года - записал: «Использование силы против законных властей, каким бы отвратительным ни казалось их правление, не только противоречит германской воинской традиции, но и ставит под угрозу отношения армии и народа» (выделение наше).
В цитированном выше писании Драгомирова обнаруживаем и обобщенно-теоретическое обоснование «права на мятеж» в чрезвычайной ситуации, причем определять это предоставляется совести и ответственности рецепиентов. Русский офицер, - пишет Драгомиров, - «безропотно подчинялся всякой власти, когда знал, что… она болеет душою за весь русский народ, стремится обеспечить ему возможно лучшее существование и дать возможно более благоприятную обстановку для его жизни и труда; когда он был уверен, что она как зенницу ока бережет достоинство государства в международных сношениях и умеет отстаивать его жизненные интересы. Но власти, попавшей в тенета революционной демократии и способной только на разрушительную работу; власти, в короткое время развратившей и разрушившей могучую Русскую Армию и приведшую к Калушу и Тарнополю, а тем более власти, заста¬вившей Россию и Русскую Армию перенести позор Брест-Литовского мира, - такой власти русский офицер, достойный этого почетного наименования, подчиниться не мог. Он всегда был честным слугою своего Отечества, но не мог стать прислужником ненавидящей Россию «банды одержимых». Поэтому, когда 13 лет тому назад впервые поднято было знамя белой борьбы…»
Итак, власти надо подчиняться тогда, когда она стоит на высоте своего долга перед населением. Долг этот - обеспечивать населению возможно лучшее существование и дать возможно более благоприятную обстановку для его жизни и труда. А когда государство в высокой степени нарушает этот долг и творит нечто противоположное – то подчиняться ему не надо, а надо против него поднимать оружие. А на чем основывать различение соответствующих рубежей, ген. Драгомиров тоже написал совершенно четко: на том «нравственном законе, который глубоко лежит в сердце каждого человека и который важнее всех писанных формальных законов», на котором «спокон веков держалась жизнь всех культурных народов» и « великие, вековечные, общечеловеческие идеалы, которыми живет все культурное человечество».
Теперь, я думаю, ясно, почему антилюдоедская борьба генералов в Германии (напрасно называемая «антифашистской», потому что не в «фашизме» тут дело) шла на уровне шушуканий и закулисных сговоров, а также попыток саботажа наиболее омерзительных приказов людоедского режима Германии (и этим-то всем занимались единицы, коим, впрочем, тем больше чести и хвалы); а антилюдоедская борьба генералов в России с первых же недель существования людоедского режима в России дала открытое вооруженное восстание против этого режима, продолжавшееся ни много ни мало три года. Притом, что личной храбрости и готовности положить голову за отечество не занимать было ни германским военным, ни русским.
|
| « Изменён в : 05/24/08 в 03:52:31 пользователем: Mogultaj » |
Зарегистрирован |
Einer muss der Bluthund werden, ich scheue die Verantwortung nicht
|
|
|
Mogultaj
Administrator
Einer muss der Bluthund werden...
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 4173
|
|
Re: Драгомиров, Шульгин и Законы Ману.
« Ответить #5 В: 05/24/08 в 20:21:51 » |
Цитировать » Править
|
Appendix. Ген. Лукомский о своей попытке самоубийства (А. Лукомский. Из воспоминаний // Архив русской революции. Т. 5. С.158-159). Лукомский описывает, как весной 1918 года он и Ронжин (прокурор) вдвоем инкогнито попали в руки большевиков, те решили их расстрелять просто как «буржуев», обнаруженных в районе, близком к Добрармии и тем самым навлекающих на себя подозрение в связи с ней. Лукомский считал, что погибнуть от собственной руки есть смерть более достойная, чем быть расстрелянным большевиками. О дальнейшем он пишет (выделение мое):
«[Сторож]… обещав, что первый выпустит в меня пулю при моем расстреле, ушел.
Обдумав всю обстановку, я пришел к заключению, что рассчитывать на благоприятный исход невозможно, и решил кончить дело самому.
Еще в Могилеве, когда я был арестован с генералом Корниловым по приказанию Керенского, доктор Козловский (старший врач Ставки) дал мне три пилюли с цианистым калием, сказав, что они могут мне пригодиться, в случае если будет мне угрожать самосуд. …К этому времени у меня сохранились две пилюли. …Я достал обе пилюли; сначала думал одну дать Ронжину (за Андрея, как солдата [сопровождавшее их лицо], я не беспокоился, считая, что он вывернется), но потом передумал, решив, что не имею права толкать другого на самоубийство.
Перекрестившись, я проглотил обе пилюли, предварительно их разломав, дабы скорей подействовали.
Вынув часы, я стал следить по ним, прислушиваясь к тому, не начинает ли действовать яд». Однако яд не подействовал – не то доктор Козловский дал Лукомскому плацебо под видом яда, не то яд был настоящий, но потерял силу, не то сказался прием Лукомским соды за полчаса до яда. Лукомский заключает: «Прождав пять минут и убедившись, что нет никакого действия яда, я мысленно выругал д-ра Козловского, давшего мне якобы яд, и спрятал часы.
…[через некоторое время] вернулись в карцер бывшие на допросе Ронжин и Андрей. Я им поведал, что проглотил яд. Они взволновались, но видя, что я чувствую себя благополучно, понемногу успокоились».
Все, более Лукомский это никак не комментирует.
|
| « Изменён в : 05/24/08 в 20:22:24 пользователем: Mogultaj » |
Зарегистрирован |
Einer muss der Bluthund werden, ich scheue die Verantwortung nicht
|
|
|
Mogultaj
Administrator
Einer muss der Bluthund werden...
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 4173
|
|
Re: Драгомиров, Шульгин и Законы Ману.
« Ответить #6 В: 05/26/08 в 05:05:07 » |
Цитировать » Править
|
Через некоторое время, однако, большевики снова задержали Лукомского с Ронжиным как подозрительных людей и назначили их к отправке в Ростовский трибунал. В Ростове их обоих, несомненно, опознали бы и казнили - в лучшем случае быстро, в худшем - мучительно. Лукомский вновь решает предпринять попытку самоубийства и предлагает то же самое сделать Ронжину. Описывает он это так:
«- Что же нам делать?» [спросил Ронжин]. Я [Лукомский] ответил, что положение безвыходное, что в Ростове нас, конечно, узнают и… в лучшем случае расстреляют; что лучше нам самим с собою покончить. «Но как?» …Я предложил Ронжину разбудить Паносова [солдата, бывшего в том же помещении], послать его опять за папиросами …и, воспользовавшись его отсутствием, покончить с собой с помощью его винтовки. Ронжин согласился. Паносов был разбужен, и я дал ему заказ на папиросы. Паносов встал и пошел за папиросами, взяв с собой винтовку. Мы с Ронжиным переглянулись, и я сказал: «Не судьба. Обещаю больше судьбу не насиловать и не буду пытаться наложить на себя руку» ».
Все это Лукомский совершенно спокойно, в сознании своей полной нравственной правоты от начала до конца всех этих эпизодов, без тени раскаяния предлагает открыто читателю в своих воспоминаниях, отданных им в печать в первые же годы по окончанию Гражданской войны. Повторю, что яд он принимал, перекрестившись. Как же он понимал своего «христианского» и «православного» Бога?
3. «Национальная Россия» и «измы».
Одни и те же выражения в разные времена и в устах разных референтных групп означают настолько разные вещи, что мы рисковали бы неслыханно попасть впросак, не делая на это поправку. Если марсианин, услышав о ком-то отзыв «Это настоящий человек!», посмотрит в краткий словарик и решит, что это имеет смысл «характерный представитель вида homo sapiens sapiens с соответствующим ярко выраженным фенотипом», то он не просто исказит истинное значение высказывания – он заместит его чем-то вовсе не имеющим отношения к его сути. К социально-политическим терминам и символам это относится в особенной степени. Так, например, исследователь мог бы поразиться, почему командование белой армии, позднее РОВСа в своих спорах с монархистами из Высшего Монархического Совета и пр. с таким упорством отказывалось принять лозунг «За веру, царя и отечество», который, по признанию этого командования, был (по своему содержанию) для него самого в высшей степени дорог? В самом деле, согласно социально-политическим идеалам вождей Белого движения (и большинства их офицеров) православная церковь в России должна была быть «первенствующей», - причем под этой программой подписывались и генералы-магометане, вроде Юзефовича, и генералы-атеисты, вроде Май-Маевского, - и все они считали, что любой немонархический политический режим будет для России куда хуже монархии, а демократическая республика явится просто катастрофой (как оно и было). Почему же они так отказывались начертать на своих знаменах вдобавок к написанному там слову «Отечество» (как выражался Врангель) еще и веру и царя?
Потому что де-факто лозунг «За веру, царя и отечество» был знаком мистического представления о монархии (в том числе представления о ее безусловной, безапелляционной необходимости) и клерикалистского/ фундаменталистского представления о вере. А вожди и идеологи белого движения не разделяли ни того, ни другого, и к наиболее радикальным представителям подобной идеологии применяли иной раз ярлыки «изуверов» и «большевиков справа». Строй старой самодержавной монархии у них пиететом отнюдь не пользовался – они были приверженцами конституционной монархии «монархо-фашистского» (в будущей терминологии большевиков) склада. Предпочтительность монархии была для них отнюдь не безусловна и опиралась исключительно на «технические» расчеты касательно того, какой строй лучше обеспечит и охранит в России земное процветание, правовой порядок и общечеловеческие ценности. Источником власти в монархии они считали не волю Бога, а волю нации, оправданием и смыслом монархии как строя - просто тот факт, что в реальных условиях России, учитывая ее свойства и традиции, именно монархия лучше всего отвечает интересам обеспечения безопасности, справедливости, житейской свободы (в ее практически оптимальном объеме), достатка и могущества для людей страны. Как известно, «либеральную» половину спектра, покрывающего мировоззрение белых вождей Юга России, представлял Деникин, а «правую» - Драгомиров, но вышеизложенное было твердой позицией для них обоих. Деникин писал, что Россия должна получить форму правления, достойную великого народа, а именно – конституционную монархию, - подразумевая тем самым, что монархия самодержавная в XX веке есть форма правления, великого народа недостойная. Драгомиров, как мы видели, попросту писал, что режим должен пользоваться авторитетом постольку, поскольку хочет и может обеспечивать народу «возможно лучшее существование и возможно более благоприятную обстановку для его жизни и труда», а также «беречь достоинство государства в международных сношениях и отстаивать его жизненные интересы». Твердому монархисту Маркову его твердый монархизм не мешал всерьез обсуждать, стоит ли вообще восстанавливать монархию в России, - ведь если это приведет к дальнейшим смутам из-за формы правления, поскольку уйма народа на всех уровнях помешалась на республике, - так, может, лучше сразу и поставить республику? Блистательно и совершенно точно говорит современный православный монархист-фундаменталист А. Кузнецов о Корнилове – тот слыл «республиканцем», но то же самое можно повторить о любом из «монархистов» среди вождей Белого Юга: «Он смотрел на Государя и Государыню не как на священных Особ, а как на Верховного правителя Государства и его супругу, которым подобает оказывать соответствующие честь и повиновение, но не более того».
Что касается собственно религиозного фундаментализма, то приводившиеся ранее материалы вполне выясняют принципиальную несовместимость его с убеждениями вождей белого Юга, даже если они считали себя православными христианами.
Поэтому они никак не могли и не хотели принять «священный» для них же самих лозунг «за веру, царя и отечество»: священным он был для них лишь при определенном понимании всех этих слов, - а в политической реальности бытование лозунга «за веру, царя и отечество» оказывалось неразрывно связанным с совершенно другим их пониманием.
Аналогичные сложности возникают при обращении к политической самоидентификации вождей белого Юга. Драгомиров, Шульгин, Деникин и др. в качестве знака этой идентификации употребляли слова «национализм», «национальная Россия». Что, однако, это такое? Анализ контекстов приводит к однозначному выводу: под «национальной» властью подразумевается та, что хранит и защищает интересы и здоровые основы человеческого общежития в каждой данной стране, а под «ненациональной» - та, что всем этим пренебрегает и против всего этого преступает. «Национальная Россия», таким образом – это Россия, управляемая режимом, охраняющим интересы и человеческие устои жизни российского населения (стоит отметить, что первенствующая государственная роль русского «племени» и его культуры получались бы при этом автоматически).
Так, Деникин писал («Очерки русской смуты». Т.3. Гл.1): «Основной порочный недуг советской власти заключался в том, что эта власть была не национальной». Что же это значит? В следующем же абзаце выясняем, что значит это следующее: «Никогда еще к жизненным интересам государства… не относились с таким грубым невежеством или презрением…» Аналогичным образом у Драгомирова (см. выше) «национализм» - это нечто, долженствующее идти в пакете с «нравственным законом» и вкупе с ним противоположное «полному разрушению всего современного уклада жизни, многими тысячелетиями вырабатывавшегoся всем культурным человечеством, и создание на его развалинах утопического миpa, коммуны, с полным отрешением от всех основ религии, национализма и того Божественного нравственного закона, на которых спокон веков держалась жизнь всех культурных народов».
Наполеон при обсуждении декретов в пору консулата о каждом задавал два вопроса: «Полезно ли это будет? Справедливо ли это будет?» «Национальная Россия» военачальников Белого Юга исчерпывалась этим подходом.
Это, в свою очередь, порождало большие проблемы на практике – однако проблемы эти были показателем тяжелой порчи отнюдь не южных военачальников, а среды, в которой им приходилось действовать и которая царила в России безраздельно до относительно недавнего времени. Испокон времен левые, правые и либеральные интеллектуалы и политики поносили белых вождей юга за, как выразился недавно один автор, «отсутствие артикулированной идеологии», непредрешенчество, отсутствие «-изма». В самом деле, каким «-измом» покрывается изложенная выше идеология? Какой «-изм» освящает истины просто вроде тех, что нельзя запрещать людям продавать свою продукцию и нанимать себе работников, что у людей нельзя отбирать одежду или комнаты просто для того, чтобы поделиться им с малоимущими, что без вины расстреливать нельзя, что нельзя отменять законы и провозглашать суд по «ревправосознанию», наделяя произвольным правом жизни и смерти каждого мелкого функционера, что нельзя развязывать и вести внутренние войны против целых классов населения, и что те, кто все это пресуществляет захватом власти, силой и террором, должны лежать в земле? Какой «-изм» посвящен только и именно утверждению основ человеческого общежития и отвержению посягательств на то, чтобы, насилуя их и население, громоздить какие-то великие стройки? Какое учение сводится к тому, что whatsoever, for any cause seeketh to take or give power beyond or above the Laws - suffer it not to live?! Киплинг, которому принадлежит эта фраза, действительно выражал всю жизнь именно ту самую идеологию, о которой идет речь (и на тебе, он сочувствовал Белой России и требовал, чтобы Англия помогала ей протиыв большевиков, см. его текст «Россия – пацифистам») – ну так европейская мысль и не прибрала термина для обозначения идеологим Киплинга. Такого «-изма» и до сих пор в мире не придумали, и это даже не в особенный позор придумывателям: на белом свете существует много литературных стилей, но нет ни одного, который сосредоточил бы свои требования просто на том, чтобы письменная речь была членораздельна, а не перемежалась в программном порядке музыкально-фонетическими траснскрипциями звериного воя, и чтоб она соблюдала основные правила грамматики, а не путала склонения со спряжениями. Все это подразумевается бай-дефолт.
Что придумывателям европейских «-измов» действительно в позор – это то, что они с полным радушием относились к тем представителям своих (и даже чужих) политических идеологий, которые во имя лозунгов и целей этих идеологий были всегда готовы – и даже пафосно призывали – не церемониться с вышеозначенным «бай-дефолтом». Бернард ли Шоу, восхищающийся Лениным, или он же, извиняющий в середине 40-х Гитлера, или Роллан, поддерживающий большевистскую власть, или французские прогрессивные интеллектуалы, по сей день прославляющие якобинцев 93 года, или какой-нибудь Селин и т.д. – все это не исключения, а правила. В Европе дело сильно изменилось только после Второй Мировой войны, когда культуртрегеров и властителей дум безвозвратно выкинули куда-то посредине между помойкой, музеем и архивом, а умы переключились на сугубо обывательские вопросы, разрешаемые в сугубо обывательских границах. После этого стало можно жить. В Европе 1850-1950 гг. сотни тысяч людей - не каких-нибудь андерграундных интеллектуалов из котельных или экзотических арт-галерейщиков, а офицеров, адвокатов, банковских служащих – всерьез окормлялись учениями Ницше или Толстого; в нынешний упрощенный и мещанский век это просто немыслимо. В Советской России министром просвещения был натуральный богоискатель, в нацистской Германии министр пропаганды с юности бредил великой русской и германской классикой, а рейхсфюрер СС был мистиком и с живым интересом интересовался «Артхашастрой» Каутильи. В нынешнем мире духовный горизонт их должностных аналогов обычно не поднимается выше распределения субсидий. Повара-оккультиста Юрайду в европейском и мировом масштабе сменил другой герой другого чешского классика - «чешский крестьянин, кормилец наш», прикончивший поиски Абсолюта. После чего то, что было осознанным принципиальным убеждением для военачальников белого Юга, ни в какую новую европейскую идеологию так и не перешло, но по крайней мере стало суб-идеологическим общим местом, которое признается совершенной необходимостью даже без всяких убеждений, на социально-инстинктивном уровне.
Но в 1917-1920 гг. в России и Европе не было и того (в России среди интеллигенции нет и сейчас), и потому руководителей белого движения все, кому не лень, пинали за отсутствие внятной идеологии, каковое отсутствие и не позволило им, сталбыть, поднять народ на борьбу – нечем было поднимать, у самих-де за душой никакой яркой, важной и одухотворяющей идеи не было, а у большевиков хоть какая, но была… Опять-таки, не предложили четкого решения вопросов о политическом строе и аграрной реформе, в духе «непредрешения» оставили на потом…
С чем бы это сравнить? Представим себе, что в полный автобус ворвалось человек десять с пистолетами и, вопя: "Ща вас гадов будем делать,трутней городских, что супротив природы пошли! - кладут всех животами на пол и начинают действовать: кого-то стрелять, кого-то грабить, кого-то просто так ногами бить, и всеми помыкать как рабами, отнимая и ломая бытовую технику, у кого есть. Воют при этом про мерзостность городской цивилизации. С идеологией у них все на ять – «зеленые» экстремисты-опрощенцы неотолстовско-экологического пошиба, "изм", несомненно, имеется, четко артикулированный.
Через некоторое время трое без пистолетов из числа пассажиров автобуса вдруг срываются с места и пытаются тех десятерых выкинуть и скрутить. Потому что твердо полагают, что хорош бандитствовать. У них, типа того, стандартные общечеловеческие принципы по части справедливости, насилия, преступлений и закона, и с точки зрения этих принципов те десятеро с пистолетами - сволочь и бандиты, подлежащие нейтрализации, каре и уничтожению – хоть они во имя экологии будут творить то, что творят, хоть во имя расовой теории, хоть для-ради нетоварной экономики, а хоть за инновационные принципы филателии.
Какой "изм" у этих троих? Есть ли у них четко артикулированная идеология? Может, они разных мнений придерживаются о прогрессивной ставке налога, или об аграрном законодательстве, или о разделении властей? Может, у них разные представления о том, какие у автобуса должны быть шины, и надо ли собирать в нем плату с пассажиров при помощи турникета, или кондуктора, или того и другого вместе? И по части того, должна ли в автобусе играть музыка во время рейса, а если должна, то что именно – гимн или «Ойру-ойру» - и в каких пропорциях, тоже они не сговорились.
И вот со всех концов сходятся Милюковы, Фундаминские и Кара-Мурзы и начинают их укорять: что ж они, в самом деле, не согласовали своих представлений о купле-продаже земли и турникетах, прежде чем вскакивать драться с теми десятерыми бандитами? Что ж они полезли с ними драться, не продумав, какую единую программу по части шин следует предложить пассажирам автобуса? Что ж они свое намерение драться с этими бандитами во имя человеческого порядка жизни не оформили как какой-нибудь порядочный "-изм"? Вот через это дело и не пошли за ними пассажиры! Сами потому что виноваты – в смысле, обсуждаемые трое сами виноваты. У тех десятерых хоть идея была!
2 be cont.
|
|
Зарегистрирован |
Einer muss der Bluthund werden, ich scheue die Verantwortung nicht
|
|
|
Mogultaj
Administrator
Einer muss der Bluthund werden...
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 4173
|
|
Re: Драгомиров, Шульгин и Законы Ману.
« Ответить #7 В: 05/26/08 в 14:42:48 » |
Цитировать » Править
|
А, да, в прошлом посте забыл в сравнение включить Маркова-2-го. Значит, тем троим выкинуть "зеленых"экологических боевиков не удалось, наоборот, это "зеленые" экологические боевики их выкинули. Тут к ним, помимо Милюковых и Фундаминских, подбегает еще и Марков-2-й и начинает вещать, что им срочно необходимо поправить свой идеологически неполноценный облик, торжественно постановив, что главным лозунгом и необходимой целью освобождения автобуса от боевиков должно быть торжественное повешение иконки в кабине водителя, а также непременное поставление в автобусе кондуктора, а не турникета, причем этого кондуктора надо рассматривать не как должностное лицо на транспорте, а как как Помазанника Божьего, ответственного пред одним лишь Богом. А без этого и вся борьба тех троих против боевиков принципиальна неполноценна. Вообще-то говоря, те трое и сами считают, что иконку вещать в кабине - в самый бы раз, и что пытаться обойтись без кондуктора в этом автобусе (правда, кондуктора они хотят исключительно земного, "профанного") - пустая блажь, - но разве это хоть как-то примирит или сблизит их с позицией вещателя?
ИНТЕРМЕДИЯ. ДЕНИКИН, ВРАНГЕЛЬ, ШКУРО и межэтнические конфликты на Кавказе. "Римлянин, помни..."
Чрезвычайно характерны три навскидку взятые выдержки. Все три касаются ожесточенных конфликтов с этно-антагонистической окраской, в которых с одной стороны участвовали этнические русские, а с другой - черкесы или ингуши. Во всех трех случаях авторы воспоминаний – Деникин, Врангель и Шкуро – без всяких колебаний руководятся той логикой, что «свой» для них определяется ни в какой степени НЕ этносом участников конфликта, а характером и мотивами действий сторон, - причем за «враждебной» стороной тоже признается известная правота, если мотивы и характер ее действий того стоят на взгляд со стороны. Такой подход можно было бы назвать «предельно-анти-готтентотским», если пользоваться совершенно некорректным по этимологии, но весьма важным по реальному наполнению термином «готтентотская этика».
Вот примеры (выделение всюду мое).
Весна 1918, реакция Деникина и добровольцев на резню и грабеж, учиненные жителями казачьей станицы Рязанской в черкесских аулах (хотя аулы эти были мирными):
(Деникин, «Очерки русской смуты», т.2, гл.22) :
«Станица Рязанская "выразила покорность". Главные силы с обозом перешли речку Пшиш и остановились на большой привал в черкесском ауле Несшукай - ранним утром предстояло дальнейшее движение. Штаб с арьергардом остался в Рязанской. В первый раз в казачьей станице так неуютно, прямо тягостно. Начиная со встретившей Корнилова с белым флагом "депутации", участники которой все порывались стать на колени, во всей станице в отношении к нам чувствуется страх и раболепство. Многие дома были брошены жителями перед нашим приходом.
Только на другой день в черкесском ауле выяснилась причина: рязанские имели основание опасаться суровой кары. Станица одна из первых приняла большевизм, при чем в практическом его применении трогательно объединились и казаки, и иногородние. Они разгромили совместно соседние мирные аулы, а в одном -- Габукае - перебили почти всех мужчин-черкесов. Добровольцы в иных пустых саклях находили груды человеческих внутренностей... Несколько дней приезжали из Рязанской в аул с подводами казаки, крестьяне, женщины и дети и забирали черкесское добро... Аул словно кладбище.
Среди добровольцев - разговоры:
- Если бы знали раньше, спалили бы Рязанскую».
Осень 1918, Врангель выдает пленных русских большевиков на смертную расправу черкесам, пострадавшим от большевиков.
Врангель («Записки», т.1, II) :
«Заречные аулы жестоко пострадали от большевиков, некоторые аулы были выжжены дотла, много черкесов расстреляно и замучено. В одном из аулов несколько десятков черкесов были живьем закопаны в землю. Старики черкесы обратились ко мне с просьбой вести далее на бой их сынов, или же просили отпустить в родные аулы. При этом они свидетельствовали, что по первому зову готовы все до одного встать рядом со своими сынами. Я отпустил их, благодаря за службу, и выдал им несколько десятков захваченных нами пленных, с тем, чтобы их судил аульный суд. Едва я отошел, направляясь с бригадой в станицу Константиновскую, как черкесы, набросившись на пленных, тут же на глазах обывателей всех перерезали».
Рубеж 1918/1919 года, Шкуро – партизан-казак из младших казачьих офицеров - о национальной вражде и конфликтах терских казаков и ингушей, а также о своих действиях по отношению к ингушам.
Шкуро («Записки белого партизана», гл. 19-20) :
«Наиболее единодушной и целиком большевистской была Ингушетия. Еще со времен покорения Кавказа отчаянно защищавшие свою независимость, храбрые и свободолюбивые ингуши были частью истреблены, а частично загнаны в бесплодные горы. На принадлежавших им прежде плодородных землях расселили терских казаков, основавших на врезавшемся в Ингушетию клине свои станицы.
Лишенные возможности зарабатывать свой хлеб честным путем, ингуши жили грабежом и набегами на казачьи земли. Еще в мирное время пограничные с Ингушетией терцы не выезжали в поле без винтовок. Не проходило дня, чтобы не было где-нибудь стрельбы и кровопролития. Считая казаков угнетателями, а казачьи земли по-прежнему своими, ингуши беспощадно мстили терцам. Отношения создались совершенно непримиримые; дальнейшее сожительство было немыслимо. Нужно было либо уничтожить ингушей, или выселить казаков с бывших ингушских земель, вернув таковые их прежним владельцам.
Большевики, по занятии ими Северного Кавказа, созвав во Владикавказе съезд представителей ингушей и казаков четырех терских станиц, приказали последним в месячный срок выселиться. Впоследствии, по очищении Северного Кавказа от большевиков, терцы вновь вернулись в свои станицы, но после неудачи Деникина были опять изгнаны.
Передо мною стояла задача утихомирить Осетию и Ингушетию. Я предполагал разрешить дело миром начиная с Осетии, а позднее, овладев Владикавказом, созвать в этом городе съезд представителей ингушей и вести с ними переговоры. Керминистам [ингушским большевикам] я предложил без боя очистить Христианское и уйти в горы. В противном же случае угрожал репрессалиями. Керминисты отказались исполнить мои требования. …Подойдя в двадцатых числах января к селению Христианскому и после того, как керминисты обстреляли моих парламентеров, я атаковал селение, но был отбит. Тогда мы подвергли Христианское двухдневной бомбардировке, а затем взяли его приступом. Потери при этом у нас были значительные. Генерал Ляхов приказал наложить на Христианское контрибуцию в 10 миллионов рублей (впоследствии она была сложена), 500 коней, 500 седел, 500 бурок и обезоружить жителей. …Выслал я парламентеров в Муртазово с предложением сдать селение без боя, однако они были обстреляны ингушами. Тогда я послал генерала Геймана с пластунской бригадой вступить в Ингушетию и по овладении рядом аулов занять столицу ее — аул Назрань. Задача Геймана была чрезвычайно трудной, ибо каждый клочок территории, каждый хутор и аул защищались с мужеством отчаяния и стоили большой крови.
Атаковав аул Муртазово, я взял его после чрезвычайно упорного и кровопролитного боя. Один ингуш-пулеметчик стрелял до последнего момента и был изрублен казаками лишь после того, как выпустил последний патрон.
Едучи верхом, я видел, как два казака вели пленного старика-ингуша. Выхватив внезапно шашку у одного из конвойных и полоснув ею его по голове, старик бросился в кусты. Его настигли и хотели изрубить. Однако я не позволил убивать и объяснил казакам, что патриотическое и геройское, с его точки зрения, поведение старого ингуша должно служить примером для казаков. Спасенный мною ингуш проникся ко мне бесконечной благодарностью; воспользовавшись этим его настроением, я послал его в Назрань, чтобы он предложил своим единоплеменникам прекратить напрасное кровопролитие и войти со мной в переговоры. Миссия старика увенчалась успехом. Назрань сдался Гейману без боя, и Ингушетия вступила со мной в переговоры
…Затем я проехал на бронепоезде «Генерал Алексеев» в Назрань, где меня встретили представители ингушского народа. Побеседовав с ними обстоятельно и тихо, я получил от них обещание жить далее в мире и не воевать с Добрармией. Ингуши жаловались мне на терцев, вернувшихся вновь в свои четыре станицы и выселивших из них ингушей. Объяснив представителям несвоевременность поднятия этого вопроса теперь, я обещал в будущем созвать съезд для мирного разрешения его».
Для тех, кто знаком с политикой Российского центрального правительства XVII-XVIII веков в Башкирии, Сибири и на Кавказе - в сущности, ничего нового...
|
|
Зарегистрирован |
Einer muss der Bluthund werden, ich scheue die Verantwortung nicht
|
|
|
takinet57
Новичок
Я люблю этот Форум!
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 14
|
|
Re: Драгомиров, Шульгин и Законы Ману.
« Ответить #8 В: 05/26/08 в 14:55:09 » |
Цитировать » Править
|
Про автобус ИМХО - неточная аналогия.
Пассажиры, выкинув бандитов - предполагают ехать дальше на казеном водителе, бандитов сдать в казеную ментовку и т.д. Тут им даже не надо знать ничего друг о друге, да.
Но если известно, что бандиты меновку (все в городе) уже сожгли, а водителя пристрелили, и защитники автобуса предполагают дальше сами его вести и поддерживать порядок - то каждому из них интересно, что думает другой об этом будущем. А то, может, один из защитников таких как я ненавидит и мучает круче чем бандиты, когда может - а тут такая пруха - ментов нету.
Суть в том, что разные белые не доверяли друг другу, а с какого бодуна рядовой гражданин (призывник белых армий и т.д.) будет доверять им свою бесценную жизнь?
"Непредрешение" играло важную роль в саботаже белых двумя ключевыми игроками - крестьянством (отсутствие твердых гарантий от земельного передела) и евреями (тут дело было даже не в том, восстановят ли черту оседлости, сколько в персональном факторе - белый генералитет отождествлялся массами евреев с протонацистами* из царской Ставки - это было неосновательно, но никаких попыток отмежеваться от старой армии белые не делали).
*Термин "протонацисты" - не мой, а правого и консервативного историка революции Джорджа Каткова.
|
|
Зарегистрирован |
|
|
|
Mogultaj
Administrator
Einer muss der Bluthund werden...
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 4173
|
|
Re: Драгомиров, Шульгин и Законы Ману.
« Ответить #9 В: 05/27/08 в 01:02:01 » |
Цитировать » Править
|
1. Белые как раз решительно отмежевались от "протонацизма"* Ставки. Они признавали с ходу как нечто самоочевидное равноправие евреев и законы Временного Правительства на их счет. Заложников они из еврейской среды не брали, выселений евреев не производили. Куда же им сильнее было отмежевываться от "протонацистов" из Ставки?
Белые чины эксцессуально громили евреев - так и красноармейцы эксцессуально громили евреев, и поляки, и остальные, и вообще все наперекрест громили эксцессуально / стихийно / без приказов каких-либо режимов и евреев, и неевреев (казаки - иногородних, иногородние - казаков, обольшевиченные казацкие станицы - черкесов, терцы и горцы - друг друга, владикавказские молокане - прочих владикавказцев, а потом те и осетины - этих молокан, сибирские партизаны - сибирских горожан и т.д. и т.п.), и даже иные евреи иногда русских громили при новом приходе красных за оказанное ранее русскими сочувствие белым - имел место такой случай в Козельце. Но никто не ждал от РККА или поляков, чтобы они отмежевывались от "протонацизма" Ставки.
Собственно, от "протонацизма" Ставки "отмежевалась" еще летом 1915 года сама Ставка и Империя, когда были отменены все предыдущие антиеврейские меры, а за компанию и черта оседлости.
2. Какие бы опасения ни питали евреи в адрес белых (из-за их ли предполагаемой и реальной преемственности от Императорской армии, осуществлявшей в 1914-1915 гг. антиеврейские меры; или из-за их собственных белых погромов; или из-за их национальных лозунгов; или еще из-за чего-то), эти опасения никак не сказались на ходе и исходе Гражданской войны. Потому что единственный фактор в поведении каких-либо евреев, который на этот исход хоть как-то повлиял - это массовый приток соответствующих евреев на роль советобольшевистских функционеров. А они к большевикам на службу побежали не потому, что белых боялись (будь то из-за воспоминаний о Ставке 1914-1915 гг., или из-за белых погромов - впрочем, точно не из-за последнего: они побежали на красную службу еще до того, как белые как-то в погромном смысле вообще себя проявили), а просто потому, что у красных они могли сделать карьеру несравненно более быструю и высокую, чем у белых. Даже если б белые целовались с евреями на каждом шагу, места вождей, командармов, комполков, комвзводов, хозяйственников и чиновников у них все равно УЖЕ были заняты неевреями. Некуда было возвышаться. А вот красные предоставляли массу вакансий и социальный лифт.
"Саботаж" белых евреями никакого вреда белым не приносил, им евреи все равно не могли дать ничего такого, чего у них и без евреев не было бы. Что имело какое-то значение - это рвение части евреев по части службы у большевиков - но уж это рвение никакие идеологии и воспоминания не ослабили бы, оно определялось уже тем, что красные распростерли этим евреям вакансии, а у белых они были просто заняты.
Это ведь и есть главная проблема белых. Предреши белые хоть республику, издай они хоть манифест о великой социально-политической полезности иудейской общины для России (правда, непонятно, зачем они стали бы такую фантастику измышлять) - это все равно не открыло бы у них вакансий для тех кадров (как еврейских, так и русских, латышских и т.п.), которые реально хлынули в мелкое и среднее начальство большевиков. Так что все эти кадры все равно хлынули бы к большевикам: волновала ведь их не республика и не идеологическое осуждение режимом антисемитизма (партийную тотальную автократию они приняли без возражений), а возможности быстро и крупно выдвинуться, пользуясь при этом возможностями грабежа, произвола, соответствующего возвышения и социальной мести. Все дело было в том, что при социальном имморализме большинства населения (в т.ч. его активной, боевой части) сам факт иерархического бандитизма и террористической классовой войны большевиков собирал под их знамена гораздо больше активных людей, чем могли бы собрать под свои знамена белые. Потому что белые действительно не могли предложить этим людям те "бандитские" блага и возможности (грабеж, произвол, соответствующее возвышение и социальную месть), которые предлагали желающим активным людям красные. По тем же причинам никто позднее не мог в Германии привлечь больше людей из народа под любые порядочные лозунги, чем нацисты привлекли в свои штурмовики под свои лозунги.
Белые проиграли не идеологическую войну (это только так казалось некоторым), хотя они ее вели; они проиграли большевикам борьбу за _кадры_, борьбу за активных сторонников. В стране был некий х активных людей, в принципе готовых убивать и умирать в гражданской борьбе (все прочие люди самостоятельного значения не имели), и вот большевики привлекли к себе гораздо большую долю от этого х, чем белые - к себе, причем это все было определено еще ДО рождения белого движения.
Но этот проигрыш, который и в самом деле оказался для белых роковым, был связан не с идеологической борьбой и не со сравнительными достоинствами - реальными или агитационными - лозунгов, - а просто с тем, что большевики могли по своей программе предложить активным людям то, чего белые не могли предложить в принципе, а именно быстрое, массовое, материально и социально выгодное возвышение в могущественные, безнаказанные и попирающие страну "опричники" новой власти. А белые могли по свой программе активным людям предложить разве что тяжелый труд и/или геройскую смерть в борьбе против этих опричников (при изначальном огромном неравенстве сил). Спрашивается, кто привлечет _больше_ активных людей (если они в своем большинстве достаточно социально имморальны)? Ясно, что большевики. Но дело тут будет не в превосходстве их лозунгов и не в искусстве ведения ими идеологической войны, - а просто в качествах населения. Белые этот фактор не смоли бы смягчить и нейтрализовать никаким искусством идеологической войны, поскольку не могли же они обещать людям возможность привольно возвышаться в бандитстве у них на службе.
Они физически не моги бы вести идеологическую войну лучше, разве что выкинуть лозунг "бей жидов", чтобы его демагогией, хлёсткостью, элементарностью, зажигательностью и злостностью нейтрализовать большевистские лозунги такой же злостности, хлёсткости и т.д. Нацисты и пронацисты именно так и сделали, и именно по таким соображениям - в ответ на коммунистическое "бей буржуев!" они выдвинули лозунг "гони/бей жидов", и это, как многим казалось, действительно сработало. Неужели белых надо упрекать в том, что они такого НЕ сделали?!
*3. Термин "протонацизм" Ставки, хоть и Катковский, все равно вопиюще неадекватный. В конце 1914-середине 1915, при Ник. Николаевиче и Янушкевиче, Ставка, обуянная шпиономанией в адрес немцев и евреев, начала выселять тех и других (особенно евреев) из прифронтовых зон, а также брать заложников из немцев и особенно евреев ряда селенийи местностей в качестве обеспечения против актов диверсий и шпионажа со стороны немцев и евреев этих селений и местностей.
Тут надо сказать, что взятие _не подлежащих казни_ (а подлежащих только лишению свободы и/или вывозу в ссылку) заложников из среды особо нелояльной группы собственного (тем более чужого) населения рассматривалось даже в самые лучшие по части военной этики времена (около 1800 г.) как мера чрезвычайная, но допустимая, если это поможет сдержать враждебную активность соответствующих представителей указанной группы, и если эта активность представляет серьезную опасность. Во время партизанских войн в Тироле и Испании при Наполеоне соответствующие власти брали заложников среди населения соответствующих районов, держали их в заключении и вывозили в заключение - это никем не считалось преступным. Иное дело, что этих заложников можно было только содержать в заключении и депортировать (на время соотв. военных действий), но не убивать - еще в 1-й половине 18 века утвердилось правило, что заложников (любых) можно лишать только свободы, но не жизни.
Ставка, однако, в конце 14 - начале 15 года грозилась в своих приказах еще и казнить таких заложников из немецкой и еврейской среды, если после их взятия диверсионно-шпионская активность будет в соответсвующей среде соответствющей местности продолжаться. Вот это действительно было снижением планки и похабщиной, не лезущей ни в какие ворота. Но реально это практически не применялось - всего заложников-евреев взяли несколько сот человек, держали в десятках мест, а казнили из них 4 человек - одного в одном месте, троих разом- в другом (возможны и еще единичные случаи). Такое соотношение чисел показывает, что имело место одно из двух: не то сама Ставка хотела для вящего обеспечения лояльности евреев и немцев и устрашения их только грозить им казнями заложников - но не казнить их на деле (что тоже довольно погано); не то военные власти просто не желали мараться такими казнями независимо от мнения и рекомендаций Главкома и его Начштаба. То есть сохраняли стандартную планку военного права: в случае продолжающейся враждебной активности местного населения (своего и чужого) брать заложников из его среды под арест можно, а вот убивать этих заложников потом нельзя.
Летом 1915, с удалением Янушкевича и Николая Николаевича и передачей руководства Ставкой Алексееву - все это взятие заложников отменили, взятых выпустили и больше уже никого не брали.
Все это на "протонацизм" не тянет ну никак. К этому надо добавить, что сама подрывная повышенная активность евреев (и немцев) как важный фактор хода войны существовала преимущественно в умах командования, а не на деле. Но юдофобия и немцебоязнь - не протонацизм.
Вообще, к началу 20 века разные военные вообще считали правыми разные вещи. Последний начштаба корниловцев Месснер в душе вообще досчитался до уверенности в том, что при нападении на армию каких-то гражданских армия имеет право в качестве самообороны вывести в порядке репрессалии или заложничества в этом районе в расход любых других гражданских, включая женщин и детей. Интересно, что репрессалии такого рода конвенции начала 20 века запрещали, а вот убийства заложников по этой же системе - не запрещали, и запретили только в 1948 (репрессалии в данном случае - это когда в ответ на некую враждебную неконвенционную акцию со стороны гражданских лиц армия совершает казни других гражданских без предупреждения об этом заранее, до акции; а заложничество - это когда еще до акции предупредили, что в ответ на нее расстреляют таких-то и таких-то / столько-то и столько-то гражданских - и потом действительно расстреляли. Репрессалии такие конвенциями запрещались, а заложничество такое - нет. Это все относилось, естественно, к вражескому населению, а не своему; и это не значит, что кроме конвенций источников права не было. Законы и обычаи войны и без всяких конвенций запрещали убивать заложников (этот запрет не относился к заложникам-_аманатам_, взятых от автономных "варварских" сообществ, живущих общинно-военно-племенным строем). Но Месснер решил, что законы и обычаи можно похерить, а конвенции давали в этом случае свободу; впрочем, он и с конвенциями не считал нужным сообразоваться, полагая их устаревшими. По счастью, он был офицер, строго лояльный к командованию, а белое командование категорически таких вещей не позволяло. Но вот немецкие военные в Бельгии в 1914 году считали, что и заложничество такое, и репрессалии такие - в самый раз, независимо ни от обычаев, ни от конвенций; и не только в душе считали, но и на деле делали.
|
| « Изменён в : 05/27/08 в 01:05:18 пользователем: Mogultaj » |
Зарегистрирован |
Einer muss der Bluthund werden, ich scheue die Verantwortung nicht
|
|
|
Veber
Живет здесь
Я люблю этот Форум!
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 474
|
|
Re: Драгомиров, Шульгин и Законы Ману.
« Ответить #10 В: 05/27/08 в 22:19:17 » |
Цитировать » Править
|
Очень интересно. Хотя очень грустная картина получается. А с чем был связан такой уровень морали в обществе?
|
|
Зарегистрирован |
|
|
|
Mogultaj
Administrator
Einer muss der Bluthund werden...
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 4173
|
|
Re: Драгомиров, Шульгин и Законы Ману.
« Ответить #11 В: 05/28/08 в 05:44:05 » |
Цитировать » Править
|
С общеевропейским помрачением ума, нараставшим после 1820/1830 года. У него было много причин, но главные - ошеломление от темпов и масштабов перемен, расширение избирательных прав и парламентаризма, усиление социальных лифтов (соответственно, массы и их уровень культуры больше стали влиять на дело, и с ними теперь надо было заигрывать), расширение роли общества в тандеме общество-государство (между тем гуманизацию 18 века произвели просвещенные автократы и их наследственно-служилые элиты, а бюргеры и бауэры не блистали по этой части; в Пруссии местный суд сжег ведьму за колдовство еще в конце 18 века - в то время как прусски м королям оно было дико с 1740-го; у Фридриха II силезские крестьяне-протестанты просили разрешения вырезать своих соседей-католиков, тот запретил, конечно); развал христианства, крайности освобождения от оного, распространение социал-дарвинистских и бесчеловечно-прогрессистских схем вроде Ницщанской и Карлейлевой; известная деморализация и ожесточение властей и обществ в связи с ростом революционного соц. и анархич. терроризма... Главная причина, конечно - либерал-демократизация и уменьшение роли командного авторитета традиционной автократии и традиционной наследственно-служилой военной элиты.
|
|
Зарегистрирован |
Einer muss der Bluthund werden, ich scheue die Verantwortung nicht
|
|
|
Veber
Живет здесь
Я люблю этот Форум!
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 474
|
|
Re: Драгомиров, Шульгин и Законы Ману.
« Ответить #12 В: 05/29/08 в 23:06:11 » |
Цитировать » Править
|
Интересный взгляд на проблему. Обычно о роли либеральных и демократических идей говорят прямо противоположное. Хотя Ваша точка зрения кажется логичной, к моему большому сожалению. Получается, что все вещи имеют свои минусы, в том числе и демократия, и широкое участие масс в процессе управления. В том числе это может иметь последствием дегуманизацию нравов. С другой стороны, на мой взгляд, любая просвещенная автократия слабо застрахована от превращения в непросвещенную автократию. Но я, к сожалению, не настолько хорошо знаю историю, чтобы строить на эту тему серьезные и обоснованные предположения. Но почему же именно в России, где как раз с либеральными и демократическими воззрениями и участием масс в управлении было вроде бы туго, почему именно здесь это вышло наружу так явно?
|
|
Зарегистрирован |
|
|
|
antonina
Beholder
Живет здесь
Я люблю этот Форум!
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 2204
|
|
Re: Драгомиров, Шульгин и Законы Ману.
« Ответить #13 В: 05/30/08 в 09:56:53 » |
Цитировать » Править
|
Может быть, как раз поэтому, что почти никакого реального опыта по части самоуправления не имелось? Тот, кто хоть раз принял участие в хоть каких-то парламентских выборах, не будет питать беспочвенных иллюзий насчет их универсального и автоматического благодатного воздействия и получит хоть какую-то прививку от веры в демагогию.
|
|
Зарегистрирован |
Нехай і на цей раз
Вони в нас не вполюють нікого
|
|
|
Floriana
Живет здесь
Я люблю этот Форум!
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 1620
|
|
Re: Драгомиров, Шульгин и Законы Ману.
« Ответить #14 В: 05/30/08 в 12:56:27 » |
Цитировать » Править
|
Вебер: "восстание масс" рулез! Там и наши события с этой точки зрения проанализированы.
|
|
Зарегистрирован |
И вообще: предлагали вам когда-нибудь настоящую, должным образом приготовленную чечевичную похлебку? Вот вы ее попробуйте сначала, а потом уже кичитесь своим первородством... (с) Евгений Лукин
|
|
|
|
