Один из моих корреспондентов, сопоставляя два словосочетания в моих текстах - "под началом Лени вернее всего" и "по крайней мере без парткома", возразил: "Если с Леней, то без парткома не получится".
Небесполезно, как будто, привести мой развернутый ответ:

"Еще как ! Это если с _Россией брежневских времен_ - так не получится не только без парткома, но и без солдат, подвешенных на крюках в сушилке. А сам Леня... В 1930 речи на Урале о кулацкой опасности он произносил очень правильные - я сам читал в протоколах - только одновременно так влип по самые уши за какие-то послабления и смягчения коллективизации (он там землеустроял), что его в местное НКВД таскали и он оттуда еле-еле спасся, бросив свою должность к едрене фене и улепетнув обратно на Украину, и еще в 60-х вспоминал частным образом, какое Батыево нашествие была эта коллективизация КАК ТАКОВАЯ, и как ему повезло, что он в этом разорении не замарался... (ну, речи на ту пору вообще никто ни за что не считал, а людям он, наоборот, помогал и сам через то залетел).

В 50-м в Молдавии он подписал бумагу о необходимости депортации оставшихся свидетелей Иеговы и еще каких-то кулацких недобитков - бумагу составило МГБ, и подписывал он ее в точности, как Манштейн ноябрьский приказ, зная, что не подпиши он - конец ему, а подпиши - ничего не изменится. А в целом его в Молдавию прислали как раз как-то дышать дать народу после "злого следователя" предыдущего периода Большого Послевоенного Погрома. А в 49 он прикрыл дело о человеке, рассказывавшем антисоветский анекдот в очереди - сделал каменную морду и сказал : "Так настоящая антисоветская агитация - это создание очередей, а не анекдот! " Все он понимал, гимназист... В 50-х он в Казахстане прикрыл начавшийся расстрел бунта пьяной молодежи, лично набив морду начальнику стрелявших. К 1970-м относится его высказывание по части коммунизма - брату отвечал на вопрос : "Ну, может, что-то в коммунизме есть, ты как думаешь?" (Брат был хороший человек, но дурак). Леня ответил: "Ты чего, какой там на... коммунизм ? Царя убили, церкви повзрывали, надо ж было народу за какую-нибудь идею ухватиться..." Сам он ни за какие идеи не хватался. О сталинской верхушке отзывался очень коротко - сволочи и трусы, много народу на мыло перевели... О самом товарище Сталине и вовсе ничего не говорил - ну его на фиг от греха, а что думал, того на Политбюро не рассказывал. Но в 1969 с большим трудом предотвратил реабилитацию покойного. А как-то рот открыть осмелился только в 1981, БЕЗ УПОМИНАНИЯ ИМЕНИ СТАЛИНА побранив его стиль управления в метафорической форме - есть такой музыкальный пассаж в какой-то из его магнитофонных диктовок, где ведется совершенно габсбургианская по форме речь о стилях работы с кадрами, а расшифровка однозначная: Сталин был сука, людей не щадил, а я хороший, я над ними изгаляться считаю преступлением...

Семанов (тот самый) тут его биографию выпустил - все плачется, что как его, Брежнева ни бомбардировали "руситы" и их покровители в Политбюро, а он как-то притворялся, что в упор не понимает, о чем это они таком. В общем, как он выразился, "Если тетя Соня в театре по-еврейски поговорит, в том для государства беды нема!" И т.д. Семанов считает, что это потому, что Леня, выросши в смешанной этнической среде и женившись на еврейке-прохиндейке, не понимал, какие евреи люди нехорошие. И вправду не понимал. Вот только Виктория была полькой - но еврейкой ее как признали еще в 20-х, так и до смерти проходила. Не по документам, естественно (по ним они оба были русские, Леня до 1931 был украинец, до 1941 - какая-то переходная фаза, а с 41 уже прочно русский), а по всеобщему признанию.

Я его стишок юношеский читал - сочинил на смерть Воровского. Ничего ни про революцию, ни про коммунизм, ни про рабочих. Идея только одна: посла _России_ убили в Европе, и всем в Европе на это начихать, потому что они думают, что в России одни уроды живут. А здесь, между прочим, живые люди живут не темнее европейцев, и если они бедные и грубые, то души у них не хуже (не лучше, а именно не хуже)! "И в нашей великой российской истории жертвой стало больше одной!" (это финал). Как это напечатали в какой-то стенгазете, понять трудно, разве что под кампанию и в провинции (дело было в Курске в 1927)- слово "российский" в столицах считалось в то время совершенно одиозным. Весь комплекс расценивался как "есенинский и мелкобуржуазный" (тут еще добавить, что Леня был большим спецом по стихам Есенина и Мережковского. Его украинскую душу поражали простые образы, бьющие на компассию - нищие перед каменным гигантом Сакья-муни, снисходящим к их горю, хоть они и воры, есенинские стишки... Потом это очень пригождалось разным творцам 70-х, начиная с великой истории о "Белорусском вокзале"...)

Ну, потом он немного поменял мнение о том, что здесь души не хуже... "Дай нам свободу, мы друг друга перережем". Но это после всей эпопеи 1929-1956...

Нет, всему он знал очень хорошо полную цену... Он не был "антисоветчиком", избави Бог. Революцию и пр. он явно воспринимал как нечто, похожее на дождь или извержение вулкана - кой черт его оценивать, оно неживое и случилось. Вот отдельные люди - живые, они суки могут быть и приличные, а революция есть штука невещественная... Тов.Ленина не поминал вне официального контекста ни разу в жизни, а из чеканной формулы касательно коммунизма четко видно, что он думал о Революции и гражданской войне. Это вариант Екатерины Второй в чистом виде. Еще более точная аналогия - Михайло Илларионыч, каким он был бы, если бы выбился в енаралы из мужиков.

В 70-х его родственница спросила его насчет диссидентов. Чего их так-то сажают... "Их не я сажаю, их Андропов сажает!" - ответил Брежнев. "А Вы что, его боитесь?" - спросила родственница ? Дальше по печатному рассказу родственницы брат Брежнева, ее отец, объяснил ей, что таки да, боится, а по устному - сам Брежнев сказал: "Значит, боюсь. А теперь на х... пошла отсюда!"
То есть подавлять бы он их точно подавлял, чтоб смуты не вышло, только без психушек и лагерей невесть за что.

Та же родственница спрашивала, почему он не даст свободу выезда. "Ага, - сказал Брежнев, я ее дам, а завтра вдвоем с Косыгиным останусь. Только отвернусь, а тут и он удерет!"

В "Стране Хатти" ситуация с ним передана совершенно точно.

Понимаете, это совершенно особая песня - люди, выслужившиеся из низов с развитым этическим сознанием и полным отсутствием исторического. Не в том смысле, что они готовы были какие-то преступления оправдывать исторической целесообразностью, - избави Бог, это значило бы, что у них этика плохая, а она была хорошая, - а в том смысле, что они просто вообще никак не оценивали исторических явлений, по их мнению, эти явления сами по себе не могут быть ни хорошими, ни плохими. Все зависит от людей. Хорошие люди и революцию проведут по-хорошему, а скоты что угодно сделают по-скотски. "Работать надо хорошо, вот и вся реформа" (о косыгинских завихрениях). В общем виде он мог бы сказать : "По-человечески себя надо вести, вот и весь прогресс".

И вот эти люди в собственной стране жили, как Штирлицы, продолжая при этом твердо считать ее собственной страной и только более или менее злобно дивясь, откуда ж столько мрази берется. Очень характерный пример этого подхода к делу - отец Риммы Казаковой. Сама Римма в 1953 была идейная комсомолочка, матушка ее - идейная коммунистка, а батюшка, нежно их любивший и нежно ими любимый - беспартейный армейский офицер. И вот март 1953 года. Тов.Сталин дает дуба. Дочь и мама в трауре. Папа-офицер приносит море водки, запирается и начинает ее вмертвую пить. Они не сомневаются, что он тоже скорбит, просто они - по-интеллигентному, как образованные интеллектуалки, а он по-простому, как он есть простой мужик, хоть и хороший человек. Ну вот в один прекрасный момент (тов.Сталин уже помер официально) он высовывается в дымину пьяный их этой комнаты, смотрит на скорбно-заплаканных жену и дочь, и с тихим восторгом говорит : "Ну что, суки? Сдохла ваша главная сука?!"

Казакова пишет, что мать ее возмущалась не столько смыслом и формой, сколько тем, как же он ей ничего не говорил и столько лет скрывал, что он обо всем этом думает ! На что он устало говорил: "Сказал бы я тебе, ты б меня посадила".
В браке они были лет 20...

Вот это и есть этот тип. Его было очень-очень мало. Я его себе так хорошо представляю, потому что знал одного такого человека, около 1903 г.р., из города Брацлава на Украине. НИЧЕГО из него нельзя было выжать о политике, только об отдельных людях. Тоже все понимал, и не то чтобы боялся - а просто как-то так привык, что окружающее пространство сошло с ума, что и не считал нужным что-то ГОВОРИТЬ. Штирлиц. Две Красные звезды, кроме прочего, за войну и постоянное присловье на все случаи жизни: "Когда объявили войну, одни бросились записываться добровольцами, а другие бросились в магазины за сахаром для семьи. Так вот, другие правильно делали - мобилизоваться можно и попозже, а детям нужен сахар". Его взрослый сын где-то в районе середины 60-х его спросил чего-то за социализм в целом. Тот в принципе табуировал ВСЕ такие разговоры, но тут решил, наконец, хоть что-то сказать. Подумал и сказал : "Ну, по крайней мере никакой отдельный частный хозяин не прогонит тебя с твоей ля-ля-ля г
осударственной работы". Ля-ля-ля - это было какое-то слово на идиш. Переводы слов идиша в той семье у родителей не спрашивали. Это был такой священный язык предков. Сын слово, однако, запомнил и перевод выяснил уже сейчас, в Израиле. "С твоей дерьмовой государственной работы" - сказал ему отец.

Он был, собственно, в свое время лишенец (поскольку в 1920-х был кожевенником-кустарем, а до того даже аграрным социалистом-сионистом - не в смысле Палестины, а в смысле оседания на землю кибуцами прямо в России; в 1926-1927 он эти идеи полностью оставил, видя, что за дело берется Большое Начальство и кибуцы у него явно получатся свои - не совсем такие, как это грезилось социалистам-сионистам. Вот тогда он стал кустарем и через то влетел в лишенцы) - как и его жена, дочь путевого мелкого работника - но об этом лишенском этапе своей биографии они своим взрослым сыновьям сказали ни много ни мало, в 1975 году. И то жена его считала, что это совершенно лишнее.

Они не питали священного ужаса перед властями - они просто считали, что безумие тем меньше тебя трогает, чем меньше ты шевелишься. Чего ж шевелиться зря? Если дети выросли людьми, они и без слов все поймут, а если нет - так и слова не помогут.

Уже в районе 95 я нашел в материалах о гражданской войне замечательный документ того самого еврейского сельского кооперативного движения в соответствующем районе (юго-запад от Киева и Житомира), в которое входили ячейки того брацлавца. Они ходатайствовали о возвращении им скота, данного им Советской властью, а теперь возвращенной в какую-то экономию (откуда он и был взят Сов.властью), у киевского главноначальствующего генерал-лейтенанта Драгомирова. Осенью 1919. Указывали они при этом на то, что сами они экономию и не трогали, а скот им дали уже сильно после того, как он был оттуда уведен, и без этого он бы и вовсе подох. Драгомирова это не убедило, и скот он им не вернул. Стороны остались сдержанно недовольны друг другом. Так и не реализовалась мечта еврейских ремесленников этого района заделаться сельскими хозяевами.

Вот если взять эту породу людей на круг (Раневская относилась к ней же, кстати, она о Лене только и говорила: "Вот когда он умрет, вы все пожалеете - он добрый"; сама она Соввласть ненавидела всеми фибрами души и лично, и этически, и социально: батюшка ее был весьма богатый негоциант. Кстати, Леня, когда вручал ей орден, сказал: "Муля, не нервируй меня", - и она ответила: "Леонид Ильич, ко мне так обращаются только пьяницы и хулиганы". Леня огорчился, что ее обидел, и ответил: "Простите меня, пожалуйста, просто я Вас очень люблю". Она простила. Портрет даже его где-то в ящике у себя держала...), и подумать, как они удивленно и молчаливо посматривали на окружающее лет около тридцати, как люли в стране марсиан, - то выйдет сильное зрелище. Леня и был представителем и предстателем именно этой породы людей, какой-то серией чудес вынесенным к верховной власти в Империи. И люди эти немедленно признали в нем своего чуть ли не обонянием. Они ведь друг друга и в частной жизни распозна
вали без слов - потому что если уж идейная жена Казакова может посадить мужа, то знакомый - втройне.

Трудно сказать, сколько их всего было, таких Штирлицей в собственных домах и собственной стране. Из великих магнатов - один Леня за все время. В армии я видел еще двоих офицеров такого сорта...

А парткомы Брежнев, как и всякий нормальный человек этого сорта, терпеть не мог. В войну ему за гуляночку с девчоночкой партком так влепил - до 1950 хвост за ним ехал... И его главную любовь, Тамару Батьковну, именно по линии ЦК от него отодвинули. Терпели 10 лет, а как на очередное повышение пошел - прижали так обоих, что за меньшее зло те сочли расстаться. И только в конце 60-х он ей справил хорошую квартиру и пенсию в Москве.

Касательно грядущего тоже все понимал правильно. Показывая своих охотничьих собак, заметил : "Самая преданная из моих собак - это Костя Черненко". "А остальные?" "А остальные, когда я помру, придут меня ковырять носком сапога". На его благожелательство в адрес этих остальных, которых он до такой степени не уважал, это не влияло. Он презирал души и с солидарностью и теплом относился к телам...

Впрочем, Грушевой ходил у него настоящим другом. Уже не собакой. Но он же был и единственным.

Так что с Леней - это не только не с парткомом, но заведомо БЕЗ парткома. Хватило с него истории на парткоме в 1943... Опубликовалась в мемуарах история, как на партком, где сидел сам же Брежнев, было подано заявление о снятии выговора. Выговор был дан ЗА НЕДООЦЕНКУ РОЛИ ТОВАРИЩА СТАЛИНА в чем-то там. Чуть только это огласили, Леня немедленно сказал : "Не-не-не, за это пусть еще походит, пусть походит; через полгодика посмотрим там в рабочем порядке..." (то есть без собрания, одним бюро). Ну, я читаю, рассказываю эту историю в компании ветеранов, однополчан моего деда. Они аж позеленели. Единственная реакция : "Это какой ... мог сообразить НА СОБРАНИЕ СОВАТЬСЯ С ОБСУЖДЕНИЕМ ТАКОГО ВЫГОВОРА! Это как его вообще не грохнули с таким диагнозом, а он еще полез опять его светить на собрание!" В общем, по единогласному мнению народному Леня и свою голову спас, и голову этого идиота спас. То есть он мог бы свою голову спасти и другим способом - утопив идиота, и это было бы даже куда надежнее. Но он вот предпочел так. Вот после этого я и стал собирать на него материалы, а так я думал, что просто он был незлой туповатый дядька из парткома.

2. Интересно, что при оценке МО соввласти пороговым для людей этого типа была именно коллективизация - террор 1918 года можно было списывать на чрезвычайный и не подлежащий повторению эксцесс или чрезвычайную вынужденную - и опять не подлежащую повторению меру, да и было оно дело прошлое, да и были они в это время детьми (Леонид Ильич, правда, о Революции имел нелицеприятное мнение, но его он естественно, не сам вырабатывал - ему было 11 лет в 17-м, - а явно его научил батюшка, квалифицированный рабочий -металлург*) - а вот 30й год слишком явственно организовали невынужденно. Слишком репрезентативно для большевистского модуса операнди...

*Квалифицированные рабочие в провинции были сильно небольшевистскими. У Колчака до самого конца под красными знаменами (!) воевали подразделения ижевско-воткинских заводских рабочих (красные, кстати, на заводах уничтожили все живое - в отместку за такую классовую измену).

Что касается батюшки Брежнева, то его понимания дела хватило на то, чтобы подготовить Леню в гимназию. Денег у них платить все равно не было, так что он должен был просто учиться исключительно хорошо - а то вылетел бы (а так проходил то со сниженной платой, то бесплатно). Ну, он и учился. Даже латынь выучил, только забыл потом. К 70-м помнил только одну фразу - пример аккузатива кум инфинитиво: "Визо фратем дормире" - придумал он ее в свое время сам, так как при лампе учил латынь, а брат в это время мирно спал (его в гимназию никто и не думал отдавать; ставку на "выход в люди" эта семья решительно сделала на Леню как на существенно более смелого и способного) . И явно, что эта картинка - что брат уже спит, а ему зубрить - Леню сильно доставала, если он в качестве примера придумал именно это фратем дормире, да еще и помнил его через 60 лет.

А с приходом большевиков все накрылось - и гимназия, и завод. И эта семья отчалила к родственникам в деревню под Курском, и там перебивалась всю Гражданскую войну и военный коммунизм. Так что батюшка Л.И. имел случай с самого начала познать всю прелесть этих людей и, видимо, преподал сыну.
Матушка же Л.И. еще в 60-х, приехав к сыну в гости и видя прелести убранства, подколола его знаменитой народной фразой: "Лень, а ты не боишься, что большевики опять придут?"

Большевики в этой семье явно были синонимом долгоносиков, которые приходят на все богатое и ладное, и это все пожирают и разоряют.

Вот интересно, что бы было, если бы Империя выиграла войну? Такого бы, понятно, не было -но вот до министра автомобилестроения или губернатора Л.И. вполне мог бы дослужиться.

Кстати, его невероятная беготня по стране в 1930-1937 гг. объясняется, я полагаю, именно замаранностью по НКВД-шной части в 1930, в связи с неподобной снисходительностью при коллективизации. Это был стандартный способ спасения - убегать с места, куда уже МОГЛА прийти бумага, в место, где тебя еще никто не знает. А вот в 1937 Леня бегать почему-то перестал - надо думать, потому что его друзья по Уральскому ОГПУ-НКВД в том году дружно отдефилировали ад патрес.

На Урале, кстати, тоже запомнили, что он удрал от больших неприятностей, ждавших его в связи с его прегрешениями по части коллективизации. Но что это были за грехи - давно забыли, и Рой Медведев (которому это на Урале и рассказывали), сделал вывод, что его ЗА ПЕРЕГИБЫ прижали. Что это полный бред я знал еще до близкого знакомства с биографией Леонида Ильича, так как (а) из-за перегибов БЕЖАТЬ никто и никогда не должен был, за это мягко журили; (б) вся кампания по части перегибов продолжалась месяца три, и кончилась ДО Лениных неприятностей. С лета 1930 уже никто ни за какие перегибы бы его не трогал. Реальные неприятности в связи с перегибами претерпели только околотроцкисты наверху и в среднем звене (их просто лупцевали под этим предлогом), и то довольно мелкие неприятности, - а Леня и к числу этих людей никаким боком не относился.

Еще две истории о том, как он вышел из себя (что с ним случалось редко: в 1970-х его спьяну обматерил по телефону офицер его собственной охраны, непросекший, КТО ему звонит... Леня перезвонил другому деятелю, сказал ему номер телефона и прибавил: "Тут меня по этому номеру сейчас на... послали; так ты выяснили - первое, кто, и второе, за что?" Вот это ЗА ЧТО меня сразило. А виновного перевели в пригородное охотохозяйство из центральной охраны... Я уж не говорю, что покушавшегося его застрелить (и убившего вместо него по ошибке офицера охраны) Леня услал в психушку (не диссидентского, а обычного типа), откуда тот и вышел бодрым и здоровым в 1986. А вот товарища, поднявшего военный мятеж на корабле под какими-то эсеровскими лозунгами и грозившего обстрелом Питеру, расстреляли без малейших колебаний).

Первая история - как Леня в 1947 или 1949 приехал домой из инспекционной поездки по Запорожской области... В общем, понятно, что он увидел. И тут на беду надо ж было случиться, что Виктория, сильно соскучившаяся по мужу, завела нытье про то, что вот, у людей мужья дома сидят, и быт налаживают, а им уже и носить нечего, и люди (то есть начальники их ранга) живут не в пример лучше. Вот это "носить нечего" на фоне нищеты, виденной им (да и без того ему известной) Леню несколько сорвало с катушек, он, ни слова не говоря, приволок сундук со всеми бебехами Виктории, взял топор и изрубил этот сундук в мелкую щепу вместе с содержимым. Виктория, совершенно белая, боялась и слово сказать, потому что опасалась, что если скажет, вместо сундука любимый муж и ее хватануть сможет - в такую ярость он приходил раза три в жизни, но когда приходил, трогать ее было не надо.

Впоследствии брат, у которого была бесконечная семейная вражда с Викторией, спрашивал Л.И. по пьяни, что ж ты и ее саму не зарубил? "Пожалел", - кротко отвечал Леонид Ильич.

Виктория была неплохая тетка, но, конечно, если б не партийная дисциплина, развелся б он с ней и женился на своей медсестре Тамаре (впрочем, в самом начале 70-х он ей все-таки спроворил какую-то хорошую квартиру в Москве и усиленную пенсию). Или просто держал бы ее в качестве Элис Перрейрс. За тысячу лет до того, в качестве князя или старшего дружинника племени северян, он бы просто взял Тамару второй женой, но такой негоции в 20 веке ему бы не позволили..

А второй случай - после интервенции в Чехословакию (волновало его, как легко понять, исключительно имперское могущество России, да еще собственное политическое выживание, да еще сохранение нормальной политики в самой России - если бы вассальная Чехия пала, его смели бы немедленно - всю вторую половину 60-х у него была сильнейшая оппозиция по внешней политике, считавшая его гнилым либералом, группа Косыгин (редкая стерва, хоть и бескорыстная) - Железный Шурик, которые хотели отказа от лозунгов "мирного сосуществования систем с разным...", примирения с Китаем на базе общей антиимпериалистической борьбы и - для начала - лимита на 30 000 политических заключенных [они-то считали, что этого хватит. В любом случае это было в десять раз больше, чем посадили политических за все правление Л.И.]. Если бы курс Леонида Ильича отозвался бы выходом Чехословакии из блока - это крыло немедленно пришло бы к власти и учинило свои игры).

Так вот, по окончании всей этой истории в кругу семьи Леня с крайней злобой сказал: "Ну, теперь я на этот социалистический лагерь надену железный намордник и буду держать его во как!" - и показал всем кулак.
И тем, сам не зная того, ограниченно воспроизвел политическое завещание Николая Первого, который на смертном одре из последних сил сказал сыну: "Держи все, держи все!" - и поднял стиснутый кулак, показывая, как именно надо "держать все".

Я Леню ценю еще и из-за того, что он ухитрился чуть отклонить ход истории. Ведь по раскладу ничего похожего быть не должно было. Должна была быть Румыния - Сталин - потом что-то типа Маленкова, как бы это что-то не называлось (Хрущева поперли именно за то, что он сильно выходил за пределы этого типа), а потом - крах по типу Румынии 1989 или Албании начала 90-х. Распадающийся "1984-й". В итоге ПО БОЛЬШОМУ СЧЕТУ ровно так все и случилось - но в промежутке Леня добился небольшого изгиба дороги - и в этом изгибе разместилось 15 лет самой мирной, сытой и немучительной жизни, которой жила Россия за всю свою историю. Она была не очень сытная, не очень немучительная - но с большим отрывом САМАЯ сытная и немучительная. Даже очень хороший и ответственный человек не в силах переделать национальное сообщество, о которой писал Домбровский (да оно и без писаний Домбровского ясно, что это было за сообщество).