Автор |
Тема: Феогнид Мегарец (Прочитано 7835 раз) |
|
Guest is IGNORING messages from: .
Mogultaj
Administrator
Einer muss der Bluthund werden...
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 4173
|
Сборник стихов Феогнида Мегарского (жил VI в.) первый его настоящий переводчик на русский язык, А.К. Гаврилов (создатель полного прозаического точного перевода сборника) назвал «катехизисом языческой аристократической морали» (А.И. Доватур. Феогнид и его время. Л., 1989. С. 147). Субъективное вводное замечание: на меня в свое время эти тексты произвели впечатление положительного шока – если бы я выбирал три книги, которые взял бы с собой в вечную ссылку, то это были бы Феогнид (на первом месте), Киплинг и Грибоедов; «мои» месопотамские, египетские и хеттские тексты, Лукиан из Самосаты, эпос об Ахаве и рассказы Фланнери О’ Коннор пошли бы в следующую очередь. При чтении Феогнида (а ради того, чтобы его прочесть и спеть наизусть по-настоящему, мне стоит выучить греческий) я понял, наконец, чем именно было «эллинское чудо», и почему оно действительно чудо, а также и то, почему до знакомства с Феогнидом оно казалось мне, как и отеческонравным римлянам III в., тягостным наваждением. Мы с римлянами не туда хватили: надо было брать не классику, которая таким наваждением и является на деле, а архаику - сильно попорченным, деградировавшим и болтливым продолжением которой была классика.
Чтобы кратко охарактеризовать разницу: Плутарх долго рассуждает о том, оправданно ли наказывать ничего плохого не сделавших потомков за вину предков, - для него это вопрос, отвечать на который надо скорее положительно. Философы нашли бы множество аргументов в пользу того, что так устроил Нус или Логос, и следовательно, это хорошо. И уж во всяком случае все они решали бы этот вопрос, исходя из того, согласуются ли такие наказания с природой, промыслом или волей некоего надчеловеческого высшего начала: если согласуется, то, значит, оно и оправданно (хотя бы для самого этого начала, а то и для людей – Плутарх готов оправдать Александра Македонского за поголовное истребление целой общины, «повинной» только в том, что полутора веками ранее предки-основатели этой общины, прежде, чем ее основать, совершили тяжкое преступление против родного города). Эсхил – первый же великий писатель, принадлежащий классике – рассуждает именно в таком духе. Коль скоро боги карают потомков за прегрешения предков, то это, по Эсхилу, должно быть правильно и хорошо; но как же так может быть? Эсхил ad hoc изыскивает ответ: если боги покарали неповинных с виду потомков преступных предков, - говорит он, - то это значит, что в данном случае на самом-то деле и потомки были в душе преступными (унаследовав свою преступность от предков), но только не проявляли покамест этого в своих делах; вот боги, видя их внутреннюю преступность, и покарали их за нее еще прежде, чем они совершили зло, которое они непременно совершили бы когда-нибудь, дай им волю! Солон в VI веке, описывая кару богов в адрес потомков за ритуально «перешедшую» на них вину предков, самих этих потомков называет «невиновными». В конце V в. афиняне в той же ситуации называют таких потомков уже «виновными»: если боги с ними поступают как с виновными, то мы и будем называть их «виновными», хоть бы они ничего плохого не сделали!
Вот что такое «осевой» переход от архаики к классике. Феогнид всему этому позору совершенно чужд. Он знает точно, что да, наказание невинных потомков за вину предков согласуется с волей надчеловеческих сил: именно так постоянно поступают боги – но для него это ни в малейшей степени не повод менять свое категорически отрицательное отношение к подобной практике. Он коротко обращается к богам, указывает им, что каждый должен отвечать только за свои дела, и что верхом безобразия является манера богов притеснять безвинных или даже просто попускать их притеснение; прибавляет, что этак невозможно богов уважать – и идет дальше (при этом он полностью признает, что и его судьба, и судьбы прочих полностью зависят от переменчивой воли богов). И по этому, и по всем прочим проявлениям Феогнид – это в точности то самое, что я неоднократно описывал как «Вавилон», только в наилучшем из возможных виде – это Вавилон в варианте гражданской свободы: ни властной иерархии вообще, ни вожака-командующего в частности. Читая Феогнида, востоковед узнает то рассуждение о подверженности нежеланному и удовлетворении желаний из «Законов Ману», то «Книгу Когелет», то монолог Сидури в «Эпосе о Гильгамеше».
|
|
 Зарегистрирован |
Einer muss der Bluthund werden, ich scheue die Verantwortung nicht
|
|
|
Mogultaj
Administrator
Einer muss der Bluthund werden...
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 4173
|
Биография Феогнида известна в первую очередь по его стихам, во вторую – по скупым указаниям поздних греческих ученых, что он пользовался известностью во время 57-й и 58-й олимпиад (Евсевий Кесарийский) и «был / стал / родился» (гегоне) в 59-ю олимпиаду (Свида; сравнение с Евсевием и содержанием стихов Феогнида показывает, что в данном случае гегоне можно переводить только как «пребывал, был = жил»). Эти три олимпиады занимают 552-540 гг. В одном из своих стихотворений Феогнид говорит о войне с «мидийскими» силами (персами) как о некоей отдаленной угрозе, которую не стоит серьезно принимать в расчет (стк. 757-768 ), в другом заявляет, что пусть-ка Аполлон сам оградит от возможной угрозы «мидийского войска» родной город Феогнида, чтобы этот город пребывал в спокойствии и радости (стк.773-782). Вопреки обычной трактовке, это стихотворение передает вовсе не непосредственную угрозу персов (перед ее лицом аристократ призывал бы себя и своих сограждан быть готовыми к доблестной войне, а не переваливал защиту города на Аполлона, оставляя себе и согражданам радости жизни), а ту же ситуацию, что и предыдущее: «мидийское войско» где-то далеко и непосредственной опасности не представляет, пусть им занимаются боги. К персидской деятельности после 494 года относиться в таком духе было совершенно невозможно, так что остается считать, что это реакция на персидское завоевание Ионии при Кире (конец 540-х гг.), что полностью согласуется с вышеприведенными датировками по олимпиадам. Л.А. Пальцева внесла в эту тему важное новое наблюдение: «…У Феогнида есть еще один очень важный хронологический ориентир. Это известные стихи (Theogn., 825-830), где он говорит об уменьшении территории страны: с городской площади уже видна граница земли, плодами которой пользуются пирующие и не замечающие опасности друзья поэта. О близости врагов Феогнид говорит и в другом стихе, призывая ввести в дело конницу, которая быстро одолеет небольшое пространство между городом и расположением противника (Theogn., 549-554) Как известно, в истории Мегар действительно существовал момент, когда граница государства была видна невооруженным глазом: около 565 г. до н. э. афиняне, возглавляемые Писистратом, захватили мегарскую гавань Нисею и некоторое время удерживали ее. Указанные стихи как нельзя лучше соответствуют этой ситуации. Следовательно, мы должны признать, что около 565 г. до н. э. Феогнид был уже достаточно взрослым человеком» (Л.А. Пальцева. Из истории архаической Греции: Мегары и мегарские колонии. СПб., 1999. С. 268 сл.). В некоторых элегиях Феогнид говорит о себе, как о человеке, которого хватает старость, и он уж не тот, что прежде, – но нет ни одного текста, где он рисовал бы себя уже «состоявшимся» стариком, так что умер он, по-видимому, между 50-ю и 60-ю годами. Датировать его жизнь можно, таким образом, приблизительно между 585 и 525 гг.
Как следует из стихов Феогнида, в годы его молодости и зрелости в Мегарах нарастала смута: демос враждовал с аристократами, во главе демоса становились наиболее динамичные аристократы, стремившиеся таким образом к харизматической власти сверх обычая и заигрывавшие ради этого с простолюдинами. Сам Феогнид, успевший повоевать за родной город (обычное дело для граждан греческих полисов; сам Феогнид, как положено аристократу, был кавалеристом; как показывает наблюдение Л.А. Пальцевой, воевал Феогнид уже в юности, в 560-х гг.), придерживался в этом внутреннем конфликте «средней линии» и советовал то же самое своему младшему другу и возлюбленному, другому аристократу – Кирну Полипаиду. Не нравились Феогнилу ни действующие аристократические вожаки, о которых он замечал, что те еще хуже рядового народа (40-42), ни сам народ, о котором Феогнил с горечью писал, что кто этих людей сильнее пригнетет, тому они и будут истовее поклоняться: «На (этот) пустой от мысли народ наступи лишь ногой, бей бодцом острым, крепкое наложи ярмо – и не найдется под солнцем среди людей народа, истовее любящего своего господина» (847-850). В общем, обычное дело… Во время персидского завоевания Ионии (ок. конца 540-х) Феогнид и Кирн находились еще в родных Мегарах, и смута там в то время еще не особенно развилась. Феогнид, однако, давно предсказывал, что дело кончится приходом к власти тирана (39-40). Так оно в конце концов и случилось.
Первоначальное отношение Феогнида к этому тирану было следующим: поддерживать его нечего, это дело разве что для алчных, желающих извлечь из такой поддержки корысть; но и поднимать на него тайно оружие нельзя, раз уж его не удалось остановить в открытую, и он, взяв с народа присягу, стал, как выразились бы сейчас, «национальной властью»:
Не пособляй тирану, соблазну наживы уступив,
и не убивай его, клятвы богам принесши (стк.823-824).
Однако тиран оказался не просто тираном, а «тираном-людоедом», и тут уж, по мнению Феогнида, никакие клятвы богам не действуют (они аннулированы его преступлениями), и следует выступить против него, причем даже сами боги-охранители клятв вмешиваться не будут:
Кири, богов стыдись и бойся, ибо это мужу
воспрещает бесчестное и в словах, и в делах,
а что ты тирана-людоеда желаешь свалить,
так на зто божьего гиева нет. (стк. 1179-1182)
(Обратим, кстати, внимание: Феогнид здесь рекомендует стыдиться и бояться богов не потому, что это само по себе должно, а лишь потому, что это дополнительно помогает самому человеку вести себя достойно. Вполне естественно для человека, который по другим поводам обличает богов в несправедливости. Вновь мы видим до-осевую независимость этики, сознательно возведенной на чисто человеческих основаниях, от богов и связей с ними).
Однако кончилось все это изгнанием Феогнида и Кирна из Мегар; как видно, заговор, в котором они участвовали, провалился, и им пришлось бежать. Имение Феогнида было конфисковано, самих их в Мегарах объявили изгнанными. В изгнании он провел много лет, по меньшей мере часть времени – вместе с Кирном. Побывал он за это время и в Спарте, и в Фивах, и в Сицилии, долго жил на Эвбее; когда на Эвбее разгорелась у общины его гостеприимцев война с соседями, Феогнид и Кирн тоже приняли в ней участие:
Не слишком-то слушай зычный голос глашатая,
ибо не отеческую мы землю защищаем.
Впрочем, стыдно, будучи рядом и на быстроногих
конях, не взглянуть на слезную войну (887-890).
Последовательная аналогия с добровольческим офицером-белоэмигрантом, воюющим за свою приемную Парагвайскую страну в 1932-1935… Хотя Феогнида всюду принимали хорошо, о Мегарах он тосковал и горько шутил, что его изгнание хорошо хоть тем, что оно все же не рабство, да к тому же у всех изгнанников есть свой собственный чудный полис – в долине Леты (1215-1216)! Возможность испросить прощения и вернуться домой у него была, но он не желал примиряться с преступным, по его мнению, тираном:
Голос, Полипаид, птицы, резко кричащей, я услышал,
той, что смертным весть принесла: пахать время.
Так и ткнуло меня в черное сердце:
моим цветистым другие владеют полем,
и не тащат мои мулы плуг гнутый
из-за иного памятного плавания….
Не пойду, не воззову и не мною у могилы
оплаканный уйдет муж-тиран под землю!
Пусть и он по смерти моей не тужит,
и с ресниц не роняет горючую слезу.
(1196-1206)
С Кирном случались у него горькие размолвки, однако выстраивать его стихотворения о чуствах к Кирну в непрерывную линию от самых мажорных к самым минорным, и считать, что их отношения закончились разрывом – верх исследовательского произвола.
Тирана он, однако, пережил – что с тем случилось, неизвестно, хотя в Греции вообще говорили, что величайшая редкость – это тиран в старости (обычно тираны надолго на свете не заживались). Как бы то ни было, режим в Мегарах сменился и Феогнид вернулся, наконец, домой. Имущество ему возвращено не было, жил он бедно и не водил особенной дружбы с согражданами –новый режим всё был не тот, да и все те качества и люди, о которых он писал накануне прихода тирана к власти, остались при Мегарах по-прежнему. Вскоре он умер.
Мне приятно отметить, что Феогнид очень любил времена Позднебронзовой Греции и постояннно был «ориентирован» на нее. Например, в качестве проходного сравнения для чего-то быстрого он называет «коней, уносящих владыку-анакта в колеснице на битву» (986-987), хотя колесницы исчезли уже века назад, «анактами» в I тыс. называли уже только богов, а не царей (как это делали в микенские времена), и другие лирики такими архаизированными сравнениями не пользовались.
В России Феогниду долго не везло. Сборник исследований А.И. Доватура «Феогнид и его время» (Л., 1989), несмотря на наличие отдельных ценных наблюдений, является ошеломляющей исследовательской катастрофой. Во-первых, Доватур твердо исходит из предложенного еще в 19 веке Велькером и ставшего почти общепринятым толкования терминов «добрые» и «дурные» у Феогнида в смысле «знатные» и «простолюдины». Феогнид при этом получается человеком редкостно косных сословных предрассудков, для которого знатные практически по определению люди хорошие, а простолюдины – скверные. Толкование это держится до сих пор, несмотря на его заведомый вопиющий абсурд – оно совершенно несовместимо с целым рядом элегий Феогнида, как мы убедимся ниже, и является примером редкостно косных предрассудков самих исследователей. Во-вторых, Феогнид разом и приветствует различные радости и удовольствия (и главный его совет человеку – «услаждай самого себя, не преступая при этом справедливости из любви к ней самой», см. стк.794-795], и смотрит с горечью на жизнь в целом: нет на свете ни одного счастливого человека, и лучше всего для смертного – не родиться. Доватур вовсе не замечает первого пласта, а второй относит на счет социального разочарования Феогнида. Можно подумать, что Доватур в жизни не читал Экклесиаста или не задумывался о нем! В общем итоге эта работа – памятник произвольным капризам историко-филологической «критики» XIX в., и выведенный в ней Феогнид с настоящим имеет очень мало общего.
В 90-х годах Феогнида ужасающим образом «воскресили» в России, сочинив «Апокрифы Феогнида» - экзерсисы на гомосексуальные темы, изложенные в манере, пытающейся очень точно гибридизировать поэтики Кушнера и Бродского. Не знаю, насколько это удалось (http://www.vavilon.ru/metatext/risk2/theognis2.html), по крайней мере, выяснилось, что арсенал Кушнера воспроизвести на порядок легче, чем арсенал Бродского.
С другой стороны, А. К. Гаврилов издал в приложении к названному сборнику исследований Доватура превосходный, полный и точный прозаический перевод Феогнида на русский язык, а в указанном выше труде л.А. печатновой есть много метких соображений относительно Феогнида (хотя политическую ситуацию, с которой он сталкивался, реконструирует неверно, так как упускает из вида все сообщения Феогнида о тирании в Мегарах, и считает, что из Мегар ему пришлось уйти от демократии).
Ниже приводится, с минимальными редакторскими изменениями, текст Феогнида в вышеназванном переводе А.К.Гаврилова.
|
| « Изменён в : 05/22/07 в 16:20:21 пользователем: Mogultaj » |
Зарегистрирован |
Einer muss der Bluthund werden, ich scheue die Verantwortung nicht
|
|
|
Mogultaj
Administrator
Einer muss der Bluthund werden...
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 4173
|
ФЕОГНИДА МЕГАРСКОГО ЭЛЕГИИ.
(1-14)
Владыка, Латоны сын, Зевса рождение, тебя никогда
не забуду, начиная ли иль завершая,
напротив, первым тебя, последним и в средине
воспою, ты же внемли и даруй достойное.
Феб владыка! как родила богиня державная Латона,
за пальму тонкими держасъ руками,
тебя, из бессмертных прекрасного, у Kpуглогo oзepa,
весь Делос беспредельный наполнился тогда
благовонной амврозии; и земля-великанша засмеялась,
и седая повеселела глубь пучины соленой.
Артемида-зверобоица, Зевса дочь, ее же Агамемнон
почтил, в Tpою быстрыми кораблями отплывая,
услышь мое моленье, от злой оборони доли,
тебе зто малость, богиня, а мне - великое.
(15-18 )
Музы и Хариты, 3евсовы дочери, на Кадмову свадьбу
когда-то пришедшие, прекрасную песнь вы спели:
«Что красно - то и мило, а что не красно - то не мило» -
таково из бессмертных уст исшедшее слово.
(19-26)
Кирн, я-таки умудрюсь, чтоб стояла печатъ
на этих стихах, и не украдут их тайком,
не заменят худшим, когда есть достойное.
Так скажут люди: «Это Феогнида стихи
Мегарца». Да только у всех людей прослывший,
согражданам своим не умею всем угодить.
И не диво, Полипаид, если и сам 3евс –
дождит ли, нет ли, а всем не угодит.
(27-38 )
Благомысленный, тебе заповедаю, что сам я,
Кирн, от добрых еще в детстве сведал:
рассудителен будь; в делах постыдных, неправедных
ни чести, ни доблести не ищи, ни состояния.
Это вот знай. А еще: с дурными не знайся
мужами, но добрых держись всегда.
С такими ешь и пей, с такими же и
садись и таким будь угоден: велика сила их достоинств*.
достойные и научат достойному, а с дурными
объединясь, утратишь и тот, что имеешь, разум.
Усвой это, с добрыми беседуй, - когда-нибудь скажешь,
что я хорошо советую своим друзьям.
*дюнамис, досл. «сила, мощь, способность сделать что-либо, авторитет, ценность, достоинство=качество, производительная сила» и др. Здесь это обычно переводят простейшим образом: «сила» - получают тем самым, что Феогнид призывает угождать великим мира сего, потому что они – сила, и начинают гадать, как это примирить с тем, что множество текстов Феогнида такому совету антагонистичны. Между тем все проще: дюнамис здесь употреблено в другом своем значении – «качество, авторитет, ценность, способность на достойные и великие дела». На русский это можно перевести только описательно.
(39-52)
Беременна, Кирн, [злом] наша родина - родит, боюсь, человека,
что взыщет за злостную нашу дерзостъ.
Граждане - те еще здравы умом, зато вожди
готовы уж впасть во всяческое зло.
Никогда, Кири, добрые мужи города не губили,
но когда дурные обнаглеют, они
народ развратят, неправедным права отдадут
ради своей наживы и произвола.
Не мни, будто долго такой город устоит,
хотя бы теперь пребывал в тишине глубокой,
коль дурным мужам мила она стала -
нажива, остальным 6еду несущая,
а там и раздор, и мужей единоплеменных гибель,
а единовластие - этого да не пожелает город!
(53-68 )
Кири, город наш все тот же, а народ уж другой -
тот, кто, бывало, ни суда не знал, ни законов,
и козьими шкурами ухрывал себе бока,
и за городом обитал, словно стадо ланей,
нынче эти – в добрых ходят, Полипаид, а когда-то достойные -
нынче в худых. Кто стерпит, на зто глядя?
Друг друга обманывают, друг над другом насмехаясь,
не различая мнений ни дурных, ни добрых.
Ни одного из таких сограждан, Полипаид, другом не делай
задушевным, какая бы ни была надобность.
Ты будь на словах другом для всех,
а дела не поверяй никому сколько-нибудь
важного - не то изведаешь душу жалких людей,
как в делах у них верности никакой нет,
зато хитрость, обман да козни они любят -
как люди, хоторых уже не спасти.
(to be cont.)
|
| « Изменён в : 05/22/07 в 13:09:27 пользователем: Mogultaj » |
Зарегистрирован |
Einer muss der Bluthund werden, ich scheue die Verantwortung nicht
|
|
|
Mogultaj
Administrator
Einer muss der Bluthund werden...
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 4173
|
(69-72)
Никогда, Кирн, доверчиво с дурным не советуйся,
коль хочешь важное дело свершить,
а пошел к достойному, так уж не жалей труда,
чтоб и дальний путь, Кирн, пешим совершить.
(73-76)
И друзьям не всем сообщай, что делаешь, -
из многих немногие имеют верный ум*.
Поменьше людям доверяя, великие предпринимай дела,
не то неисцелимую, Кирн, узнаешь печаль.
*«Ум» здесь и ниже обозначает скорее то, что мы бы назвали «сердцем». «Верный ум» - это «сознательная добрая воля и сила быть верными».
(77-78 )
Верный друг золота и серебра
дороже в тяжком, о Кирн, гражданском раздоре.
(79-82)
Не многих найдешь мyжей, Полипаид, чтоб друзьями
верными в тяжких оказались делах -
теми, кто единомысленным отважится духом
и беду, и удачу равно делить.
(83-86)
Хоть среди всех людей ищи - не наберешь столько,
чтоб не забрал их всех один корабль,
таких, чтоб у них в глазах, как и на языке, была
совестливость и на скверное не влекла нажива.
(87-92)
Ты меня не лелей словами, [истинные] мысли и намерение про себя оставляя,
если меня любишь и верен умом.
Или люби меня чистым умом, или [уж] отрекись
и враждуй, явную затеяв ссору.
А у кого язык одии, а ум - иной, такой приятель
лучше в грозных врагах, Кирн, чем в друзьях.
(93-100)
Если кто хвалит тебя, пока на глазах,
а удалится - и уж иная ведется речь,
приятель этот не такой уж милый и достойный друг,
раз речи его благостиы, а мысли - нет.
Нет, пусть таков будет мой друг, чтобы приятеляя
приметив чувства, и тягостного сносил,
словно брата. Ты это, друг, в душу себе вложи
и когда-иибудь еще меня помянешь.
(101-104)
Никто, Кирн, да не убедит тебя полюбить дурного мужа,
что за толк от дурного мужа в дружбе?
Ни от тяжких трудов ие оградит тебя, ни от ошибки,
а чем-иибудь стоящим поделиться не захочет.
(105-112)
Худых благодетельствовать - из благодеяний нелепейшее,
все равно что влагу седой засевать пучины, -
воды ли засеваешь - злаков не пожнешь высоких,
благодетельствуешь ли дурных - добра не получишь.
Ненасытен ум у дурных - ошибись однажды,
и дружелюбие их уж иссякло.
Не так у добрых: получив, почитают за великое,
о добре помият и впредь благодариы.
(113-114)
Никогда мужа дурного другом-приятелем не делать,
всегда бежать его, как дурной пристани.
(115-116)
Много за едой да питьем приятелей бывает,
а в важном деле их поменьше.
(117-118 )
Мужа поддельного распознать - ничего нет труднее,
и ничто вящей, Кири, не требует осторожности.
(119-128 )
В золоте и серебре поддельном ошибиться еще можно,
и доискаться, Кирн, мудрому нетрудно,
а вот не скрывается ли у друга в груди
ложь, и не хитрое ли у него нутро –
это волею бога подделать легко смертным,
а распознать хлопотнее всего,
ибо не распознаешь ты ума ни мужа, ни женщины,
пока не испытаешь, каковы в упряжке;
а ведь не угадаешь, хотя бы пришел в пору -
так часто мысль видимым обманута.
(129-130)
Ни в доблести не мечтай, Полипаид, выделиться,
ни имением; удача - вот в чем нужда мужам.
(131-132)
Ничего у людей, Кирн, лучше отца и матери
нет, когда дорожат правдой.
(133-142)
Не от людей, Кирн, ошибки или пожива, -
это боги податели и того, и другого;
и ни один из людей, делая, не знает твердо,
добрый ли выйдет конец иль беда.
Часто, затевая, опасался плохого, а вышло хорошо,
а ждешь хорошего, так выйдет плохо.
И никому из людей не бывает все, чего хочется,
ибо держат пределы безысходности тяжкой*.
люди, мы только мним и ничего-то точно не знаем**,
а боги, те все вершат, зная наверное.
*Первая известная мне точная формулировка понятия об экзистенциальной рамочной несвободе.
**Еще одна архаическая формулировка принципа относительной истинности любого суждения.
(143-144)
Ни один смертный, чужестранца, Полипаид, обманув
иль умоляющего, бессмертных не убежал*.
*Имеется в виду не божественная кара, а то, что можно легко справиться силой с тем, кто тебя слабее (одиноким чужестранцем или умоляющим тебя), но точно так же и насильнику не справиться с богами, которые сильнее его.
(145-150)
Лучше благочестиво с малыми живи деньгами,
чем богатеть неправдой, деньгами утучняясь.
Справедливость, Кирн, - это все доблести купно,
всякий - муж доблий, когда справедлив.
Деньги, Кирн, и прескверному дает божество,
а доблестный удел - у немногих.
|
| « Изменён в : 05/22/07 в 16:12:51 пользователем: Mogultaj » |
Зарегистрирован |
Einer muss der Bluthund werden, ich scheue die Verantwortung nicht
|
|
|
Mogultaj
Administrator
Einer muss der Bluthund werden...
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 4173
|
(151-152)
Гордыню, Кирн, бог посылает человеку дурному,
кому суждено, чтоб не найти себе места.
(153-154)
Пресыщение рождает гордыню, когда у дурного человека
довольство, а ум его небезупречен.
(155-158 )
Никогда не кори бедностью, снедающей душу,
и гибельной нуждой, хотя б и злил человек.
Это же Зевс пo-разному чаши весов склоняет -
одному богатеть, а другому не иметь ничего.
(159-160)
Никогда, Кирн, высоко заносящихся слов не изрекать: никто не знает
из людей, что будет назавтра.
(161-164)
У многих разумение и худое, да божество хорошее,
и где мнилось дурное, стало благо,
а есть и такие, что от решений добрых, а божества худого
маются, и нету конца их заботам.
(165-168 )
Никто из людей не процветает, ни бедствует [вполне]
и без воли на то божества ни хорошо ему, ни дурно.
Своя беда у каждого, и решительно никто не счастлив
из людей, сколько их видит солнце.
(169-172)
Кого чтут боги, тому и в хуле хвала,
а человеков усердие мало что значит.
Богам молись, в богах сила, богов помимо
ни добра не бывает, ни худа людям.
(173-183)
Мужа доброго, Кирн, пуще всего одолевает бедность -
пуще старости седой и лихоманки злой.
Ее убегая, Кирн, он и в рыбообильное море
метнуться готов, да с крутых берегов.
Ибо бедностью одоленному мужу ни сказать,
ни сделать ничего, и связан язык его.
Оттого следует на суше и на широком хребте моря
искать, Кирн, свободы от тяжкой беды.
Кирн, милый, да лучше умереть бедствующему,
чем жить-терзаться бедностью тяжкой.
(184-192)
Подыскиваем баранов да ослов, Кирн, и коней
породистых, и всякий хочет, чтоб от добрых было
потоптано, а жениться на подлой и от подлого - полдела
достойному мужу, коль за ней денег много.
Так и женщина не откажется с дурным ложе разделить,
был бы богат - достаточный лучше доброго.
Деньги чтут: на дочке дурного женат достойный,
а дурной у доброго взял; богатство смешало породу.
Так не дивись, Полипаид, что сограждан порода'
блекнет - это достойное смешалось с дурным.
(193-196)
Ведь сам же, зная, что от дурного она отца,
в дом вводит, деньгами прельстившись,
славный - бесславную, оттого что могучая неизбежность
повелевает, научая терпению ум мужа.
(197-208 )
Имение, что от Зевса и правдою кому досталось
и чисто - оно вечно при нем живет;
а неправо и в недобрый час приобрел алчного духа
муж иль клятвой получил не по праву,
сперва и выгадал будто, ан под конец
оборотится худо, а победителем – ум богов.
Тем людской ум обманут, что не сразу
мстят блажениые за коварное дело!
Один сам уплатит мерзкий свой долг, и над детьми
Не нависнет более его наваждение,
а другого не сцапала Правда, ибо бесстыжая смерть
поспешила загодя угасить его очи.
(209-210)
Не будет у изгнанника милого и верного друга –
и это изгнания удручительней.
(211-212)
Много вина пить - беда, но если умеючи
пьешь, то оно не плохо и даже хорошо.
(213-218 )
Поворотлива, многолика будь пред друзьями, душа,
тот уклад принимая, каков у каждого;
полипа многоизвивного имей уклад: к какой скале
прижился, таков ои и сам видом.
Нынче сюда подавайся, там другую прими окраску –
выше неподвижиости искушенность.
(219-220)
Ты не сетуй слишком, что мятется гражданство,
иди, Кирн, путем средииным, точно как я.
(221-226)
Кто мнит, будто ничего не примечает ближний,
а он один хитрых затей полон,
тот словно безумец, достойного лишенный ума,
ибо все мы, наверное, хитрить умельцы,
но один не погонится за дурной наживой,
а другому вероломные ковы по душе.
(227-232)
Не явлен людям предел богатства,
и у кого ныне больше всех достаток,
хлопочем удвоить. Где же тут всех насытить?
Да, от денег - безумство смертных,
а от него является наваждеиие - пошлет его 3евс
на беду, а оно и гуляет по свету.
(233-234)
Твердыня и оплот бессмысленного народа он если, муж
достойный, Кирн, миого чести себе не добудет.
(235-236)
Мы неприглядны, как люди, которые сами спаслись,
между тем как город их, Кирн, обречен.
(237-254)
Я дал тебе крылья - на них над бескрайним морем
ты полетишь, над всею землей поднявшись,
легкий; ты на пирах и в застолье будешь
у всех и у каждого на устах;
на флейтах коротких, звонких юные мужи тебя
пристойно и мило, красно и звонко
воспоют, а уйдешь во мрачную земли пропасть,
во многовлажные Аида чертоги,
так и по смерти никогда не утратишь славы,
нетленного не забудут имени люди,
будешь, Кирн, в Элладе, будешь на островах,
море пересекши, что дает рыбу, а не плоды;
He верхом на конях - понесут те6я светлые
дары фиалками увенчанных Муз.
У всех, кто неравнодушеи, ты и в грядущем песней
пребудешь, доколе земля и солнце.
А я и скудного от тебя не вижу привета,
и, как младенца, меня манишь словами.
(255-256)
Правда - всего прекраснее, всего лучше - здоровым быть,
а всего приятнее - добиться, чего жаждал.
(257-260)
Я добрая, я выносливая кобылица,только прескверного
мужа везу, - вот что всего досадней;
и часто сбиралась я, узду порвавши,
сбежать, скверного возницу стряхнув.
(261-266)
Эх, уж не пью вина, когда, при девочке нежной,
другой - хозяин, гораздо меня похуже.
Эх, и не пьяно пьют милые при ней родители.
Как несет она воду, по мне горюя,
я обвил девочки стаи рукой, и шею
ей целую, она же охнула нежно.
(267-270)
Бедность сразу признаешь, хоть она чужачка, -
ни на площадь ие ходит, ни в суды;
всюду у нее нехватка, и рычат на нее всюду,
где ни появится, всюду она враг.
(271-278 )
Оно справедливо, что боги уделили смертным
и юность, и старость губительную;
но что всего у людей сквернее, и смерти,
и всех скопом болезней дряннее, -
это когда детей кто вскормил, все дал готовое,
денег вложил, досадного снес много,
а для них отец враг, клянут, чтоб сгинул,
и злобятся так, будто нищий взошел в дом.
(279-282)
Дуриой муж дурно и понимает, где правда,
иикакого ие опасаясь возмездия впредь:
скверные люди на несусветное без заминки
пойдут и мнят, что делают все прекрасно.
(283-288 )
Ни к кому из зтих горожан доверчиво навстречу нейди,
по любви ль или клятве верный,
хоть бы Зевса, бессмертных царя, поручителем брал
величайшим, что верность хранит.
В этом проклятом городе все мерзко -
вот и не переводятся в нем несчастливцы.
(289-292)
Нынче что худо для добрых мужей, то отлично
для дурных - так законы их обратны [друг другу];
стыд сгинул, а бесстыдство и дерзость,
правду одолев, всей землей владеют.
(293-294)
Лев - и тот не вceгдa мясом пирует, нет-нет и к нему,
к могучему, безвыходность приступит.
(295-298 )
Пустомеле молчать - величайшая тягость,
невесть с кем усердствует, знай, в речах,
все терпеть его не могут и как неизбежность терпят
приход мужа такого на пир.
(299-300)
Если беда у человека, другом никто быть не жаждет,
даже тот, кто чревом, Кирн, рожден тем же.
(301-304)
Горьким и сладостным, легким и крутым бывай,
с прислугой и с челядью, с соседями рядом.
Трепыхаться не надо при хорошей жизни, сиди смирно,
а худую - тряси, пока не утрясется.
(305-308 )
Ведь не все же дурные дурными из чрева вышли,
- нет, с дурными подружились мужами и
навыкли скверным делам, гнусным речам, дерзости,
чая, будто все то истина, что те говорят.
(309-314)
На пиру будь мужем рассудительным -
такой ничего не видит, словно нет его:
развеселить может, а силу [разве что] за дверью покажет*,
зная нрав, каков он у каждого.
Среди безумцев я самый безумный, а среди
справедливых я всех справедливее**.
*Имеется в виду, что в случае ссоры на пиру должно контролировать себя и действовать по принципу «выйдем поговорим», а не затевать драку прямо среди пирующих.
**То есть – в веселье я веселюсь, а в серьезном деле серьезен. Почти точно воспроизвел эту строку Грибоедов: «Когда в делах - я от веселий прячусь, когда дурачиться – дурачусь, а смешивать два эти ремесла…»
(315-322)
«Да, много дурных богатеет, пока добрые бедствуют,
однако мы не променяем нашу
доблесть на деньги, ибо та всегда неизменна,
а этими то один, то другой владеет».
Кирн, у мужа доброго мысль всегда неизменна,
он и в беде смел, и в удаче,
а подари бог человеку дурному добро да довольство,
так уж этот глупец беды не выдержит.
(323-328 )
Никогда по малому случаю друга дорогого не теряй,
поддаваясь, Кирн, тяжкой клевете.
Если всякий раз на промахи друзей гневаться,
никогда б ни приятельства, ни дружества
не было, потому ках промахи, Кирн, по пятам ступают
смертных; это боги не терпят.
(329-330)
И медлительиый, коль вдумчив, быстрого нагонит мужа,
когда за ним, Кирн, правда бессмертных.
(331-332)
Спокойно, точно как я, ступай по срединному пути,
и никому, Кирн, чужого не раздавай.
(332a,b-334)
«Нeт изгнаниику милого и верного друга,
и это - изгнания удручительней».
Не лелей, Кирн, надежд, с изгнанником дружась:
домой вернется, будет уже не тот.
(335-336)
Не старайся слишком; среднее - наилучшее. Так, Кирн,
обретешь доблесть, какую добыть трудно.
(337-340)
Да поможет мне Зевс воздать друзьям за дружбу
и стать мощиее врагов моих, Кирн.
Да я же среди людей окажусь богом,
коль смертный час приму отмстивши.
(341-350)
Исполнение дай, 3евс, моей мольбе, о Олимпиец,
и за мои беды дай же мне и благо:
лучше умереть, если от злых забот роздыха
не обрести, попадая из досады в досаду.
Такое, знать, мое счастье, что не вижу отмщенья
мужам, мое достояние силой взявшим,
грабежом; словно пес я вылез из рвины,
в бурном токе вод все утратив;
испить бы их черной крови, и поспело бы достойное
божество то свершить, что мне по мыслям.
(351-354)
Бедиость поганая, что медлишь от меня к другому
пойти мужу? не люби меия против моей воли.
Шла бы ты в другой дом, а с нами б
не коротала вечно несчастную эту жизнь.
(355-360)
Смелее в беде, Кирн, радовался же ты удаче,
а решила, видно, судьба тебе уделить и это.
И как удачу сменила беда, так снова,
богам моляся, вынырнуть надо.
Да ие подавай виду сверх меры, и то беда, коль заметно:
мало, Кирн, печальников о твоих бедствиях.
(361-362)
Сердце мужа, великую понесшего беду, умаляется,
Кирн, но по отмщении отрастает вновь.
(363-366)
Ласкай врага словами, а попадется -
мсти, и уж предлога-то не ищи.
На уме у тебя свое, а на языке пусть будет всегда медвяно –
это, знаешь, у подлых сердце кипит [так, что заметно].
(367-370)
Не постигаю, что за ум у наших сограждан:
плохо ли делаю, хорошо ли, не нравлюсь им;
да вот осуждать многие, дурные и достойные, горазды,
а подражать лишь искушенный сумеет.
(371-372)
Против воли не впрягай меня тычками в телегу,
не завлекай, Кирн, слишком в любовь.
(373-392)
Зевс, милый, дивлюся тебе: надо всеми ты властен,
почитаем, великую силу имеешь;
точно ведаешь мысли людские и душу каждого,
держава твоя всех выше, о царь.
Но как же, Кронид, дерзает твоя мысль, чтобы лиходей
в той же был доле, что и праведный,
обратился ли к благомыслию разум, или к дерзости
у людей, свернувших на неправые дела?
И ничегo-то божеством не определено для смертного –
ни даже путь, как бессмертным угодить.
И все же те беспечно богаты, а кто сторонится душой
скверных дел, именно им, правды искателям,
бедность, мать безысходности, дана в удел,
та, что мысль мужей уловляет, суровой
нуждой уродуя душу в груди, и вот они
против желания отваживаются позор сносить,
уступая безденежью, что всякому злу научит -
лжи и обманам, разорам губительным;
хоть против желанья, а уж не кажется дурным –
столь тяжкую рождает она безысходность.
|
| « Изменён в : 05/24/07 в 14:03:39 пользователем: Mogultaj » |
Зарегистрирован |
Einer muss der Bluthund werden, ich scheue die Verantwortung nicht
|
|
|
Mogultaj
Administrator
Einer muss der Bluthund werden...
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 4173
|
(393-400)
В бедности и скверный муж, и тот, кто лучше,
выявится, когда пригнетет нужда;
у того ум мыслит правое, у кого в грудь
вросло навечно сужденье прямое,
а у другого ни злу ум не прилежит, ни добру.
Доброму - дерзать в одном и сносить другое,
с друзьями совеститься, бежать мужегубительных клятв,
ответного стороняся гнева богов.
(401-405)
Ни в чем не стараться слишком, свой час - всего лучше
для деяний человеческих, и часто о доблести
стараясь, ищут наживы, коль скоро божество
надумало завести человека в дебри,
и предстало ему дурное хорошим,
а что полезно - столь же легко - дурным.
(406-407)
Ты ошибаешься, будто очень мил мне, я тут ни при чем,
ты сам же напал не на лучшую мысль.
(409-410)
Ты никакого лучшего сокровища не завещаешь детям,
Кирн, чем совесть, что с добрыми неразлучна.
(411-412)
Считай, что никого не хуже, Кирн, такой приятель,
с кем неразлучна рассудительность, неразлучна сила.
(413-414)
Пью, но не столько, чтоб меня вино
толкнуло страшное слово о тебе молвить.
(415-418 )
Иcкaл да не нашел приятеля вериого,
вроде себя, чтоб без хитрости всякой,
а надо испытать, как злато, потри меня о свинец
и высокое увидишь достоинство.
(419-420)
Многое примечаю, да пропускаю, ибо молчать
вынужден, сознавая, каковы у нас силы.
(421-424)
У многих яsык не прикрыт дверью плотно,
многим обеспокоены, что их не беспокоит.
А ведь обычно лучше, чтобы беда внутри лежала:
краше достойному быть на виду, чем беде.
(425-428 )
«Не родиться - для земнородных всего лучше»
и не увидеть лучей резкого солнца,
а родился, так скорее пройти врата Аида
и лежать под грудой земли потолще.
(429-438 )
Родить и вскормить человека легче, чем достойный
разум ему вложить; еще не придумано, как
разумным безумного сделать и дурного достойным.
А дал бы Асклепиадам бог такое:
исцелять пороки и слепоту в умах людей,
получали б они немалую мзду всегда.
Коли можно было б создать да вложить человеку мысль,
у доброго не бывало б дурного сына,
раз слышит разумные слова, да только ученьем
никогда не сделаешь добрым дурного мужа.
(439-440)
Глуп, кто за помыслами моими следит бдительно,
а собственным-то делом не озаботится ничуть.
(441-446)
Никто не счастлив во всем до конца, и только достойный
отважен, ибо и в беде не подает виду.
A скверный, тот ни в удаче не умеет, ни в беде
пребывать c мужеством. У бессмертных подарки
разные для смертных, так бери смело
такие подарки бессмертных, какие дают.
(447-452)
Хочешь ли перемыть меня - с самой макушки безупречно
прозрачная вода с меня потечет,
и во всех деянияx ты найдешь, что я - как промытое
золото червонное, что потерто o пробный камень, -
на его поверхности чеpный не держится яд
и ржавчина, неизменно оно сияет.
(453-456)
Друг, был бы ты так же причастен смыслу, как несмыслию,
и благоразумен столь же, сколь ты безумен,
согражданам ты б столько казался достойным,
насколько теперь не стоишь ничего.
(457-460)
Не ладно это, молодая жена, a муж старый,
не слушается она кормила, как челн,
якоря сдают; концы порвав, она ночами
часто в другую заxодит гавань.
(461-462)
Ум никогда при неисполнимом не держи, не починай
вещи, коим нет исполнения.
(463-464)
Без труда что-то досталось от богов - это ни стыдно,
ни славно. Славятся трудные дела.
(465-466)
B доблести изощряйся, и правда да будет тебе мила,
a нажива да не одолеет та, что постыдна.
(467-496)
Никого из них против воли y нас не запирай;
и за дверь, коль нe хочет, не гони,
и спящего, Симонид, не буди, если кого из нас,
на грудь принявшиx, бессильный охватит сон;
не спится кому - не приказывай против воли спать:
«все то досаждает, что подневольно»*;
хочет кто пить - пусть подойдут, нальют,
не всякую ночь натешишься вволю.
Ну a я - у меня мера медвяному вину,
мысля об утешителе-сне, иду домой.
Вернуcь, как всего приятней выпившему человеку,
не трезв, конечно, и пьян не слишком.
Кто ж меру в питье превысил, тот больше
над языком не властен, ни над умом,
несусветное болтает, что трезвoму будет [ему же] стыдно,
не стыдится, раз пьян, что угодно делать.
Прежде благоразумный, теперь он глупый. Это
зная, ты уж вином не заливайся,
a либо встань непьяный - зачем покоряешься
желудку, словно дурной поденщик, -
либо оставайся, да не пей. A ты c нелепым
«наливай» носишься - ну и пьян,
ибо один раз «за дружбу», в другой «налито»,
там «богам возлияние», да «под руку глянь»,
и не скажешь «спасибо, нет», хотя неодолимый только,
много раз осушив, нелепость нe скажет.
Нет, разговаривайте по-хорошему, y кратера сидя,
прочь взаимную вражду отогнав,
к одному обращаясь и вместе ко всем -
тогда выйдет пир, приятности не лишенный.
*Ср. с «Законами Ману» о подневолии. Собственно, все начало этой элегии в развернутой форме иллюстрирует отмеченную мысль.
(497-498 )
Пьют и безумный, и благоразумный,
ну a сверх меры, так улетает разум.
(499-502)
Серебро и золото огнем люди знающие
распознают, a мужа ум выявит вино:
как ни сметлив, питьем сверх меры он ум убивает:
позора не минет, каким бы мудрецом ни был.
(503-510)
Отяжелела, Ономакрит, голова, одолело меня
вино, уж больше я не хозяин уму
нашему; храмина кружится; ну-ка я встану
попытать, не владеет ли вино и ногами,
и умом в груди; боюсь, налившись, нелепость
сделать, и станут бранить сильно.
Беда, когда много пьют, a ежели кто c толком
пьет, так оно не плохо, a хорошо.
(511-522)
Пришел ты, Клеарист, через море глубинное
к нищему сюда - сам, o беда, нищий.
Ничего, уложим на корабле под банки,
что y нас есть, Клеарист, что боги дали.
Все лучшее - твое будeт, a придет c тобою
друг твой - устраивайся для нашeй дружбы.
Что есть - ничего прятать не стану, и за большим
ради встречи [тоже] ни кому не побегу.
A спросят, каково живу, ответишь так:
«По-хорошу, так тяжко, а по-тяжку, так и xорошо,
отцовского друга примет, не уклонится,
a приемы для чужестранцев - этого нет».
|
| « Изменён в : 05/27/07 в 18:16:35 пользователем: Mogultaj » |
Зарегистрирован |
Einer muss der Bluthund werden, ich scheue die Verantwortung nicht
|
|
|
passer-by
Завсегдатай
Идут по земле пилигримы...
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 194
|
(363-366)
Jlаскай врага словами, а попадется -
мсти, и уж предлога-то и не ищи.
На уме у тебя свое, а на языке пусть будет всегда медвяно –
это, знаешь, у подлых сердце кипит [так, что заметно].
Хотела спросить: здесь слово "подлый" в прямом смысле?
"подлый - низкий в нравственном отношении, бесчестный". Сл. Ожегова. Почему бесчестно, если виден гнев и неприятие врага? 
|
|
Зарегистрирован |
|
|
|
Mogultaj
Administrator
Einer muss der Bluthund werden...
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 4173
|
"подлый" здесь выбрано Гавриловым сознательно в архаическом смысле - "дурно-воспитанный и/или дурно-ведущий-себя в силу низкого происхождения и отсутствия должного воспитания, а также в силу сниженности и грубости нравов среды".
В данном случае имеется в виду, что человек (по невоспитанности) не умеет (или не считает нужным) сдерживать своих эмоций.
|
|
Зарегистрирован |
Einer muss der Bluthund werden, ich scheue die Verantwortung nicht
|
|
|
Mogultaj
Administrator
Einer muss der Bluthund werden...
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 4173
|
(523-526)
Не зря, о Плутос, тебя так почитают люди,
до чего ж легко ты изъяны сносишь!
Это ж добрым пристало быть с богатством,
а бедности подобает угодить к дурным.
(527-528 )
Увы мне, о юность, о губительная старость –
эта подошла, та сбирается в путь.
(529-530)
Ни одного я не выдал верного друга-товарища,
и нет в моей душе рабского ничего.
(531-534)
Всегда теплеет у меня нутро, чуть заслышу
зазвучавших флейт любимый голос,
радуюсь благу - пить и флейтиста слышать,
радуюсь, благозвучную лиру в руках приладив.
(535-538 )
Рабская голова никогда пряма не бывает,
вечно склонена, пригнута выя -
из лука морского ни роза не вырастет, ни гиацинт,
у рабыни свободное не родится дитя.
(539-540)
Муж этот, милый Кирн, себе же кует оковы,
если мой разум не повредили боги.
(541-542)
Страшусь, Полипаид, как бы город не погубила дерзость,
та самая, что кентавров-сыроядцев.
(543-546)
По отвесу и по угольиику надо выправить, Кирн,
эту тяжбу, сторонам обеим воздав свое,
по пророкам и знаменьям, по возженным жертвам,
чтоб не укорили в ошибках постыдно.
(547-548 )
Силой [несправедливо] зла никому не чини, для справедливого
завоевательней нет, чем благодеяние.
(549-554)
Безголосый вестник многослезную подъемлет войну,
Кирн, с вершины просияв дальной.
А ну, взнуздай-ка прытконогих коней -
супостату навстречу им выйти время.
Теперь недалёко, пространство они [успеют] одолеть,
если мой разум не повредили боги.
(555-556)
Дерзать надо мужу, в тяжкую скорбь угодившему,
да у бессмертных перемены просить.
(557-560)
Размысли; решение тут на лезвии ножа:
либо много получишь, либо совсем мало;
оттого-то, слишком домогаясь преизбытка,
не вгони себя, [смотри,] в великую нужду.
(561-562)
Мне б самому иметь [разве что] кое-что, а все богатство врагов
передать друзьям во владенье.
(563-566)
Званым быть в гости надо и сидеть с мужем достойным,
что всю превзошел мудрость,
ему внимать, когда мудрое говорит, чтоб научаться,
и вернуться домой, так поживившись.
(567-570)
Резвлюсь, юностью наслаждаясь: под землей долго,
жизнь утратив, камнем буду лежать
безгласным; свет солнца любезный оставлю и,
как ни достоин, не увижу боле.
(571-572)
Мнение - великая беда людей, наилучшее - опыт,
многие слывут добрыми, не будучи испытаны.
(573-574)
Сделано добро и получено - зачем ты вестника зовешь?
Весть о благодеянии - простое дело.
(575-576)
Бросают меня друзья, оттого что с врагом считаюсь,
как кормчий с каменьем подводным.
(577-578 )
«Доброго легче сделать дурным, чем достойным дурного»;
меня этому не учи - уже я в возрасте.
(580-583: диалог супругов)
- Ненавижу мужа дурного, голову себе покрыла,
ум легок, как у маленькой птички.
- Ненавижу женщину-попрыгунью и мужчину-дуралея,
кому не лень чужую пахать пашню!
(584-590)
Ну, что было, то упразднить нельзя;
что будет, о том пекись.
Опасно деяние - никто, начиная дело,
не знает, где оно кончится.
Кто за славой пустился бездумно, в великом
пребывает и тяжком ослепленье,
а чьи поступки прекрасны, того бог окружает
добрым счастием, от безумства ограждая.
(591-594)
Ровно следует принимать, что дают смертным боги,
и легко любую сносить долю,
ни бедами не отравляясь слишком, ни радостью вдруг
не упиваясь, пока не виден предел последний.
(595-598 )
Давай-ка, милый, издали приятели будем -
кроме богатства, все пресыщает.
А что до нашей дружбы, так дружись с другими
мужами, кто лучше твой ум постигли.
(599-602)
3априметил я тебя на избитой тропе, где ты
и прежде рыскал, изменяя дружбе.
Прочь иди, людям неверный, богам противный,
со змеей за пазухой в отливах холодных.
(603-604)
Вот такие и магнесийцев погубили продерзкие дела,
какие теперь сим священным завладели градом...
(605-606)
Пресыщение много больше, чем глад, сгубило уже
людей, желавших большего, чем следовало бы.
(607-610)
Есть сперва малая радость в обмане, но под конец
барыш постыдный пополам с бедой бывает;
хорошего ничего мужу не будет,
раз изошла ложь из виновных уст.
(611-614)
Ближнего обругать без труда, а то и выхвалить -
подлых мужей заботы эти;
молчать они не желают - дурные, дурное мелющие,
вот добрые - те меру всему знают.
(615-616)
Ни одного, как есть, доброго и меру знающего мужа
среди тех, что нынче, не видит солнце.
(617-618 )
Нe так все свершается, чтобы людям совсем по нраву,
потому как смертных бессмертные крепче.
(619-622)
От безысходности ворочаюсь, сердцем терзаясь,
нет, не миновал бедности я мету.
Все уважат богатого, а не уважат бедняка,
у всех людей на уме одинаковое.
(623-624)
Всяческие пороки у людей бывают, всяческие
и доблести, и приемы жизни.
(625-626)
Худо разумному средь безумцев рассуждать,
а молчать вечно - и вовсе нельзя.
(627-628 )
Да, скверно пьяну быть среди трезвых мужей,
скверно и трезвому оставаться средь пьяных.
(629-632)
Юность и младость ветреной делают мысль мужа,
и души многих попадаются в сети;
чья мысль не сильней страсти, тот вечно ослеплен,
Кирн, а там и совсем сетями опутан.
(633-634)
Дважды и трижды, что взошло на ум, обдумай, -
в слепоте неистовый живет муж.
(635-636)
За мужами добрыми суждение ступает и скромность –
теперь и средь множества таких мало.
(637-638 )
Опасение и надежда у людей похожи –
оба тягостные божества.
(639-640)
Бывает, удаются нежданно-негаданно дела
людей, а раздумья окончатся ничем.
(641-644)
Не узнаешь ты ни друга преданного, ни врага,
пока не напал на важное дело -
за чашей множество милых бывает приятелей,
а в важном деле их поменьше.
(645-646)
Маловато найдешь верных, заботливых приятелей,
очутившись душой в безысходности крайней.
(647-654)
Стыд нынче сгинул среди людей,
бесстыдство по земле гуляет.
Подлая бедность, что [ж ты], усевшись на захребетье,
и тело мое растлеваешь*, и мысли?
Ты против воли пакости любой насильно научишь,-
а ведь я-то знаю, что красно и достойно!
Было бы благо да дружба богов бессмертных,
иной, Кирн, доблести я [уже и] не жажду…
*досл. «позоришь». Смысл стихотворения – самообличительный: Феогнид ловит себя на том, что бедность доводит его до того, что он, - хотя и знает, что прекрасно и достойно, - уже стремится не к доблести, а к благам и удаче, посылаемой богами, . Это Феогнид и называет «позором», в который его мысли погружает бедность, подталкивающая его таким образом к «пакостям».
(655-656)
Кому тяжело, Кирн, с тем томительно всякому;
только на день чужое горе*.
*= «на сочувствие чужому горю отрываются не долее дня; немного душевной силы люди готовы отделять на сочувствие»
(657-658 )
Слишном не растравляй душу бедой и удаче
не [слишком] радуйся - муж добрый, кто сносит все.
(659-666)
Нельзя так клясться! Что это: «тому не бывать!»?
прогневятся же [на такую клятву] боги, от коих свершение!
Ну, сделал - так что? из неудачного выходит удачное
и неудача из хорошего. Вон тот бедняк
вдруг богат, а кто был добром тучен,
нежданно все в одну ночь потерял;
и благоразумный ошибается, и безумец иной раз славу
сыщет, и честь приходит к дурному.
(667-682)
Были бы деньги, Симонид, я бы так
не уязвлялся с добрыми рядом,
а теперь, хоть знакомы, они идут мимо, а я
безгласен от нищеты, и хорошо же она меня знает!
Паруса белые спущены, и вот нас уносит
с Мелийского моря сквозь непроглядную ночь;
вычерпывать не желают, накидывается море
чрез оба борта. Вряд ли кто
и спасется, а те налегают, уж честного отставили
кормчего, что умело стоял на страже.
Деньги грабят силой, пропал порядок,
и дележ стал неравный,
грузчики правят, дурные выше добрых,
волна, боюсь, поглотит корабль.
Это у меня загадано притчей для добрых -
кто мудр, тот и плохое предвидит.
|
| « Изменён в : 05/25/07 в 12:56:33 пользователем: Mogultaj » |
Зарегистрирован |
Einer muss der Bluthund werden, ich scheue die Verantwortung nicht
|
|
|
Mogultaj
Administrator
Einer muss der Bluthund werden...
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 4173
|
(683-686)
Многие, ничего не смысля, богаты, другие благ
ищут, терзаемы бедностью тяжкой,
вот и нет ни тем, ни другим пути к делу,
раз одним деньги мешают, а ум - другим.
(687-688 )
Нельзя смертным с бессмертными бороться [успешно]
или там тягаться, будто в суде - никому нельзя!*
(*формы глаголов этого текста – аористы – и сравнение с другими текстами Феогнида доказывают, что речь идет не об этическом осуждении некоей противобожеской линии поведения, а об оценке отдельных актов – попытоек бороться и тягаться с богами – как бессмысленных).
(689-690)
He нужно портить, чему не надо портиться,
как и вершить, чему нехорошо свершиться,
(691-692)
Да свершишь радостно путь чрез великое море,
и вернет тебя Посейдон друзьям на радость.
(693-694)
Многих мужей сгубило в безумствах пресыщение –
трудно меру постичь, когда к хорошему доступ вволю.
(695-696)
Устроить не могу, чтоб все тебе, дух мой, было ладно;
крепись: не один ты жаждешь благ.
(697-698 )
Все у меня хорошо - друзей много, а стрясись страшное -.
и уж меньше тех, кто мне в душе верен.
(699-718 )
Большинству людей одна «доблесть» известна -
богатеть, а от остального нет им проку,
хотя бы ты строг был к себе Радаманфа не меньше
иль знал бы больше Сизифа Эолида,
что из Аида самого многоумно вышел,
Персефону вкрадчивой речью уговорив,
ту, что умопомрачительное на человеков забвенье наводит
(а ведь такого никто не придумал,
кого уж покрыла смерти черная туча,
и пришел в сень отцветших,
темные миновав ворота, что запираются за
умерших душами, хоть они и несогласны, -
так ведь и оттуда ушел Сизиф герой
на свет солнца, миогоразумный), -
или сочинял бы ты выдумки, схожие с правдой,
и был у тебя богоравного Нестора язык,
хотя б ногами ты был скорых быстрее Гарпий,
Борея детей, чьи ноги - шасть и нет.
Что ж! примем тогда одно суждение все:
для большинства в богатстве - вся сила.
(719-728 )
Для богатого, у кого серебра много,
золото есть и поля хлебоносные,
кони, мулы, прилично иметь, что положено,
а еще «чтобы желудку и бедру и ногам было славно
от женщин и мальчиков». А случись это
в самую пору и с юностью в лад -
так это уж роскошь для смертных, ибо излишнего
никто не забирает с собой в Аид,
и даже с выкупом не убежишь смерти, тяжких
болезней и злой наступающей старости.
(729-730)
Пестрые крылышки достались людским заботам,
все верещат, как быть им, как жить.
(731-752)
Отче 3евс, да будет то желанно богам, чтоб, если гнусные
с дерзостью слюбились и желанны были их
духу пакостные дела, и если кто их искусно
чинит, на богов ничуть не глядя,
так пусть же он бедой и заплатит, а уж потом
бедою детей не станут отца бесчинства!
Дети неправедного отца, если мыслят и поступают
правильио, Кронид, опасаясь твоей ярости,
[или] рано возлюбив правду, наравне с согражданами,-
чтоб такие за преступление отцов не платили.
Это желанно да будет блаженным; а нынче кто содеял,
не наказан, а другой беду терпит после.
И вот еще, царь бессмертных: справедливо разве,
чтобы тот, кто далек от дел неправедных
и преступленья, и гнусиой клятвы не ведает,
справедливый, терпел несправедливо?
И какой же смертиый, на такого глядя, бессмертных
будет уважать, и какое состояние будет,
когда муж неправый, не останавливающийся ни перед чем, ни людского
гнева, ни божественного не опасаясь,
богатством пресытившись, наглеет, меж тем как правый муж
сохнет, тяжкой бедностью терзаясь?
(753-756)
Богато, друг, и праведно деньги делай,
храня подале от необузданности скромную душу,
всегда памятуя об этих речах - когда-нибудь
добром помянешь, что внял благоразумному слову.
(757-768 )
Да воздвигнет Зевс, в эфире живущий, над этим градом
десницу на вечную его непобедимость,
а с ним и другие блаженные боги, и пусть Аполлон
направит язык наш, как и разум.
Звени ж, форминга, и ты, флейта, святой напев,
а мы возлиянья богам в угоду
сотворим, друг с другом беседуя приятно,
пред войной пред мидийской мало робея.
Так да будет! оно и лучше с веселым духом
от забот в стороне в веселии жить,
себя услаждая и прочь злой отгоняя рок,
срок гибельный и предел смертный.
(769-772)
Должно служителю Myз и вестнику, когда что изрядное
знает, жадным на мудрость не быть;
нет, одно замышлятъ, являть другое, отделывать третье,
какой им прок, что он про себя ведает?
(773-782)
Феб владыка, ты, кто воздвиг верхнего града твердыню,
Алкафою, поросли Пелоповой, на утеху,
ты и отринь наглое мидийцев войско
от града его, дабы народ, веселясь, тебе
с наступленьем весны славные творил гекатомбы,
наслаждаясь кифарой и пляской прелестной,
пеанными хорами и кликами подле твоего алтаря.
Видя несмыслие эллинов, я страшусь
гибельного для народов раздора, но ты, Феб,
милостиво этот наш град храни.
(783-788 )
Побывал я как-то и в сицилийской земле,
побывал и в лозной долине эвбейской,
и в Спарте славной у Эврота, заросшего тростником,
всем от души полюбился мой приход,
но не было у меня той услады душевной, -
видно, нет ничего отчизны милее.
(789-792)
Пусть не явится у меня никакого нового устремления,
кроме доблести и мудрости, но оставаясь при том же,
буду наслаждаться формингой, и пляской, и пеньем,
имея достойный ум добрых мужей.
(793-796)
Ни чужестранца не завлекай в мерзкие деяния,
ни своих, но, любя справедливость,
собственную услаждай душу*; а уж свирепые сограждане
о тебе скажут - кто дурно, а кто и получше.
*То есть: услаждай собственную душу, ограничивая себя в этом границами справедливости из любви в ней самой.
(797-798 )
Добрых один бранит очеиь, другой хвалит,
а о дурных памяти нет вовсе.
(799-804)
Средь людей на земле нет нехулимого,
[помни это люди, злоречие] не заботило б многих.
Н е народился такой человек и не будет такого,
кто всем полюбившись в Аид сокрылся;
ведь и тот, кто смертными и бессмертными правит, -
Зевс-Кронид - смертным всем понравиться не умеет.
(805-810)
Резца и отвеса, и угольника верность
паломнику, Кирн, должно сберечь,
когда пифийская пророчица бога
глас явит из мощной святыни храма,
ибо прибавь что-либо - и уж нет исцеления, убавь -
опять не избежишь божественной западни.
(811-814)
Вещь мне приключилась, хоть гадкой смерти не хуже,
зато и всего прочего, Кирн, удручительней:
бросили меня друзья, и я, сблизясь с врагами,
сведаю, каково и у них нутро.
(815-816)
Бык, мощной ногой ступив, придавил язык мне,
не дает высказать. А я-то знаю.
(817-818 )
И все ж, о Кирн, суждено изведать, так не увильнешь,
и что суждено изведать, изведать не страшусь.
(819-820)
В треклятую беду мы попали, и теперь всего бы лучше,
Кирн, чтоб взяла обоих смертная доля.
(821-822)
Кто непочтителеи к родителям престарелым,
тот, Кирн, не найдет себе места.
(823-824)
Не пособляй тирану, соблазну наживы уступив,
и не убивай его, клятвы богам принесши.
(825-830)
Как это хватило у вас духу под флейту петь,
когда с площади [уже] видна граница
земли, что на пирах кормит плодами вас, носящих
на русых волосах пурпуровые венки.
Ты лучше, Скиф, волосы обрезай да кончай гульбу,
оплакивай благовонный край, что гибнет.
(831-832)
Верностью сгубил имущество, вероломством спас,
мысль получается, как ни кинь, тяжкая.
(833-836)
Все пошло прахом и пропадом, и никто тому, Кирн,
не причина из бессмертных богов блаженных;
это подлых насилие, нажива и наглость
из многих благ в беду нас ввергли.
(837-840)
Двe относительно питья погибели у скверных людей -
воздержность изнурительная или тягостное похмелье.
Так я уж посредине удержусь, меня не уговоришь
чтобы вовсе не пить или пьянеть слишком.
(841-844)
Вино вообще мне любезно, а то нелюбезно,
когда, налившись, к врагу бросаюсь [как к другу];
нет, лишь покажется низ верхом,
тут же, попойку прекратив, идти домой.
(845-846)
Мужу процветающему помешать - дело пустое,
а помочь обездоленному - тяжкое.
(847-850)
[Только] наступи пятой на безмысленный народ, бодцом бей
острым, тесное наложи ярмо -
[и] истовее к господину не сыщется народа
средь людей, сколько есть под солнцем.
(851-854)
3евс да погубит Олимпиец, если кто приятеля своего,
лопоча нежно, обманывать хочет:
«И прежде чудесно было, мол, а теперь того лучше!», -
потому - какая дружба с подлыми?!
|
| « Изменён в : 05/27/07 в 00:57:02 пользователем: Mogultaj » |
Зарегистрирован |
Einer muss der Bluthund werden, ich scheue die Verantwortung nicht
|
|
|
Mogultaj
Administrator
Einer muss der Bluthund werden...
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 4173
|
(855-856)
Часто зтот город из-за начальников негодных,
словно корабль сбившийся, на берег кидало.
(857-860)
Только завидят друзья, что дела у меня скверные,
отвернутся, смотреть не желая;
а если откуда достойное выпало, что изредка бывает, -
сколько приветствий и какая любовь.
(861-864)
Бросают меня друзья, ничего не хотят за мною дать,
хотя явились мужчины. Так я сама же
с вечера выйду, а обратно вернусь под утро,
под пение просыпающихся петухов.
(865-868 )
Бог многим мужам негодным дарует счастье
отменное, кто ни себе не на пользу,
ни друзьям. А великая слава доблести пребудет вечно,
ведь муж-воитель землю и град спасает.
(869-872)
Да упадет на меня сверху громада широкого неба
медного, земных людей ужас,
если я тем в помощь не буду, кому любезен,
а врагам на горе и досаду великую.
(873-876)
Вино, частью хвалю тебя, частью порицаю, а в целом
ни врагом тебе быть, ни другом не могу.
Ты отлично, ты и дурно; кто из тех, в ком мудрости мера,
тебя хулит или тебя хвалит?
(877-878 )
Бодрись, дух мой, - скоро уж другие мужи
будут, а я умру и буду черная земля.
(879-884)
Пей вино, что мне с вершины Тайгета
принесли лозы, а насадил их старец
в лощинах горных, Феотим, богам любезный,
из Платанистунта воду студеную подведя.
Такого выпьешь, и тяжкие рассеются стремления,
примешь и станешь куда резвее.
(885-886)
Мир и богатство да пребудут в городе – [время], когда я с другими
гуляю, по злой войне не скучая.
(887-890)
Не слишком-то слушай зычный голос глашатая,
ибо не отеческую мы землю защищаем.
Впрочем, стыдно, будучи рядом и на быстроногих
конях, не взглянуть на слезную войну.
(891-894)
Где же мужество? сгинул Керинф, вырезают
виноградный добрый Лелант,
и бегут добрые, а дурные правят городом -
так погуби же, 3евс, дом Кипселидов!
(895-896)
Ничего лучше ясного суждения ие имеет муж в себе,
и ничего, Кирн, больнее безрассудства.
(897-900)
Кирн, если за все на людей смертных гневаться,
узнавать, какой у каждого в груди ум,
и кто что содеял справедливо или несправедливо, -
великая была бы беда для смертных.
(901-902)
Один получше, другой хуже в своем деле,
но никто из людей не умудрен на все.
(903-932)
Кто на расход не охоч, а до денег охотник,
высокой доблестью для понимающих наделен,
потому как коли можно было б увидеть конец жизни,
когда, ее закончив, надлежит перейти в Аид,
тогда уж верно тот, кому дольше ждать своего срока,
больше бы приберегал, что у него есть.
Только нельзя [это], как зто мне ни прискорбно,
как ни уязвлен я в душе, как дух ни противится.
Стою на распутье: две предо мною дороги,
размышляю, которая лучше:
не транжиря, провести жизнь в скудости
или жить сладко, мало что делая.
Видел я одного, что сберегал, и, богатый, никогда желудку
еды пристойной не давал,
одиако, ничего не добившись, в чертоги Аида спустился,
а деньги достались кому попало -
зря наживал и не передал, кому хотел….
И другого я видел: тот желудок улещивал –
и, деньги протратив, сказал: «Усладил себя и съезжаю».
Теперь у друзей просит, чуть кого завидит.
Потому всего лучше, Демокл, по деньгам
мерить траты свои и усилия:
потрудившись, не отдашь ты свои труды другому,
и не-дойдешь, попрошайничая, до раболепия;
не разбегутся все твои деньги под старость,
а ведь с этими людьми лучше уж деньги иметь!
Потому как, если богат, друзей много, а бедствуешь -
меньше, и тот же самый, ты уж не в том достоинстве.
Приберегать потому лучше, что и мертвого не оплачет
никто, пока не увидит, что деньги [от него] остались.
|
|
Зарегистрирован |
Einer muss der Bluthund werden, ich scheue die Verantwortung nicht
|
|
|
Mogultaj
Administrator
Einer muss der Bluthund werden...
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 4173
|
(933-938 )
Мало кому из людей доблесть и красота сопутствуют,
и счастливец, нто получил и ту и другую.
«Все его почитают; и молодые сверстники
ему дают дорогу, а то и старшие.
Старея, он приметен среди сограждан, и никто по справедливости
ему не повредит и по уважительности».
(939-942)
Не могу голосом звонким петь, словно соловей, -
я ж и прошлую ночь разгуливался шумно,
на флейтиста валить не стану - просто меня приятель
превосходит, наукою не обделен.
(943-948 )
Песнь заведу, поближе к флейтисту ставши
справа, да богам помолюсь беесмертным.
IIойду по прямой черте, никуда с пути не уклоняясь,
да будут безупречны все мои помыслы:
послужу отечеству, городу пышному, к народу
не сворачивая и мужей не слушаясь неправедных.
(949-954)
Словно лев, в силе увереиный, молодую лань
лапами задрав - крови я не напился;
на высокие стены [с боем] взойдя - града не опустошил,
коней запряг, а на колесницу не взошел;
содеяв, не содеял, и не совершил, совершив,
не учинил, учиняя, и преуспев, не преуспел.
(955-956)
У благодетельствующего скверным - две беды:
многого лишить себя, а благодариости никакой.
(957-958 )
Если немалым благом я тебя одарил, а ты неблагодарен,
[ну попробуй,] приди-ка еще в дом к нам с нуждою.
(959-962)
Покуда один я из ручья свежего пил,
до чего хороша-сладка мне казалась вода,
а теперь сколько мути - не то вода, не то жижа; нет,
из другого ручья иль реки пить буду.
(963-970)
Никогда не хвали, пона не распознал отчетливо мужа,
каков по складу, по строю и обычаю -
потому как многие прячут ложный, обманный нрав,
прикрывая его мимолетными чувствами,
да только время у всех у них нрав выявляет:
так и я промахнулся сильно в суждении,
поспешил с хвалою, всего твоего нрава ие распознав,
а нынче, точно корабль, стою на рейде.
(971-972)
Какая доблесть пить, чтобы состязаться в питье,
если дуриой муж часто доброго побеждает?
(973-978 )
Чуть только покроет человека земля,
и сойдет он в Эреб, Персефоны чертоги,
не насладится ни звуком лирным, ни флейтиста игрой,
ни воздыманьем Диониса даров.
Это видя, буду тешить свое сердце, покуда проворны
колени и не дрожит еще голова.
(979-982)
«Ты мне не будь друг на словах, но и на деле»,
руками старайся и деньгами вместе,
и не так, чтобы за чашей словами мой тешить ум,
«а делом-являть благо, какое можно».
(983-988 )
Мы в ликованиях юных приютим наш любезный дух,
пока выносит приятные труды наслаждеиья,
ибо в миг, словно мысль, светлая уносится юность –
даже коней скок не бывает быстрее,
когда несут [в колеснице] анакта-владыку на копьебориое дело
неистово, хлебным наслаждаясь полем.
(989-990)
Когда пьют - пей, а наcытишь свой дух -
пусть никто не узнает, как тебе тяжко.
(991-992)
Иногда порадует дело, а иногда бездействие
досадит, не всякий всегда может.
(993-997)
Положи, Академ, песню завести на день целый,
а наградой - мальчик прекрасноцветущий
тебе или мне, кто победит в бою за мудрость,
и узнаешь, насколько лучше ослов мулы*.
*То есть насколько лучше мальчики женщин. Мальчик как секусальный объект тут сопоставляется с мулом, а женщина – с ослом на основании двух оппозиций: «природное (гетеросексуализм и осел) – искусственно выведенное / заведенное (гомосексуализм и мул; греки, вопреки фактам, полагали, что однополый секс у животных не встречается и является сверх- или противоприродным ухищрением людей)» (1) и «плодовитое (гетеросексуальный секс и осел) – заведомо бесплодное (гомосексуальный секс и мул)» (2).
(998-1002)
Лишь солице в эфире цельнокопытных коней
окликнет, что дню - половина,
покончим с обедом, благами разными
желудок ках душе угодно натешив,
и пусть несет умыванье прочь, а венки - сюда
милая, с тонкими руками девушка-лаконка.
(1003-1012)
«Вот доблесть, вот подвиг у людей наилучший,
его и добиваться мудрому мужу,
вот общая города и народа гордость -
муж, что в землю врос, врагов отражая».
Людям завет общий: пока у человека юности
светлый цветок и в уме здоровые мысли,
нежить себя своим имением, ибо юн не станешь
дважды волей богов и не уйти от смерти
смертным человекам, а злая лезет старость
губительная, хватая за самую макушку.
(1013-1016)
О, блажен и счастлив и богат всякий, без борений
в черный чертог Аида сошедший,
врагов не трепеща, не понужден к злодеянью,
друзей не испытавший, каковы [на деле] их мысли.
(1017-1022)
Вдруг несказуемый пот по мне хлынул –
жутко глядеть на сверстников цветение,
нежных и красивых: ему бы дольше длиться,
«но краткотечна, будто как сон,
бесценная юность, и губительная, безобразная
вдруг над головою нависает старость».
(1023-1024)
Никогда врагам шеи не подставляй под ярмо
тесное, хоть Тмол над головой нависни.
(1025-1029)
Скверные по дрянности своей как-то суетны умом,
а у добрых всегда действия прямее.
И легки же люди на дрянные дела,
трудней, Кирн, доброе дело справить.
|
| « Изменён в : 05/27/07 в 18:14:22 пользователем: Mogultaj » |
Зарегистрирован |
Einer muss der Bluthund werden, ich scheue die Verantwortung nicht
|
|
|
Mogultaj
Administrator
Einer muss der Bluthund werden...
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 4173
|
(1029-1036)
Будь спокойна, душа, в беде, как бы ни было тяжело,
это у подлых сердце несдержанное.
Неисполнимыми начинаньями не умножай скорбь
злобно не злобись - не докучай друзьям
и врагов не весели. Даяний, что богами назначены,
нелегко убежать смертному мужу,
хоть спустись он до основания порфирных вод,
хоть стереги его непроглядный Тартар.
(1037-1038b)
До чего ж трудно доброго обмануть мужа -
это, Кирн, у меня давно так решено;
и прежде известно было, а теперь еще лучше, -
потому никакой дружбы нет с подлыми.
(1039-1040)
Бессмысленны люди и глупы, что вина
не пьют, когда звезда пришла Пса
(1041-1042)
Эй, флейтиста сюда. У плачущего [врага] давайте
пить, веселиться, его бедами наслаждаясь.
(1043-1044)
Спать! Об охране заботится стража градская
равнинной милой родины нашей.
(1045-1048 )
Зевсом клянусь, да хоть бы кто и улегся, покрывшись,
а нас, гуляк, они приветливо встретит.
Нынче пить-веселиться, беседуя изящно,
а чему быть потом - богов забота.
(1049-1054)
Я тебе так посоветую, словно отец сыну,
отлично, а ты в мысль уложи и в душу:
никогда не спеши дурное сделать - нет, глубоко
в душе обдумай, в добром уме и здравом;
это у сумасбродов душа как на крыльях летает и ум,
а в разум добрый, отличный приводит дума.
(1055-1058 )
В сторону разговоры, давай бери
флейту - помыслим о Музах оба,
это ж они нам дали возлюбленные дары,
тебе да мне, городам соседским на утеху.
(1059-1062)
Уклад каждого, Тимагор, раагадывать, издали
глядя, трудно и тому, кто мудр,
раз у одних богатством зло прикрыто,
у других доблесть - под бедностью жуткой.
(1063-1068 )
Юности - ночь напролет со сверстником спать,
делам вожделения не ставя предела,
с гуляками петь под флейту - и это можно.
Ничего нет, что было б сладостней
мужам, да и женам. Что богатство? стыдливость что?
Bсe превосходят утехи в своем веселье.
(1069-1070b)
Несмысленны люди и глупы: по мертвым воют,
не о цвете, что гибнет, юном;
наслаждайся, дух мой, - скоро уж здесь другие
будут, а я, мертвый, буду черная земля.
(1071-1074)
Кирн, поворотлив и многолик с друзьями будь,
тот принимая уклад, каков сродни каждому:
нынче сюда подавайся, там настройся иначе,
великой доблести выше искушенность.
(1075-1078 )
Деянья несодеянного всего трудней конец
распознать, каким его бог свершить захочет.
Мрак кругом, и покуда не свершится,
непостижны смертным безысходности пределы.
(1079-1080)
Никогда я врага хулить не стану, коль он достойный,
и скверного не похвалю, будь он и друг.
(1081-1082b)
Чревата, Кирн, наша родина, - родит, боюсь, мужа,
наглого, тяжких раздоров вождя.
Граждане - те еще здравы умом, зато вожди
готовы уж впасть во всяческое зло.
(1082c-1084)
«Ты меня не лелей словами, мысли оставляя в стороне,
если меня любишь и верен умом,
ты люби меня чистым умом, а то отрекись,
враждуй, явную затеяв ссору» -
вот как должио достойно помыслы направить
к другу, и так хранить их до конца.
(1085-1086)
Много трудного перенесешь, Демонакт, раз не умеешь
делать то, что тебе не по нраву.
(1087-1090)
Кастор и Полидевк, вы, что в божеском Лакедемоне
живете у Эврота, реки, текущей красиво:
когда другу замыслю зло, пусть на меня же падет!
А он мне - ему вдвое да будет.
(1091-1094)
Худо у меня на душе от нашей любви -
ненавидеть не могу, как и любить,
зная, как тяжко друга ненавидеть,
как тяжко и любить против воли.
(1095-1096)
Другого кого присмотри, а мне нужда какая
это делать? сперва меня за прошлое поблагодари.
(1097-1100)
Я теперь вздымаюсь на крыльях, словно птица
с просторной глади, мужа дурного бежал,
силки порвав. А ты, моей любви себя лишивший,
позже оценишь мою сметливость.
(1101-1104)
Кто бы ни присоветовал и ни велел тебе
удалиться, нашу дружбу бросив, -
наглость и магнесийцев сгубила, и Колофон,
и Смирну, а вас, Кирн, погубит всяко.
(1104a-1106)
Мнения - великая беда людей, наилучшее - опыт,
часто иной добрым слывет, хоть не проверен,
вот если при испытании, когда потрут свинцом, выйдешь
чистое золото, тогда ты всем хорош.
(1107-1108 )
О, как я жалок - врагам потеха,
а друзьям тягостен в жалкости стал.
(1109-1114)
Прежде добрые, Кирн, - нынче дурные, встарь дурные -
нынче добрые. Кто стерпит, на то глядя,
как добрые в бесчестии, а те, кто хуже, получили
честь! и женится на дочери дурного достойный!
Друга друга обманывая, насмехаются друг над другом,
памяти не имея ни о добром, ни о дурном.
(1114а-1114b)
В безысходности ворочаюсь, сердцем терзаясь,
нет, не миновал бедности я мету.
(1115-1122)
Ты, денежиый, бедностью меня укорил, но ведь кое-что
есть у меня, а другое сделаю, богам помолившись:
«Богатство, из богов прекраснейшее и вожделеннейшее,
с тобою и дурной достойным становится;
да пребуду еще в юности и да любит Феб-Аполлон меня,
сын Латоны, и 3евс, бессмертных царь,
пока я, праведный, от всяческого зла вдали
юностью и богатством дух согреваю».
(1123-1128 )
О бедах не поминай - мие их словно Одиссею выпало,
что из Аида чертогов великих умел уйти;
он же, духом безжалостный, женихов перебил
радостно Пенелопы, жены законной,
что так уж ждала его, у сына милого живя,
пока он земли и моря сумеречные исходил углы.
(1129-1134)
Напьюсь – и мало мне дела до бедности душегубной
и до мужей враждебных, что меня бранят,
я над юностью милой, оставляющей меня, причитаю
да о тяжкой, что подходит, старости вою.
Кирн, тут друзья, остановим беды начало,
поищем зелий на рану, раз открылась.
(1135-1150)
Надежда - один для людей хороший бог,
прочие на Олимп, все забросив, ушли:
удалилось Верности божество и мужей Скромность,
а вот и Хариты, друг, оставили землю,
Клятвы верные у людей уж не служат правде,
и богов никто не страшится бессмертных;
благочестивых людей сникло племя, ни правил
более не знают, ни благочестия.
Нет, покуда жив и солнца свет видишь,
чествуй богов, с надеждой пребудь,
богам моляся и пышные сжигая бедра.
Надежде первой, ей же последней жертву*.
И помнить, что у неправедных вечно кривой расчет,
бессмертных богов отнюдь не уважают,
вечно их мысли чужим заняты достояньем -
позорный залог дурных деяний.
*Этот текст не противоречит другому тексту Феогнида (637-638 ), где он говорит, что страх и надежда – две тягости, от которых следовало бы избавиться. Там речь шла о надежде как об эмоции, здесь – о надежде как принципиальной воле никогда не сдаваться; поэтому здесь говорится о жертве божеству по имени «Надежда», как бы принимающем такую присягу никогда не сдаваться и одновременно персонифицирующем соответствующую людскую интенцию и способность, а в том стихотворении – лишь о чувстве надежды,_сравниваемом_.с тягостным божеством.
(1151-1152)
Никогда нынешнего друга не бросай и иного не ищи,
скверных людей доверившись речам.
(1153-1156)
«Мне б богатым подальше от злых хлопот
жить безвредио, беды не зная»?
Не жажду богатства, не вымаливаю, мне б
жить скромно, беды не зная!
(1157-1160)
Богатство и мудрость неодолимы для смертных навек,
ибо душу богатством ие перекормишь,
точно так и мудрейший мудрости не бежит,
но жаждет, а души ей [все до конца] не наполнит.
(1160а-1160b)
Мужи нынешние – [для такого дела] юнцы, а мне что за нужда
делать это? Сперва меня за прошлое благодари.
|
|
Зарегистрирован |
Einer muss der Bluthund werden, ich scheue die Verantwortung nicht
|
|
|
Mogultaj
Administrator
Einer muss der Bluthund werden...
Просмотреть Профиль »
Сообщений: 4173
|
(1161-1162)
Лучше ты сокровища не завещай детям, а давай
добрым мужам, Кирн, когда просят.
(1162a-1162f)
Никто не счастлив во всем и совсем, только достойный
смел в беде, ее не показывая,
а подлый ни в удаче не умеет, ни в беде
дух уравнять. Бессмертных подарки
всякие для смертных, бери же смело
дары бессмертных, какие дают.
(1163-1164)
Глаза, и язык, и уши, и ум мужской –
у разумеющих они в груди.
(1164a-1164h)
Таков да будет мой друг, чтобы приятеля
приметив тоску, и тягостного сносил,
словно как брата. Ты это, друг, в душе своей
обдумай, - когда-нибудь помянешь меня.
Искал я да не нашел приятеля верного,
вроде меня, чтоб без обмана совсем;
а пришло испытание - три меня, как злато свинцом,
и объявится наше достоинство.
(1165-1166)
С добрыми водись, а за дурными не гоняйся никогда,
коль далеко ходишь, торгуя.
(1167-1168 )
У добрых достойны ответы, достойны и дела,
а подлые речи дурных ветер уносит.
(1169-1170)
Беда от лжедружбы происходит, это и сам ты узнаешь
хорошенько, обманув великих бессмертных.
(1171-1176)
Боги, Кирн, дают смертным благо мысли,
мыслью человек все пределы объемлет.
О, как блажен, у кого внутри она есть! Сколь она лучше
гордости гибельной и вредоносного пресыщения;
пресыщенье - зло для смертных, хуже и нет,
ибо отсюда, Кирн, идет все злое.
(1177-1178 )
Если мерзких дел ты не претерпел и не содеял,
зто великий, Кирн, знак доблести.
(1178a-1178b)
Смелым быть должно мужу, когда тягостная печаль внутри,
да у бессмертных перемены просить.
(1179-1182)
Кирн, богов стыдись и бойся, ибо это мужу
воспрещает нечестивое и в словах, и в делах,
а что ты тирана-людоеда желаешь свалить,
так на это божьего гнева нет.
(1183-1184b)
Никого, Кирн, лучи смертным сияющего солнца
не видят, над кем бы ни нависала брань;
что за ум у наших горожан, не постигаю,
не нравлюсь им, творю ли вред или благо.
(1185-1186)
Хорошо это - ум и язык, да мало кто уродился,
чтоб и тому, и другому быть хозяином.
(1187-1190)
Никто, коть откупайся, смерти ие избежит, и неудачи
трудной, коль преграды не положит судьба.
Даже невзгоды, если уж бог насылает печаль,
смертный хотел бы, да не избегнет дарами.
(1191-1194)
Не жажду на ложе царственном возлежать
мертвый - мне давай-ка живьем хорошего,
для мертвого терние не хуже ковров ничуть,
и доска [все равно -] что жесткая, что мягкая.
(1195-1196)
Богами ложно не клянись, ибо не допустят это
бессмертные, чтоб скрылся [их] должник.
(1197-1206)
Голос, Полипаид, птицы, резко кричащей, я услышал,
той, что смертным весть принесла: пахать время.
Так и ткнуло меня в черное сердце -
моим цветистым другие владеют полем,
и не тащат мои мулы плуг гнутый
из-за другого памятного плавания…
Не пойду, не воззову и ие мною у могилы
оплаканный, уйдет муж-тиран под землю!
IIусть и он по смерти моей не тужит
и с ресниц не роняет горючую слезу.
(1207-1208 )
С нашего гулянья не гоним, но и не зовем,
ибо, тягостный, ты мил, когда тебя нет.
(1209-1210)
Я из рода, сияющего [знатностью], [а] живу в Фивах, граде
добростенном, ибо из отеческой прогнали земли.
(1211-1216)
Ты шутя родителей ненароком не трогай милых,
Аргирида, потому - у тебя дни рабства,
а у нас, женщина, много бед, раз мы своей земли
изгнанники, а все не тягостное рабство,
и не продают нас, да и город есть у нас
чудный, что лежит в долине летейской.
(1217-1218 )
Никогда с плачущим сидя смеяться не станем,
собственной, Кирн, удачей услаждаясь.
(1219-1220)
Трудно, Кирн, врага и недруга обмануть;
а другу это легко - обманывать друга.
(1221-1222)
Сколько промахов в рассуждениях смертных,
если, Кирн, в смятении мысли.
(1223-1224)
Ничего, Кирн, нет неправеднее гнева,
что вредит, низко душе потакая.
(1225-1226)
Ничего, Кирн, нет отраднее доброй жены.
Я свидетельствую, а ты подтверди.
(1229-1230)
Вот уж зовет меня покойник моря,
мертвый живыми кричит устами.
---конец Феогнидова сборника---
|
| « Изменён в : 05/30/07 в 00:53:14 пользователем: Mogultaj » |
Зарегистрирован |
Einer muss der Bluthund werden, ich scheue die Verantwortung nicht
|
|
|
|
